предыдущее - http://www.proza.ru/2017/09/06/978
Не чувствуя ног, не чувствуя себя, я медленно вышел из холла в коридор, нетвёрдыми шагами добрёл до душевой обслуживающего персонала на первом этаже, пнул плечом дверь и встал к окну, замазанному, как и четыре года назад, белой краской изнутри. И несколько секунд стоял, упершись в подоконник и унимая дыхание. Напряжение медленно отпускало меня.
Это всего лишь темп, сказал я себе без всякой, впрочем, надежды на эту спасительную мантру. Она просто взяла очень высокий темп. А ты, остолоп, потерявший форму, просто выжал из себя всё.
Мантра про темп, конечно, ни черта мне не помогла, и я тогда просто стянул с себя одежду слегка трясущимися руками, зашёл в кабину и пустил холодную воду. И опёрся обеими ладонями о влажную стену: ноги не держали. Я знал, что дело не в темпе. Просто она была рядом. И я не выдержал близости, которую даёт танго… не выдержал слияния… окончательный и бесповоротный кретин.
Холодные струи душа долбили по мне пару минут, показавшиеся вечностью, я не замечал холода, а потом вдруг заметил и понял, что могу, наконец, отлепиться от стены. И я выпрямился, синий и замёрзший, но уже приходящий в себя. Дыхание восстановилось, удушье прошло, огонь внутри погас. Только голова ещё была звенящей и пустой.
Я пустил горячую воду и с наслаждением подставил под неё лицо и плечи…
Я уже одевался, сожалея, что сигареты остались в куртке, когда услышал по коридору лёгкие цокающие шаги.
Я рывком затянул ремень и поднял голову. Дверь открылась.
- Ну, ты как? Живой? – она вошла, сияющая, невозмутимая, прекрасная, желанная до боли…
Подошла ко мне, провела ласково ладонью по щеке.
- Всё хорошо? Ты такой молодец… правда… Всё хорошо? Нет?
Теплая родная ладонь. И тёплый родной голос… тёплый шёпот на ухо: Вставай, Маугли… школу проспишь…
- Всё нормально, - сказал я, всё ещё чувствуя лёгкий хмель…
- Почему ты здесь?.. Иди ко мне в номер, там тоже горячая вода… Я тебя потеряла, все тебя потеряли… все тебя искали… - говорила она быстро, снимая с моей шеи сырое полотенце и бросая его на подоконник. – Иди, я сейчас приду. Подожди меня. Мы сейчас придём…
Кто это мы, - хотел я спросить, но ничего не стал спрашивать. Подцепил со скамейки рубаху, туфли и вышел в коридор, как был – босиком и голый по пояс…
Я едва успел в её номере кое-как допривести себя в порядок, накинуть рубаху и напиться всласть воды, как по коридору зацокали, зашаркали шаги, забулькала иностранная речь, и через секунду она вошла со своими гостями. С ней вместе зашли трое, но все были так оживлены, что казалось, в комнату вошло человек десять.
Гости безостановочно говорили, улыбались, восхищались, в воздухе плавали восторги, восклицания, возгласы.
Чтобы не мешать, я сел в дальнее кресло. Я только сейчас почувствовал, как устал. Вдобавок,я сегодня слишком много был в воде, которая всегда действовала на меня, как лёгкое снотворное.
Вошедшие не сели, остались стоять – весёлые, объединённые оживлением, выправкой, улыбками. Они говорили по-английски, смеялись, понимали друг друга, а если и не всегда понимали, то чувствовали друг друга, они говорили о своём, о важном, они были одной дружной командой, в которую мне совершенно не хотелось вливаться.
Женщина, которой при ближайшем рассмотрении, оказалось всё-таки не семьдесят, а лишь немного за сорок, несколько раз адресовалась ко мне – во всяком случае, я видел её обращённое ко мне лицо и отточенно доброжелательную улыбку.
- Чезаре считает, что ты должен развивать дарование, - между делом успевала мне передавать Вики. – Констанс говорит, что ты пластичный, - она улыбнулась, не глядя на меня.
