Здравствуй, читатель.
Я расскажу тебе сказку,
грустную и трагичную сказку о смерти и жизни реальной после нее.
Не обнадеживай себя, не рассчитывай на счастливый конец.
Скорее всего его не будет...
Мне хочется, чтобы это была сказка, по которой тебе предстоит путешествие с открытыми глазами. Наполненная болью, трагичностью и печалью, но сказка.
Эта история, эта сказка - реальна, а в реальности очень мало Хепи-Эндов.
Прости.
Надеюсь, тебя это не оттолкнуло и ты согласен на искреннее повествование.
---
Познавательный пролог.
Rengarenga с языка маори означает Лилия. Растение семейства Лилейных, относится к многолетним луковичным травам.
Образ Лилии часто использовался и до сих пор используется художниками и скульпторами. Нередко лилия встречается в библейских сказаниях, средневековых орнаментах, картинах и гравюрах нашей эпохи.
Многие писатели использовали данный образ в качестве метафоры к внешности или характеру героини, кроме того часто это растение помогает художникам и писателям создать нужную атмосферу.
Сама по себе Лилия - очень таинственное создание, дающее и вдохновение, и некий особый смысл искусству. Не зря о лилиях ходит множество легенд у народов Южной Азии, где ее ассоциируют с богами.
Экзистенция.
Терпкий аромат кофе разливался по дому, нагло проникая во все самые потаенные уголки. Длинные сухие пальцы взяли кружку и поднесли ее к тонким алым губам.
-Хм...Горячий еще... - прошептала Софи и поплелась на веранду, взяв другой рукой газету.
Девушка вела довольно одинокий образ жизни. У неё не было близких людей. Родителей она потеряла давно, друзей особо и не было никогда. Те, что были, разъехались из города и совсем оборвали связь, новых заводить Мисс Кэролл не стремилась.
Наверное, это именно тот тип людей, про которых можно сказать "ничьи". Они никому не принадлежат и, как правило, предоставлены сами себе, держатся обособленно, не стремятся начинать какие-либо отношения. Несмотря на то отталкивающее впечатление, которое производят "ничьи" люди, со временем к ним просыпается некое мистическое тяготение. Они кажутся особыми: иногда гениями, иногда талантами, иногда идиотами. В общем, они просто другие. Не потому что плохие или особые. Нет. Просто другие. Каждый по своей причине находит счастье в одиночестве. Наедине с самим собой...
Так и Софи - всегда жизнерадостная, общительная и целеустремленная девушка, строящая планы на день, месяц и целую жизнь, превратилась в "ничью". Все началось с дефектных генов, которые обнаружили врачи. С тех пор жизнь юной художницы изменилась в корне. Она бросила художественную школу, любимую работу и обзавелась домом в глуши. Со временем устроилась сиделкой в хоспис, что находился недалеко от дома. Возможно, это был излишне подавляющий собственную волю поступок, но ей хотелось знать, что ее ждет в будущем. С ее болезнью. С ее генами. Это разумная часть личности нашей брюнетки (хотя разум тут - довольно спорное понятие).
Другая же неосмысленная и дерзкая частичка продолжала бороться за остаток жизни. Она выгрызала свою жизнь подавляющей, смирившейся части её сознания. Она хотела жить, а не существовать. Ей было плевать, какое сейчас время суток. Эта маленькая частичка зажигала огонь жизни в давно поблекших глазах и заставляла нестись сломя голову наверх, в ту комнату, где заключалась вся ее жизнь, весь ее мир. Ей чуждо смирение. Она требует жизни.
На страницах газет мелькали объявления о найме горничных, официанток и уборщиц. И ни одной вакансии с медобразованием. Даже аптекари стали резко никому не нужны.
Софи отложила газету и повернулась к огромному плюшевому коту:
- Это еще больше угнетает... - она потрепала его за мягкое ухо, а он просто сидел за столом. Старый, потрепанный, с пластиковыми плоскими глазами и наглой моськой.
Несмотря на его жутковатый внешний вид, ей нравилась его компания: мягкий, тихий и теплый, а еще большой и всегда улыбается. Наверное, это единственный персонаж, который мог добиться ее искренней улыбки... и то редко, утром, за чашкой кофе... перед жуткой работой.
Девушка долго всматривалась в газетные строчки, пытаясь избавиться от этого пронзительного взгляда, который чувствовала на своем затылке. Но в итоге посмотрела на массивное здание на холме. Как назло эта жуткая старинная постройка будто заглядывала в каждое окно, и даже с этой стороны здания ее зияющие глазницы пронзительно вглядывались в мир нашей героини. Последнее пристанище умирающих и единственный бессменный страж ее жизни. От одного вида этого каменного монстра перехватывало дыхание. Страж ждал свою гостью.
Она поставила пустую чашку перед мордой кота и исчезла где-то внутри дома. На цыпочках, как будто боялась кого-то разбудить, пробежалась по кухне, лестнице, проскользнула в спальню. Убрала рабочую форму в рюкзак, и, продолжая ужасаться бардаку и творческому хаосу в комнате, начала искать кеды.
Спальней ее можно было назвать только из-за кровати в центре комнаты. Она служила чем-то еще, так как спала юная мисс в гостиной в гамаке. Все в комнате вопило: "Твори!" Тут были книги, журналы, кисти, краски, изрисованные полотна, несколько досок, инструменты, запах растворителя и еще куча всего. Она любила рисовать. Нет, не после художественной академии, где училась. Нет. Для нее - это был единственный возможный способ свободного выражения эмоций. Но классическое искусство было не для нее: портреты и натюрморты — б-е-е; буйство красок и авангардно-хаотичных линий и всплесков — да, в десятой степени! Так и появилась мастерская в спальне, где холстами служили простыни, купленные за полфунта в огромном количестве на ярмарке, а кистями были руки и части тела.
- Да где же ты... - прошептала девушка, переворачивая изрисованные простыни и старые мольберты.
Некоторые из работ задерживались в ее руках, откликаясь озорными живыми искорками в давно потускневших глазах. Пальцы уже потянулись за кистью, как вдруг на глаза попалось то, что она искала - кеды. Один под книгами, а другой, как ни странно, рядом с кроватью.
