назад, Глава 43. И сделалось безмолвие на полчаса...: http://www.proza.ru/2017/09/17/925
– Мне надо кое-что сказать тебе, белая мышка, – начала она. – Мистер Берман
умер сегодня в больнице от воспаления лёгких. Он болел всего только два дня.
Утром первого дня швейцар нашёл бедного старика на полу в его комнате. Он
был без сознания. Башмаки и вся его одежда промокли насквозь и были холодны,
как лёд. Никто не мог понять, куда он выходил в такую ужасную ночь.
Потом нашли фонарь, который всё ещё горел, лестницу, сдвинутую с
места, несколько брошенных кистей и палитру с жёлтой и зелёной красками.
Посмотри в окно, дорогая, на последний лист плюща. Тебя не удивляло, что он
не дрожит и не шевелится от ветра? Да, милая, это и есть шедевр Бермана –
он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист.
О’Генри, «Последний лист»
...А мне костёр не страшен.
Пускай со мной умрёт
Моя святая тайна...
Р.Л. Стивенсон, «Вересковый мёд»
Однажды вечером – как помнится, это было на следующий день – они увидели, что облака, доселе безмятежно плывшие белыми кораблями, стали темнеть и сгущаться, образуя собой тучи.
– Сгущаются тучи... – стоя у своего шалашика, сказал Наречник и посмотрел на своего брата, жившего в двух шагах от него и теперь сидевшего на пороге своего шалаша.
Тот пожал плечами и понуро вздохнул. Ему ещё было трудно – всё-таки непросто быстро оправиться от плена в Стреластре (точнее, в том, что когда-то было Стреластром) и работы в кловьих кормилищах.
Наступала ночь.
Северо-запад темнел фиолетовым, и даже не было видно, как зашло солнце. Однако дождя не было – словно все эти тучи имели какое-то иное значение. Когда уже стемнело, к шалашику Непогода пришли Кабасса и Бобрисэй, в правой лапе несший неугасимый фонарик Кучнекиза.
– Игорь... – тихонько позвал Кабасса.
Непогод тут же выглянул из глубины зыбкого строения, попав в сияние мерцающего фонаря.
Они сели на лежащий рядом ствол поваленного дерева. После памятного наводнения их было много навалено повсюду на Плато ежей и в окрестностях. Они не задавали вопросов.
Помолчав, Игорь сказал:
– Это Грит и Дорнок. Они, по-видимому, помирились – для такого дела они всегда помирятся... – и, закрыв глаза, добавил: – Я думаю, завтра утром нужно ждать нападения... И, возможно, даже очень рано, почти ночью.
Кабасса с Бобрисэем переглянулись. А Непогод вдруг полез обратно в шалаш.
– Эй, подожди, а как же... – начал Бобриан.
– Мне нужно отдохнуть, а то завтра... – ответил Непогод.
Он говорил и ещё что-то, но остальное было уже неразборчиво.
– Я думаю, нужно спросить Митька, – сказал Бобрисэй, и они побежали на другой край Главной поляны, где под большим дубом устроил себе лежанку каноечник.
Но Митька на месте не оказалось, как не было там и его обычной циновки.
– К реке! – Кабасса уже почти не сомневался.
Когда они пробегали мимо старой липы, слетев откуда-то из глубины её ветвей, к ним присоединилась Ничкиса.
Митёк снаряжал своё каноэ к плаванию.
Невыразимо печальными стали их лица. Но было ясно, что его решение неотвратимо.
– Ты же знаешь, Митёк, как нам без тебя... – начал Бобриан и остановился, потому что голос его предательски дрогнул, а воин не должен быть сентиментальным.
Но глаза Митька были ещё печальнее.
– Я не могу... – сказал он почти шёпотом, но они слышали каждый изгиб каждой буквы. – Я человек, и не должен... В общем... Я даже не знаю, как объяснить... Но вы же помните – я никогда не оставался в стороне! И потом, у вас будут лучшие помощники – пока не буду больше ничего говорить об этом – всё увидите сами... Только знайте одно: не бойтесь!
И, не имея сил больше терпеть это расставание, он оттолкнул лодку от берега и, пробежав немного в воде, запрыгнул в неё и быстро поплыл вниз, несомый течением Изумрудной реки.
