Продолжение. Начало: главы 1,2,3,4,5,
6,7,8,9,10,11,12,13,14,15,16,17,18,19,
20,21,22,23
Глава двадцать четвертая
А в маленьком садовом домике на окраине Житомира было тепло и уютно. Если бы не беспощадно одолевавшая бедность, коловшая глаза вытертыми манжетами, штопаным бельем и ветхими простынями, в канун своих именин настроение Владимира Матвеевича могло показаться вполне сносным. Впрочем, и Паулина Лукьяновна была не из тех, у кого опускались руки. Она не унывала, не жаловалась и понапрасну мужа не корила: времена такие, что поделаешь?..
Напротив, всем своим видом хозяйка дома старалась выказать спокойствие и надежду на Божью милость.
И милость не заставила себя долго ждать: из Гельсингфорса передали с оказией письмо от Жени. Он писал, что по заданию Петроградского ревкома срочно отбыл в Генсильгфорс и будет служить теперь там, рядом с семьей. Жена и дочка, слава Богу, здоровы, и вообще все хорошо. В письмо была вложена открыточка с видами города.
На обратной стороне Владимир Матвеевич прочитал: «Дорогой папочка! Поздравляю тебя с Днем Рождения! Желаю тебе здоровья, радостных и добрых перемен, чтобы в этот день мамочка испекла твои любимые мазурки! Очень я скучаю без вас, мои родные, но скоро настанет мирное время, и мы соберемся за нашим большим круглым столом непременно. Целую тебя крепко. Любящий сын Женя». Ниже стояла приписочка, сделанная бисерным каллиграфическим почерком сына: «Дорогую мамочку и сестричек поздравляю с именинником! Желаю здоровья и всех благ». И в самом конце: «Папочка! Не обижайся, что поздравляю заранее. Как знать, смогу ли написать в канун твоего Рождения? Целую всех крепко…»
Владимир Матвеевич вертел в руках открытку, пытаясь незаметно справиться с давящим горло комком. Он любил своих семерых детей мучительно нежно, в глубине души немного стесняясь собственных чувств. Растил их, был строг в меру, старался дать образование… Он понимал, что птенцы улетят из гнезда, но вот оказалось, что так и не смог смириться с неизбежной разлукой, привыкнуть. Презирая сегодняшнюю омерзительную жизнь, отвратительную нужду и беспомощность, он строил догадки о занятиях своих старших детей и… приходил в ужас.
Самым мучительным было то, что он, отец, не в силах был ничего изменить. Где они сейчас? Что пережили? Елизавета совсем помешалась на богеме. От Мани с лета ни строчки. Павлик пропал без вести. Женя Бог весть где, носится со своим ревкомом. Витя… Слезы навернулись на глаза обескураженного отца. Зачем он был так суров? Теперь и внучат побаловать нечем. Вырастут и деда с бабой не вспомнят…
– Взгляни, Володечка, – отвлекла его от раздумий жена, – какой молодец наш Женечка! Ведь письмо писал два месяца тому, а вспомнил про твои именины. И надо же – в самый канун принесли! Ну разве это не чудо?
– Ах, как я устал от этих чудес! – воскликнул вдруг Владимир Матвеевич. – Давно ли мы без них обходились? И почту носили через день, и на рубль серебром с утра до ночи всей семьей сыты были. Как же мы славно жили, Поленька!
– Будет, Володечка, прошлого не воротишь! Вот Юленька с Леночкой придут, сядем ужинать вместе. Ты у меня, Володечка, генеральской выправки кавалер. Ну, поглядись в зеркало, кто еще из наших знакомых так хорош?
– Оставь, Поленька, совсем ты меня в краску вогнала! – заулыбался именинник, обнимая жену и незаметно поглядывая в зеркало: вправду ли хорош? – Дай-ка я тебя поцелую! Красавица ты моя ненаглядная, сколько пальчики твои вкусностей мне наготовили…
Тихо смеялись неразлучные супруги в радостные мгновения именин Владимира Матвеевича, тепло и уютно было им возле натопленной жарко печи, вкусно пахло сдобными пирогами, а за окошком, в саду, завывал ветер и мела колючая ледяная поземка…
…Холодный сырой ветер пробирал до костей мичмана Мацкевича, прибывшего в Гельсингфорс по срочному заданию Питерского ЧК. Возвратясь из Киева, он привез сюда Доротею с дочкой. Оставаться им в замерзающем, голодном Питере было немыслимо. Не захотела Дора жить и в доме его сестры в Киеве, ее тянуло в туманный северный городишко.
