Проснувшись еще до рассвета, я лежал на новенькой мягчайшей перине. Она согревала меня всю ночь. Теплое одеяло из пуха каких-то птиц было легким и теплым. У меня появилась странная вещь, раньше мы подобным не пользовались, Ирбрус сказал, что ее кладут под голову, и назвал подушкой. Мне она мешала спать, а вот мама и сестра оценили эту новинку по достоинству и тихо посапывали на своих перинах. Около Маар было разбросано много различных ракушек, она вчера весь вечер игралась после позднего обеда, пока мы разбирали содержимое наших мешков. Ирбрус при этом не присутствовал, он после еды отправился к себе на верхнюю палубу и что-то мастерил, долго не ложась спать. Мы же со всем присущим нам любопытством доставали вещи, привезенные торговцем тканями. Я смотрел на маму и не верил, что ее может что-то заинтересовать с такой силой. Раньше столько удовольствия она получала только от принятия лекарств. Гея Ра рассматривала все обновки, гладила их руками и аккуратно выкладывала на свою перину. Если бы при разборе вещей присутствовал Ирбрус, она бы, наверное, даже не подошла к мешкам, делая вид, что ей безразлично, что в них. Маар интересовалась только игрушками из предназначенного для нее мешка. Ее вещами занималась мама. Я не захотел выкладывать содержимое своего мешка. Мне это казалось скучноватым занятием. Тем более что я уже красовался в обновках.
– Что же там делает хозяин лодки, — думал я этим утром, пока солнце еще не растворило свет, излучаемый мною. — И какие у него еще есть планы на будущее?
Так непросто было понять, о чем он думает и что планирует на сегодня, не говоря уже про завтра и послезавтра. Это, наверное, самый скрытный человек на реке Сома.
Вот и рассвет, можно вставать и идти на палубу за новой порцией ответов. День был прекрасным, я проснулся полным сил, одежда согревала меня, и та энергия, которая шла раньше на обогрев собственного тела, теперь, как мне казалось, могла разорвать меня на части, если бы я не начал что-то делать. Странное чувство во мне делало мир каким-то ярким и добрым. Это чувство радости, как я потом узнал, сводило меня с ума в тот день. В первый раз я был сыт, одет и никто ничего не просил у меня взамен, не указывал, что делать, не кричал на меня, как рыбаки на пристанях. А всё, что от меня требовал хозяин лодки, это только помощи в интересных делах и не торопить события, задавая свои нескончаемые вопросы.
Я стоял на палубе, ожидая появления Ирбруса, а ветер развевал мои светлые волосы. «Хозяин» не заставил себя долго ждать. В той же одежде, что и вчера — он ничего не приобрел для себя из обновок — он спустился со своей палубы:
– Сегодня у нас насыщенный день, — сказал он, проходя мимо меня и не здороваясь, как это было принято в нашей деревне. — Нужно поторопиться и закончить всё уже сегодня, чтобы отплыть завтра утром. Буди Гею, нам понадобится ее помощь, и Маар тоже.
Я не задавал вопросов зная, что нужные мне инструкции я и так получу, а на мои вопросы рыжий бородач всё равно не ответит. Ну, или на парочку, так лучше их было приберечь для более существенных случаев. Я пошел вниз к маме, но она уже не спала. Видимо, проснулась от звука тяжелых шагов Ирбруса.
– Доброе утро, — сказал я, рассматривая ее в новом наряде, который она всё еще гладила руками и, видимо, не могла привыкнуть к себе в таком виде. Маар Ра тоже была одета во всё новое. Сразу бросалось в глаза, что ей неудобно, но при этом очень тепло.
-– Ирбрус просил передать, что ему сегодня понадобится наша помощь. И твоя, Маар, — продолжил я. К моему удивлению, мама быстро ответила:
– Да, да, конечно.
