Жилище мудрой Га мне показалось очень странным: нижняя половина дома была выстроена из камня, а верхняя — из бревен и досок. Крыша выложена плошками, похожими на глиняную посуду. Три ступени перед входной деревянной дверью из камня.
Раздался скрип тяжелых кованых петель, и мы оказались внутри. Каменный пол и полумрак встретили нас, посередине большой просторной комнаты в печи горело неяркое пламя, освещавшее и обогревавшее ее. Возле окна слева стояла кровать, а в глубине комнаты находился стол с двумя длинными скамейками по обе стороны. Я огляделся и не понял, где же старуха нас разместит. Ведь тут только одно спальное место. А на каменном полу спать будет холодно. Но этот вопрос она решила легко. Маму с уже давно спящей на ее руках Маар устроила на кровати, мне был предложен гамак в углу, около печки, который я не заметил сразу. А сама она улеглась рядом с печкой — справа от нее стояла лавка чуть шире той, что находились у стола.
Мама не хотела занимать кровать хозяйки, на что та ответила:
– Зимой, я не сплю на ней. Мне холодно. Так что ты ничего не забрала у меня этой ночью и не нарушила мой привычный уклад жизни. — После этого мы заснули. После тяжелого дня сон наступил быстро и легко.
Утром проснулись чуть позже рассвета. Старуха уже чем-то бряцала около печки. Не успела мама открыть глаза, как та ей сразу дала задание:
– Вот овощи, почисти и набери воду. Свари суп. И не забудь положить мясо. Оно в погребе, под полом. Скажи мальчику, пусть принесет дров.
Мама отодвинулась от еще спящей Маар и, ступив ногами на ледяной пол, подошла к Га, разглядывая, чем занята хозяйка дома. Мудрая Га что-то нарезала в глиняную посудину, пересыпая всё это толченными травами с приятным ароматом. Гея Ра изумленно наблюдала за этими чудо-ингредиентами, а потом робко промолвила:
– Я не умею варить суп, —- и стыдливо добавила: — Это что такое?
Тут пришла пора мудрой Га смотреть изумленно на маму.
– А чем ты кормишь того большого мужчину?
– Мясом, вяленым или жареным на костре. Хлебом. Мы всё необходимое купили на торговом острове.
– И всё?
– Рыбу он не ест, а водорослей для салата у меня нет.
– Каких водорослей?! — развела руками старуха, всё больше изумляясь. — Где так едят?
– В поселке на воде под названием Гай, — проговорила мама. — До недавнего времени я не знала, что такое мясо, и тем более, что его можно жарить.
– И варить, — добавила Га.
– Нам запрещалось разжигать костры на пристанях и в лодках, которые нам служили домами. Только тусклые лучины, которые не могли причинить вреда деревянному поселку на воде…
Пока мама говорила, мудрая Га слушала ее внимательно, но при этом своего дела не бросала: она нарезала полную миску овощей и грибов, как это позже выяснилось. И сказала:
– Буди мальчика, пусть он бежит за водой.
– Как за водой, до реки же день ходьбы? — спросила мама, немного взволнованная, в своем ли уме хозяйка гостеприимного дома.
– Воду наберет в колодце. Ты что, не знаешь ничего о колодцах?
Гея ничего не ответила, но подошла к гамаку, в котором я лежал уже давно с открытыми глазами и всё слышал. Встав и обувшись, я спросил у Га, которая не переставала звенеть посудой:
– Я хочу узнать, что такое колодец, расскажи мне.
И она спокойно, не поднимая своей седой головы начала объяснять:
– У входной двери стоят ведра, возьми их, и, выйдя на улицу, обойди дом с левой стороны. Там ты увидишь тропинку, по ней, скорее всего, будут идти женщины. Иди в ту сторону, в какую они следуют с пустыми ведрами. Там сам всё увидишь.
После этих слов она обратилась к маме:
– А ты лезь в погреб, найди хороший кусок мяса и захвати один из кувшинов с жидкостью.
Дальше я ничего не слышал, выбежав во двор и схватив ведро, я, подгоняемый любопытством, как парусная лодка ветром, побежал к тропе, о которой говорила старуха. И действительно, по ней шли женщины, много женщин. Они были такими разными: худыми и полными, высокими и низкого роста, сутулыми и статными, красавицы и простушки, молодые и старые, с волосами и глазами разных цветов — их всех объединяло то любопытство, с которым они разглядывали меня. У каждой в руках имелось ведро или два. Они направлялись по воду, некоторые уже шли с водой в обратную сторону. Я побежал вперед, не обращая внимания на их взгляды. «Мне не привыкать», — думал я, — «нас и не так на торговом острове разглядывали».
В конце тропы я увидел отверстие в земле, обложенное каменной невысокой стеной, с крышей над ним и деревянным ведром, привязанным к вращающемуся механизму. Не сразу поняв, как этим пользоваться я пропустил вперед двух женщин, которые болтали о чем-то своем, идя по дороге к колодцу. Одна стала черпать воду и поднимать ее вверх, а вторая откровенно меня рассматривала. Я даже немного разрумянился от такого пристального взгляда.
– Как тебя зовут? — спросила она у меня.
– Тан, — ответил я. — Тан Ра.
– Значит, Тан сын Ра? Ра — это имя твоего отца, того мужчины, что пришел с вами? — задала она странный вопрос.
– Имя моего отца Соб, а этот человек не мой отец, мой отец погиб.
– Ясно, — задумалась она над чем-то, пока вторая набирала еще одно ведро. — А что такое «Ра»? Тан, сын Соб, — обратилась она ко мне странным образом.
– Ра — это имя рода моей матери! — гордо произнес я.
– У тебя есть отец, но ты носишь имя рода матери? Ты — безотцовщина, —Утвердительно кивнула она, а в ее глазах светилась жалость ко мне. Я не очень понимал, что такое безотцовщина, но слово это мне очень не понравилось. Женщины поменялись местами, и теперь та, что задавала мне вопросы, набирала молча воду, а вторая, вытирая со лба пот, спросила:
– А твоя сестра тоже Ра?
– Да, — ответил я, но уже без гордости в голосе. — И старшая, и младшая.
Женщины, наполнив ведра, удалялись, выслушав мои ответы, и говорили друг с другом о том, что не понимают, о чем можно думать и зачем иметь столько детей без отцов. Это позор. Я понимал далеко не всё. Мы ничего не нарушили, за что мою маму и нас, ее детей, хотят пристыдить? Раздумывая над этим, я начал опускать ведро, привязанное к колодцу, это получилось сделать быстро, но не могу сказать, что удачно. Оно было тяжелым и большим. Рукоять механизма, вращавшего веревку, к которому было привязано ведро, вырвалась из моих рук. Я не знал, что делать. Ведро летело вниз со страшной скоростью, а рукоять бешено вращалась. До того момента, как ведро достигло воды, рукоять сильно ушибла мой подбородок, я не успел отскочить. «Хорошая штука колодец», — подумал я, потирая синяк внизу лица. И начал поднимать ведро вверх. Это было мне не по силам. Оно оказалось слишком тяжелым и без воды, а наполненное весило, наверное, как Ирбрус. «Как эти, казалось бы, хрупкие женщины, могут выполнять такую тяжелую работу?», — думал я с отчаянием.