- Не сейчас... - Софи небрежно натянула обувь и бегом ринулась обратно на улицу, зацепив по дороге рюкзак. - До завтра, Тони — сказала она, помахав на прощанье большому серому коту, сидящему на веранде.
Двери запирать было незачем — тут никто не ходил.
Увы, дальше чудес тоже не будет. Только реальная история…
...
Пейзаж идеально подходил для человека, желающего тишины и уединения: ближайшая дорога в город не меньше чем в двух лигах, с одной стороны лес, а с другой - пустырь хосписа, за которым также простирался дикий пейзаж.
На протяжении всей истории лечебницы Марко Карго, ее окрестности не пользовались популярностью. Люди сознательно избегали этого места из-за жуткой трагичности и устрашающе старинного вида здания. Многие поговаривали, что пустырь и сама лечебница будто окутаны некой неприятной энергетикой, которая заставляет подниматься на поверхность все одновременно пугающие и мерзкие чувства из глубин сознания. Сами работники с банальной повседневной сухостью отвечали: "Это место смерти. Неужели вы ждете радости от места, в которое все приходят умирать?".
Дорога на работу у Софи была не особо близкой, но транспорта тут не было, а велосипед она так и не приобрела: нет времени, работа и прочие "обойдусь". Поэтому каждое утро начиналось с кофе и прогулки длиной в три с лишним лиги на холм, коронованный этим злосчастным памятником архитектуры.
Забираясь на вершину холма, она обычно подолгу вглядывалась в ту небольшую точку, которая была ее домиком, и еще раз улыбалась своему плюшевому другу.
Как только юная мисс приоткрыла тяжелые скрипучие двери, наружу вырвался запах. Запах старости, немощи и смерти. Тот невыносимый для непривыкшего человека смрад, которым пропиталась вся ее одежда, каждый волосок, каждый сантиметр кожи. Это место впиталось в нее до такой степени, что невозможно уже смыть ни водой, ни шампунем, ни тем растворителем.
- Ты сегодня рано, Софи, - приветствовала милая пожилая женщина. Она всегда мыла полы перед утренней пересменкой, и так уж случалось, что она всегда встречала ее первой прямо на пороге. Такое вот приятное и необычное проявление постоянства. - Как ты сегодня?
- Все так же, Мэри, - устало выпалила Софи, пробираясь к стойке с карточками, - Какие сегодня новости..?
- Привезли двоих новеньких,и еще трое ушли сегодня... - заканчивая фразу, Мэри усердно начала вымывать порог холла, - все уходят... и обычно, когда уже темно...
- Брось... им просто нравится уходить ночью... - отрезала темноволосая девушка, отбирая карты, - побежала я, к своим.
- Беги... хотя куда они денутся...
К концу этой недели у нее оставалось лишь десять подопечных. Большинство из них вели себя довольно агрессивно, кроме того, почти у всех них были психологические нарушения. Софи заходила к таким в первую очередь: вопли и чрезмерная грубость были намного мягче, если она не мучила их ожиданием. Трое мучились от застарелого СПИДа, но они были самыми тихими и доброжелательными.
Девушка забежала в раздевалку, быстро переоделась и также увлеченно побежала дальше.
Она перестала разговаривать с коллегами еще месяц назад: постоянные расспросы, сплетни никоим образом не вселяли уверенность или стимул работать. Исключением была лишь тетушка Мэри — она всегда встречала, провожала ее и никогда не задавала других, лишних вопросов.
Несмотря на то что это место было последним пристанищем обреченных на смерть людей, насмешек и грязного юмора тут было навалом, как в самой подлой офисной дыре, где каждый норовит сожрать друг друга за мелкую прибыль. Самое яркое и циничное проявление гнилой человеческой натуры. И многие считали это нормой, своеобразной жизненной реалией. Мерзость!
На самом же деле обречены были не столько гости этого места, сколько персонал — постоянные жильцы дома Марка. От этого места нельзя отмыться или отделаться, оно не забывается и никого не отпускает — никто еще ни разу не увольнялся отсюда за всю вековую историю. Как будто персонал, как и больные, приходили сюда умирать. Кто-то от старости, кто-то от болезни, а кто-то от безысходности. Каждый превращался в настоящего призрака, душу этого царства боли и несчастья . Они по-своему отдавали силы и жизнь этому пристанищу, сливаясь с ним в одно целое. Иногда, еще плохо привыкшим к лечебнице людям казалось, что даже стены наполнены живыми душами, судьбами, криками.
- Доброе утро, - произнесла Софи, проходя мимо стойки, где медсестра внимательно распихивала таблетки по пластиковым стаканчикам, - моим уже готово?
- Да, почти... - она оторвалась от своего списка и внимательно посмотрела на Софи, что-то вспоминая. - Только некоторые еще не завтракали.
- Кто же? - удивляться было нечему, некоторые гости, если их можно так назвать, принимали еду только из знакомых, дружественных (по их непонятной логике) рук, поэтому вполне могли сидеть голодными до тех пор, пока мисс Кэрролл не выйдет на смену.
- Дороти из триста пятой и ее соседка Марго... из триста четвертой...
- Спасибо Джил, - вздохнула она и устало добавила, - давай, чего там есть и я пойду... - девушка за стойкой отобрала десять подписанных стаканчиков, наполненных разноцветными колесами, и поставила их на небольшой поднос. - Хотя нет... подожди, я сначала отнесу им завтрак...
- Да как скажешь... - фыркнула Джил, недовольно опуская поднос с лекарствами обратно в стойку.
Софи торопливо направилась на кухню. Эта часть заведения ничем не отличалась от всей остальной. Вроде кухня и столовая должны быть жизнерадостны, чисты и спокойны, ну как минимум. Но не тут. Тут они были такой же старой частью огромного здания, как и парадная.
- Завтрак в триста пятую и триста четвертую... - Кэрролл не очень любила тут находиться. Это место, кухня, имело какую-то особую, омерзительно вязкую атмосферу.