И начала подниматься вверх на открытый воздух. Я ожидал, что она согласится, но не с таким рвением, а как обычно: от того, что ее ситуация безвыходна. И начнет вяло помогать, выражая всем своим видом смирение и зависимость от воли «хозяина». Такое поведение жутко раздражало Ирбруса, и я ее не понимал: зачем убиваться так по прошлому? Чем ей не нравится наша новая жизнь? Ведь она стала в тысячу раз интересней той, которую мы вели в деревне Гай. Взяв Маар за руку, я вышел с ней на палубу. Срывался снежок, но погода была безветренной. Пейзаж хоть и заливало солнечным светом, но он всё равно казался унылым. По берегу стенами стояли серые скалы, непрозрачная река Сома казалась еще темнее, чем обычно, а из воды повсюду торчали бревна, от которых торговцы отшвартовывали лодки и снова устремлялись к берегу. Мама и Маар, как два ярких пятна, разбавляли эту серую картину. Теперь они были одеты как многие торговцы на острове, и никто бы не обратил на них внимания, как вчера, сойди они еще раз на берег.
На маме красовалось красное платье, доходившее до щиколоток. Почему Ирбрус выбрал этот цвет, я не понимал, но от него было невозможно оторвать взгляд. Прежняя наша одежда была окрашена в серый цвет, если не сказать, что она была бесцветна. Такие ткани привозили торговцы нашей деревни. «Наверное, самая дешевая», — думал я. Вчера я такой даже не встретил на острове во время торговли. Мамино платье было узким с длинными рукавами из очень теплой ткани, а сверху на него надевалась черная куртка из кожи. Такая же, как и на Ирбрусе, без рукавов, только мамина, в отличие от куртки хозяина лодки, была гораздо длиннее. Обувь черного цвета на ее ногах доходила почти до колен. Если маму новая одежда сделала стройнее и выше, то малышка Маар стала похожа на шарик. На ней была светло-желтая куртка, закрывавшая ноги до земли, мягкая внутри (как потом объяснил Ирбрус, это был мех). А под этой длинной курткой пряталось зеленое платьице из такой же теплой материи, как и мамино. Оно очень подходило к ее рыжим волосам. Сестра говорила, что это как ходить в перине. Очень тепло, но не очень удобно. Еще у нее была шапка, тоже с мехом внутри, и сапожки. Ирбрус и я были одеты почти одинаково: синие теплые рубашки, кожаные жилеты и штаны, которые заправлялись в обувь.
– Гея Ра, — окликнул маму Ирбрус, стоя у веревок с палками, отдельно сложенными им на палубе, — подойди сюда, я хочу тебе кое-что показать.
Гея поспешила к тому месту, где стоял Ирбрус.
– Смотри, — сказал он, — благодаря этому несложному приспособлению, которое ты сама сделаешь, вы сможете, наконец, сами, не дожидаясь моей помощи, подниматься на борт лодки. А я не буду лишний раз приставлен к вам.
И с этими словами он взял веревку и сделал на ней узел, потом на второй, а потом стал перематывать между собой палки и веревки.
– Так делают веревочную лестницу, именно ее ты свяжешь сегодня для себя. Может, самостоятельные спуски и подъемы на борт лодки доставят тебе радость и заставят видеть сны. Я немного растратился вчера. В это время я и Тан будем оббивать лодку изнутри утепляющей тканью. Ты поняла, как вязать узлы? — спросил он, подняв на глаза на Гею. Мама утвердительно кивнула.
– Хорошо, — добавил он, — но сначала я покажу тебе еще кое-что.
На лодке в хаотичном порядке были расставлены бочки, которые мы поднимали вчера с большим трудом, он подвел Гею именно к ним.
– Сюда ты сложишь еду, которую мы купили вчера, и впредь это будет твоей обязанностью. Я привык есть три раза в день. Поэтому накрывать на стол и следить за количеством еды в бочках твоя обязанность, моя — их наполнять. Как только запас еды будет иссякать, ты мне об этом скажешь. Понятно?