Я бы не смог набрать воды, если бы чья-то сильная рука не схватила рукоять и не начала поднимать ведро, помогая мне. Это была женщина широкая в плечах и невысокого роста. Она улыбнулась, и на ее щеках образовались чудесные ямочки.
– Меня зовут Луд, — сказала она. — А ты Тан, да?
И я понял, что она знает не только мое имя, но и то, что я безотцовщина. Пока я боролся с ведром, две сплетницы уже успели рассказать это всем, кого встретили на дороге к колодцу.
– Да, — тихо ответил я, опустив глаза. — Спасибо, Луд, ты мне очень помогла, — искренне поблагодарил я и собрался было идти, как она спросила:
– А ты сам донесешь его? Тебе ведь к дому мудрой Га.
– Я постараюсь, — залился краской я.
– Может, тебе помочь?
– Нет, спасибо, — промямлил я себе под нос. А про себя подумал, не хватало, чтобы женщины делали мужскую работу. Я что, девчонка, чтобы мне помогали? С трудом подняв ведро и вцепившись в него двумя руками, я потащил его по дороге, надрываясь под его весом.
– Я пойду с тобой, ты не против? — спросила Луд.
– Нет, — прокряхтел я, пунцовый от напряжения.
Хотя мне бы не хотелось, чтобы она видела мои страдания, а тем более, попыталась мне помочь посреди дороги. Идя с ней, я не мог себе позволить передышку, в которой нуждался, — я же сильный. Я должен быть сильнее слабой женщины. А она, как ни странно, не испытывала особых трудностей, неся два тяжеленных ведра.
– Ты прибыл сюда за оружием? — спросила она.
– Да, — прокряхтел я.
– Значит, ты сегодня будешь в кузнице?
– Не знаю, — длинными фразами я отвечать не мог, не хватало сил и говорить, и нести ведро одновременно.
– А кто знает?
– Ирбрус.
– Так зовут того мужчину, который пришел с вами?
– Да.
– А он знает, что именно хочет купить?
– Я не знаю, — из последних сил отвечал я.
– Тогда я вам всё расскажу и с радостью покажу сама — я работаю в кузнице. — Она снова улыбнулась своей приятной улыбкой, и на лице кузнеца заиграли милые ямочки.
Мы расстались у поворота к дому мудрой Га. Я думал, пока шел, о том, что женщина может быть кузнецом. Это же, наверное, очень тяжелый труд. Хоть я никогда и не видел кузню, как и колодцев, но всё же представлял себе в этих местах только мужчин.
Зайдя в каменный дом, я обнаружил в нем Ирбруса. Он сидел на скамье у стола и смотрел в окно. Я поставил ведро рядом с мамой, которая зачерпнула из него несколько ковшей воды и наполнила глиняный сосуд с широким горлом, стоящий на печке.
– Что-то еще принести? — спросил я маму. Но вместо нее ответила Га:
– Нет, садись, скоро будем завтракать.
Она что-то раскатывала на печи.
Сев рядом с Ирбрусом, я тоже заглянул в окно: оно было прозрачным, и я потрогал его пальцем. Наблюдая за моими действиями, Ирбрус сказал:
– Это стекло, его производят жительницы поселения Сокол. Большая редкость встретить стеклодува-женщину, да еще и в поселении, которое занимается продажей оружия. Стеклодувы обычно живут отдельными поселками и никогда не делятся своими секретами производства стекла с другими. Любая вещь, сделанная ими, стоит больших денег.
– А я познакомился с кузнецом, — сказал я глядящему в окно Ирбрусу. За окном ходили женщины, их было много. Все занимались своим делом. Кто-то вел козу, кто-то нес зерно для кудахтавших кур в загородке, где-то стучали молотки и топоры. На телегах везли метал в кузницу, в жерновах перемалывали зерно в муку, везли глину в мешках в гончарный дом, к ткачихам несли выделанные стебли растений, а к прядильщицам — шерсть овец. Я не знал и половины тех занятий, которыми занимались в этом поселке. Это зрелище для меня было странным, ведь все эти нелегкие работы выполняли женщины. Мама начала накрывать на стол. Она положила скатерть, ей так велела сделать мудрая Га, меня удивило то, что стол застилали тканью, я не видел в этом особого смысла. Стол не мерзнет, чтоб его укрывать, да и крошки оставляют пятна, ее нужно будет стирать. Одним словом, мне это показалось нерациональным. Однако выглядело очень красиво и празднично. Потом мама принесла тарелки с супом и ложки. Га поднесла свежевыпеченные лепешки с творогом и грибы с овощами, специи наполняли своим запахом весь дом, разжигая мой аппетит. Женщины поставили копченое мясо, разогретое на огне, и кружки с кувшином, наполненным жидкостью. Такого стола я не видел никогда, всё выглядело очень красиво и вкусно пахло, в комнате было светло и тепло. Мы все сели за стол. Только Маар продолжала спать — она вчера сильно устала.
– Сегодня я хотела бы поговорить с Геей, — сказала мудрая Га, обратившись к Ирбрусу. — Вы с Таном можете пройти в кузницу, подобрать всё, что вам необходимо. А также ткани, платки, платья, посуду, стекло. Всё это вы найдете в нашей деревне. Изделия произведены руками жительниц поселка Сокол и продаются. Девушки проводят вас. — Гея без радости посмотрела сначала на Га, потом на Ирбруса.
– Конечно, — сказал он. — Тем более, что может понимать женщина в оружии? Ей это будет неинтересно.
Мудрая Га улыбнулась и налила всем кроме меня из сосуда красную жидкость.
– Ты прав, абсолютно ничего, — и она снова улыбнулась. — Пейте. Это чудесное вино, у нас огромные виноградники.
Зубов у старухи осталось немного, волосы были редки, спина сутула, а руки сухие с пергаментной кожей. «Сколько же ей зим?», — думал я. И сколько ей пришлось трудиться в этой жизни? Мы молча ели, не разговаривая больше. Все попробовали вино, было видно, что этот напиток пришелся и маме, и Ирбрусу по вкусу. После завтрака, вставая из-за стола, он сказал мудрой Га:
– Спасибо большое за такой теплый прием, так вкусно я ел много лет назад, когда меня кормила мама. Но тогда мне не наливали столь вкусного вина. У нас нет виноградников.
