Полтиныч запел. Он всегда начинал петь ровно в тринадцать тридцать, когда заканчивал свой обед. Тогда живот его начинал мягко урчать, и в чреве Полтиныча рождалась сладкая, как проглоченное на десерт малиновое мороженое, мелодия. Полтинычем его прозвали за глаза, большие, круглые и ослепительно светящиеся, особенно в темноте, когда они выглядывали из глубины лохматой морды. Боб привез его издалека и никому не раскрывал природную принадлежность этого животного. Скорее всего, он был собакой. Но таких собак тут никогда не видели, зато знали, что «там» много всяких тюленей, нерп, моржей и прочей экзотической живности, запросто ковыляющей по местным проспектам. Непривычное удивляет. Поначалу. Затем к нему привыкаешь. Потом оно начинает настораживать. А когда оно становится ежедневным атрибутом, раздражает, в лучшем случае. Иногда его хочется уничтожить. Просто так, потому что надоело. Так красота становится ненавистной. Лучшим долгожителем является нечто простое, нейтральное, что не вызывает почти никаких чувств, что вызывает лишь равнодушие, а лучше, если и его не вызывает.
Полтиныч снисходительно похрюкивал, когда слышал удивленно-восторженные возгласы. Но если бы они знали, что Полтиныч умеет кое-что и поговаривать на их языке! Впрочем, Полтиныч был миролюбив и не выносил душераздирающих сцен. Поэтому он предпочитал беседовать с хозяином тет-а-тет. Правда, в связи с их переездом возникли определенные затруднения. Тетушка Боба, у которой они поселились, была крайне озабочена, если не сказать обеспокоена, одним обстоятельством, и чрезвычайно назойливо, с точки зрения не только самого Боба, но и верного его товарища, выставляла племяннику свое мнение, даже когда ее просили заняться общеполезными женскими делами. Полтинычу она быстро надоела. Но он, ко всему, был еще и терпелив. Главным Полтиныч резонно считал здоровье, и именно поэтому требовал неукоснительного соблюдения режима и питался в строго определенное время, не упоминая уже о самой пище.
Гуляли они только по ночам, исключительно для предотвращения сердечных приступов у прохожих. Несмотря на вес в шесть с лишком пудов, Полтиныч любил иногда порезвиться, по причине чего однажды им пришлось быстро уносить ноги (и лапы), когда Полтиныч ненароком опрокинул телефонную будку, которая угодила в витрину магазина, за которой лежали не колбасы, а петарды.
Временами Полтиныч любил пофилософствовать. Но поскольку он не показывал вида, что знаком с трудами виднейших представителей сей науки, хотя однажды Боб прочитал ему из Эпикура, Боб считал это занятие со стороны Полтиныча шарлатанством высшей степени и крайне болезненно реагировал на его рассуждения.
Например, однажды Боб позволил себе заметить, что женщина – один из видов собственности. Полтиныч на это отреагировал рассуждением, что необходимо устранить потребность в собственности, чтобы освободиться, в частности, от женщины. Боб хотел было пуститься в мучительные рассуждения, что развитие разума невозможно без наличия потребностей, что тогда разумное существо уподобляется животному или даже растению, но вовремя спохватился.
Но как-то Полтиныч сказал:
- Если сосуд недостаточно чист, скиснет все, что бы ты в него ни влил.
Услышав это, Боб подозрительно посмотрел на Полтиныча, ибо аккурат накануне перелистывал Горация и мог поклясться, что видел там ту же самую фразу, но мог поклясться и в том, что не читал этого вслух, да и вообще Полтиныч в это время спал в другой комнате. Этот случай почему-то запомнился Бобу, но он никак не мог подловить Полтиныча на своей догадке. Тот был слишком хитер, собака.
В тот вечер, когда Боб вернулся домой от Лешего, Полтиныч, как обычно, отдыхал от дел житейских, развалясь на диване. Боб, открывая дверь ключом, одновременно позвонил, давая Полтинычу понять, что идет хозяин, но тот не повел ухом, довольно большим. Когда Боб вошел в комнату, Полтиныч посмотрел на него так, что хозяину впору было лечь на ковер у дивана, свернуться калачиком и махнуть хвостом. Боб мужественно этого не сделал. Вместо этого он приподнял ухо Полтиныча и сказал туда:
- Ну что, старик, я свободен, когда делаю, что хочу?