– Да, а сколько раз будем есть мы? — спросила тихо мама.
– Гея Ра, прекрати немедленно строить из себя жертву! — взбесился Ирбрус. Я знал, что мамино настроение ему не нравится, но не думал, что его терпение так быстро закончится — оно закончилось, не успев начаться.
– Вы будете есть вместе со мной, три раза! И не нужно себя вести так, как будто я тебя украл из дворца от хорошей жизни и теперь морю голодом!
На этом разговор был закончен. Ирбрус, взбешенный, отправился на нижнюю палубу, а мама осталась около бочек. Что ни говори, хочешь не хочешь, а выполнять его распоряжения она была обязана. Маар расселась в теплом новеньком костюмчике на палубе и что-то мастерила из палок и веревок, предназначенных для лестницы.
– Тан Ра, — заорал Ирбрус из нашей части лодки, — ты мне будешь помогать или нет?!
Утро уже не так радовало, как раньше, ответы на свои вопросы я сегодня точно не получу. У хозяина было такое настроение, что лучше его лишний раз не беспокоить. Я поторопился вниз. Ирбрус велел мне стащить все вещи в один угол, чтобы они не мешали нам во время работы, а потом достал один из рулонов дорогой ткани и посмотрел на него. Потом втащил другой. Он всё делал нервно, иногда толкая ногами вещи, которые я не успел еще прибрать, и изредка ругался тихо на непонятном мне языке. Глядя на объемные рулоны ткани разных цветов, он вдруг начал говорить сам с собой.
– Ну и как теперь решить, какой куда прибивать? Что за женщина, ей невозможно угодить, ее невозможно понять! Она самая ненормальная из всех, кого я знаю, почему именно у нее такие красивые и дорогие сны?! С другой бы я уже давно договорился, я делаю ее жизнь лучше, она этому не сопротивляется, неужели так сложно не мешать мне создавать отличные условия для того, чтобы она видела сны?
И он пнул один из рулонов ногою.
– Как мне теперь понять, что ей захочется: синий на стены или на потолок? Если я решу сам, она точно скажет, что хотела по-другому. А когда она обижается, ей ничего не снится. А главное, она обидится в любом случае, что бы я ни сделал!
Я стоял, онемев, и боялся пошевелиться от такого неожиданного многословия Ирбруса. Конечно, всё, что он говорил, было сказано со злостью, но это были первые слова, которые он мне не подарил в качестве ответов, а вообще сказал в моем присутствии на понятном мне языке, а значит, он не хотел их прятать внутри себя. Наконец-то он вел себя, как живой человек с эмоциями.
– Мама просто боится перемен, — сказал я тихо из угла комнаты, на свой страх и риск, не зная, что меня ожидает дальше. Ирбруса охватил сильнейший гнев, казалось, он мог ударить, а удар его мощной руки приравнивался в моем случае к смертельному. Он не удостоил меня даже взгляда. Это, честно говоря, порадовало. Хозяин всего имущества находившегося на лодке стоял в раздумьях и молча что-то решал.
– Гея Ра! — вдруг заорал он своим сильным голосом, меня отшатнуло от этого звука, и я прилип к еще не обитой тканью стене. Мама точно услышала этот крик, но идти не торопилась. Немного подождав, Ирбрус развернулся и хотел выбежать наружу, скорее всего, чтобы притащить ее силой. Но тут в проеме показалась мама с Маар на руках. Видимо, она именно из-за сестры задержалась наверху. Ирбрус хотел было снова начать кричать, но сдержался, решив не повышать голоса при малышке, ее слезы еще больше усложнили бы ситуацию.
– Гея, — сказал сдержанно он, — перед тобой несколько видов тканей, какую бы ты хотела чтобы мы прибили на стены, а какую на потолок? — Вопрос был задан тихо, но видно было, что стоит маме сказать что-то, выходящее за рамки ожидаемого ответа, он снова взорвется. Мама держала на руках Маар, как будто та служила амулетом от гнева Ирбруса.