Я отчётливо слышал, как Констанс сказала по-английски «красивый, элегантный танцор» и что-то вроде « бедный мальчик устал». Мне стало смешно, но у меня даже на смех не доставало сил.
Чезаре ловко открыл бутылку шампанского, какой-то иностранной марки, насколько я мог рассмотреть из своего угла, на низком столике появились картонные походные стаканчики, я хотел было встать, но почему-то передумал. Остался сидеть. Какого чёрта, сказало что-то внутри меня. Я встретил любимую женщину, я с ней танцевал, это только моё дело, которое никого больше не касается. Я не сдаю экзаменов, я не открываю проектов, мне не за что пить. Вероника спокойно взглянула на меня, спокойно взяла со столика два стакана и, присев ко мне на ручку кресла, передала один мне. Как всегда – всё правильно. Я взял прогибающийся под пальцами стаканчик, в нём ещё шипело. Она уютно облокотилась за моей спиной на мягкую спинку кресла, я почувствовал затылком её руку, и мне захотелось закрыть глаза.
Похоже на брют, лениво определил я, без всякого удовольствия глотая кислую водицу. Я ещё не до конца согрелся, поэтому если мне и хотелось выпить, то водки. А лучше всего лечь спать. Обнять эту дивную женщину, что сидела сейчас рядом, и уснуть.
Можно прямо в этом номере и на этой постели. Я мысленно выпроводил всех к черту, мысленно сел на постель. Её рука такая успокаивающая за моей спиной. Просто лечь рядом и больше ничего. Можно даже в одежде. Мне ничего больше не хотелось сейчас, тело было полностью окончательно вымучено и выключено. Но мне хотелось чувствовать её рядом. Её тепло, её красоту и близость. Мне нужна была её близость, чтобы не чувствовать себя осиротевшим после близости в танце…
- С тобой… Ронни, ты идёшь… идёшь на звёзда…
Чезаре поворачивается ко мне и, мешая русские слова с английскими, очень ломано произносит:
- Ит из, это так? Это так? Когда с ней идти данцен, данцен звёзда… над.
- По звёзде, - пытается поправить Констанс и опять смотрит на меня своим чрезмерно дружеским, но одновременно внимательным, пытливым взглядом.
Танцевать под звёздами, думаю я машинально.
- По звёздам, - говорит Роман. – Он хотел сказать: когда с тобой танцуешь, Ронни, то идёшь по звёздам, – формулирует он, наконец, общий поток восторженного сознания и поднимает свой стаканчик в нашу сторону. Я вяло отвечаю тем же жестом.
Две звезды думаю я.
Я сижу с тупым чувством, что я здесь никому особенно не нужен – этим зарубежным непонятно кому – танцмейстерам, меценатам? Кто они мне? Кто я им, неизвестный русский парень с пустой, запутавшейся головой…
Наконец они уходят.
Вики закрывает дверь за ними.
- Сейчас будет чай, - говорит она быстро, включает гостиничный электрический чайник, проверив его бок ладонью. – Тебе надо согреться, ты же с мокрой головой сидишь...
Она поворачивается ко мне.
- Я сегодня весь вечер тебе говорю: подожди, я сейчас приду. Вот я пришла. Так…иди-ка сюда…
Она берёт с кровати мохнатое белое казённое полотенце, подходит ко мне и без лишних слов, крепко крутя мою голову сильными руками, вытирает мне волосы. Потом поднимает меня с кресла и застёгивает на мне рубашку сверху донизу, мне лень сопротивляться, и я не хочу сопротивляться, я бы так и стоял вечно, чувствуя её руки, заботливо порхающие надо мной, вокруг меня…. Если я бы сейчас не был так вымотан, я бы не смог удержаться, поймал бы её руки своими, и неизвестно, чем бы кончилось это застёгивание пуговиц, но я сейчас могу только закрыть глаза, и я закрываю глаза и усмехаюсь, и слышу, как она тоже тихо смеётся, натягивая на меня пиджак..
