Борьба продолжается имитация Агаты Кристи

Алекс Норк
Новелла с известными героями, чьи имена немного изменены – Пэро и Дастингс.


Утренний, но уже очень теплый воздух, обещая дневную жару, слегка надувал шторы на окне моего кабинета. Я расположился в удобном кресле, чтобы просмотреть после завтрака свежий номер «Таймс». Проглядывая страницу за страницей и мысленно отмечая те статьи, которые следует позже внимательно прочесть, я неожиданно увидел имя человека, о котором уже успел забыть. Но это имя сразу воскресило в памяти все те события полугодичной давности, которые так внезапно связали меня с чужими людьми и странными судьбами.

Вернувшись прошлой осенью после двухлетнего пребывания в Америке в дождливый октябрьский Лондон, я рассчитывал возможно уже в тот же вечер увидеть своего старого друга Пэро и даже пытался представить себе как он выглядит по прошествии двух лет с последней нашей встречи. Впрочем, размышлял я, в нем столько энергии и оптимизма, что никакое время над ним не властно.
Часа через два после приезда, разбирая корреспонденцию, которую в последних письмах к друзьям и деловым партнерам просил направлять по старому лондонскому адресу, я обнаружил небольшой конверт со знакомым напористым почерком.
Несомненно, это было письмо от Пэро. Я тут же не без чувства удивления вскрыл конверт. Зачем бы писать мне, если я сообщил о точной дате своего приезда на лондонскую квартиру, находящуюся, кстати сказать, в десяти минутах ходьбы от места, где он сам недавно поселился.
Увы, удивление оказалось не напрасным.
Письмо моего друга столь коротко, что было бы неразумно пересказывать его вместо того, чтобы привести здесь полностью.

Дорогой мой Дастингс!
Рад, что Вы в Лондоне, наконец. И глубоко опечален, что не могу в этот час пожать Вам руку. Случилось неприятное и непредвиденное. Нет, не в обществе, а в моем организме. Старость, mon ami, это большая гадость. На этот раз она заявила о себе не новой порцией седины, а сердечным приступом. Первый раз в жизни я узнал, что не вполне себе принадлежу. Оказывается, мой организм состоит из отдельных деталей, и любая из них вдруг может сказать: я не буду больше работать! Вот такое, представьте, заявление попыталось мне сделать сердце. Не ожидал и, по правде сказать, почувствовал что-то вроде грусти. Пришлось две недели пролежать в Центральном лондонском госпитале, а теперь выехать по требованию врачей в сельскую местность.
Приезжайте, Дастингс!