– Мне всё равно… — опять с лицом мученицы начала было говорить мама, но Ирбрус ее перебил.
– Гея! — сказал он и сделал шаг к ней. Она зажмурилась и чуточку присела, как будто в ожидании того, что он ее ударит, но ничего не произошло. Тогда она открыла глаза и, увидев, что он приблизился только на один шаг, быстро сказала:
– Синие па стены, красную на потолок, коричневую на пол.
И выбежала на палубу. Она еще вчера всё решила для себя, я это понимал, потому что мама вчера вечером внимательно с загадочным видом гладила эти свертки и рассматривала узор на них. «Зачем она ссорится с Ирбрусом? Ведь ей же самой от этого только хуже», — думал я.
После этой сцены хозяин лодки немного успокоился, он развернул все три ткани и начал отмерять нужное количество для обивки. Я помогал как мог: носил гвозди, натягивал материал в нужных местах, правда, мой рост не очень подходил для помощи в обивке потолка, но и маму звать не стали, видимо, Ирбрус не желал с ней общаться. Не успели мы натянуть первое полотно, как сверху нас позвала сестра.
– Завтлак! — громко сообщила она. — Илблус, Тан Ла, завтлак!
Мы положили молотки и пошли на палубу. Ирбрус вышел к ожидающей нас наверху Маар, но не обратил на нее никакого внимания, он вообще держал ее подальше от себя и не любил, когда она крутилась рядом. Я, проходя мимо, взял сестру на руки и понес с собой. Туда, где мама накрыла стол. Пока наше место проживания было не готово, мы ели на палубе. Мама поставила новые глиняные тарелки, нарезала мясо и хлеб. Ели молча, только Маар что-то постоянно говорила, но из ее болтовни ничего не было понятно. Тем более, она говорила очень тихо, чтобы не раздражать грозного Ирбруса, который был еще зол на маму. Но вовремя приготовленный завтрак его немного задобрил. Поев, мы снова отправились вниз. По указаниям хозяина лодки и тону было понятно, что он смягчился, он больше ничего не пинал и не ругался. И я рискнул его спросить о том, что мне было интересно. Я старался выбирать тему безопасную для общения, чтобы снова не разбудить гнев Ирбруса.
Мы работали, натягивая всё новые и новые полотна ткани, и я задал свой первый вопрос:
– Откуда ты знаешь столько языков?
Ирбрус молчал, он не торопился с ответом, но было понятно, что ответит, просто ему нужно время для того, чтобы обдумать, с чего начать. Видимо, он собирался ответить не односложно. Поэтому я ждал, сгорая от любопытства.
– Я много общаюсь с разными людьми, языки — это необходимость, если я хочу вести торговлю, мне нужны такие знания. Ты же сам видел, как это было полезно вчера на рынке. Тот, кто ведет торговлю, должен уметь писать и считать, жителям вашего поселка таких знаний не давали. Только торговцы учили детей для того, чтобы они могли продолжить дело родителей. А для ловли рыбы или охраны пристаней эти знания не важны.
– А ты умеешь писать?
– Конечно.
– А там, откуда ты родом, все умеют писать и говорят на разных языках?
– Нет. Только те, кто торгуют, как и в вашем поселке.
– А чем занимаются люди у тебя на родине?
– Охотой, разводят коз и овец.
– А что продают торговцы вашей деревни?
– Молоко, сыр, мясо, меха. Много всего.
– У вас нет рыбы?
– Она у нас на вес золота. Но мне повезло, я ее не люблю.
– Не любишь? — задумался я. Странно, как можно не любить рыбу, но задавать этот вопрос не стал, решив потратить время на выяснение более важных для меня вещей. — Я не видел, чтобы здесь продавали сны… — резко поменял я тему.