- На здоровье, - хамоватая повариха бросила подносы на выщербленную бетонную поверхность, заменяющую стол.
Девушка осторожно взяла еду и двинулась в сторону лестницы. О лифте в этой богом забытой дыре нельзя было даже и думать: ветхая лестница с крупными сосколами уже больше трех лет ждала ремонта. Какой лифт? О чем вы вообще!? Софи нельзя было назвать спортсменкой, но и лентяйкой тоже: каждое утро она преодолевала пешком расстояние от работы до дома, и по лестнице бегала без труда. Конечно, все это отдавалось усталостью, а иногда и болью в ногах, но эта физическая боль ничего не значила. Утром она возвращалась домой и отдыхала, точнее отдыхало ее тело, но не она сама.
Трехсотые комнаты находились на третьем этаже, последнем. Там, как правило, обитали те жители, которые одной ногой уже стояли у порога в мрачный мир неизвестности. На последнем этаже всего пятнадцать комнат: пять из них пустуют, а десять занимают подопечные Софи. Вполне удобно: все и в одном месте.
Вообще на один этаж в пятнадцать-двадцать комнат приходилось две сиделки и одна медсестра. Сиделки менялись по утрам и дежурили сутками, а медсестры выходили только на рабочий день: с шести утра и до шести вечера. С врачами дела обстояли еще хуже: он был один и появлялся раз в неделю на весь день, а потом составлял список, кому и какие лекарства давать, в какое время суток на следующие семь дней, а иногда даже он позволял себе и вовсе не появляться. Что тут говорить о халатности персонала...
Девушка тихонько приоткрыла дверь, одной рукой придерживая поднос с едой:
- Доброе утро, Дороти, — сказала она с печальной улыбкой, глядя в равнодушные, безжизненные серые глаза.
- Добрым оно будет, когда все это сгорит к чертям собачьим... - сухо и отрывисто пробасила старуха.
- Как вы сегодня? Мне сказали, что вы...
- Жива, к их огромному сожалению, - она раскашлялась, наполняя палату глубокими хлюпающими звуками.
- А ИХ - это кто именно? - девушка терпеливо поставила поднос на край кровати и присела рядом.
- Всех их.
- Кого вы имеете в виду?
- Этих жутких профессоров, малокультурные мыши в желтых халатах, похожие на огромных птиц...
- Вам опять снились мыши? - она зачерпнула ложкой немного овсянки и поднесла к сухим дрожащим губам Дороти.
- Какие мыши?! - старуха тут же насторожилась, поспешно проглотила кашу и принялась озираться по сторонам.
- Вы говорили о мышах-профессорах, которые чего-то хотят...
- Да! - крикнула она, поспешно глотая ложку за ложкой, как будто вспомнила то, что забыла лет сорок назад, - Мыши! Такие же, как ты.
- Ну что вы такое говорите... - Софи отставила тарелку и вложила в бессильную руку мерзкой старухи стакан с еще теплым чаем, - я ведь не мышь... я же человек...видите?.. - она встала и очертила лицо руками.
- Дрянная мышь, - грубо отрезала старуха, жадно глотая чай, - такая же серая и мерзкая, как и те, в халатах, - едва успев договорить, она разразилась жутким хохотом, таким, что через несколько секунд ее горло пронзила острая боль и кашель.
«Сколько ж можно-то...» - девушка поправила покрывало, сложила посуду на поднос и, предупредив о своем скором возвращении, скользнула за дверь. Она бросила поднос на стойку между палатами, забрала с него вторую тарелку, стакан и поплелась в соседнюю комнату.
Третий этаж не любил никто. Ни один сотрудник. Это было самое холодное и мрачное место под сводами холодящего душу здания. Тут умирали. Тут страдали. Тут вопили и в агонии лезли на стену или разбивали об нее головы. Если бы один посторонний, не такой как все проклятые сотрудники, человек хотя бы разок услышал тот душераздирающий крик. Крик, не похожий ни на какие звуки, издаваемые человеком. Вопль настоящей нестерпимой боли, в котором, казалось, сочетаются голоса всех мучеников ада. Крик, заставляющий сердце замереть...
Но наша героиня взяла именно эту работу, именно этот этаж.
Как только Софи приоткрыла дверь, из-за нее послышались испуганные сухие вздохи и тихое бессвязное бормотание, напоминающее молитву или еще что-то похожее... Марго ошалелыми глазами уставилась на вошедшую девушку, пытаясь пятиться в постели, как будто увидела нечто ужасное, а та тем временем подошла к кровати и присела рядом.
- Доброе утро, Марго...
- Нет!!! Не доброе, это она прислала тебя?? - измученная болезнью, обезумевшая женщина была похожа на страшное, гниющее яблоко. Ее кожа вокруг огромных напуганных и ни черта не соображающих глаз была сморщена и покрыта темными пятнами, щеки давно ввалились внутрь, демонстрируя аристократичную челюсть. Наверное, когда-то она была жуткой красавицей, но не сейчас. Сейчас это был старый, морщинистый, скукоженный фрукт. - Она?!
- Тише... спокойнее, - Кэрролл поставила посуду на тумбу и взяла иссушенную, костлявую руку, - меня никто не прислал... - голос у нее был спокойным, вкрадчивым и тихим, наверное, поэтому ее слушали. - Я сама пришла, принесла...
- Разве ты не боишься??? - ее полуслепые мертвые глаза смотрели сквозь девушку, как будто прямиком внутрь.
- Ч..чего?
- ЕЕ!!! - она впилась взглядом в перепуганные глаза Софи, заставляя дрожать каждую косточку внутри. - Смерти..!
- Нет, не боюсь...
- Глупая.
- Я принесла завтрак, поешьте, - медсестра вложила ложку в ее руку и вышла.
Осталось сходить за лекарствами, а там можно и прогуляться с ними. Так она и сделала. С лекарствами проблем не возникло - все уже давно к ним привыкли. А прогулка вернула Марго и Дороти в дружелюбное расположение духа. Но… нужно было возвращаться в палаты. Вперед со свежего воздух в этот невыносимый смрад, оседающий тяжкой ношей на плечах юной красавицы.