– Это всё благодаря дочке винодела Таше, она знает все секреты о винограде и вине, она к нам пришла очень давно. Все посаженные ею кусты уже давно дают хорошие урожаи. — И с этими словами мудрая Га встала, чтобы проводить нас. Я и Ирбрус вышли наружу. Он посмотрел на меня пристально и спросил:
– Что у тебя с лицом? — и ухмыльнулся: — Тебя ночью били женщины?
– Нет, — ответил я, прикрывая синий подбородок рукой. И тут же спросил: — А как прошла твоя ночь?
– Спал, — ничего не поясняя, ответил он.
Мы подошли к женщине с охапкой сена и спросили, где можно найти кузницу. Она быстро махнула рукой в ее направлении и, не проронив ни слова, ушла в другую сторону, угрюмо оборачиваясь нам вслед. Гуляя по деревне, мы видели женщин с бурдюками вина и головками сыра, ведрами молока и большими кусками мяса. Они все не покладая рук работали. И труд их не казался мне легким. Дойдя до кузницы, я заприметил знакомую мне уже Луд и помахал ей. Она подошла к нам, улыбаясь, и, глядя Ирбрусу в глаза, спросила:
– Нашли меня без труда? — улыбнулась она. Такой улыбки не имела даже прекрасная Мэй.
– Да, нам какая-то не слишком приветливая женщина указала дорогу. Даже не заговорив с нами, — ответил я.
– Это, наверное, Кийт, вы не обижайтесь на нее, она немая и боится мужчин, видимо, бедняжке нелегко пришлось в жизни. Но мы не знаем этого, ведь она не может рассказать. — И меняя тему разговора в нужном ей направлении, Луд лукаво подмигнула мне и спросила: — Вы знаете точно, что бы вы хотели купить?
– Пока нет, но мне нужно оружие для охоты, — серьезно ответил Ирбрус, не настроенный флиртовать.
– Хорошо, заходите, я вам всё покажу, — не переставая улыбаться и кокетничать сказала Луд. На ней был надет длинный фартук, а на лице чернела сажа, что абсолютно ее не смущало. Луд вытерла руки о грязную тряпку и пригласила нас внутрь кузни. Множество непонятных вещей встретило меня внутри загадочного владения женщины-кузнеца. Петли для дверей любого размера, обода для бочек и ведер, ручки для дверей, кольца, такие же, к какому мы привязали свою лодку, ножи для вспахивания земли, вилы для сена и ухваты для посуды, и конечно же, оружие.
– Вы предпочитаете бросать, рубить или колоть? — спросила Луд, подходя к столу, на котором размещалось оружие.
– Я предпочитаю стрелять! — гордо заявил Ирбрус.
– Понятно, тогда нам сюда, — поманила она рукою в другую комнату кузницы. И отвела нас в сторону от диковинных топоров, кинжалов метательных звездочек и ножей. В следующей комнате нас ждали всевозможные арбалеты, висевшие на стенах. Большие и маленькие, с гравюрами и мордами зверей, легкие и тяжелые. Ирбрус подошел к одному из них и взял в руки, приложил к плечу, повертел с видом знатока, и отложил, взял второй и тоже долго рассматривал.
– Тан, — сказал он, — давай выбирай, не теряй времени!
И я с радостью принялся изучать арбалеты. По каким критериям их выбирают, я не знал, но мне хотелось так же деловито, как Ирбрус, выглядеть перед этой женщиной, которая одной левой могла поднять тяжеленное ведро из колодца. Она наблюдала за нами, как за игрой двух мальчишек, облокотившись о косяк входного проема. И скрестив руки на груди, улыбалась, демонстрируя обворожительные ямочки на щечках. Потом спросила:
– Может, вам помочь с выбором? — такой вопрос был воспринят и мной, и Ирбрусом как оскорбление. Мы почти отказались, но она уже держала в руках один арбалет и рассказывала о нем всё то, что мы и знать не могли.
– Это Цуийский металл. Он прочен, но сильно отяжеляет арбалет, поэтому рукоять вырезана более короткая из легкого дерева, чтобы облегчить конструкцию. Из-за смещенного центра тяжести с ним трудно совладать новичкам.
И положив один арбалет, она взяла в руки другой:
– А этот идеален, как по мне. Таких я делаю всего четыре в год, и их забирают для охраны тех, кто нами правит, — попадания из них особенно точны, и на длинные расстояния он стреляет без промаха.
Взяв третий, она сказала:
– Это более декоративная вещица, но зато в нем много инкрустированных деталей.
На арбалете была выкована голова чудовища. Луд продолжала говорить, зная всё об оружии:
– Если вы захотите украсить рукоять цветным стеклом, я договорюсь, и завтра оно уже будет сиять всеми известными цветами, любая надпись для вас будет сделана в срок.
Она замолчала, а мы переглянулись.
– Вот этот, — указал Ирбрус на один из самых больших арбалетов, находящихся в комнате, наверное, хотел подчеркнуть то, что он мужчина, и, если женщина и знает больше него, это ее не делает сильной.
– Этот вам будет мешать при ходьбе на охоте, он слишком велик, не всегда больше — это лучше, иногда это просто больше. Его можно установить на опоре и стрелять с одного места. Именно для этого он выкован.
Она начинала злить Ирбруса, но была знатоком своего дела. Поэтому он молча переносил то, что женщина его поучает.
– Тогда вот этот, — показал он на меньший экземпляр.
– Нет, — резко сказала она, — вот этот!
И выбрала отличный арбалет, который мы не заметили сразу. На нем не было украшений, и он не казался самым большим. Но Луд настояла. И позвала женщину-стрелка, чтобы показать, как метки попадания из этого оружия.
– Я и сам могу проверить, — буркнул покупатель.
– Я не уверена в вашей меткости.
И этими словами Луд окончательно убила мужчину в Ирбрусе.
– А вот Дуг — чудесный стрелок, это я знаю точно. Я бы не хотела, чтобы мое оружие оказалось оценено ниже, чем оно этого заслуживает, потому, что покупатель не умеет стрелять.
В комнату вошла Дуг. Высокая, стройная как лань, с длинными волосами. Она молча посмотрела на выбранное оружие и взяла его в руки:
– Отлично, Луд, захвати кионские стрелы, они сюда более всего подходят, — произнесла она с лицом, не тронутым эмоциями.
С этими словами девушка вышла из кузни, а мы последовали за ней. Снаружи стояла мишень, изрядно истрепанная, видимо, оружие пристреливали частенько. Дуг надела на себя колчан со стрелами и приложила арбалет к плечу.
– Может, он тяжел для тебя? — спросил я хрупкого стрелка на всякий случай, если Дуг не попадет. Чтобы она не сильно расстраивалась. В ее худых рудах арбалет казался огромным. Но к моему удивлению, девушка, не глядя на меня, бесстрастно произнесла:
– Мне всё равно, из чего стрелять.