– Конечно, сны на рынках не продают. Этот товар запрещенный, я же говорил уже. Он вне закона. Артер — это единственное место, где можно купить или продать сон.
– Где оно находится? — уже весь поглощенный этой информацией спросил я, не заметив, что перестал работать.
– Если твоя мама будет видеть сны, то нам будет, что продать. Ты сам всё увидишь.
– Как туда добраться? — не унимался я.
– Мы туда попадем по этой реке, но можно и по суше, и по воздуху.
– Как по воздуху? — изумился я.
– Тан, — не прекращая работать, говорил Ирбрус, — ты же знаешь, что я пришел в вашу деревню именно с воздуха.
Я помнил об этом, но мне казалось, что эту тему лучше не затрагивать, пока Ирбрус сам не захочет говорить. И вот этот день настал. Я снова взял молоток в руки и приступил к работе, о которой забыл на время.
– Тебя принес бергер? — тихо спросил я.
– Нет. Бергеры никого не носят, эта гордые птицы. Приручив ее, нужно беречь. Она особенная и делает только то, что считает нужным. Она может ловить сны, потому что ей этого самой хочется, но поднимать человека она никогда не станет.
– Так как же ты попал в небо? Ты упал с чудовища-ловцадуш? Тебя похитили из-за того, что ты светился или нарушил какой-то закон? Да?
– Вот именно, Тан, я упал с саргуса — это то крылатое чудовище, о котором ты говоришь. Но меня никто не похищал. Хотя я и нарушил много законов.
Я моргал глазами и уже ничего не делал.
– Тан, если работать буду только я, — сказал мне Ирбрус, — мы не закончим до вечера.
И он показал, где нужно натянуть ткань потуже. Рой вопросов в моей голове опережали мысли и слова. Я некоторое время молчал, не зная, с какого начать. А потом всё же приступил к раскручиванию этого загадочного клубка таинств и чудес:
– Кто такие эти саргусы? — начал я.
– Это помощники ловцов душ. Ловцы служат тем, кто нами правит, и им дают по саргусу. Ловцы на них совершают вылеты и с неба ведут наблюдение за светящимися людьми.
– Ты был на службе у тех, кто нами правит?
– Нет, Тан, я не приспособлен к подчинению чьим-то приказам, я привык их нарушать вместе с законами, а не выполнять и подчиняться.
– Тогда откуда у тебя саргус? Ты его украл?
– Нет, мое селение находится там, где живут саргусы. Высоко в горах. Мой саргус — мой друг. Ему всего четыреста зим, и пока он не намерен создавать семью, парню просто хотелось поразвлечься, вот мы и развлекались как могли. Совершали ночные вылазки и радовались жизни. В один из таких дней мы пролетали над вашим поселком, и я увидел необыкновенно красивые сны над вашей лодкой, но пока мой бергер слетал поохотиться за ними, я успел свалиться на пристань.
– Ты, говорят, был весь изодран, и одежда на тебе была порвана. Это тебя бергер поцарапал?
– Нет, это саргрус, он хотел мне помочь встать, но я был без сознания.
– А почему он тебя не унес в лапах?
– Ха, — усмехнулся Ирбрус, — откуда у саргуса когти? Он меня таскал зубами, пытаясь поднять и взвалить на себя. Кстати, язык, на котором я говорил, лежа тогда на пристани, — это язык саргусов. И, конечно, его не смогли перевести торговцы. Я тогда звал на помощь именно друга.
– А что случилось с тем бергером, который полетел за маминым сном? Он вернулся к тебе?
– Он вернулся ко мне, когда я пришел в сознание.
– И саргус вернулся без тебя?
– Да, но мы часто виделись после этого, он прилетал ко мне, чтобы забрать сны твоей мамы, я их передавал домой, а там уже из них делали порошок и целебные мази. Перед отплытием на этой лодке из вашего поселения мы виделись в последний раз.
Немного помолчав, переваривая эти новости, я продолжил:
– Ты сказал, что нарушал закон? Какой?
