Продолжение.
Начало: главы: 1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,
11,12,13,14,15,16,17,18,19,20
Глава двадцать первая
Между тем, в конце лета Паулина Лукьяновна гостила у Лизы. Пребывание у старшей дочери, полное неопределенности и страхов за всех своих детей и внуков, было далеко не безмятежным. Все же, собравшись с силами, госпожа Мацкевич стоически пыталась наладить расхристанный домашний быт дочери и запущенное воспитание ее деточек.
Правда, иногда выдавались чудные вечера: забегал Павлуша с гостинцами, приносил мясные консервы, сахар и даже заморский шоколад, уплетал за обе щеки мамины пирожочки и рассказывал последние новости. У него «созревал» роман с совсем еще юной, шестнадцатилетней дочерью хозяйки, у которой он временно квартировал.
– Невеста моя, – говорил он, – вся как сдобная булочка, с такими чудными ямочками на щеках, подбородке и даже на локотках. Ах, мама, назначь же поскорей день, когда я смогу привести ее сюда, к Лизе. Мне так хочется вас познакомить!
– Стоит ли спешить, Павлик, – качала головой Паулина Лукьяновна и обнимала сына,
присевшего на скамеечку у ее ног, как в детстве, – нынче не до свадеб.
Ты ведь так молод еще, повремени, детка. Ведь семью содержать надо.
– Мама! Ну что за напрасные страхи у тебя. Мне довольство за полгода задолжали.
Как выплатят – так и под венец!
– Головушка ты моя буйная, – улыбалась мать, целуя сына в макушку, – ну, под венец – так под венец!
Только к отцу за благословением съезди, а после венчайтесь себе на здоровье.
– Съезжу, мамочка, не беспокойся, – обещал Павлик на прощанье.
Он обернулся у двери и помахал всем рукой. Стройный, ясноглазый,
в защитном френче хорошего покроя, такой славный…
Почему-то на глазах матери выступили слезы, ей вдруг показалось, что она видит сына в последний раз.
Она утерла глаза носовым платком и неожиданно заметила на комоде связку ключей.
«Он забыл ключи, – мелькнула тревожная мысль. – Значит, вернется. Ах, не будет ему удачи!»
Но Павлик не вернулся ни в тот вечер, ни на другой день…
В экстренно сформированном штабе Южной армии, к которому был приписан интендантский блок-пост,
охранявший мануфактурные склады, царило смятение.
Слухи о трагической гибели царской семьи действительно подтвердились.
Павел Мацкевич, регулярно отвозивший отчеты в штабную канцелярию, прибыл точно в срок и поразился увиденному: в будний, обычный день, в час приема, пьяные вдрызг штабисты сидели развалясь в небольшой задней комнате за столом, уставленном грязными тарелками, початыми и пустыми бутылками из-под водки и неизвестно из-под чего еще.
Адъютанты – и те были пьяны. Недоброе предчувствие охватило подпоручика, когда он переступил порог канцелярии и, доложившись дежурному, стал ожидать приглашения на прием. Из-за смежной двери, подпирая головой низкую притолоку, самолично выдвинулся полковник в расстегнутом кителе.
– Проходи, – фамильярно махнул он рукой в сторону неопрятного застолья и, пропуская Павлика вперед, указал на пустой стул, – садись со мной рядом, сынок. Налейте подпоручику Русской Армии! Славной Южной армии добровольцу… Помянем державу нашу великую и государя императора! Россию-матушку помянем, братья…
Пьяные слезы катились из воспаленных покрасневших глаз полковника. Ужасно гримасничая, он опрокинул в рот граненый стакан водки и, не закусывая, уставился на остальных мутным взглядом. Присутствующие выпили молча, не чокаясь, с левой руки.
– Вот, прочитай, – полковник протянул Павлу разорванный смятый газетный лист с жирно очеркнутым
красным карандашом абзацем, – вслух читай! Все… слушайте.
– Свершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович по постановлению Уральского областного Совета рабочих и солдатских депутатов, – начал читать Павел не своим, чужим и трескучим голосом, – и правительство большевиков одобрило это и признало законным.
Он замолчал, потому что голосовые связки перестали повиноваться ему. Вместо слов
вырвался наружу только неприятный сиплый хрип.
– Читай! – ударил по столу кулаком полковник.
