Мне кажется, я была бы хорошим управленцем, если отбросить специфические русские схемы, пронизывающие экономику и менталитет. То есть - не здесь. Все же наша странная фирма выжила в этих криминально-блатных условиях после дефолта девяносто восьмого, дотянула до тучных двухтысячных, расцвела, но близились большие перемены. Возможно она пережила бы и две тысячи восьмой, даже дотянула до двенадцатого и перенесла закручивание административных гаек, если бы не регулярное отпочкование мелких челноков из числа менеджеров, уводивших целый пласт клиентуры и создававших фирмы-клоны, чуть ли не на дому, где были старательно и в силу бедной фантазии скопированы признаки нашей фирмы-мамы. Были они тем, что русские классики называли не челноками, а ‘модистками’: на Руси издавна бытует тяга к заграничному, потому как со вкусом туго. Мы просуществовали двенадцать с лишним лет, породив около шести подобных конкурентов. Спустя несколько лет мне случайно довелось посетить подпольный салон контрабандной одежды в огромной квартире на Кутузовском проспекте, по стилю напоминавший тайное казино с вышколенными продавцами-крупье в униформе и с высокомерной, но безграмотной хозяйкой - выставкой достижений косметических салонов.
Невозможность работать как обычная европейская фирма и заведомая приговоренность были объективной данностью, как и другие меняющиеся условия: выход Китая на мировой рынок, монополизация, уход поколений, привыкших к дефицитно-блатной системе распределения, и людей, готовых идти на любую работу. Мир полностью изменился за эти классические для Зодиака двенадцать лет. В деле остались лишь сетевые колоссы да друзья серого карго с хорошими крышами и клиентурой совкового склада.
Еще до того бурного времени, организаторские способности мне приходилось применять в период высшего расцвета меховой истории. Каждый раз, устраивая приезд съемочной группы западного модного журнала, приходилось изощряться, обходя бюрократические препятствия, советские нормы, нищету и технические неувязки.
Например, при погрузке коллекции и аппаратуры в самолет, который должен был перенести нас в Тбилиси, оказывалось, что кофры негабарит: не проходят в люк, потому что самолет меньше, чем на рейсах из Европы. Помню, я носилась по летному полю, чуть ли не сама запихивая груз в самолет. Что произошло, не знаю, но мы благополучно улетели.
О том, как нужны были организационные способности, можно судить и по единственному показу высокой моды в мехах, который мы устроили с нашими итальянскими агентами в горбачевскую эпоху. Нашу славную аукционную компанию к тому времени объединили с остатками каких-то других внешнеторговых фирм, совершенно чуждых. Это было совсем не проявлением свободы, которую все ждали, - напротив, глупым, спонтанным поступком. У меня появилась пирамида новых начальников, выходцев из других отраслей. Работа стала напоминать сумасшедший дом, куда я ежедневно ходила в палату на четвертом этаже. По инерции я продолжала давить на рынок в расчете на сверхприбыли. Именно так: мотивы моей деятельности были прозаичны, но процесс упоителен. Стоить вспомнить Жванецкого.
Западный мир в эйфории следил за происходящим, ни черта не понимая, как всегда. Они рвались к нам с безумными предложениями. От одного из них не было сил отказаться: "Мы привезем коллекции лучших меховых дизайнеров Италии, главные каналы итальянского телевидения!” С этим ТВ в то время уже были хорошие контакты, они снимали репортажи для итальянских зрителей, попутно делая рекламу моей фирме. Белые шарфы их популярных ведущих уже не раз развевались возле ПТС в Питере, но ни разу - в Москве. Для них это было амбициозным проектом прорыва: телемост, итальянская мода в центре Москвы.
Закачивались восьмидесятые, каждый день приносил новости, а я пыталась делать то же, что и раньше. К сорока годам я построила рекламную империю, которая давала бешеные доходы. Цену одной шкурки соболя удалось поднять до восьми тысяч долларов. Если учесть, что для манто нужно подобрать одинаковый оттенок, его стоимость выливалась в астрономическую сумму. Привлекательность становилась особенной, потому что это было доступно двум - трем богатеям в мире. Они начинали соперничать. Разжигать эту страсть стало моей страстью.
