Как-то я засиделся в библиотеке допоздна. Шёл 1945 год, я работал над биографией полузабытого композитора Томазо Альбинони. Но тщетно я пытался воспроизвести на бумаге сочный колорит венецианского барокко. Вместо праздничного карнавала и нарядных масок перед мысленным взором мелькали совсем другие картины.
Никогда не забуду того чувства невосполнимой утраты, когда я стоял на развалинах Саксонской библиотеки в Дрездене. Мне хотелось повернуть время вспять или изобрести машину времени и отправиться в прошлое, чтобы спасти хоть что-то. Но это было невозможно…
– Люди не боги, Ремо! – любил говорить мой друг Донато. – Но зато им предоставлена возможность творить.
– Разве этого мало? – как-то спросил я его.
– Не знаю. Просто не могу избавиться от ощущения, что когда ты сочиняешь, за тобой стоит кто-то другой.
Донато! Я помню твой заразительный смех, твои шутки и розыгрыши, совместные ужины и ночные прогулки. Вспоминаю нашу последнюю встречу. Ты собирался в Дрезден – спасать Саксонскую библиотеку. А я тщетно пытался тебя отговорить.
– Ты безумец, Донато. Сейчас война. Кому нужны эти книги и рукописи?
– Искусство помогает нам понять, кто мы есть на самом деле, – отвечал мой друг. – Война разрушает нас изнутри. А искусство, музыка лечат, помогают восстанавливать силы, вселяют надежду.
Я скептически усмехнулся и перевёл разговор на другую тему, но приятель отвечал невпопад. Я недоумевал: куда подевался весельчак Донато. Никогда не видел его таким отстранённым.
– Что с тобой? – воскликнул я. – Ты сам на себя не похож!
– Знаешь, мне не даёт покоя одна семейная легенда. Бабушка говорила, что наш предок – незаконнорожденный сын Альбинони, бесшабашного венецианского музыканта. Однажды на карнавале он познакомился с очаровательной незнакомкой. После короткого романа родился сын.
– Считаешь, что Альбинони твой прапрадед? Это же просто семейная байка! Ты всегда с юмором относился к таким вещам.
– Да, но тем удивительнее желание что-то сделать для моего предка.
– Зачем, Донато? Альбинони жил и писал музыку в своё удовольствие. Прославился, как автор популярных опер. Третьеразрядный композитор, каких немало. До Вивальди ему – как от Рима до Луны.
– Всё это так, дружище. Но почему-то в последнее время часто думаю о нём. Сам не знаю, почему.
Тщетно в тот вечер я пытался отвлечь друга от невесёлых мыслей. Мне казалось, что он просто устал. И, конечно же, мы все тогда жили под игом войны: теряли друзей и близких, постоянно испытывали тревогу. В общем, я надеялся, что тень, окутавшая моего друга, непременно исчезнет. Но я ошибся. Вскоре мне сообщили, что Донато больше нет. Он погиб под развалинами Саксонской библиотеки во время налёта союзной авиации – в самом конце войны, когда до мира было рукой подать.
Уход близкого друга потряс меня, словно пригвоздив к стене смерти. «Этого не может быть! – говорил я себе, – произошла какая-то чудовищная ошибка». Но дни бежали один за другим, а Донато не возвращался. И мне пришлось принять очевидное. Но смириться я не мог – и поехал в Дрезден, чтобы своими глазами увидеть развалины Саксонской библиотеки, под которыми остался мой друг.
Я был очень одинок тогда. Все кругом пытались исцелить раны, нанесённые войной. Чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, я с головой окунулся в работу: засел за биографию Томазо Альбинони. Мне хотелось сделать что-то в память о друге. Уверен, он бы обрадовался.
Поначалу работа не клеилась. Фактов о жизни Альбинони оказалось крайне мало. Я скрупулёзно исследовал всё, что могло мне пригодиться. Сидел в архивах, изучал исторические документы, чтобы погрузиться в эпоху барокко. А перед глазами вставало лицо моего друга. Тщетно я пытался забыться. Война отняла у меня силу. Я чувствовал, что теряю желание жить.
Мысленно я всё ещё бродил по развалинам Дрездена и созерцал то, что осталось от Саксонской библиотеки. Там, под руинами, я видел не друга, а себя. Раздавленный, беспомощный, я не мог даже кричать.
Вспоминал молитвы, которым в детстве научила меня мама. Звал её в ночи. Неужели это я – взрослый тридцатипятилетний мужчина? В то время я, скорее, напоминал беззащитного ребёнка. Вокруг гремели взрывы, гибли миллионы людей. Мне казалось, они взывают ко мне в едином порыве. Я думал, что умираю…
И вдруг всё стихло. Будто кто-то выключил грохот войны. А потом я услышал голос поразительной красоты. Мне показалось, кто-то пел над руинами. Я чувствовал, как мощная волна света поднимает меня ввысь. Я видел разрушенные города, кровь, слёзы – но над всем этим царил удивительный покой. Я слышал музыку, от которой захватывало дух.
Утром я пришёл в себя и записал то, что уловил. Это было невероятно! Мне казалось, я не мог написать такое. Когда в детстве я пытался сочинять песни, мой учитель музыки говорил:
– Что ты о себе возомнил, Джадзотто? Послушай Моцарта, Баха, Вивальди. И сравни со своими опусами. Пусть тебе будет стыдно.
Я виновато опускал голову. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Иногда я плакал тайком. Композиторы прошлого мне казались небожителями. Что я – заурядный подросток с разбитыми коленками и ломающимся голосом – мог противопоставить им? Однажды застав меня в слезах, мама сказала:
– Помню нашу соседку. Много лет у неё не было детей. Но она продолжала верить и надеяться. Ей было уже сильно за сорок, когда Господь даровал ей сына. Мальчик вырос и стал лучшим врачом в округе. Понимаешь, сынок, к чему я клоню?
– Да, мама! Прошло много лет, но я помню наш разговор. Иногда в жизни случается что-то удивительное. Надо ждать, надо верить, чтобы произошло чудо. Невозможного не существует.
И вот чудо случилось со мной. Я растерялся. То есть, я понимал, что музыка, пришедшая ко мне в ночи, – гениальна. Сомнений в этом не было. Но кто я такой? Всего лишь редактор музыкального журнала. Если я покажу своё творение людям, меня поднимут на смех. Скажут, что я не мог написать подобное. И будут правы. В то же время я был убеждён, что мир должен услышать эту музыку. Реквием – памяти всех, кого отняла у жизни война.
Как же мне поступить? И тут я вспомнил друга. Вероятно, Донато на самом деле потомок Альбинони, а может, и нет. Просто красивая семейная история. Так почему бы и мне не сочинить легенду, достойную божественной музыки?
Ведь я был в Дрездене, видел то, что осталось от Саксонской библиотеки. И дух моего друга Донато, возможно, взирал на меня в те минуты. Я вполне мог найти какой-то обрывок, всего несколько тактов будущего шедевра. Мой погибший приятель так хотел сделать что-то в память своего предка! Так почему бы не исполнить его посмертную волю?
Я назову своё творение именем Альбинони – и воскрешу память о нём. Не будет ни насмешек, ни обвинений в плагиате. Пусть Ремо Джадзотто не станет в ряд с великими композиторами прошлого. Зато мир услышит проникновенную музыку – Адажио чудовищной войны…