– Да много, самый главный тот, что я ворую сны. Их нельзя красть, они — как неотъемлемая часть светящихся душ и должны ловиться только ловцами душ. Когда ловцы приводят светящихся людей без снов, которые выкрал я, такой свет ценится меньше. А те, кто нами правят, считают, что только они имеют права на души и сны. Я же так не считаю, тем более, я не ворую души — зачем мне так много? У меня есть одна цель, украсть самое дорогое и компактное, продать подороже и жить себе в удовольствие. А те, кто нами правят, считают только себя полноправными владельцами душ.
– Так почему они не возьмут на службу ловцов снов, если они так ценны?
– Всё бы было так просто, если бы на службу можно было взять бергера. Только он ловит сны. Но он никогда не будет подчиняться дисциплине, к тому же его нужно приручить, а для этого выкрасть яйцо из гнезда родителей, поверь, это дело опасное. Никто не будет так рисковать жизнью ради службы за малое вознаграждение.
– Но ты же рискуешь?
– Я это делаю только для себя и только потому, что я этого хочу, это мое любимое дело.
Я думал над словами Ирбруса, и мы продолжали работать. И тут мне в голову пришла странная мысль, а знает ли об этом мама, и я задал этот вопрос:
– Отчасти, да. Мы с ней общались когда-то лучше, чем теперь.
– А как зовут твоего друга с крыльями?
– Какого — бергера или саргуса?
– А бергеров что, тоже зовут?
– Конечно. Розовая, которую ты видел первой, — это девочка, и зовут ее Есат, что значит «быстрая» на моем языке, а синего — Веруд — это значит «сильный». Он был очень крупным птенцом, когда вылупился. Есть еще пара, но они слишком молоды, пока я ношу их с собой на всякий случай, думаю, могут пригодиться. Бай и Бей из одного гнезда, близнецы.
– Что означают их имена? — просил я.
– Бай — непоседа, Бей — неугомонный. Мой саргус намучился с ними пока высиживал.
– Как высиживал? — не понял я.
– Только саргусы, живущие тысячи зим, могут потратить год на то, чтобы высиживать яйца без перерыва.
– Как — год? Так долго?
– Да, Тан. Мало украсть бергера, его еще нужно обогревать целый год, а только потом он вылупится и покажет свой характер. Так что мой саргус высиживает бергеров. И спасибо за это ему большое.
– А у всех жителей твоей деревни есть саргусы?
– Конечно нет. Зачем они им? Все наши соседи занимаются скотоводством. Только торговцы и охотники используют саргусов для доставки на рынок продуктов и мехов. Из нашей деревни по-другому не спустишься. Слишком она высоко в горах. Хотя старики говорят, что в тех горах есть скрытые спуски и потайные лазы, но когда я был мальчиком, не нашел ни одного, хоть тратил целые дни на их поиски.
– Но ты ведь не занимаешься скотоводством?
– Иногда, только для того, чтобы никто не заподозрил меня в том, что я живу не как все, я делаю вид, что пасу овец и коз днем.
– Так как же зовут твоего саргуса?
– Ортрист.
– А что это значит?
– Только небеса знают. Так его назвала мама.
– Такой большой, а живет с мамой? — удивился я.
– Ну, во-первых, по меркам саргусов, четыреста зим – это не много, а во-вторых, он не живет с родителями, его выгнали из гнезда, чтобы Ортрист создал семью. Это случилось, когда я был еще ребенком. Мы встретились и стали дружить. Дружим и поныне — и не хотим создавать семьи, хотя мои родители согласны с родителями Ортриста и тоже считают, что мне нужна семья, — тихо добавил Ирбрус. По интонации голоса собеседника я понял, что эта тема пока закрыта, и удержался от расспросов.
– Какие же у них большие должны быть гнезда, — проговорил я вслух.
– Саргусы живут в пещерах скал и гор в нашей местности.
