Нестерпимо жгло солнце, казалось, уже иссушив все вокруг. Белый мрамор стен слепил глаза. Коринфские колонны возносились туда, куда взгляд не мог подняться. Но побочные части храма еще не были достроены. И только из-за праздника работы были приостановлены.
Галилеяне остановились у ограды храма. Учитель хмуро посмотрел на это величественное сооружение, вокруг которого, со времени последнего посещения им Иерусалима, выросли новые каменные стены. Камень оставался камнем - и только. Его мертворожденная материя могла только умертвить. Грандиозные строения из камня были искусственными, это был строения вне человека, и не было самого главного - строения в душе. Учитель смотрел на это здание не без тайного негодования. Надежды людей на долгое будущее этих стен, их упрямое строительство, которое не имело ничего общего с его верой, оскорбляло эту веру. Он угадывал, что стенам этим стоять недолго. И тем более никчемными казались эти людские заботы. Но если бы только никчемными! В этом была их вера, и в этом было их великое и пугающее заблуждение. Пугающее - потому что их вера властвовала, на их вере воспитывались новые поколения, она опутывала жизнь людскую и приковывала к этим стенам. Как будто стены могут кого-то спасти!
Праздничная толпа шумела на улицах. Паломники стекались к храму,
принося с собой песок и пыль истощенных пустынь.
- Из песка возник - и в песок уйдет, - сказал Учитель. - Ничто не вечно на земле, даже эти поражающие мощью каменные стены.
- Но, создавая величественное, человек возвышается и сам, видя творения рук человеческих, - усомнился Кифа.
Учитель положил руку на его плечо.
- Не вознесись, да не сброшен будешь. Вглядись в эти лица. Неужели зрелище каменных глыб возвышает их? Они всего лишь рабски радуются, но радость их не истинна. Душа их уплотнилась, как и земля, под тяжестью нагроможденного, земля, которую топчут бесчисленные паломники к жертвеннику, который стал кровавой душой фарисеев... Но пойдемте же. - И он двинулся к воротам храма.
- Посмотри на это стадо, - отчетливо донеслось до них. Краем глаза Кифа увидел насмехающиеся глаза сидящего у стены человека. - Посмотри, как любят они своего пастуха и как ненавидят себя.
- Вера покинула эти стены, - не оборачиваясь, сказал Учитель. - Святость стала смешной. Твердость духа заменилась каменностью сердца.
У входа стоял стражник и придирчиво осматривал входящих в святилище. Если ты не почистил сандалии, ты не можешь войти в храм. Если у тебя в руке палка, ты не можешь войти в храм. Если ты несешь сверток, покажи, что в нем. Охранник знает еще что-то, с чем нельзя пускать в храм. Ты не знаешь того, что знает он. Ты не можешь предугадать, что может подумать он и в чем может заподозрить. Но не может он заглянуть в душу входящего, не может услышать его сердце. Посему тот, чье сердце наполнено злобой и алчностью, может войти в храм. "Царство Божие можно создать лишь в своем сердце", - говорил Учитель. И шел в храм рукотворный. Ибо тот, кто не ходил в храм, не мог называться верующим. И он молил Бога, чтобы храм был разрушен.
Они вошли во двор храма. Навстречу им шел главный жрец Леви. Завидев галилеян, он остановился и сказал, обращаясь к Учителю:
- Кто позволил тебе войти в это чистое место и смотреть на эти святы-ни без омовения, и даже твои ученики не вымыли ног своих? Нечистыми вы вошли во двор храма, хотя никто, кто не омылся и не поменял одежды, не смеет вступить и созерцать святыни.
Братья остановились, и Учитель ответил священнику:
- А как же ты, который находишься здесь, во дворе храма, ты чист?
- Я чист, ибо я омылся в источнике Давида и спустился по одной лестнице и поднялся по другой, и надел белые чистые одежды. И только тогда я вошел и созерцал эти святыни.
- Ты омылся в стоячей воде, в которой собаки и свиньи лежат день
и ночь, и ты омылся и натер снаружи свою кожу, как блудницы и флейтистки душатся, моются, натираются благовониями и краской, чтобы возбудить желание, а внутри они полны скорпионов и пороков. Но я и мои ученики, о ком ты сказал, что они нечисты, мы омылись в живой воде, которая нисходит с небес.
Леви отшатнулся от него, и Учитель смело шагнул вперед.