Решение было принято - уговаривать не пришлось, начальники были вынуждены верить на слово. Итальянцы запросили немного по деньгам: автобусы, аренда зала. Но они хотели также телемоста и команду подиумных моделей из двадцати четырех профессионалок. Я должна была также обеспечить присутствие советских ВИП на показе.
В тот момент я была одна: новая лоскутная фирма была чужой, новое начальство плохо понимало происходящее, а объяснять не было времени... Были остатки моей аукционной фирмы, меховщики, но они ничем не могли помочь. Я включила еще живые контакты с московской модой. Они частично помогли, устроив договор с уютным залом у метро Смоленская, нагнали моделей, выбор которых стал более обширным в те годы. Обещали еще присутствие бомонда, но обманули полностью. Все ВИПы в результате оказались моими фотомоделями из мира кино и театра: Елена Сафонова, Илзе Лиепа… Думаю, они не были разочарованы: после эффектного, отлично поставленного итальянцами шоу гостей отвезли в ресторан гостиницы "Международная", где вкусно накормили за счет итальянской стороны.
Но какой ад предшествовал этой идиллии... Итальянская делегация прилетала в Шереметьево, где я встречала их с кавалькадой интуристовских автобусов. Шереметьево оказалось вымершим: из-за пурги рейсы не принимали. Паника длилась пару часов, пока водители дергали меня и хотели уехать, а о прибытии итальянцев вообще не было информации. Удалось дозвониться и продлить автобусы. Мобильных еще не было, как я дозвонилась - еще одно чудо. Поздно ночью пустой аэропорт объявил: рейс из Италии сажают в Домодедово. Вскочив в головной Икарус, я погнала колонну сквозь пургу. Когда мы ворвались в пустое Домодедово, медийные итальянцы в собольих манто уже прошли контроли и обессиленно сообщили: "Мы не знаем, где наш багаж".
Багаж, надо отметить, был драгоценным, а я везла не менее ценное письмо на таможню: разрешение временно ввезти на показ эти редкости. К моему ужасу, я осознала, что разрешение с печатью касалось аэропорта Шереметьево, а о Домодедово – ни слова, кто мог ожидать такой подлости от погоды! Призрак всемирного краха накрыл меня и парализовал. Как ни странно, непредсказуемый человеческий фактор повернулся в нашу сторону: таможенники посочувствовали нам. Нас выпустили на летное поле, где под хилым навесом валялись в беспорядке дорогие кофры и крокодиловые чемоданы: личные вещи, часть коллекции и аппаратуры. Просчитав места, итальянцы объявили, что недостает половины. Я помчалась выяснять. Оказалось, что половину багажа из-за метеорологии вынуждены были отправить в Питер. Эта часть ожидалась в Москве на следующий день... Но утром, была назначена репетиция, а вечером - показ и телемост! Я одна металась между Телецентром, Шереметьево и Домом моделей, обещавшим приток знаменитостей.
Домой удалось добраться утром, чтобы лишь принять душ и помчаться выручать остаток коллекции из Питера: ведь там тоже была таможенная проблема. Дом моделей удачно подставил плечо: итальянцы провели кастинг и начали репетицию без костюмов. За три часа до показа я причалила на Икарусе с остатком коллекции. Можно было мчаться домой, чтобы переодеться: я должна была открывать показ вступительным словом.
Дальнейшее было предрешено: я успела надеть свое самодельное серебряное платье, сделать прическу, макияж и примчаться на Смоленскую за четверть часа до начала показа. Оставался неясным до последней минуты вопрос телемоста, но в те времена это было технически столь сложно, что я не удивилась отказу. Была видеосъемка, можно было как-то выкрутиться, имея материал. Я открыла показ и все прошло на удивление безупречно. Резонанс в Италии был отменным… Отсыпаться пришлось три дня.