– Что такое семья? — спросил я.
Но Ирбрус уже устал от болтовни. И промолчал.
Наша работа была закончена. Мама позвала нас к столу. Но погода портилась, и обедать на открытом воздухе было неприятно. Мы перенесли стол с едою вниз, в нашу часть. И принялись обедать. Маленькая Маар крутила головой по сторонам, рассматривая результаты нашего труда, и почти ничего не ела, потому что была занята изучением рисунков на тканях. Мама же, не желая сказать что-то одобрительное, постоянно пыталась занять дочь обедом. Иначе ей бы пришлось похвалить наши труды, а именно труды Ирбруса. Я видел, что у нас получилось очень хорошо обтянуть лодку, но мама ничего не говорила, всё, что она делала, это журила Маар за то, что та крутится по сторонам, а не ест. Ей не нравилось, что сестру покорили новые стены, и на лодке никто кроме нее не относится равнодушно к обновлению интерьера. Маар, не слушая уговоры мамы, встала и подошла к синему полотну, затянувшему стены. Мы все следили за ее движениями. Она потрогала пальчиком узор, а потом протяжно выговорила:
– Как класиво.
Дождавшись этой фразы, Ирбрус встал из-за стола и вышел на воздух. А я спросил у мамы, неужели ей не нравится то, что было очевидно красивым. На что она мне тихо ответила:
– Нравится.
– А сказать было нельзя, мы ж для тебя старались? — тихо спросил я.
– Ты, сынок, да, старался для меня от чистого сердца, а этому человеку мы не нужны, только то, что мы можем ему дать. Мои сны. Не верь ему, не доверяй. Ты многого еще в жизни не знаешь, а он жил нечестно раньше. Нарушал правила, потом связался с торговцами в нашей деревне…
– Мама, да он нам спас жизнь, когда искатели уже проникли в нашу лодку, — возразил я.
– Да, но только потому, что мы ему нужны.
– Не вижу в этом ничего плохого. Я одет, обут, накормлен и плыву к приключениям, а что было в деревне? Голод, холод и правила!
– Ты видишь только то, что тебе дают видеть, есть много подводных камней, о которых ты не знаешь в силу того, что еще слишком мал.
– Тан Ра!
Где-то вверху раздался взбешенный голос Ирбруса, и я понял, что милой беседы больше не будет. Я выскочил из своей части лодки и поспешил к нему.
С этого времени и до ужина мы носили сундуки для одежды в нашу часть лодки, посуду, свечи, лампы и многое другое. Расставляли на палубе всё необходимое, привязывая и закрепляя всё так, чтобы оно не упало за борт в случае, если лодку качнет. Мамой связанная лестница лежала аккуратно сложенной у борта, мы ее закрепили и отправились дальше разносить вещи по новым местам. На свою палубу Ирбрус меня не звал помогать обивать стены, хотя остатки ткани забрал с собой. Мешочки с красками, которые приобрел он у торговца из поселка Медей, «хозяин» велел занести к нам.
После такого нелегкого дня с градом всевозможной информации в голове, я молча ужинал со всеми, наблюдая за взрослыми. Маар провела очень много времени на свежем воздухе и сразу же уснула, зайдя в тепло и не поужинав. Вторую половину дня Ирбрус только отдавал указания. Ничего не говорил и не рассказывал больше. К моему удивлению, после того, как мы поели, он не сразу ушел к себе, а сказал маме, как будто сегодняшних вспышек гнева не было.
– Отличная получилась у тебя лестница. Молодец.
Мама удивленно посмотрела на него и тихо сказала:
– Спасибо, — потом, помолчав, добавила, — у нас теперь очень тепло и красиво.
И обвела обновленную лодку взглядом. Ирбрус молча кивнул и вышел из нашей части лодки. А мы начали готовиться ко сну. Как сказала мне позже мама, именно в эту ночь она видела первый сон за долгое время.