Следующий день обещал быть таким же, как и все остальные, как и этот, но неожиданный телефонный звонок изменил обыденность. Нотариус перенес время встречи, и Мисс Кэрролл необходимо было явиться завтра до закрытия и подписать бумаги. И как всегда нашелся человек, который сразу же сунул нос в ее дела.
- Софи, ты уже сказала Батти, что завтра приходишь в вечер?
- Нет, Мисси... Еще не сказала.
- Лучше скажи, а то мало ли что-о...
- Только бы спокойно доработать... - чуть слышно прошептала девушка и поплелась по лестнице наверх.
-Ты что-то сказала, дорогая? - оскорбилась любопытная особа.
- Нет, тебе послышалось…
Дорогой читатель, Я надеюсь ты не забыл наш уговор? Это путешествие с открытыми глазами по реальной сказке. Помнишь? Тогда...
Этим же днем. Где-то в городе.
- Ты как сюда пролез? -Эбби от испуга выронила блюдце.
- Первый этаж ведь, - юноша спрыгнул с подоконника. - У меня для тебя, кстати, новость, - он подошел вплотную к своей девушке.
- И какая? - он присела на корточки и начала потихоньку собирать осколки серого фарфора.
- Мы сейчас соберемся, - Макс присоединился, - и поедем. А знаешь куда? - он мягко улыбнулся и тихо добавил - вечно ты бьешь посуду от испуга.
- Потому что ты дурак!!!
- Ага, но ты улыбаешься.
- Замолчи! - девушка кокетливо улыбнулась и заговорила тише. - Говоришь всякие глупости.
- Да брось, ты еле сдерживаешь смех.
- Так куда едем? - Эб слегка толкнула его и рассмеялась.
- Хитрая какая! Угадывай, а то неинтересно получится, - он забрал осколки из ее ладошек и отнес в урну.
- Подсказок не будет? - девушка поднялась с колен, - совсем, да? - подошла вплотную.
- Даже не знаю… - игриво парировал юноша.
- Ма-а-маленькую… - девочка приподнялась на носочках и капризно надула губки.
- Ну-у, хорошо, - он приблизился и шепнул, - ты этого слишком долго ждала…
- Ты нашел?!
- Ага, - Макс довольно улыбнулся. - Едем?
- Конечно!!! - она обняла его поцеловала. -Ты просто чудо!!! - и убежала в комнату.
- Не бери много одежды! Солнц, слышишь?
- Ага! - донесся до него ответ.
- Завтра вернемся… Это всего лишь вечер.
- Самый важный вечер! - откликнулась из комнаты счастливица.
Юноша прошелся по кухне, закрыл все, убрал то, что не успела хозяйка однушки, выключил приборы, свет и подошел к двери.
Через пару минут они уже ехали в машине за город. Девушка явно нервничала: покусывала губы, постукивала ноготками по коленке. Макс не выдержал и нарушил нервное молчание:
- Ну чего ты? - он закурил.
- За квартиру переживаю… - она глянуло в окно - замки там не очень, да и техника барахлит… Ты же помнишь…
- Угу, именно поэтому я все выключил и проверил, пока ты собиралась, а потом сам запер дверь. Не переживай, зай, всё будет хорошо, завтра вернёшься.
- Ага.. - она всё еще с тревогой смотрела в окно.
- Честно?
- Угу.
- Если сильно переживаешь - давай вернемся и проверим еще раз…
- Нет-нет, - Эбби Мак’Лейн взяла себя в руки, вдохнула, выдохнула, - едем, а то опоздаем.
Между тем в квартире все было не так хорошо, как уверял Макс. Над злосчастной плитой скапливалось прозрачное марево…
P=F/S
Когда София вернулась домой, на улице уже стемнело. Ее встретил плюшевый сожитель, и теперь они вместе пили чай в гостиной.
- Завтра нужно ехать в город, - она тяжело выдохнула и перевела взгляд с потолка на Тони. - Нотариус звонил сегодня… на работу. Он улетает, поэтому нужно все закончить в среду… - Мисс обняла кота, уткнулась в него лицом и промычала, - и теперь мне надо туда ехать…не хочу...
Девушка пролежала так несколько минут. Молча. В полной тишине.
- Как же тяжело… - она поднялась и поплелась на кухню, - заварю еще чая...покрепче…
Софи поставила пустую чашку на столешницу, зажгла газ под чайником и взглянула в окно.
Ее взгляд скользнул по узкому деревянному подоконнику, оконной раме, затем нехотя, с отвращением пополз по серо-зеленой траве. Как раздосадованный пес, он плелся, опустив мокрый нос вниз, к земле, тоскливо минуя камни, ветки и ямы. Он, обреченно шатаясь, двинулся вверх по склону холма. Выше и выше. Вдоль черного забора, к воротам, на территорию хосписа. Тут он остановился. Тут. Прямо перед резными чугунными воротами, с самым что ни на есть омерзительным маслянистым блеском.
Здесь.
Глаза девушки заволокло слезами. Внутри что-то заскулило, заскреблось. А потом резко, так же резко, как крик раненого зверя, как выстрел, наступила тишина.
Губы задрожали и поспешно сжались в тонкую, едва различимую на бледном лице линию.
Свист раскаленного чайника ненадолго отдернул ее от жуткого пейзажа.
Она налила кипяток в чашку, бросила туда же пару кусочков сахара, пакетик чая и, сжав чашку обеими руками, побрела по дому. Сквозь каждое окно за ее движениями наблюдал монстр. Она чувствовала его взгляд. И она оборачивалась, словно знала, что он приближается. Знала, что он ее похоронит. В голове роились размышления о болезни, смерти, образы воспоминаний из детства, боль и страх ее подопечных, захваченных этим монстром. Ее боль и ее страхи. И так не вовремя в это болото страданий, мук и стонов ворвалось великолепное, сказочное желание жить.. Оно тонуло, вскидывая к мрачному сознанию детские ручки…
Тяжелые раздумья полностью завладели ее вниманием, Софи навернула несколько кругов по кухне, гостиной и, уже захлебываясь больными мыслями, поднялась по лестнице. На какое-то время она представила себя в этом жутком, обреченном состоянии, лежащей на проштампованном больницей постельном белье, и заскулила. Вспомнила, как обреченных закармливают лекарствами, которые продлевают их страдания и уничтожают рассудок. Вспомнила, с каким отвращением о них говорят, словно они не живые. Вспомнила о том, что к ним относятся как к странному, прогнившему и смердящему интерьеру больницы. Как к мусору. Она заплакала. Девушка прислонилась к чему-то спиной, безвольно сползла на корточки. Опора сдвинулась. Ее больше не было.