Галилеяне смешались с толпой. Почитаемый ими Учитель здесь превратился в заурядного горожанина, толкаемого со всех сторон. К тому же в их сторону часто неслись насмешки, когда в них узнавали галилеян. Но они помнили слова Учителя о том, что Бог един для всех людей, и что равны перед ним все люди, чьи души не имеют ни цвета, ни запаха, будь он ароматом миро или потом землепашца.
На столах был разложен товар. Медные и серебряные монеты звенели на столах менял. Один иудейский сребреник менялся на четыре динария. Ежегодно один динарий иудей отдавал Риму - такова была подать.
Иуда Кериотский, казначей общины, разменял несколько греческих статир на мешочек ассариев. Медь нужна не меньше серебра - казначей не любил лишних трат. Он высыпал мелочь на стол и тщательно пересчитал.
- Неужели ты считаешь, что в священном храме могут обмануть? - удивленно спросил Иуду Иоанн.
Тот усмехнулся.
- Ты молод.
- Ай-ой! - обиженно зацокал меняла. - Почему держишь в сердце своем недоверие к брату своему?
- Неужели ты не можешь ошибиться? - миролюбиво ответил Иуда. - Благодари! Я не позволяю тебе обмануть человека, хоть это может случиться и без злого умысла.
Их перепалка была прервана происшествием.
- Держите его! - закричали в толпе.
Между ногами людей шнырял ягненок. Он прыгал в разные стороны, бросался под ноги паломникам, обреченно визжа. Расталкивая людей, за ним мчался торговец. Мчался - это было громко сказано, поскольку он сильно хромал, но его хромота усиливала беспорядок, который он производил. Лицо его не выражало ничего, кроме злой досады. Ягненок шмыгнул под стол менялы. Шум, грохот. Стол опрокинулся, монеты со стола посыпались на пол. Люди бросились поднимать их.
Галилеяне ошарашенно наблюдали за происходящим. Меняла скакал на карачках, бросался на людей и отнимал у них монеты. Кому-то удалось, наконец, схватить ягненка, и схвативший живо свернул ему шею. Хозяин ягненка набросился с кулаками на этого человека. Один из галилеян, стоявший рядом, дал пощечину, убившему ягненка, но сам тут же стал объектом гнева. На галилеянина набросились охранники и пинками вытолкали его за ворота храма.
- Вот во что превратилось святилище. Так же, как то, что уходит из сердца самого человека, оскверняет его, так и люди эти, полные злобы и жадности, оскверняют храм, - говорил Учитель. - В это доме, где дух отправляется с молитвой к всевышнему, сейчас ничто не заботит человека, кроме алчности.
Эти слова Учителя вызвали возмущение среди присутствующих.
- Разве не должен приходить сюда человек, чтобы очистить свои помыслы, разве не здесь он благодарит и приносит жертву? - возразил ему священник.
- Как же он может очистить свои помыслы, если заботит его, как бы по-выгоднее обменять деньги и подешевле купить жертвенного голубя! Разве не оскорбляют здесь, в святом месте, человека только за то, что он вырос в вольных землях и не убежден в необходимости соблюдать догмы!
Спор их был прерван возгласом менялы:
- У меня пропала серебряная монета!
Еще до того, как он услышал это, Учитель почувствовал, что сзади к нему крадется человек, в потной руке этот человек сжимает монету, и рука эта тянется к поясу Учителя.
- Сзади меня человек, у него эта монета, - сказал Учитель священнику, не поворачивая головы.
- Он сказал, что этот уважаемый человек украл у менялы деньги, - громко огласил священник.
- Неужели он сказал это о честном человеке?
- Да он оскорбляет святилище!
- Где же охрана!
- Вышвырнуть его и всю эту свору вместе с ним!
Охранники быстро явились на шум. Они бесцеремонно схватили галилеян и принялись выталкивать их. Окружающие старались также задеть галилеян. Их вытолкали за ограду храма, и здесь толпа с не меньшим рвением принялась оказывать им недружелюбное внимание. Долго пришлось отбиваться галилеянам, наконец, они добрались до уединенного места. Учитель уселся в тени дерева с низкой и широкой кроной, прислонившись спиной к его стволу. Глаза его были закрыты. Друзья молча расположились вокруг него.
- Что может один против толпы? - спросил Кифа.
- Все, если в его душе есть Бог.
Учитель открыл глаза и посмотрел на восток. Там, за стенами города, поднимался дым: этот дым шел с долины Еннома, превращенной в свалку нечистот, где постоянно горел огонь - отсюда пошло словосочетание "геенна огненная".
Дым нечистот обволакивал храм.