– Но наша христианская совесть, руководствуясь Словом Божьим, не может согласиться с этим, –
продолжил подпоручик, судорожно сглотнув слюну и превозмогая спазм в горле.
– Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного
падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его…
Собственный голос доносился к нему как бы со стороны, он с трудом постигал смысл написанного. Далее следовало:
– Мы знаем, что он, государь, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы после отречения найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать с Россией.
Горловая судорога прошла, но текст почему-то поплыл перед глазами Павла, и он,
стараясь сосредоточиться изо всех сил, сумел различить только последние строки:
– …И вдруг он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой людей,
не за какую-нибудь вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить.
Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом
как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами,
пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреляют…
Конец статьи был оборван, а сбоку от руки сделана приписка:
«Проповедь патриарха Тихона в Казанском соборе, на четвертый день после убийства…»
Как в тумане Павлик возвращался домой, то есть туда, где квартировал его блок-пост.
Все подробности позорной и гнусной казни стояли перед глазами так явственно, будто он видел все сам,
будто присутствовал, был где-то поблизости, но не смог, не сумел ничему помешать...
Не смог помешать казни своего государя…
Не смог защитить государыню, ни в чем не повинных юных княгинь
и измученного, больного подростка – наследника Российского престола!-
истекавшего кровью… И никто не смог. Почему?!!
Где, в какой еще стране могло произойти такое убийство?
Подлое, тайное убийство монарха, помазанника Божьего, и его семьи – без суда?!
Да хоть бы и был суд… А судьи-то кто? Кто?!! – я вас спрашиваю…
Поздним вечером, опустошенный, вялый и безразличный теперь ко всему на свете,
он доплелся к летним складам и не сразу сообразил, зачем распахнуты ворота?
Куда подевались охранные посты? Наконец, где дежурный кладовщик?
Кругом было пусто, хоть свисти…
Чья-то тень метнулась к нему от забора.
– Стоять! – заорал Павлик, выхватывая из кобуры револьвер.
– Свои, свои подпоручик! – раздался пьяненький голос прапорщика. – Ушли, покинули нас. Дезертиры проклятые.
– Как?!
– Да так вот, как видеть изволите. Кому, говорят, мы здесь нужны? Зазря себя сгубим.
– Кто распломбировал склады? Под трибунал пойдешь, скотина! –
прохрипел подпоручик, наводя дуло на мародера.
– Окстись, Ваше Благородие, какой здесь трибунал?
Шли бы вы, от греха подальше.
Кладовщик рывком выбил оружие из рук Павла. Из-за клетей вылезли трое.
Один, шепелявый, ткнул кулаком офицера в скулу и приставил к животу наган.
– Пшел, монархистик, щас мы тебе трибунал без канители устроим…
Бандиты поволокли жертву к реке…
…он очнулся, когда лодку покачивало на резвых волнах,
а мучители, склонив над ним мерзкие морды, глумились и плевали ему в лицо.
Но Павлик уже не воспринимал действительности.
Он смотрел в ночное мглистое небо, покрытое фиолетовыми низкими тучами,
вслушивался в плеск волны и, вдруг, в бледном просвете меж облаками увидел Семью…
Государя Николая Александровича, царицу Александру Федоровну, царевен и отрока Алексея…
Они спокойно сидели на стульях, ожидая фотографа…
Павлик, заслонив государя собой, всем телом рванулся вперед и ощутил,
как под ребра его вонзается штык. Горячий стальной штык вошел в плоть
мягко, как в глину… Тело его стало почти невесомым и, прочертив дугу
в воздухе, понеслось вниз, к отраженным в черной воде Днепра далеким
сверкающим звездам…
На третий день, не находя себе места, Паулина Лукьяновна решила отвезти ключи сыну.
Она долго и хлопотно добиралась на окраину, наконец, разыскала нужный адрес и ахнула,
застыв на месте. На месте складов зияло свежее пепелище.
Она стояла долго и неприкаянно посреди улицы, не говоря никому ни слова,
только крепко прижимая к груди связку ключей, а слезы текли по щекам,
капали за ворот штапельного платья и прожигали тонкую кожу насквозь…
До самой своей смерти мать так и не получила известий о гибели сына. Никаких.
*******************
Продолжение следует