Дверь за ее спиной распахнулась, Софи покачнулась, рухнула навзничь в дверном проеме мастерской. Горячий чай ошпарил колени, чашка разбилась.
Какое-то время девушка лежала практически без движений. Она плакала. Перевернулась на бок, взгляд упал на окно, и она опять завыла от той боли, которую теперь причиняло это старое чудовище. Софи отвела взгляд от каменного уродца, увидела свои картины и пустой холст…
Ее дерзкая частичка нащупала корягу на отвесном берегу болота.
...протянула руку и подняла с пола кисть…
Рывком поднялась над смертоносной жижей...
...и вслед за ней поднялась сама.
...рассекла тонким детским голоском черный небосвод, : “В твоей жизни еще остались краски!!!”, озарив живительным светом мерзкую трясину...
Кисть коснулась краски, а затем темного полотна, проведя первую линию.
Светом, который дал силы продолжить борьбу.
- В моей жизни еще остались краски.
Итог
Софи, собрав всю силу воли в кулак (уж очень сильно она ненавидела ездить в город) дошла до остановки. Этот мрачный пейзаж с замком на холме к полудню казался не таким уж и жутким. Только гробовая тишина напрягала и не давала забыть, что это за жуткое место.
Автобус пришел быстро. В дороге, как ни странно, она выспалась, даже немного отдохнула. Оставалось только немного пройтись по улице, с толпами людей и все. А потом обратно. Хотя обратно можно было бы доехать на такси.
Нотариус занимался ее завещанием уже несколько недель. Оно было необычно по своему содержанию и сложно в оформлении. Суть была в том, что мисс Кэрролл хотела завещать все не конкретному лицу или организации, а случайно выбранному человеку. А именно тому, который будет лежать на соседней кровати в ее последний день. В общем, мороки было много. Сам Генри (так звали нотариуса) изыски и капризы не любил, так как был очень практичным человеком, но идея Софи его привлекла.
Собственно, как и сама девушка.
Он знал о ее одиночестве, работе и болезни. Кроме того, он был рад, что между ними установились доверительные отношения. Она напоминала ему давно погибшую дочку. И разговоры во время работы над бумагами поднимали в нем теплые, почти забытые чувства.
Но в этот раз на долгие разговоры рассчитывать он не мог: на сегодня было запланировано еще около десятка встреч, а потом самолёт. Поэтому он уже подготовил всё ровно так, как она хотела. Дом и личные вещи после ее смерти переходят ее соседу по палате или же его близким, в зависимости от предпочтений оного. Софи оставалось только поставить подпись. И больше он ее не увидит.
Может, оно и к лучшему…
В дверь юриста постучали.
- Проходите.
Девушка открыла дверь и зашла в кабинет.
- Здравствуй, Софи, - он грустно улыбнулся.
- Здравствуйте, Генри, - ему нравилось, что она начала называть его по имени.
Он открыл ящик стола и достал толстую папку для бумаг:
- Я тут…
- Генри.. - она прикрыла глаза и опустила голову, - для меня сейчас это все слишком тяжело… - прядь волос упала на бледное лицо, - по крайней мере сегодня, - Софи опустилась на кресло у стола.
- Я понимаю. Поэтому я уже все подготовил. Тебе нужно только прочитать и подписать.
Генри выложил завещание из папки на стол, прямо перед ней и тяжело вздохнул:
- Ты уверена в своем решении?
- Да, - девушка подписала бумагу и медленно встала из-за стола.
Она немного посмотрела в окно, а потом перевела взгляд на мужчину.
- По телефону Вы сказали, что улетаете сегодня? - тень улыбки скользнула по ее губам.
- Да. Давно уже надо было все поменять. Всё-таки хочется жить, а не просто существовать. Кстати, тебе тоже советую, - улыбка не удалась, и он опустил голову вниз, положил подписанное завещание в желтый конверт и запечатал его. - Если не хочешь его везти сама, я попрошу, чтобы этот экземпляр доставили к тебе домой сегодня.
- Нет… лучше на работу, - голосу девушки совсем потух.
- Да, наверное, так будет удобнее. Главврачу?
- Да, - Софи поправила волосы, - я его уже предупредила.
Ей было очень неуютно в городе и хотелось поскорее все это закончить:
- Простите, я сегодня себя не очень хорошо чувствую… Всё это нервы и…
- Я понимаю. Вызвать такси?
- Нет, спасибо, я возьму на соседней улице, мне так будет удобнее.
- Хорошо.
- Хорошей поездки Вам, Генри, - девушка подошла к двери и коснулась пальцами ручки. - Надеюсь, она действительно изменит Вашу жизнь к лучшему.
Мужчина в несколько шагов пересек кабинет, аккуратно взял ее за руку и мягко улыбнулся:
- Не опускай руки…
Софи подняла глаза и сдержанно улыбнулась. Он вновь увидел, сколько боли и муки было в этой улыбке, в этих сжатых губах.
- Спасибо… - она вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Мужчина простоял перед дверью, ощущая тяжесть ее отчаяния… и только пару минут спустя смог вернуться к своим делам.
Так обычно и бывает, когда человек исчезает из жизни.
В это же время…
Молодая пара вернулась домой чуть позже, чем планировали - уже час дня. Но ночь того стоила - лучшая в Англии выставка скульптур! Это было шикарно! Теперь ее творческая карьера должна была просто взлететь в гору! Эбби попрощалась с юношей и радостная поднялась к двери. Ключи нашлись достаточно быстро, несмотря на бессонную ночь и усталость. Окна и шторы были закрыты, поэтому даже днем внутри казалось очень темно. Девушка поставила сумочку на пол, бросила ключи на тумбу, потянулась рукой к выключателю, чтобы зажечь свет. Пахло чем-то не тем…Пальцы коснулись выключателя...
