Всякий раз при встрече с ним меня охватывает какая-то теплая волна. Я замечаю его издали, безошибочно отцеживая среди прохожих. Старик идет неторопливо, окидывая улицу и лица встречных долгим взглядом светлых лучистых глаз. Время окрасило сплошной сединой его волосы, согнуло плечи, но глаза остались живыми и яркими, цвета майского неба, какими, наверно, были в пору юности. Он всегда хорошо одет: просто, строго, немного старомодно. И всем обликом своим напоминает прошлый век, самое его начало. В нем нет ни тени высокомерия, но вся его стать – само благородство: высокий лоб, тонкий с горбинкой нос, четко очерченный рот; и еще манера держаться, какую мало у кого теперь встретишь. Я назвала его про себя князь Владимир и уже не могу поверить, что его зовут иначе.
При встрече мой князь дарил мне благосклонный взгляд, хотя я для него – просто лицо в уличной толпе. Седая дама, обычно его сопровождавшая, напротив, взглядывала весьма строго, холодновато и вскользь. Все выдавало в ней натуру властную, и трудно было представить человека, который бы мог ею верховодить. Я полагаю, это была его супруга. В ней не улавливалось ничего аристократического и сколько-нибудь созвучного облику князя Владимира, просто пожилая дама с невыразительными чертами. Она так и осталась для меня лицом без имени. А их вместе я окрестила «неразлучной парой» и от души желала оставаться парой подольше – насколько это возможно.
В последние годы он стал появляться один. Видимо, время разлучило их. Но старик остался верен устоявшемуся укладу жизни. Теперь ему очень много лет, но он держится молодцом и, повинуясь многолетней привычке, выходит дважды в день на прогулку, неторопливо шагает обычным маршрутом по старинным тихим переулочкам, чудом сохранившимся и зажатым со всех сторон шумными магистралями. Вся жизнь его прошла здесь, и каждый камень под ногами, каждое дерево в сквере известны ему, как собственные вещи.
Он живет в бельэтаже старого красно-кирпичного дома. Из окна его комнаты видны семь лип, которые – не в пример другим деревьям – никто не решился тронуть. В середине лета они дружно принимаются цвести, и тогда в окна, выходящие во двор, врывается их сладковатый аромат. Теплыми вечерами он растворяет окно и подолгу стоит перед ним, глядя во двор, где прогуливаются утомленные дневными заботами владельцы собак, то и дело окликая своих питомцев. Старик прислушивается к затихающему шуму города и, возможно, думает: вот еще один день прошел, и ничего дурного не случилось. И слава богу…
Вздохнув, он отправляется в пустую комнату, которая в последнее время стала казаться ему холодной. Абажур торшера еще долго будет маячить в окне пятном неяркого теплого света. Что он делает в эту пору? Читает, листает альбом со старыми фотографиями, перебирает её безделушки, отсрочивая попытку погружения в сон, потому что знает, что сон вряд ли придет сразу. Бессонница редко кого отпускает просто так. Наутро он встанет – по обыкновению поздно – подойдет к тому же окну, глянет на липы в золотистых лучах солнца и, наверно, подумает: вот еще один день пришел. И слава богу…
Храни вас Господь, мой светлый князь.
;