Задумчивые и молчаливые, они вернулись назад. Спать уже не хотелось, и они сидели под Митьковым дубом, и каждый из них безмолвно напевал Летнюю песнь... А лето было так близко!
Когда наступила полночь и луна вдруг показалась среди туч, стало ясно, что Грит и Дорнок уже близко, – не все из них хорошо ориентировались в темноте, и поэтому понадобилась лунная помощь.
Кабасса и Бобрисэй стали обходить спящее войско, а Ничкиса полетела на Беличий берег. Скоро все уже были на ногах. Быстро соорудили утренний чай. Ночь была совсем тёплая, уже по-настоящему майская.
Мирно журчали цикады, и казалось, что всё дурное и тёмное так далеко, а ясные звёзды так светлы... Бобрисэй подошёл к Мальте, гревшему горячей чашкой лапы.
– Что, разве замёрз? Кажется, так тепло... – сказал он, присаживаясь рядом.
– Нет, – сказал заяц, стуча зубами. – Я на разведку сейчас пойду.
– Какую ещё разведку? – нахмурился Бобриан.
– Не шуми на меня, – с оттенком обиды ответил Мальта. – Я и так боюсь. Обычную разведку. Какая всегда проводится перед боем.
– Это ты сам придумал? – не отставал Бобрисэй.
– Да нет, отчего же... – вздохнул Мальта. Напряжение как-то отошло. – Я и пойду не один, – с Шетскрут мы идём... А спросил я о том, – добавил он, поднимаясь, – Ничкису... Я думаю, она тебе сама о том скажет.
И действительно, к их костру спланировала, почти стелясь по земле, приглушившая своё сияние солнечная птица.
– Ну как? – спросила она Мальту.
– Всё в порядке, – сказал тот и пригладил уши. – Не очень заметно?
Бобрисэй с Ничкисой заулыбались.
– Ну, я пошёл, Шетскрут меня ждёт у реки, – сказал заяц и, махнув им лапой, исчез в темноте.
– А мне что делать? – спросил Птицу Бобриан.
– Пойдём к Кабассе, он сейчас будет объяснять план действий, – просто сказала та, и они тоже скрылись в предутренних закоулках ночного мрака.
Костёр, оставленный ими, быстро погас. Два полусонных ёжика, ещё пивших возле него чай, не стали его поддерживать.
Кабасса собрал к себе всех глав отрядов и даже Мидю (тот сиял от такой чести так, что его даже попросили сиять потише). Но таинственные инструкции, произнесённые на секретном совете, были даны столь тихо и сокровенно, что я разобрал лишь отдельные их отрывки, которые и цитировать-то нет смысла. Не знаю, слышали ли Кабассу инструктируемые, – о том остаётся лишь догадываться.
Понемногу во всех ответвлениях их лагеря погасли костры, и в полной темноте они готовились к сражению, поя каждый свою и вместе с тем единую со всеми, песнь.
Зато возле каменной плотины, возведённой кловами при разрушении Плато ежей, без всякого стеснения полыхал огромный костёр. Такие же были на всех четырёх сторонах вокруг этой горной долины, образуемой руслом Изумрудной реки. Это было не что иное, как сигнальные огни – если кто догадался, то он прав.
К одному из таких костров и подобрался Мальта.
Сидел около него народ самый разный, так что даже удивительно, что между ними состоялось-таки какое-то подобие беседы. Я вам перечислю, но только вы не удивляйтесь. Самой заметной фигурой был здесь огромный набак-секач Череда Заборов. Хотите – смейтесь, хотите – нет, но таково было его имя. Это ещё что! И недаром говорят: «По имени твоему и житие твое». А уж в Тёмной-то долине... Эх!
Дальше сидел не менее огромный клов по имени Бэмс Шваркенбаум. Вообще-то, полное его имя было Бэривэмус, но никто здесь не звал его так. Он был особенно зол потому, что жена его, Тэрпа Шваркенбаум, родила вчера трёх малышей, а ему даже не позволили наречь им имена, потому что очень срочно нужно было идти в поход. И поэтому теперь он грозился сожрать всех зайцев, бобров, и прочую мелкотуру, не дающую добрым злым людям спокойно жить.