Полтиныч вяло потянулся, потом нехотя сполз на ковер и проворчал:
- Э-э-эх, жизнь пошла развратная, блатная и халатная.
Боб оторопел.
- Ты это откуда?
- Закусывать надо.
- Я закусывал.
- Тогда ладно, рассказывай о друзьях.
Боб очередной раз удивился, но нехотя поведал о нежданной встрече, нежданной, поскольку он давно потерял друзей из вида и совсем не чаял встретить их, да еще так скоро. Именно поэтому он и был как-то неприятно холоден, даже обижался теперь на себя.
- А больше ты там никого не видел? - Полтиныч что-то нервничал.
- Нет, а кто тебя интересует?
- Меня интересует не кто, а что, - ушел от ответа Полтиныч.
- Ну и что тебя интересует?
- Кусочки мяса.
- Кусочки, кусочки…, - Боб задумался, а потом вдруг сказал: - Функция называется кусочно-гладкой, если она непрерывна, а ее производная кусочно-непрерывна… кажется, так.
- Изжога, - мрачно констатировал Полтиныч.
- Люди надоели, - поправил Боб.
- А мне-то что тогда говорить!
- Не знаю, не знаю, - задумчиво произнес Боб. - Существуешь либо ты, либо общество. Причем одно общество не лучше другого. Но я без общества не могу существовать. Не только я ему нужен, но и оно нужно мне. Это материальная жизнь, никуда не денешься.
- Такой большой, а такой наивный, - пробурчал Полтиныч.
- А нематериальная жизнь, - продолжал Боб, - вне нашего рассмотрения, вне пространства, в котором мы переползаем с одной поверхности на другую, пользуясь узкими сопряжениями семейства этих поверхностей.
- Фу, какое вывихнутое мышление! На основании понятий, рожденных тривиальной человеческой логикой, ты пытаешься построить исходную материю!
- Вот тут ты ошибаешься, ибо человек может представить себе цель только в воображении, и реально такая цель недостижима. Но не потому, что, имея граничное условие в начале, мы ничего не имеем на последующих этапах - их можно задать. Человек, в отличие от заданной функции, меняет цель - более именно потому она и недостижима. Он постоянно корректирует логику, меняет линию своего движения. Но не будь этого, ему грозило бы вырождение. Сомневаясь, он очищается от балласта. Очищаясь, он возрождает в себе способность к движению.
Боб замолчал.
После обоюдно долгого молчания Полтиныч сделал заключение:
- Беспорядочное вращение вокруг точки отсчета есть движение в никуда, и наоборот.
Боб задохнулся от гнева.
- Недоучка и недоумок вдобавок, - выдвинул он главный аргумент.
Полтиныч тактично молчал, он вообще-то не любил повторяться.
В дверь позвонили. Боб нехотя поднялся.
- Несет же кого-то!
За дверью стояла девушка.
- Приятного вечера! - сказала она, улыбаясь.
- И вам того же, - оторопело ответил Боб, отмечая про себя, что внешность ее соответствует ее словам.
- Если Анны Николаевны нет дома, могу я ее подождать?
- С удовольствием предоставлю вам эту возможность, - расшаркался Боб. Он учтиво распахнул дверь пошире и жестом пригласил гостью.
Она вошла, бросила взгляд в зеркало, изящно коснулась рукой волос и смело двинулась дальше.
- Вот сюда, пожалуйста, - Боб открыл дверь в комнату тети и вошел следом.
- Вы меня не оставите в окружении этой старины? - спросила девушка, намекая на обстановку периода постоянного восстановления.
- О, что вы! Нет! Кстати, могу предложить беседу!
- Ну, если вы ничего другого не умеете!..
Боб задумался: а действительно? Но в этот момент за спиной кто-то сказал:
- Здравствуйте.