И выпустила первую стрелу. Она попала в цель.
– Сбегай, передвинь мишень на пять шагов от нас, — сказала она всё с тем же равнодушием. Мы с Ирбрусом переглянулись, сначала не поняв, кому из нас адресованы эти слова — мне, ему или Луд. Но потом меткий стрелок бросила взгляд на меня, не отводя оружия от плеча. И я понял, что бежать мне. Подбежав к мишени, я передвинул ее.
– Не уходи далеко! Стой там! — закричала она.
И выпустила вторую стрелу. Да, Дуг была очень меткой, и попала туда же, куда и в первый раз.
– Еще пять шагов! — закричала она.
Я передвинул, она попала.
– Еще пять!
Я снова передвинул, и она снова попала. Так продолжалось долго, пока я для них, а они все для меня не превратились в точку.
– Беги сюда! — закричали мне.
И я рванул, что было сил. Дуг протянула Ирбрусу оружие и сказала:
– Теперь ты пробуй.
Понимая, что с такого расстояния может и не попасть, он не хотел стрелять, хотя и считал себя неплохим стрелком. Но Дуг, спасибо ей за это, не хотела смотреть на то, как он будет испытывать оружие. Она уже собралась было идти обратно в кузню, как Луд протянула ей оружие чуть более короткое, видимо, для меня. А к нему более короткие стрелы. Дуг, особенно не стараясь, выстелила и снова попала по той же мишени. Отдала мне, завороженному этой демонстрацией, арбалет и сказала:
– Это отличный экземпляр, — похлопав меня по плечу, как старший наставник, она удалилась. Из ступора нас вывела Луд, пока мы стояли во дворе, держа каждый по арбалету, и смотрели на далекую мишень.
– Ну что, берем? — спросила она весело, и ямочки на ее щеках заиграли. Правда, теперь они меня не так увлекали, как раньше.
Мы взяли именно те арбалеты, которые нам подобрала хозяйка кузницы, а также стрелы и несколько ножей, не отказались и от предложенных звездочек для метания.
С разрешения Луд мы тренировались стрелять по ее мишени некоторое время. У меня получилось не сразу. Но Ирбрус пообещал показать чуть позже несколько хитростей стрельбы. Рассчитался он мешочком порошка из маминых снов.
Мы шли по деревни, как вдруг нас окликнул женский мягкий голос, он принадлежал женщине с обгоревшим лицом. Ее звали Сая. Она работала около каменного дома, такого же, как и кузница, в отличие от всех остальных. Другие дома были построены из камня и дерева. И нас это заинтересовало — неужели у Луд есть конкуренты? На наши вопросы она спокойно ответила, что является мастером стеклодувом. И пригласила оценить ее работы. Внутри этого дома находились разноцветные шедевры. Посуда и фигурки из разноцветного стекла были расставлены повсюду. Потому ее дом и был весь из камня, ведь она работала с огнем, как и кузнец.
– Вам, что-то понравилось? — скромно поинтересовалась она, вытирая руки о фартук, готовая показать любую вещь.
– Всё, что вы делаете — это прекрасно. Очень завораживает, — сказал Ирбрус.
– А если вынести на солнечный свет любую вещь, — заговорила тихо Сая, — она будет светиться.
– Можно мне попробовать, — спросил я, мне очень не терпелось этот свет увидеть.
– Конечно, только очень аккуратно, я вас прошу. Эти вещи очень дорогие, поверьте, их оценивают дороже оружия.
Я аккуратно вынес на улицу фигурку женщины в алом платье, и она заиграла всеми цветами радуги в лучах яркого солнца. Я любовался ею, со мною вышел и Ирбрус.
– Правда, похожа на маму? — спросил я у него.
Но он ничего не успел ответить. Его мысль была прервана еще одной нашей знакомой, Мэй. Она увидела нас у дверей мастерской Саи. И с очаровательной улыбкой подошла ближе.
– Здравствуйте. Я смотрю, день проходит не зря, — и указала на арбалеты за нашими спинами. — Такую покупку нужно отпраздновать. Ты вчера принес косулю, и вся деревня ждет вечера для праздника, — говорила она все тише и тише, ее слова предназначались только Ирбрусу, она подошла к нему очень близко. Как мне показалось, даже слишком. А я крепко сжал в руках статуэтку. И так как он ничего не предпринимал, чтобы отогнать Мэй от себя (видимо, разговор с ней Ирбрусу нравился), я поднял вверх фигурку и, держа между их лицами, которые, слишком приблизились друг к другу, повторил:
– Ирбрус, тебе нравится? Правда, она похожа на маму?
Этим я, конечно, привлек внимание взрослых, но Ирбрус ничего не ответил, а Мэй, взглянув на статуэтку в моих руках, рассмеялась:
– На маму? Да нет, что ты, найди что-то попроще, — и собираясь уходить добавила: — Сая делает очень красивые украшения, которые, правда, сама не носит. Их нужно уметь носить. Такие вещи — лучшие подарки для красивой девушки!
Я ничего не понял из ее слов. Ирбрус, видимо, был околдован этой женщиной. Он смотрел ей вслед и не мог оторвать взгляда. Когда его оцепенение прошло, мы вернулись в дом Саи. Через витражное окно за происходящим наблюдала хозяйка каменного дома. Она как-то померкла, когда мы зашли обратно, и забрала статуэтку девушки в красном из моих рук, понимая, что ее мы не купим.
– А покажите нам украшения, — сказал Ирбрус.
Еще сильнее побледнев, женщина с ожогом на лице подвела нас к многочисленным булавкам, заколкам, бусам, кольцам и брошам. Все они светились и переливались. Ирбрус взял одну вещицу в руки, она была алого цвета. Ее предназначения я не знал.
– Хороший выбор, — тихо, как будто она зачахла после увиденного на улице, сказала Сая. — Эта вещь может украсить как платье, так и волосы.
– Сколько она стоит? — спросил Ирбрус.
Не торгуясь, он отдал почти столько же, сколько за всё оружие. Бережно засунул эту хрупкую вещь за пазуху, и мы вышли из дома, в котором всё светилось и переливалось разными цветами, как только солнышко дотрагивалось до окон.
Вечерело, и пора было возвращаться в дом мудрой Га, но нам настолько нравилось находиться в деревне, что, не замечая времени, мы бродили от мыловаров к виноделам, от козопасов к ткацкому цеху, а потом к скорняку. На нашем пути встречались разные женщины, они были приветливы, умны и знали свое дело. Многие из них оказались охотницами — на стенах их домов висели головы диких животных, их добычи.
– Наверное, пора идти домой, — сказал я. — Тем более в деревне ожидается праздник. Хотя я не знаю, как они поделят эту косулю, если их так много.