С ним были и два его кузена – Кляц Шмякенплюх и Вдруг Швеллербум, незаменимые товарищи всех его путешествий.
Сидели у костра и клааши – куда же без них? Это были разведчики Вторник Тыркс-Пыркс и Фракс Мишт.
Ну а больше всего здесь было клиссов – целых восемь. Однако я не стану называть вам всех, тем более что там был и другой народ. Скажу о троих, поскольку они, как и трое кловов, были товарищами. Звали их Чином Тьфурин, Хвастом Пестрилло и Пардон Ноголазов.
Вот такие были имена в Тёмной долине. Но придумывал их не Грит, – нет, не та у него специальность. Это было занятием Красомахи, а после её бесславной гибели – её сестры, Досанды Лгунды. В Тёмной долине она носила титул Шприцессы.
Мальта, подобравшись к костру, сразу обнаружил, что сделал это не зря: здесь разговаривали и можно было узнать какие-нибудь ценные сведения. Один из кловов, а именно Бэмс Шваркенбаум, что-то рассказывал. Мальта услышал обрывок фразы:
– ...Ну и вот. А было их всего три брата – По Томподу, Потом Поду и Потомпо Ду. И сказка эта...
Тут вдруг его перебили.
Вообще, всё это было, наверное, из-за того, что Бэмс не успел наречь малышей. Потому и стал он теперь вдруг рассказывать сказки, да ещё про трёх братьев. Конечно, он не был здесь главным – начальником их поста был Череда Заборов, но тот после длинного перехода наконец нашёл возможность нормально поесть (то есть проглотить примерно вагон всякой всячины) и поэтому был занят. Однако Бэмс был вторым по силе, и поэтому никто не решался запретить ему. Однако, как я сказал, его перебили.
– Нет, – сказал Бэмсу и всем клааш Фракс Мишт, – их звали по-другому: Однаж Дыду, Потомпо Ду и Всег Данеду. И братьями они были незванными. И стоял тогда на дворе месяц мал...
– Такого месяца-то нет! – вмиг оторвавшись от чего-то жареного, воскликнули хором трое клиссов, а громче всех Чином Тьфурин.
А Бэмс сказал:
– Я знаю.
– А-а-а... – удивлённо протянули клиссы. – Ну ладно. И что дальше?
– Ну, так вот, идут они однажды... – стал продолжать Бэмс, а Мальта, сидя в кустах, от чудовищной абсурдности всех этих историй невольно пробормотал:
– Ну и сказочки у них! – и хотел уже было уходить, но вдруг, – видно стало ему жалко гундосившего себе под нос свои нелепые истории рассказчика, над которым все стали уже смеяться, – он выскочил из кустов и что есть силы выпалил:
– А мне история нравится! И нечего ржать!
– Да ладно, защитник выискался! – фыркнул Бэмс. – Она мне самому не нравится... Стой!.. – вдруг что-то сообразив, клов медленно обернулся к Мальте. – А ты кто такой?..
А Шетскрут тем временем пошла на гору за Беличий кряж (через реку её перенесла Шишемыша с сёстрами). Но там у костра команда была совсем другая – одни кловы. Ради такого случая я даже вам их перечислю. Командовал этим подразделением клов по имени Отряд Обалдуев. Помощником у него был Ступал Нибенимеев. Далее следовали Загвозд Вопросин и Загвозд Стоматов, не братья и даже не однофамильцы. После них – Забулдыг Балдуев, Бродяй Кругасин и Бултыхай Тришкурин-Дранский. И наконец, Жердяй Шкурогудрон, Колбас Жынбыйнов и Одубон Дубинский. Вот такая была команда. И поэтому сказок здесь не рассказывали и, вообще, разговоров в строю никаких не было, а сидели и молчали, мрачно, как тучи, а потому Шетскрут скоро вернулась назад.
А Мальты всё нет и нет.