За секунду до…
Мисс Кэрролл свернула в проулок между домами, чтобы срезать пару кварталов. Но, пройдя чуть дальше середины, остановилась и посмотрела на часы.
13:17.
Боковым зрением успела заметить лишь движение стены справа - она как будто начала осыпаться, но не вниз, а вперед. Кирпичи медленно вылетали из нее, хотя скорость была огромной. Резкий звук. Удар. Потом тишина...
Колонка срочных новостей.
Более десяти жителей пострадало при взрыве газа в квартире на первом этаже жилого дома.
Сотрудники скорой помощи ведут подсчет жертв трагедии.
По меньшей мере десять человек пострадали во время взрыва в жилом доме, расположенном в пригороде Лондона.
"Огонь очень сильно повредил помещение, — сообщили пожарные службы. — Сейчас установлена личность погибшей девушки. Пострадавшим оказывается необходимая помощь. Двое находятся в тяжелом состоянии и отправлены в больницу."
По предварительной версии, пожар вспыхнул в результате взрыва бытового газа. Сейчас на месте ЧП работают сотрудники правоохранительных органов и спасательных служб.
"Идёт разбор завалов, предварительная версия возгорания - халатное использование газового оборудования. Одна девушка погибла на месте, девять пострадавших, из них двое в крайне тяжелом состоянии — сообщил источник в правоохранительных органах региона."
Сказки в реальной жизни страшнее напечатанных, не правда ли?
Universe.
Universe - рус. мироздание, Вселенная.
Каждый человек - это небольшой мир. В сравнении с нашим общим миром - он действительно микроскопический. Каждый раз, когда мы встречаем кого-то на нашем жизненном пути, происходит настоящее волшебство. Эти два мирка соприкасаются и меняются. А сила изменений зависит только от того, как сильно они коснулись друг друга.
Так мир обычного прохожего может слегка задеть плечом твой, и он немного преобразится. Может, этот самый прохожий натолкнет тебя на мысль, желание или даже идею! И такая мелочь способна многое изменить в жизни. Она способна изменить твой мир. Легкое касание...а последствия огромны.
А что, если касание будет сильным и долгим? Например, друг. Он появляется в твоей жизни, ты - в его. Его мир касается твоего, и вы какое-то время находитесь не просто каждый в своем мире и не просто меняете мир другого, а еще и создаете ваш общий мир. Настолько уникальный, что понятен он только вам. Но потом это закончится. Друг уйдет. А ты осознаешь, как твой мир изменился и поймешь - его тоже. Навсегда.
Flashback
- Наконец- то домой? - женщина тепло улыбнулась, доставая коробку с моим больничным номером.
Я кивнул.
- Уверена, скоро у Вас все совсем наладится. Дома-то оно лучше, чем тут, - поставила коробку на стойку.
Внутри лежали “мои” вещи, с которыми я полгода назад попал в больницу. Поначалу я их не узнал, а потом в голове что-то начало всплывать и мне показалось, что они действительно мои. В карманах черной куртки я нашел деньги, жвачку, разбитый телефон и мятую пачку сигарет. На ней был изображен красный круг на белом фоне и надпись “Lucky Strike”. Сам я не понял значение всех этих вещей, его мне объяснила женщина, отдавшая вещи. Внутри пачки было несколько бумажных трубочек с сухой травой. Она назвала это сигаретами. Пусть будут сигареты. Какая разница, как это называть, если я все равно не знаю, как их использовать? В коробке не было ничего полезного, кроме денег и куртки. Ни документов. Ни имени. Ни фамилии. Ни адресов. Ни телефонов. Ничего. Я еще больше почувствовал себя никем.
И почему эта женщина мне так улыбается…
Распихав все по карманам, я накинул кожанку и показал служащей бумажку с адресом.
- Вам нужно такси? - она потянулась к телефону.
Я кивнул.
Машина приехала быстро.
Когда я вышел из здания больницы, шел очень сильный дождь. Холодные капли падали за ворот куртки, на волосы, лицо. Мне показалось, что я уже это чувствовал. Возможно, в день аварии…
Я немного постоял у машины, глядя на больницу, небольшой двор, клумбы с цветами. Лилии… И голову опять заполонили мысли о той, ради которой я полюбил этот капризный цветок. Спустя пару минут человек за рулем машины меня окликнул, и я сел внутрь.
- Куда ехать? - он говорил очень тихо.
Я показал ему адрес, и машина тронулась с места, а я… Я погрузился в свои мысли.
Reminiscence.
Я не помню себя, своих родных, друзей, коллег. Я не помню своего прошлого. Своего имени. Мне сказали, что это была автомобильная авария. Подробности я забыл. И так и не вспомнил. Ко мне никто не приходил. Не звонил. Не писал. Я так и не смог заговорить после травмы. Теперь мой комфорт - это молчание. Для меня мир рухнул. Пропал. Испарился. Его заменил другой. Пустой холодный мир. Мир, который я не знал чем и как теперь наполнять.
Это был шок. Узнавать простые вещи заново, мучиться, ловя ассоциации, опираясь лишь на “кажется” и “наверное”, не имея больше никакого твердого знания или воспоминания. Это ломает.
Позже в больнице я встретил девушку. Ее привезли ранней весной. Темноволосая, бледная. Постепенно я приходил в себя, а она - нет. Мое состояние улучшилось, я начал ходить (меня научили), а ей становилось только хуже. Чаще всего она стонала и бредила. Видно было, что ожоги и прочие травмы доставляли ей очень много мучений и боли. Кроме того, они очень долго не заживали. И со временем меня начало это беспокоить. Я не знал, что именно с ней случилось, а спросить толком не мог. Хотел, но не получалось.