Ирбрус только пожал плечами, и мы пошли обратно. Зайдя в дом мудрой Га, мы услышали приятный запах свежего хлеба, мама что-то пекла, стоя около плиты в фартуке, на ее голове красовался платок — я такой ее никогда не видел. Это было странно. Обычно она не забирала волосы, они всегда оставались распущенными, а теперь она их убрала под платок, завязав пучком на затылке. Ей очень шел этот образ. Услышав наши шаги, мудрая Га начала ходить быстрее обычного, застелила стол новой скатертью, расставила тарелки, подала теплый хлеб, жареную картошку, мясо с грибами, вино, а для меня чай с вареньем из ягод, собранных в здешних лесах. Мама принесла блины. Только теперь, будучи гостем мудрой Га, я узнал, как вкусна и разнообразна бывает пища. Гея Ра села, уставшая, за стол. Все приступили к ужину. Я рассказывал, как прошел день, довольный Ирбрус кивал головой, когда я говорил об арбалете, но мне не хотелось рассказывать о девушке-стрелке, которая нас обошла в умении, а когда начал говорить о стеклодуве по имени Сая, Ирбрус мне наступил на ногу под столом, и пришлось промолчать о покупке украшения и об истории с Мэй. Я рассказывал о том, что видел, и о том, где мы были. Мама молчала, она ничего не спрашивала и не комментировала, не ела, а глядела в пол или в стол, изучая узор на скатерти. Только мудрая Га иногда говорила, пока мы замолкали и наполняли желудки вкуснейшим ужином. Я почувствовал, что мама сердита. Но не хотел на этом заострять внимания, чтобы не прерывать рассказ, и несся дальше в своем описании нашего дня:
– А вечером начнется праздник! Мы будем есть мясо, которое принес Ирбрус! И веселиться! — Я радовался, и мне не сразу передалось мамино настроение.
К концу ужина помрачнел и Ирбрус. Га тоже примолкла.
– Ты устала, мама? — спросил я, чтобы снять напряжение, понимая, что слишком много болтал и не спросил, как прошел ее день.
– Нет, сынок, — ответила она. Это показалось мне странным, в таком состоянии она обычно уже начинала свои женские нападки на меня и Ирбруса.
– Точно? Ты долго готовила, наверное? — допытывался я.
– Наверное, — утвердительно кивнула мама.
– А мы не возвращались долго? Да? Это тебя расстроило?
Мама молчала, она опустила голову, и я почти уже начал думать, что она заснула.
– Где Маар? — неожиданно спросил Ирбрус.
– Ну, наконец-то! — громко промолвила Гея, поднимая уже не уставшие глаза, а два отточенных клинка.
– Она заболела, — спокойно сказала мудрая Га.
И положила себе немного варенья к чаю, как ни в чем не бывало.
– Как заболела?! — очень громко спросил Ирбрус, оставляя еду и всё внимание переводя на маму. — Почему же ты сразу не сказала?
– А тебе это интересно? Ты спросил, как у меня прошел день? Весь день вы ходите по деревне и любуетесь, не думая о том, что происходит тут! А потом являетесь, и я оказываюсь виноватой в том, что поздно тебе сообщила?
«Ну вот, опять», — думал я, — «теперь начнется».
– Что с Маар?! — не слушая все эти упреки грозно спросил Ирбрус.
– Вот только не надо делать вид, что ты очень озабочен! У тебя праздник впереди, ты еще вчера его спланировал!
– Она спит, — так же спокойно, как и раньше, произнесла мудрая Га. — А вы можете ее разбудить своими криками.
И как ни в чем не бывало она продолжала ужинать.
Разговор продолжался уже тише, однако искры летели во все стороны.
– Если бы вчера мы не ночевали под открытым небом, она была бы здорова! — нападала голодная мама. Она не притронулась к ужину и сейчас была особенно зла.
– Если бы ты мне вовремя сказала, что она заболела, я бы предотвратил болезнь!
– Я должна была бегать по этой деревне в поисках тебя? И выглядеть, полной дурой, не умеющей ничего без мужчины, в глазах этих независимых женщин, которых ты разглядывал весь день?
– Гея Ра! Я никого не разглядывал! Я занимался делами!
Терпение Ирбруса было на пределе.
– И чем ты можешь помочь Маар? У тебя, что есть чудесное средство от всех болезней?
– Возможно! Где она? — негромко, но уверенно сказал он.
– На кровати спит, — спокойно прошептала мудрая Га.
Ирбрус подошел к месту, где спала Маар, мама последовала за ним. Он склонился над маленькой рыжей девочкой, у нее, видимо, повысилась температура, но сам он этого выяснять не стал. Попросил маму поцеловать ее в лоб.
– Жар, — подтвердила мама шепотом.
– Вот возьми эту мазь и намажь виски, грудь, горло. Завтра болезни не будет, — сказал Ирбрус и протянул маленькую коробочку маме. Он пошел к столу и сел на скамейку рядом со мной, а мама осталась у кровати дочери. Но ему не удалось съесть блин, за которым он протянул руку, и начать разговор с мудрой Га. Мама подошла к нам и сказала ему с каким-то отвращением на лице:
– Это что, шутка?
Он видно не понял в чем дело и захлопал глазами. А мама вместо ответа поставила перед ним пустую коробочку.
– Черт! — заорал Ирбрус, но поняв, что может разбудить маленькую Маар, тише повторил: — Черт, я их перепутал, на моей части лодки хаос, немного не прибрано то есть, — как бы оправдывался он, но не перед взбешенной мамой, а почему-то перед Га. — Я там не успеваю прибрать, вот и перепутал баночки.
– И именно ради этого я должна была сегодня выставлять себя на посмешище, бегая в поисках тебя? Доблестного Ирбруса, который, как ему кажется, необходим нам с его неоценимой помощью! Ты так себе это представляешь?! — наконец взорвалась мама.
– Нет, — прошипел Ирбрус и вышел из-за стола. — Я скоро вернусь.
– Зачем? Иди на свой праздник, там тебя ждут!
– Гея, мне не нужен праздник, мне было нужно оружие в этом поселении Сокол, а косуля — это знак уважения к обитателям этой деревни. Приди мы с пустыми руками, нас бы приняли по-другому.
И он вышел за двери, ничего не объяснив, ничего не сказав и не пообещав, просто ушел.