Стали уже беспокоиться о нём и решили идти на поиски – отправился Бобрисэй, Шетскрут и жена Мальты Польца – ну никак нельзя было ей отказать, – пойду, говорит, и всё тут. Приходят они к костру у плотины, а Мальта там истории слушает. То есть он как раз только на свет из кустов и выскочил. Просто он долго пытался слушать тёмные совещания с расстояния за две стадии оттуда, потом за одну, потом за полстадии... – но всё, надо сказать, плоховато слышно было. Наконец подошёл он вплотную. Вот так в этих разведовательных манёврах время и прошло. И тогда-то и произошёл тот самый казус.
Стали Бобрисэй с Шетскрут советоваться, как его оттуда вызволить, а Польца не выдержала и кричит:
– Мальта! Сейчас же иди домой!
А Мальта тогда говорит Бэмсу (пауза была – минуты две):
– ...Меня Мальта зовут. Вот видишь, мне уже домой пора. Ну ладно, ребята, я пошёл.
И клиссокловия их почему-то даже преследовать не стали. Может быть, потому, что Череда Заборов был занят пищей и некому было отдать приказ?
А Тропкин Мальта чинно вышел за кусты и такого задал стрекача, что Бобрисэй с Шетскрут едва за ним поспевали. А Тропкина Польца бежала рядом со своим драгоценным супругом и от пережитого страха ревела, как в первом классе, и нещадно дубасила его какой-то хворостиной.
Нам осталось сказать об остальных двух сторонах Гритова наступления. Со стороны Подводопадных скал местность для него была одной из самых неизвестных, и потому там наступали, в основном, клааши. Начальником отряда был глава всей Тёмнодолинской полиции клааш Затык Шендергроб. Помощниками у него были Мак’Дш и Мак’Дф, также полицейские. Был ещё Оцифер Нюньтер Фурницер. Дальше следовали простые члены отряда: два брата Горпун Жуесаж и Пургон Самжуй, Дыр Люлебаг, Влип Однаждин и даже один иностранец, но тоже клааш – Вноссе Ковырястер.
Со стороны Высоких гор, то есть по самой реке, двигались плывучие Зъеми. Это были Канат Бананов и две двоицы братьев – Петляй Кусинский и Кусай Петлинский, и Ногай Рукайнов и Рукай Ногайнов. Впереди них плыл Морской Зверь, имени которому нет.
Сам же Грит наступал со всех сторон – только он один мог так. Рядом с ним были три верных ординарца и посыльных курьера, клиссы Соплентин Носоломов, Гвоздил Зурыпь-Жандербыл и Шепталк Бормут, Шприцесса Досанда Лгунда со своей фрейлиной Крэиссой и непрестанно восхвалявший Грита клаашный поэт Наглист Ботрясов, которому помогали два его кузена-гастролёра Двалло Ботряса и Трилло Ботряса.
Странное впечатление производило всё это войско – и до лютой жути страшное и одновременно до смешного нелепое...
...И вот медленно наступил пасмурный рассвет. Небо было окутано облаками, и, словно предчувствуя страдания многих, уже начал накрапывать мелкий холодный дождь.
Но все собравшиеся на Плато ежей были в самом деле собранны, как в Последний день.
Когда окончательно рассеялись сумерки и воздушные стражники, расположившиеся на пригорках чуть выше всех остальных тёмных войск, уже готовы были взлететь, словно рёв Ничевойского Водопада, голос Грита наполнил воздух.
– Ну, вот и хорошо. Все, кажется, в сборе. Долго же пришлось вас ждать! Всё копаетесь... Ну, ничего, умирать будете быстрее... – и он захохотал своим страшным и гнусным смехом.
Теперь стало ясно, что до сей поры Грит только выжидал, рассчитывая, что, как и всегда, когда все воспротивившиеся ему соберутся вместе, он победит их и сделает это очень ловко – за один раз.
Но белки, зайцы, ежи, Кабасса, Мидя и все остальные стояли теперь недвижно, хмуро глядя на медленно приближающуюся к ним хищную тьму.
Однако Грит ещё не окончил.
– Знайте, жалкие, что наши войска непобедимы, потому что мы провели их морденизацию...
– Я и так не сомневался, что вы – морденизированные... – буркнул Кабасса.
Но его войско не стало смеяться – теперь было не время.