Время шло, а она не приходила в себя. К ней, как и ко мне, никто не подходил. Когда становилось совсем невыносимо смотреть и слушать ее мучения, я кричал, звал. Но мои губы не двигались. Тогда я шел к медсестрам и пытался их привести. Они говорили, что ничего не могут сделать, что ей уже не помочь. И я возвращался. Сидел с ней. Когда ее пробивали дрожь и озноб из-за жара - укрывал. Когда она кричала - держал за руку. Когда она бредила - записывал.
На шее у нее была татуировка в виде небольшой ветки с полураскрывшимся цветком. На клумбах около больницы были похожие. Медсестры мне рассказали, что они называются лилиями и то, что это очень хрупкий и капризный цветок. Когда я мог - приносил один. Чем больше я смотрел на эти цветы, тем больше они напоминали мне о ней. Позже, про себя я начал называть ее Лилией. Для меня она стала цветком. Бледным, нежным и прекрасным.
Иногда мне казалось, что все это уже когда-то происходило со мной: эти эмоции, переживания, чувства. Мне не хотелось оставлять ее, я был уверен, что нужен ей сейчас и рядом.
Постепенно она стала хуже дышать и меньше кричать, перманентно повторяя одни и те же фразы, один и тот же адрес. А я записывал. Вдруг очнется. Должна очнуться.
Я ничего не знал о ней. Но очень сильно привязался. Даже влюбился. Это название чувствам мне казалось верным, по каким-то ассоциациям, ощущениям.
За несколько дней до моей выписки она умерла...
Казалось, что я сам обрек себя на это чувство. Боль. Не физическая, а внутри. Боль, которая рвала всю мою душу на кусочки. Заставляла плакать. А в голове всплывали ее волосы, лицо, руки, голос. Ее образ.
Сначала я попал в аварию и потерял себя. Теперь я потерял ее, и все потеряло смысл…
Он твердо знал: она любила лилии, что болела каким-то сложным мучительным заболеванием.
И у него был только один адрес.
Это все, что было теперь в его мире. Она вместо него заполнила его опустошенный мир.
Silence.
Машина остановилась на холме у черных ворот. Яркие солнечные лучи отражались на кованом чугуне жирным маслянистым блеском. Мне показалось, что я даже ощутил этот вязкий неприятный вкус.
За забором возвышалось здание. Его стены из потрескавшегося камня были покрыты растительностью. Сам дом казался очень старым и, по какой-то причине, производил на меня очень жуткое впечатление.
В горле опять застрял ком, а к глазам подступили слезы.
Изнутри постройка выглядела не лучше, чем снаружи: выцветшие коричнево-зеленые обои на высоченных стенах местами просто висели, как лохмотья. А еще тут жутко пахло чем-то непривычным: сыростью, старостью и чем-то еще... Лекарствами.
Около больших ворот меня встретила пожилая женщина. Я показал ей адрес и попытался жестами объяснить, что мне нужно.
- Вы можете говорить? - ах, если бы я мог, я бы заговорил с Вами сразу.
Я покачал головой.
- Вам нужен дом по этому адресу? - она говорила громко, как будто боялась, что я ее не услышу, но со слухом у меня было все в порядке.
Я кивнул.
- Вы промахнулись на один участок, - старушка взяла меня под руку и вывела на улицу к воротам, - это вон там, - она указала на небольшой домик у подножия холма.
Поблагодарив ее жестом, я направился вниз, но дама меня остановила:
- Вы знали Софи? - поймав мой рассеянный взгляд, она приблизилась и добавила, - Софи Кэрролл. Темноволосая девушка. Она жила там. Вы ее ищите?
“Нет, милая старушка… я не ищу ее. Мне известно, где она…” - прокрутилось в голове, но я все-таки кивнул. Точнее голова сама опустилась. Видимо, женщина что-то поняла и, вновь взяв меня под руку, повела внутрь.
- Вы знаете, она тут работала, - старушка тяжело вздохнула, - может, узнаете здесь чего.
Я попросил у нее бумагу и карандаш, после чего решил попробовать поговорить с ее коллегами.
Да, ее действительно звали Софи, а вовсе не Лилия, хотя второе имя мне было привычнее и ближе. Работала она в клинике Марко Карго, точнее в хосписе. Но о ней тут толком ничего и не знали, кроме того, что она работала у них.
Одни говорили, что она была тихой мышкой, другие - молчаливой стервой. Там же мне рассказали о ее подопечных. Мэри - одна из работниц этого заведения, встретившая меня у дверей, рассказала о ней больше всего. Я узнал больше о ее болезни, о ее одиночестве.
Злит. Меня очень сильно злит, что они были рядом с ней многие годы, но ни черта о ней не знали. У нее было намного больше, чем просто работа и, как они выражались, "ничтожная жизнь". Она была человеком. У нее был свой мир. Я не помню своего прошлого, но что-то мне подсказывает, что я никогда еще так не злился, как сейчас. После того, как они узнали, что она была моей соседкой по палате. Одна из сотрудниц привела главврача, который вручил мне желтый запечатанный конверт и ничего не сказал. Совсем!
Я сдерживал свои чувства, когда уходил оттуда, пока шел в ее дом. Но потом они просто захлестнули меня. Злость. Ярость. Обида. Боль. Горечь.
Storm.
В ее жилище было очень одиноко: серость, на столе недопитая кружка кофе, уже устаревшая газета, несколько книг; гамак не заправлен; на холодильнике график работы, календарь и записки самой себе. Тут все так, как будто человек отсюда просто исчез. Глядя на весь этот живой хаос, я "видел", как она утром потягивается, сползает с гамака вместе с кружкой кофе (на подоконнике круглый след от донышка), плетется за газетой, усаживается на веранде за столик. Потом, наверное, заметив время и бросив все, побежала одеваться, а дальше на работу или куда-то еще. На террасе за кофейным столиком сидел огромный плюшевый кот, а перед ним еще одна кружка кофе. Наверное, ее единственный собеседник в этой каморке.
На втором этаже душ и спальня. Спальня тоже толком не спальня. Когда поднялся туда - почувствовал какой-то запах стройки или ремонта. Оказалось, что она была художником. И спальня… Это была мастерская! Кисти, простыни, полотна, краски... Все как будто находилось в ожидании, что вот-вот ее бледные пальцы возьмут инструменты и начнут творить. Но не взяли... И больше не возьмут...