За окном виднелись огни начинающегося праздника и веселья. Мудрая Га вздохнула, а мама легла на кровать и заплакала, обняв Маар. Она попросила меня помочь прибрать со стола, и я помог старой и мудрой Га. Я не нашел в этом ничего ущемляющего меня, как мужчину. И пусть я мою посуду, ведь я помогаю маме и старухе, которые целый день готовили для нас. Гораздо хуже, когда женщина стреляет за меня или несет ведро с водой. С этими мыслями я убирал со стола, как в дверь ввалился Ирбрус. Он сказал, что пора идти, но куда, никто не понял. В ночь? С больным ребенком? Было понятно, что он ведет себя странно, и даже мудрая Га, курившая у входа трубку, посмотрела на него, как не на совсем здорового человека. Но он с таким порывом сказал всем собраться, что собралась даже курящая Га. Ирбрус хотел взять Маар на руки, но, постояв у кровати, позвал меня и сказал:
– Маар несешь ты!
Все вышли из дома. Пройдя несколько шагов, мы наткнулись на хоровод из женщин этой деревни, они нас не выпускали из круга и хотели, чтобы мы танцевали с ними. Из толпы вырвалась Мэй и бросилась на шею Ирбрусу, она хотела с ним потанцевать, маме, глядя на эту картину, стало очень больно. И она подошла к нему и Мэй.
– Наверное, будет правильно, если я останусь здесь, я найду себе место среди этих женщин, а ты развлекись и уплывай, я не хочу больше плыть с тобой и обременять детьми.
Мэй, повисшая на шее Ирбруса, ничего не поняла, а он сам как будто ударенный по щеке обернулся к маме и сказал:
– Куда это ты собралась?
И с этими словами отодвинул от себя разочарованную красотку и пошел прочь от шумного праздника, следом за ним тащились мы, в ночь, неизвестно куда. С нами шла мудрая Га, может, она думала, что сможет удержать его от странных поступков. Как мне казалось, это была самая большая глупость думать, что его можно удержать от того, что он уже решил для себя. И я приготовился идти всю ночь, поочередно с мамой неся больную Маар.
* * *
После того, как мужчины вышли из дома мудрой Га, мама, оставленная в доме старухи, помогала убирать хозяйке со стола. Ей очень самой хотелось увидеть все те секреты, которые скрывает загадочное поселение Сокол. У нее было отличное настроение, когда готовился завтрак, она с радостью смотрела на Тана и Ирбруса, когда все ели. Она хотела поскорее увидеть этих самостоятельных женщин и узнать, чем они живут, чем занимаются, что полезного умеют в жизни из того, что их может прокормить. Ведь в поселении Гай женщины ничего не умели и зависели от мужчин всецело, от их щедрости и настроения. Но хозяйка гостеприимного дома распорядилась этим днем иначе.
«О чем нам с ней говорить? Она стара, я еще не настолько стара, она никогда не имела детей, в отличие от меня, у нее есть дом — у меня нет, ее уважают в этом селении — меня же выгнали из моего». Такие мысли посещали Гею Ра в тот момент, когда мужчины где-то в кузнице выбирали оружие. В молчании прошло некоторое время, но женская сущность потребовала разговора. Мудрая Га, прибрав всё на свои места после завтрака, сказала:
– Мы сейчас немного отдохнем и начнем готовить обед.
– Опять готовить? — расстроено спросила Гея.
- Это обязанность настоящей женщины. Вернее, это обязанность любой женщины, но если к этому относиться как к повинности, то лучше вообще этого не делать. Всё должно готовиться с любовью, но не к человеку, для которого ты готовишь, а к себе, во-первых.
Гея мало что поняла и с удивлением смотрела на старуху, раскуривавшую трубку. Они вышли подышать на свежий воздух, чтобы отдохнуть от жара печки. Курящую женщину Гея видела в первый раз — курили только торговцы ее деревни, но женщины в их семьях никогда! Заметив презрительный взгляд Геи, мудрая Га ухмыльнулась:
– Да, я одна курю в этом поселке и сама выращиваю табак. Для себя и для покупателей с севера. Они приходят через мост и дорого за него платят. Мой отец был известным торговцем разных трав. Он торговал табаком и специями. В нашем селении все что-то выращивали. Но по традиции табак был делом мужским, а специи — женским. Я, одна из дочерей отца, имела неосторожность пристраститься к табаку. И к тому времени, когда мне было пора замуж, никто меня не хотел брать в жены из-за этой привычки. Кроме того, имея непокорный нрав, у женщины вообще не остается шансов на замужество.
– Так вы родились не тут? — удивилась Гея.
– Конечно, нет, здесь вообще никто не рождается.
– Живущие здесь женщины бесплодны? — продолжала удивляться она.
– Нет, они не интересны мужчинам, — покачала головой мудрая Га. И присела на стул возле ступеней своего дома.
– Даже такие, как Мэй? — с задумчивым видом спросила Гея.
– Тем более, такие, как Мэй.
И возвращая тему в нужное русло, что говорило о хорошей памяти мудрой Га, она добавила:
– Я родилась в поселение Гридьер, моя семья имела хороший дом, не хуже этого, он был каменный, мы имели свои земли и засаживали их каждую весну. Если год был теплым семья могла собрать и по два урожая. Среди нас лодырей не было, работали все. Даже постоянно беременная мама. У меня было много братьев и сестер, уже точно не помню, сколько — двенадцать или пятнадцать. Это неважно. Но все они женились или вышли замуж. Моих папы и мамы не стало, когда я была молода, братья и сестры имели свои семьи и делили наши земли на куски. Мне, как незамужней девушке, никто не отводил надела. Быть не замужем неприлично, и распоряжаться такими серьезными вещами, как имущество семьи, без мужчины женщина не может. Сопротивляясь этим порядкам, как мне тогда казалось, диким и древним, я ушла из нашего поселения, взяв с собой только трубку, табак и его семена. Я хотела найти место, где бы я не зависела от мужчины. Могла бы сама вести дела, а не постоянно беременная, как мать, работать на полях. Это было давно, я не помню, как, голодная, забрела в эту деревню. И меня здесь приняли женщины. Тогда Мудрая Стона решала всё в этой деревне. Сначала меня оставили в гостевом доме, в том, котором ночевал сегодня твой мужчина, а потом, после ее смерти, я перебралась жить в ее дом. Мне помогли продуктами и дровами в первый год. А потом, я вырастила первый урожай табака и продала его мужчинам — покупателям оружия. Я раньше думала, что смогу найти среди них своего мужа, но этого не случилось.
– Почему? — задала резонный вопрос Гея.
– Во-первых, мужчина не думает о двух вещах одновременно: он либо работает и покупает оружие, либо ищет женщину. В поселение Сокол еще никто не пришел с желанием жениться. А вот приобрести и поразвлечься, такие желающие были, но я же хотела мужа, с которым буду равноправно вести дела, а не быть кому-то дополнительным призом к покупкам. И у женщин нашего селения есть особенность, если ты несчастна и неизбранна мужчиной, тебя все жалеют, как в горе, а как только на тебя обратит внимание «он», сразу все женщины превращаются из друзей во врагов и гонят от себя к нему. Говоря этим: «Давай живи, как не можем жить мы, живи счастливей, пробуй, потом расскажешь, как тебя осчастливил твой избранник». Так рисковать было нельзя. Мужчины непостоянны, а получить целое селение завистливых женщин в придачу к неудачной влюбленности я не могла. Тем более, я начала сама отлично справляться со всеми обязанностями. Мне не нужен был помощник. Особенно тот, кто будет пытаться отучить меня от курения табака. Со временем я научилась справляться со всем сама и уже не хотела что-то менять в своей жизни.