А Грит продолжал оскорблять Кабассу:
– ...Да ладно там! Не боится он сражаться! Ха! Ты только орать в кустах умеешь!
Ну и Кабасса тут дал. Подобно молнии, пересёк он полстадии, разделявшие войска...
– Бдш! бдш! бдш! – лапы мелькнули, как отблеск света от воды.
– Уя-уя-уя-уя-уя!!! – с хныканьем убежал в кусты первый и один из самых здоровых кловов, схватившись лапами за всего себя.
– Гм! – усмехнулся в усы Кабасса, неторопливо возвращаясь назад, и никто из кловов не посмел его преследовать. – Быстро бегает! Похвально.
Тогда Грит повелел всем отступить, и в воздух поднялись тучи тёмных птиц, первой из которых был Дорнок.
А клиссы в это время кричали всем им, стоящим на Плато ежей, что всех их они всё равно посадят в Подводопадную темницу, в колодец смертной казни за Сомкнутыми скалами. А они от того только крепче сжимали кулаки и зубы.
Тут и пригодилась Бобрисэева ПН.
Ничкиса, Пляца и Корзетса с Кучнекизовым фонариком кружили над Плато, осеняя их своим светом и препятствуя стражникам коснуться земли. Тех же, которым это всё-таки удавалось, настигала пущенная снизу ПН, которая теперь переходила от одного защищающегося к другому.
Когда Бобрисэй ранил первого клооса и тот стал умирать, истекая кровью и издавая хриплые звуки, бобрёнок от жалости сел и заплакал, а у его ног умирал этот клоос, который перед тем на его глазах убил двух ежей.
– Будь проклято зло, исказившее несчастную тварь! – сказал Бобриан и, встав, пошёл прочь.
Мальта метался пушистым ветром между рядами обороняющихся, передавая вести и приказания. Тогда-то Бобрисэй и прозвал его «ваше внезапие».
Фроды лучше действовали на земле, и им пока запретили подниматься в воздух. А вот ксенифы могли принимать на себя вид кого-либо иного или внезапно появляться там, где их не было, и тем запутывали нападающих. А Ягугап Керси-Баму настолько искусно изображал разные крики (например, команды Грита и Дорнока), что часто приводил в замешательство некоторых тёмных бойцов. Как говорится, «и десными, и шуими»...
Бобрисэю в хвост очень быстро откуда-то попала терновая иглища, пронзив его насквозь так, что он не мог её достать, и было очень больно, однако этим шипом можно было наносить удары.
Но вот, увидев безуспешность попыток своих подчинённых, за дело взялся сам Дорнок, дотоле паривший над всем и отдававший приказы. В два удара крыльев достиг он земли, там, где были Белки, первой из которых ещё в воздухе встретила его Верцка. Бобрисэй, увидев это, разбежался и полетел на тот берег, лавируя в воздухе и ускользая от нападавших клоосов и прочей «мелкоты», не отвлекаясь даже на то, чтобы съездить по ним ПН.
Но он не успел. Дорнок, даже не взглянув на Бобриана, уже поднимался в воздух, оставив на земле безжизненное тело королевы Белок. Белки кричали, оттого что сердца их рвались, но их мучитель ускользал от них. Однако полёт его был теперь не так быстр и ловок – одно крыло действовало заметно слабее.
Тогда Бобрисэй, сдерживаясь от рыданий и желая привлечь ускользающего Дорнока, разразился самыми грубыми словами, которые только слышал. Может быть, нехорошо их повторять, но... мне кажется, поступки этого Дорнока и его содельников заслуживали таких наименований...
– Дорнок!!! Туалет летающий, иди сюда! Копоть вонючая, пыль подоблачная!!! У тебя вместо головы горшок с дрянью! Ты думаешь, ты очень храбрый, нападая на тех, кто слабее, чем ты? На самом деле ты трус!!! У тебя не душа, а помойка с блевотиной Красомахи! Слышишь меня, погань гадкая! Смотри, я, хилый бобрёнок, вызываю тебя! Смотри, это как раз для тебя, трус!!!