Девушка живо обернулась, Боб же с содроганием лишь повернул голову в ту же сторону.
В комнату важно входил Полтиныч. Войдя, он критически огляделся по сторонам и степенно направился к любимому тетиному креслу. Он обожал все, что любили хозяева… где бы он ни находился. Даже в гостях. Нутром он безошибочно угадывал святое место и устраивался на нем с помпезностью, соответствующей его комплекции.
- Это кто? – удивленно спросила девушка.
- Ну-у, вообще-то его зовут Полтиныч.
- Забавная кличка. Но я спросила, кто сказал «здравствуйте»?
- А кто еще мог сказать! - неопределенно ответил Боб, недоумевая, почему Полтиныч резко изменил своему правилу.
- Не он же!
- А кто еще мог сказать! - повторил Боб.
- А он что-нибудь еще может?
- Спросите у него.
- Неужели поймет! - восхитилась она и подошла к Полтинычу, который сменил степенную позу на вальяжную.
- Скажи что-нибудь, милашка, - сказала она и безбоязненно потрепала его за ухо.
- Уши не казенные, - проворчал Полтиныч.
Девушка бросилась на него и обняла.
- Он прелесть!
Боб подумал: я умываю руки, и скромно устроился на стуле в углу. Полтиныч ничего подобного прежде не вытворял. Что же случилось? И кто она вообще такая?
- Давай познакомимся, тебя зовут Полтиныч? А я Вероника.
«Вероника-земляника, - подумал Боб, - этому страшилищу она назвала свое имя, а мне не пожелала представиться. Может, я вообще тут лишний?» Боб поднялся, раздумывая, прилично ли будет просто удалиться.
Но тут Вероника, словно вспомнив о нем, сказала:
- Борис, а вы с ним гуляете?
- А почему бы вам у него не спросить? - неучтиво ответил Боб и тут сообразил, что не называл своего имени.
- Почему хозяин у тебя такой неуклюжий, Полтиша?
- Он ничего, добрый, - благородно ответил Полтиныч.
- Мы с ним гуляем по ночам, чтобы не пугать прохожих, - сказал, наконец, Боб.
- Занятно, а прохожие вас ночью не пугают?
- Рядом с Полтинычем это делать небезопасно.
- В таком случае, может быть, вы меня проводите сегодня домой?
- С удовольствием превеликим, - опять расшаркался Боб. - Я оставлю вас ненадолго, - сказал он и вышел из комнаты.
«Это точно происки тетки, - думал он. - Надо же! как мне надоело это сватовство. Что бы такое придумать, чтобы ее отучить от этого», - наивно размышлял Боб, и эта наивность навевала мысль, что тетя не во всем была не права.
На стене висел большой лист бумаги, расчерченный на десять квадратов. Боб взял карандаш и в одном из квадратов, под словами «Нерв 5. Любовь» написал слово «собственность», постоял перед ним некоторое время, но раздумья его прервали громкие странные звуки, раздававшиеся явно из соседнего помещения.
Вероника с Полтинычем шалили, скача по комнате, при этом мебель под лапами Полтиныча предсмертно храпела. Боб обалдел.
- Э-э, - только и сказал он, не понимая сути происходящего.
Вдруг распахнулось окно, а Вероника, загнанная Полтинычем, вспрыгнула на подоконник. Боб бросился к ней. Она оступилась. Боб увидел, как она медленно, будто цепляясь за что-то, наклонилась и соскользнула на ту сторону, где воздух уже наливался чернотой.
Он замер, не решаясь подойти к окну и выглянуть туда. От страха и жалости судорогой свело ноги. Внезапный страх, неосознанный, то ли за себя, то ли за нее, а может быть, и за обоих, страх, вытесняющий все остальное, что способны делать только еще любовь и гнев. «Бежать, почему я стою», - стреляло у него в голове, а он не мог пошевелиться. Боб ощутил небольшой толчок в спину, и сделал шаг вперед. Там, за окном, ничего не было. То есть, было то, что всегда. И ничего больше. Боб ощутил пустоту в груди.