...Съемки, съемки, перелеты и гримерки в Икарусах …Однажды агенты в штатском налетели и засветили нам всю фотопленку у фонтана "Дружба народов" на ВДНХ. Мольбы и объяснения, что это съемка на благо валютных поступлений страны, не помогли. Преступление заключалось в том, что фотограф на ходу сочинил компрометирующую мизансцену. Для итальянского таблоида c хорошим тиражом cнималась уже известная молодая европейская киноактриса. Она, якобы, осматривала Москву и меняла в каждом кадре манто. У фонтана фотограф усмотрел парочку солдатиков в увольнении и попросил их сняться с актрисой. Ребята были из глубинки: мелкие, кривоногие, страшненькие и запуганные до немоты. Они безропотно стали в кадр, а звезда с высоты своего роста раскованно положила им руки на плечи. Контраст явно тянул на скуп, тем более, что манто, распахнувшись, открыло миру полу-прозрачное вечернее платье с гигантским декольте. Ребят куда-то повели. Представив их дальнейшую судьбу, я бежала вслед, умоляя задержать меня, как главную виновницу, просила позвонить мне на работу для подтверждения благих намерений, взять мое письменное заявление... "Они нарушили устав",- отрезали неумолимые люди в штатском и послали меня подальше. Вина навеки повисла на моей совести.
В наше время в Москве я редко встречаю рядовых, но обычно это рослые красавцы в красивых формах. Это создало у меня иллюзию, что страшненьких парней в форме, страдающих мутизмом, уже не бывает. Однако жизнь опровергла это заблуждение, когда я оказалась в военной прокуратуре, вызванная свидетелем по делам, выросшим уже без моего участия, после того, как потонула в Лете моя фирма ООО“Ореол”.
История этого вызова странная и кафкианская, но несмотря на генетический ужас перед следователями, я с любопытством включила внутреннюю кинокамеру, отмечая советскую бедность интерьера, чернильный дух канцелярии (несмотря на компьютеры) и... изумительно фактурные, страшные лица маленьких, кривоногих солдатиков, проносившихся по коридору с документами. Разверзлась бездна, я нырнула в прошлое с его тюремно-лагерным ужасом.
Военная прокуратура… У человека, знакомого с такими словами лишь по классической литературе, может возникнуть визуальный образ эполет, позументов, щелкающих каблуков, офицерской чести. А вот вам иной сюжет. Начинается все со странной мелочи: недостатка средств на банковской карте. Меня как экономиста, не мог не изумить такой факт: контроль и анализ - не только моя профессия, но и хобби, практикуемое десятилетиями. Мобильный банк показал немотивированное списание десяти тысяч рублей. Горячая линия почти не пролила света, выдвинув гипотезу об аресте судебными исполнителями. Посоветовали проверить свою виновность или невинность на их сайте. Меня там, естественно, не было. Преодолевая тающие грязные снежные завалы, я добралась до славного банка всех времен и народов, заняв бесконечную электронную очередь. Сработал жуткий в своей непредсказуемости человеческий фактор: злобная косноязычная дива с искусственными ресницами, обрамлявшими пустые глаза сверху и снизу, выдержала меня в напряжении и подтвердила рассказанную мной версию: приставы. “Мы не при чем”. Видя, что она просто ленится проверить, я взмолилась, объясняя, что не имею долгов. Ужас того, что я в чьих-то руках, полностью лишил меня самообладания. В голове помутилось, схватило сердце, перехватило дыхание.
Охваченная паранойей, вечером, едва отправившись спать, я услышала щебет домофона. Время было совершенно неприличное для визитов, а телеграмм я тоже не ожидала. Впустив кого-то, я слушала, как поднимался лифт, раздается звонок в дверь и вышла без ключей к решетке тамбура. По ту сторону стоял мужчина, начавший представляться, лишь завидев меня.
- Сотрудник военной прокуратуры.... Я пришел, чтобы доставить вам повестку...
- Это вы сняли десять тысяч с моего счета?
- Я не знаю, вы можете задать все вопросы, когда явитесь по этой повестке. Распишитесь.
Чистая совесть - негодная защита. Это я усвоила еще на примере папы, отсидевшего пять лет лагеря в Коми, кучу тюрем и ссылку, - всего на девятнадцать лет с гаком. Поэтому меня ждала еще не одна бессонная ночь.