Дорнок услышал его. И тёмная тень снова метнулась вниз... Но когти его щёлкнули в пустоте. Маленький бобрёнок увернулся, съездив по одной лапе ПН, которая, переломившись, переломила однако и Дорнокову лапу, а Бобриан, вцепившись в задний палец на другой лапе Дорнока, взмыл вместе с ним в воздух!..
Белки от неожиданности ахнули в один голос, но Бобриан тотчас спланировал назад, с отвращением выплюнув когтистый палец огромной птицы. Теперь уже Дорнок не мог сражаться, и его оттеснили далеко за горы Зоркорт и Дальгрет.
Тогда воздушные стражники отступили. Но много было павших и среди сошедшихся здесь ради имени Бобритании.
И на них теперь сошлась вся мрачная рать, словно дымная волна, охватив всю долину Изумрудной реки. Однако воды её всё более и более приобретали теперь иной цвет...
На последний бой вышли теперь все зверушки, насекомые и прочие – все. Бобрисэй, Кабасса и Ничкиса потом говорили, что где-то в этот момент они заметили, что в их ряды влились ещё несколько отрядов. Тогда, кажется, всё, что жило в Тёмной долине и около, собралось на поле битвы. Это было бывшее Плато ежей, отдалённое отображение райской страны, звавшейся там и тогда Бобританией.
Но не только это заметили осаждаемые. Это было то, что Митёк, уплывая, назвал «лучшей помощью». В один из моментов к Бобрисэю примчался Мальта и, пробегая, крикнул:
– ...Я видел Юльцу! Она здесь!
Наверное, и Бобрисэй тоже мог сказать многое. Однако он не сказал ничего. Но иногда можно было видеть, как он приветствовал кого-то, призывно махнув лапой. Я думаю, это были его братья. А один раз он даже поклонился, как сделал бы это перед старейшиной рода, и здесь хочется сказать: Добрибобр...
Но и всего этого не хватало. Тёмная сила стала одолевать – слишком их было много. Битва распалась на отдельные участки сражений.
Даже самые маленькие и незаметные из жителей Бобритании сражались наравне с высокими и огромными.
В один из моментов боя Мальта услышал такой разговор.
– Нет, ну вы подумайте! Ты это мне говоришь?! – старичок Кучнекиз противоречил противнику.
– Да, тебе.
– Ну, вы посмотрите только! Ничего себе! Ты это точно мне говоришь?!
Обернувшись, Мальта заметил, что какой-то клааш потешается, играя старичком Кучнекизом, который, как мог, выворачивался, стараясь попасть клаашу в нос своим костыликом.
Мальта прыгнул сзади на клааша, оседлал его и устроил из его головы барабан, непрестанно лупя по ней лапами.
– Ой, – задумчиво сказал клааш. Потом громче: – Ай! – Ещё громче: – Ой, мама! Ай-ой! У-ю-юй! – он вертелся волчком, носился по полю, мешая всем, и своим, и чужим, а Мальта, вцепившись в него, как клещ, знай, барабанил дробь.
Потом оказалось, что Кучнекиз случайно зацепился за ус клааша и постоянно тыкал его в нос своим костыликом, от чего клааш отчаянно чихал. Кучнекиза каждый раз едва не сносило с уса чихом, но он держался, как старый морской волк в бурю, и снова и снова тыкал его.
Когда клааш, наконец, уже не зная, куда себя деть, кинулся в реку, Кучнекиз с Мальтой соскочили с него. Клааша унесло.
А Кучнекиз сказал Мальте:
– Здорово мы его, да?
Мальта сказал:
– Здорово, – и почему-то быстро спрятал свою визиономию под мышку.
А Накисомая Корзетса стреляла из маленького лука.
– Ой, – грубым голосом сказал наш старый знакомый Большой Дубин, почесав спину.
Корзетса тут выпустила ещё стрелу.
– Ай, – настороженно прислушиваясь к происходящему у него между шубой и шкурой, произнёс Дубин.
И Корзетса устроила тогда показательное выступление скорострельного лука.
– Ай! Ой! Ой-ёй! У-ю-юй! У-ю-ю-ю-юй! – вопиял Дубин, хватаясь то за одно, то за другое своё место. – Не иначе, блох нахватался... – дрожащим трагическим басом протянул он, прыгая в реку.