- Вот теперь хорошо, - говорит она. – Садись. Сейчас согреешься совсем… У меня есть коньяк… чай с коньяком. Или коньяк с чаем?
Она смеётся и смотрит на меня.
Коньяк с горячим чаем совсем приводит меня в чувства. Да, она всегда знала, как со мной нужно обращаться. Лучше, чем мама. Лучше, чем Нора. Откуда? Откуда-то…
Я уже смотрел на неё спокойно. Кажется, всё правда хорошо. Пелена пропала, внутри вместо сухого раздирающего жара, приятное, успокоенное тепло.
- Как тебе туфли? – спрашивает она. - Правда, они бесподобны?
- Правда, - говорю я.
- Дома ещё походишь в них.
- Нет, дома я в них не похожу, - говорю я совершенно спокойно. - Они останутся здесь.
Она ставит чашку на блюдце и смотрит на меня.
А я смотрю на неё.
На неё невозможно не смотреть. У неё лицо не женщины. У неё лицо цветка. Когда-то в школе я читал фантастический рассказ о том, как пилили гигантские деревья, и вдруг оказалось, что они живые, у них есть душа, и эта душа – женщина. Когда дерево упало и погибло – женщина тоже погибла. Там так красиво было это описано, что мне захотелось заплакать. Весь этот дурацкий рассказ там кромсали пилой несчастное дерево, оно истекало кровью, пила визжала, а потом она умерла. Она попала под упавший ствол.
Я смутно помнил рассказ*, но я помнил, как было написано: он увидел её, и цветок был её лицом. Я запомнил почему-то. Мне было 13 лет.
А через год она приехала в наш город.
Я увидел её, и цветок был её лицом.
Но ещё целый долгий год должен был пройти, прежде чем она появилась на нашем укромном месте на берегу. Много воды должно было утечь, много всего должно было случиться, чтобы я вышел из палатки, подошёл к большому камню, где сидела женщина в полосатом платье, и опустился на песок возле её ног....
- Ты не хочешь взять туфли?
- Хочу, - говорю я. – Но не возьму.
И мы опять смотрим друг на друга, и опять я вижу вместо лица – цветок, а она подпирает лицо рукой, одна её бровь ползёт вверх, вокруг глаз собираются лучики.
- Я думала, ты изменился и повзрослел, - говорит она наконец. – Теперь я вижу, что это не так. Меня сбил с толку твой мужественный самоуверенный вид. Я ошиблась. Ты всё такой же строптивый упрямец, какой был в школе. Дикая колючка Маугли. Это же подарок. Это на день рождения. Даже не на один, на все, которые прошли без меня...
- Спасибо, - говорю я искренне. – Но у меня сейчас совсем другая жизнь.
Она хочет мне что-то сказать, губы её приоткрываются, но она ничего не говорит.
И я ничего не говорю. Только что-то случается с нашими взглядами.
- Ну, и как же теперь всё будет? – не говорит она взглядом.
- А это уже не важно, - не говорю я.
- Почему? – не спрашивает она.
- А потому что всё уже случилось, - не отвечаю я. – И ты это знаешь. И как бы ни было до этого, сейчас всё получится по-другому. И ты это знаешь. Ты же прекрасно понимаешь, что произошло...
Она опускает глаза, вздыхает и встаёт.
- Ладно, дикая колючка Маугли, - говорит она вслух. – Будь по-твоему.
Она берёт обе туфли, хлопает их слегка друг о друга, кладёт в коробку, закрывает крышкой, глядя на меня демонстративно, и убирает в шкаф.
- Так? – спрашивает она. Возвращается и садится к столу и берёт в руки белую гостиничную чашку.
- Да, так, - говорю я.
Поднимаю свою чашку и чокаюсь с ней.
--------------------------------------------
*рассказ Роберта Янга "Срубить дерево".
лицо образа - Эльвира Шамилова.
Роман "Rip current возвратное течение"
является продолжением повести "Эликсир жизни"
и предназначен к изданию в интеллектуальной системе "Ридеро".
продолжение http://www.proza.ru/2017/12/01/1831