Военная морская гавань Гельсингфорса считалась форпостом державной мощи на Балтике. Моряки Русского Морского Флота, перешедшие на сторону советской власти, представляли собой грозную силу, но не все было безоблачно и гладко.
В Гельсингфорсе объявилась банда Прыгунова, зверски вырезавшая семьи красных офицеров. Срочно просили прислать подмогу для ликвидации банды, но в кадрах остро ощущалась нехватка людей. Жене дали казенную машину, драндрулет без глушителя, который нещадно ревел, но каким-то непостижимым образом довольно быстро продвигался по пересеченной местности. В дороге мичмана мутило, жутко болела голова, но на такие мелочи некогда было обращать внимание.
С ходу, почти с колес, взяли ориентировку и отработали план захвата. Попрыгунчики орудовали ночью, перед самым рассветом. Они прилаживали к каблукам пружины, саженными зигзагами неслись по улицам, с диким свистом и гиканьем врывались в дома намеченных жертв и, как садисты, терзали до смерти несчастных. Скрывались они мгновенно, точно под землю проваливались, как нечистая сила. Однако на этот раз их опередили чекисты. Банду выследили.
К ночи у Жени начался жар, но он все же отправился с товарищами на захват. Учитывая особую опасность и наглость бандитов, разрешено было расстреливать преступников на месте. Так и сделали, особо с ними не церемонились. Когда показались зловещие фигуры попрыгунчиков, несущихся огромными прыжками и с воплями, открыли огонь на поражение.
Среди ночи возле домов никого, кроме бандитов, поблизости не было. Однако часть банды – человека три или четыре – прорвалась из окружения вместе со своим главарем и буквально испарилась на глазах остолбеневших чекистов.
Но Женя уже не держался на ногах; как подкошенный, он свалился под изгородь. Его отыскали не сразу и сперва решили, что ранен. Голова его пылала, а тело сводили судороги.
Когда мичмана привезли домой, он был в беспамятстве еще несколько часов, потом пришел в себя и узнал Дору, попросил привести дочку… Вызванный к нему доктор вколол камфару, пояснил, что это испанка – смертельно опасный грипп, свирепствовавший в ту зиму, и быстро удалился, пообещав навестить больного вечером. Больше его здесь не видели. К ночи опять кололи камфару. Хозяйка, слава Богу, увела ребенка на свою половину, и уложила спать со своими детками.
Дора не отходила от мужа, стараясь предугадать малейший жест, и вдруг задремала, будто кто-то нарочно прикрыл ей глаза… Когда она очнулась, Женя уже не дышал. Скованная горем, бедняжка не могла заставить себя встать, выйти, кого-нибудь позвать на помощь. Только прижималась лицом к влажной ладони мужа и согревала губами его леденеющие пальцы… Далеко, на городской площади, били часы.
Попрыгунчики ворвались тотчас после полуночи, заскакали по комнате, разнося все в прах. Осатанелые от злобы, изрубили шашками неостывший труп красного мичмана. Дору вытащили на крыльцо за волосы, сбросили со ступеней в снег, разодрали на животе платье… Поблизости не было ни души, не было спасения от мучений, один Господь видел все…
Хотя нет, во двор уже ломились чекисты. Им не хватило всего нескольких минут, может быть, даже секунд. Прыгунова взяли живым.
Дора еще дышала, когда ее осторожно перенесли в дом…
Мичмана Мацкевича и его растерзанную жену похоронили в одной могиле.
Известие о гибели любимого брата и невестки Лиза получила в сочельник. Она горько оплакала их вместе с Фимой.
Потом служили поминальную литургию в Андреевском храме и молились о новопредставленных до самой Пасхи.
Сообщить родителям в письме о гельсингфорской трагедии Лиза не решилась, отложила до встречи. Только Вите обо всем рассказала. На Рождество, неожиданно, он навестил жену и детей в Киеве – тайно, в строжайшей конспирации, по фальшивым документам на имя какого-то торгового агента итальянской обувью. Проведал, конечно же, и сестру. Вместе поминали Павлика, Женю и Дору, безутешно плакали, но суровая жизнь качала свои права: нужно было выживать ради детей, ради будущего, отдалявшегося почему-то все дальше и дальше, несравненно дальше, чем казалось в бравурные февральские дни
17-го года.
В блаженном неведении пребывала и Маня в далеком, отрезанном
от Житомира тремя заслонами немецко-польских оккупантов, селе Покалев.
В недобрый час Господь посылал ей спокойствие и силы для продления рода.
*******************
Продолжение следует