Гея мало что поняла и стояла молча. А мудрая Га продолжала:
– Я знала, что не зря тебя сегодня оставлю с собой. Судя по всему, нравы местности, в которой ты рождена, очень легки. У тебя есть дети от разных отцов, и ты это говоришь вслух не стесняясь!
– Да, — ответила Гея не зная, что имеет в виду старуха, ведь она сама в этом не видела ничего дурного.
– Есть и другие мнения, думаю, что Ирбрус придерживается именно их.
– Какие же? — лениво спросила Гея Ра, не желающая воспринимать эти слова всерьез.
– Рожденные вне брака дети — это стыдно.
Неожиданно для Геи, старуха топнула своей сухой ножкой, произнося слово «стыдно».
– Не вижу разницы, дети в браке получаются другими? — уже побаиваясь старуху, спросила Гея.
– Дети должны рождаться в любви и от любви. Когда оба человека переполнены любовью друг к другу и ее некуда девать, они ею награждают свое дитя. Во всех остальных случаях страдают и взрослые, и дети.
– Я что- то не заметила, чтобы мужчины сильно страдали, — ехидно заметила Гея Ра.
– А ты выбираешь всё время тех, кому не нужна, — возразила мудрая Га, вытрушивая скуренный табак из трубки.
– А как же понять, нужна ты ему или нет?
– А ты не торопись с выбором. Не твое — твоим не будет.
– А когда голодно и холодно, кто накормит уже имеющихся детей? Только новый мужчина! — занервничала Гея и, чтобы оправдать себя, принялась находить доводы для старухи.
– Ты запуталась в мужчинах и в эмоциях. Посмотри на обитательниц поселка Сокол. Они сами себя кормят. И детей бы своих кормили, если бы было надо.
– Но у них нет детей! Их же не хотят мужчины, как я поняла. А в отличие от моего селения, женщины вашего могут делать что захотят. Меня же никто не учил работать. И так повелось на наших пристанях издавна, что женщины только через мужчину получают то, в чем нуждаются. Это делает женщин зависимыми от решений мужчин. Мы делаем то, что они хотят или требуют.
– Да, у каждого жизнь разная. Но не стоит жить крайностями. Ты уже не в своем поселке, и вольна делать то, что хочешь или любишь.
– Не совсем, Ирбрус говорит мне что делать.
– И дает тебе пищу только в том случае, когда ты выполняешь его требования?
– Нет.
– Вот видишь, он не ограничивает тебя так, как ты была скована правилами в твоем поселке, а дает тебе возможность заниматься тем, что ты можешь и умеешь.
– Но ведь и без мужчины это можно делать, если остаться здесь, то я смогу быть абсолютно свободной и реализовывать себя в работе.
– Не путай, Гея, — хитро улыбнулась мудрая Га. — Работать и самореализовываться — вещи разные. Тут тебе придется самой себя кормить, думать о завтрашнем дне, общаться с покупателями, а это, замечу, не всегда милые люди, это для женщины очень сложно. Ее сущность не предназначена для всего этого. С ним же ты не касаешься этих вопросов. Он заботится о твоей безопасности и благополучии. Твоя задача проста: научиться жить с мужчиной, а не воевать. Готовь, шей, вышивай, хвали его, слушай его; если тебе что-то не нравится скажи, но не настаивай. Он не даст тебе больше, чем захочет, даже если ты скажешь громче, чем должна.
– На мужчинах нет отметок, к сожалению, о том, что он готов к таким отношениям, можно и ошибиться в выборе. Может оказаться, что ему просто на время нужна женщина, а потом он ее оставит.
– Но ты всегда можешь дождаться того, кто без отметок тебе покажется надежным.
– Дождаться? Да чем старше я становлюсь, тем меньше на меня смотрят!
– Это не так. На меня не смотрели с молодости из-за того, что я имею пагубную привычку курить и несносный характер. При том, что я была красива. Сая же, например, изуродованная по случайности в стекольной мастерской отца, могла вполне выйти замуж, у нее чудесный характер, и она прекрасная хозяйка, но слишком скромна, а ее самооценка занижена, поэтому ее никто не назвал избранной в ее поселке стеклодувов, и она пришла сюда. Луд — кузнец, слишком покровительствует мужчинам, она делает всё за них, она хочет их жалеть и даже нянчить, она слишком заботливая, и от нее все бегут. Дуг же хочет, чтобы ее поняли, а сама она сердца не раскрывала, красива, но холодна, любит соперничать с мужчинами, а они этого терпеть не могут. Им не нужен соперник, дома должна быть любящая жена. Для поля битв у него есть его дело. Там он самоутверждается перед такими же, как и он, мужчинами. Таша — винодел, как и я пристрастилась к промыслу родителей, вино в моем доме это ее дары. Она им частенько злоупотребляет. Такая жена мужчине не нужна.
– Зачем вы мне все это рассказываете? — нервничая, спросила Гея, понимая, что ни один из перечисленных пороков ей не подходит.
– Твой мужчина…
– Он не мой! — зло и быстро перебила Гея.
– Гея, он тот, кто о тебе заботится, тот, кому небезразлично, что происходит с твоими детьми, тот, без кого ты умрешь, — спокойно продолжала мудрая Га. — И ты не такая, как все мы здесь, тебе просто стоит научиться не соперничать с ним. И он перестанет быть воином с тобой.
– Ясно, — сказала Гея. — А Мэй, как она тут оказалась?
– О, эта девушка тебя заинтересовала неспроста, она особенная. Красива, открыта…
– Но тогда почему ее не выбрали в ее селении?
– А потому, что она легкодоступна. В жизни мужчины должно быть место подвигу. Он всегда должен преодолевать препятствия, достигать чего-то, доказывать, завоевывать и покорять, а с ней подвига не получается. Она сама бросается им на шею. И кажется слишком легкой добычей. А значит, мужчина начинает искать других женщин, с которыми может проявить себя, доказывая себе, что он герой. А теперь давай я научу тебя готовить блины, — сказала мудрая Га.
– Почему ты такая мудрая, но одинокая?
– А потому, что в молодости мы сильны и красивы, чтобы думать головой, а в старости мудры и готовы к диалогу, но он уже никому не интересен. Говорить-то не с кем.
Ответив так, мудрая Га повеселела.