У нее оказалось очень много всего. Я не помню, видел ли я когда-нибудь картины, а если видел, то какие именно, но эти мне нравились. В них было не то, что я вижу глазами, а то, что меня заставило почувствовать ее эмоции. Боль. Страх. Смирение. И в то же время - стремление жить, бороться. В этих резких линиях. В этих ярких цветах.
Я сейчас нахожусь в ее доме. Я смотрю на ее мир, на то, как она жила. У нее он был огромен, сложен. Он остался, хотя ее уже нет. Я его чувствую.
Готов поклясться - я видел! Видел на уровне чувств (если такое возможно). Видел, как длинные пальцы держат кисть, а тыльная сторона ладони вытирает слезы. Видел, как после этого на черной ткани появляется яркая полоса. Мне не хватало воздуха. Казалось, что ее хрупкое тело вот-вот разорвет от боли. И эта полоса окрашивалась яркими вспышками. Я это видел! Не знаю как, но видел и чувствовал!
Все заканчивается. Слышен звук закрывающейся двери. И вот она вновь открывается, и в комнату уже бежит радостная девушка,смеясь, в голос убеждая и перечисляя, почему ей нужно жить, оставляет множество ярких следов на багряном полотне руками, кистями, губками.
Горло как будто сдавливало от желания плакать.
Таких ее воспоминаний (или уже моих... кто знает) было бесчисленное множество. Они рвали меня на части. Она была живой. Настоящей. Она была сильной. Она боролась. И она продолжала жить и бороться тут, этой комнате, в этих полотнах. Я это чувствовал!!!
С каждым новым движением, эмоцией, я все больше любил свой цветок. Свою Лилию. Казалось, разум покинул меня. Его разрывает боль. Негодование. Злость. Врачи знали, что она больна. И не пытались ей помочь. Сочли бесполезным.
“Ей уже не помочь” - чертова дежурная фраза! Они просто дали ей умереть! Не задумываясь ни о ней, ни об истории ее борьбы. Они не думали, не хотели думать.
Я почувствовал себя совсем беспомощным. Мне почему-то было ужасно больно.
Больно и обидно. Казалось, что я опоздал. Но мог ли я что-то изменить?
Слезы уже ручьями текли по щекам. Капали на руки.
Все это время внутри бушевала буря эмоций и чувств. Она оставила после себя тоску. И очень большое чувство. Чувство несправедливости. Но потом наступила тишина, я уставился в окно и замер.
Даже из ее спальни-мастерской окно выходило на то старинное здание. Больше поблизости не было ничего. В сумерках оно казалось еще старше. Еще более зловещим. Больше на многие лиги не было ничего.
И вдруг меня что-то подстегнуло.
Тут в окружении банок с краской, разрисованных простыней, в окружении ее чувств я ощущал жизнь. Чувства воспылали, но уже по-другому. Никакой истерики.
О ней, о ее жизни никто ничего не знал. Теперь ее нет. Но у нее есть большой мир, полный чувств. Его тоже не будет просто потому, что никто не знает о нем. А должны.
Я собрал все простыни, спустился с ними вниз, вышел на веранду. Небо уже практически полностью почернело. Верно, я поступаю, как сумасшедший, но все мое нутро говорило мне, что я должен это сделать. Так она не умрет. Так моя Лилия будет жить.
Больше трех часов я шел к этой больнице. Не меньше семи миль. Я за сегодня второй раз иду этим путем. А она проходила его дважды в день на протяжении многих лет. И никто не думал об этом. Ни о ней, ни о ее боли, ни о ее жизни.
Внутрь меня пустила та добродушная Мэри. Она очень долго читала мои объяснения, зачем я тут и что это. Наверное, в итоге поняла. И даже помогла развесить все картины. Ночью в холле хосписа было еще тише, чем на улице. И если честно, я плохо понимал, что именно я делаю. Я просто хотел, чтобы она жила. И когда мы закончили, я успокоился. Я больше не злился. Не было тех чувств. Только ожидание. Ее смерть, ее жизнь изменили мою. Я просто знал это и теперь ждал. Ждал, когда они увидят. Ждал, когда они почувствуют хоть что-нибудь. Ждал, когда она оживет.
Resuscitation
Утро в больнице всегда начинается с медсестер и сиделок. Они приходят, открывают двери, начинают говорить. Все наполняется звуками, движением. В общем, все наполняется жизнью. Даже в таком безнадежном месте, как это.
Но нынешнее утро было другим. Оно началось с обитателей этих стен. Почему-то многие пациенты спустились вниз и не спешили возвращаться наверх или в свои палаты. А персонал, видимо, задерживался. Люди удивленно гуляли по холлу, рассматривая картины. Им было плевать, что это не скучные пейзажи, предметы или портреты, которыми в изобилии кишело их прошлое.
Полотна в этих стенах выглядели, как стая мертвых птиц. Тонкие края простыней сползали по ветхим поверхностям. Линии, фигуры, брызги краски тут обретали намного больший смысл, чем визуальные образы и классическое искусство.
Через пару часов в холле собралась вся больница: они уже не просто смотрели, но и обсуждали, улыбались. Некоторые держались за руки. Это было настоящим праздником для безнадежных людей. В них что-то начало меняться. Они становились ближе. Может, и ненадолго, но все же замкнутые на себе, безнадежные по личному определению люди начали общаться.
Один человек не смотрел на картины. Его взгляд был прикован к толпе людей. Сидя на полу у массивных дверей здания, он наблюдал за ними. Так, как никто и никогда здесь не делал. В его взгляде сквозь слезы искрилась надежда.
- “Спасибо, Берт”, - тот самый женский голос заполнил все в голове, но рядом не было никого.
Сухие, давно не знавшие движений, звуков и влаги губы дрогнули:
- Живи, Лилия…
...
Я обещала тебе сказку.
Искусство дает жизни смысл, а чувства лечат душу.
В этом ведь и заключается суть этой сказки.
Не так ли?