Он сидел там, высунув нос и ожидая, когда блохи туда соберутся.
А Корзетса взяла самую большую свою стрелу...
– А-а-а-а-а-а!!! – пронеслось по лесу, едва успевая за своим источником – Большим Дубином, подобно вихрю, нёсшемуся сквозь деревья, ухватившись всеми лапами за нос и не разбирая дороги.
Деревья уже хотели было попрятаться под кусты, но тут...
– Б-бэум-м-м-м, – сказал огромный каменный дуб, останавливая его беспорядочный бег и выставляя на лбу огромную шишку.
– Ш-ш-шбрыкшмяк! – сказала пыль под дубом, принимая медленно отслонившееся от бугристого ствола и толстоколбасно завалившееся в неё Дубиново тело.
– Уай... – выдохнул Дубин, устраиваясь там на некоторое время на отдых, пока его хилая мысль, обежавши весь тёмнодолинский лес кругом три раза, не вернётся снова к нему.
А господин Бадуба-Дубай, желавший, чтобы его называли исключительно полной фамилией, перелетал то туда, то сюда, где замечал, что «наших бьют», и устраивал концерт утреннего леса на голове нападающего.
А Бобрисэю во время сражения встретился скунс. Бобриану пришлось сразу зажать себе нос от нестерпимой вони.
– А, так это у вас тут бобры летают? – приветливо улыбаясь, сказал скунс. – Ну-ну. Чик-чирик, кукареку! – и он помахал вонючими своими лапками, показывая, как, по его представлению, летают бобры. – Понятно-понятно. Типа Карл-Слон, хвостом, как пропеллером – тр-р-р... Но коровы-то хоть у вас не летают?
В начале этой тирады у Бобрисэя только недоуменно поднялись брови. Потом, при виде движений, которыми скунс изображал полёт бобра, лицо его приобрело самое деловое выражение. Потом...
– А! Уя! – завопил скунс и задал такого стрекача, что за ним не поспевал даже ветер, и его собственная тень отстала от него на два метра.
Так он научился летать и без всякого пропеллера.
Бедный-бедный, не знал он, с кем имеет дело. Бобрисэю ли, побывавшему в Вонючих болотах, прошедшему через заключение и смерть в оковах у Красомахи и ощутившему на себе дыхание Грита, бояться вони какого-то там скунса?
Только отошёл от того места, как на него напал клов.
– ПН-ом его, ПН-ом! – кричала Ничкиса.
И Бобрисэй шваркнул Одубона Дубинского (это был он) по лбу остатком ПН-а.
– Да? – сказал клов. – Вы так думаете?
Он сделал ещё шаг. Бобрисэй, тяжело дыша, смотрел на него исподлобья. И клов упал, распластавшись, как шкура, и высунув язык.
– Фу, – сказал Бобрисэй. – Пойдём отсюда.
А Жужица Жужа с отрядом Диких пчёл напала на... Впрочем, трудно было различить, на кого они нападают, потому что уже едва ли можно было различить в этом смешении своих и чужих. Однако нападение это было всё же не без пользы, потому что свои переносили его с терпением, а чужим это было трудно. Но вот они израсходовали запас язвительности, и им пришлось улететь.
А метатель игл Макарах-Туруруй даже попал одной иглой в плечо Гриту.
Здесь, где был начальник тёмного воинства, сражались и Мидя со своим десятиюродным дядей, но трудно было им противостоять Гриту, и они отступали.
Стеснившие их со всех сторон войска Грита согнали всех ещё могущих им сопротивляться вниз, к каменной плотине, где держали пост уже знакомые нам набак Череда Заборов, клов Бэмс Шваркенбаум и другие.
И вот в тот самый момент, когда искатели никогда не стареющей и не исчезающей Бобритании стали терпеть поражение и гибнуть, сжатые в тисках окружения, Бэмс Шваркенбаум сказал своим товарищам:
– Давайте пропустим их!
И они пропустили их, уже бегущих, и это остановило гибель, но только на время, лишь ненадолго. И опять должен был Грит победить. А то, что Дорнок был побеждён, – так это для него было ещё лучше.