– И неужели ты не получила того, что искала, когда ушла из своего поселения Гридьер? Ведь ты и хотела быть самостоятельной и управлять делами сама, — спросила Гея.
– Да, Гея. Я этого хотела, я хотела доказать себе и всему миру, что я лучше всех тех, кто меня не выбрал! Что я лучше тех женщин, которых выбрали все те, кто не выбрал меня. И вот что из этого получилось. Я работала, как проклятая всю жизнь, за мужчину и за женщину. Я живу сама и у меня нет детей, где-то в середине моей жизни я поняла, что хотела бы многое изменить, хотела бы готовить для мужа и воспитывать детей, но переделать свою жизнь или что-то в ней изменить сложнее, чем просто поменять место жительства. Я хотела уйти из поселка Сокол, начать жить где-то в другой деревне. Но для этого нужно было поменять отношение к своему труду и к мужчинам. А я не была уверена, что смогу кому-то научиться подчиняться, после того, как много зим сама всё решала в своей жизни. А, не поменяв себя, незачем рассчитывать на результат, отличающейся от того, что я имела раньше в своем поселке Гридьер.
Так они готовили обед и разговаривали. Гея поглядывала в окно, а Ирбруса нигде не было. Время шло, приготовление обеда плавно переросло в приготовление ужина.
То, что Маар больна, выяснилось еще утром, сразу после ухода мужчин. Малышку напоили отваром из трав, натертых и заваренных мудрой Га, и уложили снова спать. Ее поили горячим молоком с медом. И Гее было всё равно, есть ли в это время с ней Ирбрус или нет, но после того, как он не пришел к обеду, который сам наметил, в рамках трехразового питания, а в окне то и дело мелькали женские лица, она стала нервничать. Слушая Га, Гея думала о том, как же быть такой женщиной, которая не ошибается в выборе мужчины и почему небеса не оставляют отметку на тех мужчинах, которые никогда не бросят и не предадут. Эти мысли портили ей настроение.
Когда Гея Ра произнесла их вслух, то мудрая Га сказала:
– Ты не о том просишь небеса, не нужно метить мужчин, чтобы ты их выбирала, стань сама той, которую захотят выбрать. И тогда ни один мужчина не бросит и не предаст женщину, когда ему придется добиваться ее. И достанется она ему не как дар небес, он выплатит небесам полную ее цену, своим временем, заботой и терпением. Ничего нет дороже этой платы, а то, за что мы заплатили дорого, мы очень бережем и никогда не бросаем, оставляя для кого-то другого на дороге жизни.
Гея слушала, но ее мысли были больше заняты отсутствием мужчин. И поэтому она не очень проникалась смыслом слов мудрой Га. Ирбруса она ждала уже не для того, чтобы накормить, а чтобы поругаться.
* * *
Мы шли из леса теми же тропам, которые нас день назад и привели в поселение Сокол. Старая Га еле поспевала за нами. Ирбрус выпустил двух бергеров Бея и Бая, чтобы они своим неярким светом освещали нам дорогу. Маар начинала бредить и была очень горячей. Всё казалось сказочным: мы под небом на скале, старуха, больная сестра, злая на Ирбруса мама, бергеры–птенцы, резвившиеся, что было сил. Но это оказалось только началом сказки. Как только мы вышли на открытую местность, послышался приближающийся звук крыльев саргуса. Всех охватила паника, мама упала на землю и взывала к небесам о спасении, я, прикрыв Маар собою, спрятался за какой-то кочкой, старуха кричала, что эти места оберегаются законом от охоты на души и их не могут посещать саргусы с ловцами, и тоэе взывала к небесам. Один только Ирбрус стоял молча и ждал, видимо, прибытия этого огромного чудовища.
Саргус упал на землю, ветер, который он принес с собой, заморозил нас окончательно. Я от любопытства просто не мог долго лежать без движения и поднял голову. Темный, огромный саргус общался с Ирбрусом, и я догадался, что это Ортрист. Чувствуя, что нам нечего опасаться, я встал с земли и пошел к ним, уже ничего не боясь. На руках у меня полубредила полуспала Маар Ра. Приблизившись, я услышал разговор на чужом языке, но, как только я появился в поле зрения Ирбруса, он перешел на язык понятный мне.
– Вот такие дела, извини, что оторвал от ужина. Поможешь? — спросил Ирбрус.
– Ну да! — с акцентом заговорил саргус. Видимо, он не очень хорошо владел моим языком и поэтому сдерживался в высказываниях. Хотя, пока я не подошел, болтал вовсю. А может, меня стеснялся?
– Нам нужна твоя сумка, прости, — сказал Ирбрус
– Хорошо, — неохотно ответил саргус. И его огромное тело непонятных форм в ночи повернулось к нам животом. А на животе образовалась сумка.
– Гея, — позвал Ирбрус, — бегом сюда!
Перепуганная мама подбежала к нему.
– Залезай, быстро! — скомандовал Ирбрус.
– Куда?
– В сумку!
– Куда? — изумилась мама еще больше.
– В сумку, Гея! В сумку, — и он поднял маму над землей и почти затолкал в меховую сумку саргуса, находящуюся на большом и теплом животе. Он то же самое сказал мне, я сначала засунул Маар, потом влез сам.
– Щекотно, — проговорил саргус.
– Потерпи, это временно, — утешил его Ирбрус.
Но тут мама, что-то вспомнив, наполовину свесилась из огромного кармана на животе саргуса и обратилась к Ирбрусу.
– Мне нужна печка!
– Что?! — возмутился Ирбрус.
– Мне нужна печь! Такая, как у мудрой Га!
– А раньше ты не могла этого сказать?!
– Раньше нет! Я ж не думала, что я полечу в кармане на животе саргуса, как ни странно! Я думала, у нас еще будет время.
– После того, как ты меня стыдила и унижала при всех, я должен купить тебе печку? — с сарказмом в голосе говорил Ирбрус.
– Это не для меня, а для всех, я буду готовить и тебе тоже, — прошипела со злостью мама.
– Нужно было не кричать на меня весь вечер, а говорить по делу! — сердился Ирбрус.
А мама надула губы и залезла внутрь. Мне показалось, она плакала. Но отчего? Ведь нам снова тепло и хорошо, мы все вместе, еще собираемся совершить полет на саргусе. А она приговаривала: «Ты же не спрашивал, чего я хочу. И не говорил, что я имею право хотеть».
– Это ненормальная женщина, — сказал Ирбрус, когда мама скрылась в сумке саргуса.
Но к нему подошла Га и сказала:
– Ненормальная та, которой печка не нужна.
После этих слов немного подумав, Ирбрус обратился к своему огромному другу. На морде саргуса по имени Ортрист выражалось явное непонимание происходящего, а я с мамой и сестрой засыпал в его теплом меховом кармане.