Александр Баширов - яркий и незаменимый актер, чьи работы всегда восхищали меня, но полной неожиданностью стало то, что я предстала перед одним из его воплощений: следователем! О, этот яркий темперамент, эксцентричность, экспрессивная речь! Да, Баширов в своей лучшей роли допрашивал меня. В тесном фанерном кабинете на четверых вдоль стены была втиснута раскладушка.
- Вы что, даже спите здесь? - спросила я, потрясенная.
- Приходится, - ответил этот персонаж из платоновских времен.
В тот момент я поняла, почему он позвонил мне почти в полночь, вскоре после вручения повестки, чтобы назначить время допроса: он все еще работал, как Сталин в Кремле.
Я не была враждебно настроена к нему и сразу поняла причину вызова, хотя и не угадала сюжет: мне показали мои подделанные подписи и поддельные печати моей мертвой фирмы. Некто совершил подделки, чтобы поселиться там, где раньше жила наша фирма. Рвение следователя вылилось в пламенный обвинительный монолог, в котором он с рыданиями произносил суммы, недоплаченные государству.
Всплыли в памяти картины того заведения, которое преследуемый злоумышленник устроил в нечестно полученном помещении моей бывшей фирмы. Это место незаконно давало доход человеку, который устроил дом для творческого студенчества: они приходили туда смотреть редкое кино, говорить о книгах в библиотеке, консерваторские - петь редкие вещи, художники - рисовать приколы и оставлять на доске, где их были уже тысячи. Дело – благое, методы – криминальные. Мне стало жаль ребят, потерявших пристанище.
Услышав озвученную сумму, вменяемую в вину злодею, я не могла не спросить: "А как насчет славного автора «Аленьких тапочек»? Сумма и результат злоупотреблений явно несопоставимы: ваш обвиняемый, вроде, крал, но на доброе дело. Деточкин по сути, а поэтессу это вы выгораживали?"
Следователь изменился в лице и ответил, что дело «Тапочек» было не в их компетенции.
- Ну ладно, а зачем у меня десять тысяч зажали?- задала я логичный вопрос, потому что виновниками пропажи могли быть только они.
- Вы что? - изумился Баширов.
- Да, да, да, - вы их сняли в день повестки! - настаивала я.
- Клянусь, не мы, - заверил Баширов.
Прошла еще пара нервных, отвратительных дней, и я выяснила, что была жертвой девицы с ресницами и лучшего банка всех времен и народов. Приставы были не при чем.
Что такое десять тысяч рублей? - Презрительно зашипит средний класс. А я в отместку вспомню, что бытовавшее ранее понятие "мещане" плавно перетекло в "средний класс", а прежнее "мещанство" стало именоваться "буржуазность". Я стараюсь не терять старых ориентиров.
…Самый длинный маршрут моих рекламных съемок Хабаровск – Иркутск – Москва – Питер, с японским журналом. Самый экзотичный – Ташкент – Бухара – Хива, с американской меховой фирмой и пьяными манекенщицами из Ташкента. Самый страшный – Питер, с немецким дизайнером “анфан терриблем”: то кротким агнцем, то яростным демоном, сеявшим там и сям странные таблетки. За несколько лет я почти поселилась в Большом дворце Петергофа, где мы снимали в выходные дни за закрытыми дверями. Пустые и тихие залы питерских дворцов, где лишь малиново перезваниваются часы, медленно ползут солнечные блики по паркету и щелкает затвор фотоаппарата… Кулисы балетного спектакля… Павильоны и реквизиторская Ленфильма… Белая парадная лестница Эрмитажа, Павильонный зал с фонтанами слез и золотыми часами Павлин, Восковой образ Петра и белая лошадь на Дворцовой площади с дрожащей от ужаса манекенщицей в седле. Мне приходилось добывать разрешения, улаживать тысячи мелких и крупных проблем, из которых найти белую лошадь или пару поджарых гончих для съемок было самым простым. Наградой были успешные репортажи, небывалый приток людей на аукционы, очень хорошие цены, приносившие необходимую валюту, и, главное, ощущение полезности, востребованности.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/12/03/1115