И тогда Кабасса Докловак сам встретил его.
И Грит сразился здесь с Докловаком и победил его.
– Ну, что, Докловачок? Не с Гритом тебе сражаться! – довольно выпускал он свои пузыристые слова, смотря на то, как Кабасса пытался подняться на лапы.
Правая лапа Грита уже была занесена для последнего удара, но он выжидал, смакуя свою победу. Докловак был весь в пыли и грязи, всё ещё силясь подняться на переломанных лапах. Изо рта у него уже выходил не прежний страшный победный рык, а лишь жалкий хрип.
И Бобрисэй дал сзади Гриту второй половинкой ПН-а. И бросился наутёк.
Грит взвыл и метнулся за ним, оставив на месте Кабассу.
И вот что случилось дальше.
Бобрисэй бежал, точнее, прыгал вдоль ручья, в который нельзя – там, в воде – Зъеми, Быра, да ещё какой-то неизвестный ужас...
И уже совсем вблизи было леденящее дыхание Грита, от которого каждый ощущал себя мертвецом. Совсем недолго продолжался бег – так просто было хищнику настичь его.
– Ишь ты, какой... прыгун! – ухмыльнулся Грит, занося над ним свою огромную пушистую, как будто ласковую, но смертельную лапу...
А он припал к какому-то камню, не в силах уже бежать. И тут Бобрисэя взял на руки Вышний Человек.
И Грит ударил Бобриана своей лапой. Но там оказался не маленький измождённый бобрёнок, а остроконечный камень, и правую лапу Грита насквозь пронзил, разорвав надвое, остроконечный каменный шип. Дикий рёв огласил лес. Вышнего Человека он не видел, но чувствовал. Это было видно из того, что шерсть на нём поднялась дыбом, а глаза в ужасе забегали, как у пойманного вора. Грит только видел Бобрисэя парящим в воздухе (а он был на руках у Вышнего Человека), но настичь его уже не мог.
– Летун проклятый, – простонал-проревел Грит, ковыляя в сторону на трёх ногах. – Я тебя ещё поймаю...
А Человек сказал Бобриану:
– Ты умеешь летать, этим ты вошёл в Моё Царство...
А Бобриан и сказал бы, что и летать-то то он научился не сам, да только говорить он теперь не мог – иссякли слова, остановилось время.
...Когда Грит уполз, Бобрисэй увидел, что они с Вышним Человеком стоят на прекрасной поляне... Там было Великое Солнце и Тёплый Свет, окружавшие Вышнего Человека. Какие деревья, птицы, растения, плоды, цветы... Но потом потихоньку всё стало удаляться, Бобрисэй как будто остался один, но сердце продолжало ликовать – я могу сказать это, потому что всё говорило о том. Тихие липы простирали над ним свои охраняющие ласковые ветви. Ручей тоже тёк очень тихо, и не было никаких признаков, что там есть какая-то Быра.
Потом Бобрисэй увидел подплывшего на каноечке Митька. Бобр, как во сне, сел в его лодку, и они уплыли оттуда, а всё Гритово войско и сам Грит стояли вдалеке и не могли приблизиться.
И тогда Грит ушёл куда-то в другие страны, он был тяжко уязвлен, и все теперь знали, что он очень не скоро сможет оправиться.
И в это время, спускаясь по Подводопадной круче, достиг каменной плотины отряд Бобриан. А по воде Мелкой Камнетуры, наводя страх на всех зъемев и быр, победоносно шествовал отряд Налаков. И они помогли очистить Долину, уже переставшую быть Тёмной и снова становящуюся Бобританией, от ещё остававшихся здесь и бегущих от них кловов, клиссов, клаашей... Впрочем, не от всех, потому что Бобритания – название собирательное, которое заключает в себе имя всякой твари, и каждый желающий может жить в ней.
А Ничкиса с Митьком сказали тогда Бобрисэю о Человеке:
– Он больше, чем просто человек, он больше, чем весь этот мир.
И Бобрисэй тогда сказал им:
– Я теперь это знаю.
дальше, Заключение. Восьмой свет седьмого дня. Глава 45. Свобода: http://www.proza.ru/2017/09/19/342