Раздался звонок. Боб вздрогнул и сжался. В дверь снова позвонили. Полтиныч что-то промычал. Боб медленно пошел к двери, согнувшись и опустив плечи, как приговоренный перед неотвратимой казнью.
- Вы уснули что ли! - раздраженно сказала тетя. - Угораздило же меня забыть ключи.
Не услышав ответа, она поджала губы и задала другой вопрос:
- А Вероника не приходила?
Боб пожал плечами и пошел в свою комнату.
Тетя удивленно посмотрела ему в след, но больше почему-то ничего не сказала, хотя обычно источник ее недовольства и назиданий так скоро не иссякал.
Боб лег на диван и уставился в потолок. Это длилось несколько секунд, он вдруг вскочил и с криком «Полтиныч, за мной!», как был, в одних носках, бросился из квартиры.
Тетя ошалело уставилась им в след, потом, узрев, что дверь осталась незакрытой, сказала:
- Пожалуй, я была права. Он скоро совсем свихнется. Нужно действовать энергичней.
Не откровение, что тети очень любят действовать энергично в отношении своих племянников. На тот они и тети. И бог с ними.
Боб с Полтинычем, причем неизвестно, у кого в этот момент ярче и крупнее были глаза, выскочили на улицу. В темноте они не нашли никаких следов. Задрав головы, они недоуменно смотрели на свое окно пятого этажа, и тут до них донеслось откуда-то сверху:
- Эй!
Боб еще выше развернул лицо и увидел ветви дерева. Там кто-то висел и жалобно звал:
- Да тут я, снимите же!
- Вероника! - закричал Боб и подпрыгнул. Но до нее было далеко. - Я сейчас, сейчас, - лихорадочно суетился он, подпрыгивая и перебегая с места на место.
Полтиныч терпеливо смотрел на него, а когда ему это надоело, сказал:
- Я стану внизу, а ты лезь наверх и сбрось ее.
Боб остановился и с сомнением посмотрел на него.
- Ну, тогда вызывай пожарных, - Полтиныч демонстративно отвернулся.
- Ладно, давай, но не ошибись.
- Сам не ошибись, а то еще и тебя спасать придется.
Совет был не лишний, так как Боб никогда не лазил по деревьям, особенно в темноте, он еще вдобавок плохо переносил высоту, уж не говоря о его трагическом для данного случая весе.
Цепляясь одеждой за корявые ветки, судорожно хватаясь руками за них же, когда другие коварно хрустели и уходили из-под ног, он упорно двигался вверх, еще и думая при этом, но дума его была о том, что еще надо будет и спускаться.
- Чего задумался! - подстегивал его снизу Полтиныч.
- Ну, скоро вы! - сверху стонала Вероника.
Боб сел на толстую ветку и осторожно пополз по ней вперед. На этой ветке был уже, хоть и не столь значительный, вес Вероники, поэтому ветка совершала попытки согнуть свое несгибаемое.
Полтиныч был наготове. Боб разглядел его почти под собой, когда дотянулся рукой до Вероники.
- Волосы! - вскрикнула она, когда Боб попытался ее потянуть.
Действительно, она, по-видимому, могла бы и спрыгнуть, но длинные ее волосы были намотаны на прутья веток. Боб с немалым трудом распутал их.
- Ну, давай!
- Боюсь, - сказала она.
- Там Полтиныч внизу поймает.
- Ой, - воскликнула она и соскользнула вниз.
Боб наблюдал сверху. Операция прошла успешно: Вероника мягко приспинилась на Полтиныча – он чуть присел, а потом прыжками сделал небольшой круг почета.
Боб думал, что теперь делать ему самому, но тут внизу, прямо под ним, пристроился Полтиныч.
- Давай, - снизу позвал он, будто забыв, сколько Боб весит.
- Ты хорошо подумал? - спросил Боб, - я бы не хотел лишиться друга.
- Спасибо за заботу. Если бы я думал столько, сколько ты, давно бы стал академиком.
- Ну, получай, - рассердился Боб
Полтиныч крякнул, но выдержал.
Сумасшедшая троица понеслась по улице.