Далее шел подробный адрес.
Письмо меня взволновало. И честно говоря, подобного пессимизма от Пэро я никак не ожидал. Разве можно так остро реагировать на естественный жизненный ход? Что-то здесь не так. Или действительно возраст поубавил моему другу не только физические силы, но и духовную бодрость? Впрочем, тут же на меня нахлынуло чувство жалости к этому пожилому и, в сущности, совершенно одинокому человеку. И желание как можно быстрее оказать ему посильную дружескую помощь. Я решил не откладывать и завтра же ехать. Тем более что это пятница и впереди еще два выходных дня. Развернув карту, я быстро отыскал указанное в письме небольшое сельское местечко. Не очень далеко – всего сорок миль от Лондона. Судя по расписанию, выехав в полдень, можно оказаться на месте уже к середине дня.
Погода на другой день выдалась наудачу теплая и солнечная. Последние полчаса в поезде я не отрывал глаз от окна, любуясь окрестными пейзажами. Местность была чуть холмистой с просторными лужайками и крупными раскидистыми стоящими в разрядку деревьями с листвой уже изрядно тронутой желто-красной осенней краской. Природа здесь как бы являла человеку пример разумного и жизнелюбивого спокойствия, и я с удовольствием думал о том, что эта обстановка поможет моему другу восстановить силы и избавиться от недуга и меланхолии. И как хорошо, что я отправился сюда не откладывая. Конечно же, он не ждет такого скорого приезда.
Однако первым, кого я увидел на перроне, был именно Пэро. Он тоже заметил меня, и, когда я вышел из вагона, уже спешил навстречу. Мы обнялись. Потом, слегка отпрянув, Пэро сильно сжал мои руки и произнес:
– Спасибо, Дастингс! Спасибо! – в его глазах мелькнула та благодарность, какая бывает у уличных животных, нежданно перехвативших от случайного прохожего кусок съестного или просто ласковый взгляд.
Мне захотелось сказать ему в ответ сразу побольше теплого и ободряющего, но неожиданно для себя, глядя в его добрые глаза, я почувствовал, что слова исчезли, а вместо них к горлу подкатил неприятный комок и какая-то сырость полезла в нос.
– Что это вы, – подавляя в себе внезапную слабость, пробубнил я, – ну что вы, в самом деле? Напугали меня до смерти, а сами, вон, как американский доллар сияете. Прекрасно выглядите, честное слово!
– Это от радости видеть вас, мой друг! Дайте-ка ваш саквояж.
– Ну нет, – воспротивился я, – он не для вас, я сам его понесу.
– Право, мой друг, если вы хотите обращаться со мной как с больным, это будет очень грустно.
К моей радости Пэро и не производил впечатления сдавшего человека. Даже небольшой румянец проступал на его щеках. Ну, может быть не тот, что прежде, но все же.
– Знаете, mon ami, – заговорил он, – я сейчас испытываю двойственное чувство. Неловко за это паникерское письмо и вместе с тем приятно так скоро заполучить вас. Сознайтесь, ведь столичная жизнь могла вас быстро засосать, и еще неизвестно, когда бы вы ко мне выбрались, а? Ну ничего, я сумею сделать ваше пребывание здесь приятным – этому поможет прекрасная природа и отличная французская кухня. Да, да! – обрадовано подтвердил он в ответ на мой удивленный взгляд. – Представьте, хозяйка, у которой я поселился, – француженка. Тридцать лет назад она вышла замуж за английского моряка. Благодаря этому у меня здесь прекрасный стол.
– Отлично Пэро, значит, никакая болезнь не портит вам аппетит?
– Кажется, это последнее, чего я в своей жизни лишусь, – засмеялся он, а потом проговорил тихо и с той грустной интонацией, которая встречается лишь у маленьких обиженных детей: – Ни одного расследования, Дастингс, ни одного за те два года, что мы не виделись. Это ужасно!
– Побойтесь бога, Пэро! – искренно возразил я. – Это же хорошо, что люди вокруг вас живут честной жизнью. Значит, общество становится лучше.
В ответ на это мой знаменитый друг задумчиво покачал головой.
– А так ли оно в действительности? – произнес он. – Жизнь людей, несомненно, стала благополучнее, но вот стали ли лучше они сами? Может быть, просто темные силы все реже выступают на поверхность, теряют, так сказать, общественный лик и уходят внутрь человека? И только отдельные, кажущиеся случайными события показывают нам насколько все неблагополучно на самом деле?
– По-моему, это новая мысль Пэро, и что-то в ней есть безысходное.
– Ничуть, mon ami, ничуть, просто это значит, что борьба человека за самого себя продолжается.
Выйдя из здания железнодорожной станции, мы оказались в начале мощенной камнем уходящей вглубь зеленых лугов дороги с рядами могучих вязов по бокам. Дорога и деревья отдавали ухоженной стариной.
– Я думаю, прогулка после поезда по этой дороге доставит вам удовольствие, Дастингс. Здесь совсем недалеко, минут десять ходьбы по прямой, а потом поворот на ферму, где я поселился у той самой милой пожилой француженки.
– Судя по всему, это старая дорога Пэро? Не ведет ли она к какой-нибудь родовой усадьбе?
– Вы совершенно правы, мой друг, дорога упирается в поместье. Красивый дом восемнадцатого века. Принадлежал какому-то знатному роду, как и все земли вокруг. Но земля давно перешла к фермерам, а дом много раз перепродавался. Недавно его купил какой-то молодой удачливый промышленник. Они иногда проезжают тут большой компанией на автомобилях.
Минут через десять мы повернули направо и по неширокой земляной дороге направились к виднеющейся невдалеке ферме.
На пороге двухэтажного фермерского дома нас уже ожидала пожилая, но еще крепкая женщина, с которой Пэро меня тут же и познакомил. Как выяснилось, ее муж умер несколько лет назад, а оба взрослых сына имели неплохое образование и работали в городе. Сама же миссис Боул – так звали нашу хозяйку – полагала, что жить можно только в деревне. В молодости, во Франции, она тоже жила в сельской местности и иного не хотела. Сама она занималась, главным образом, работой по дому. На ферме трудились два приходящих наемных рабочих, и, кажется, дела шли неплохо.
Меня тотчас отвели на второй этаж в небольшую чистую комнатку, которой надлежало стать моим кратковременным жилищем.
Из окна я увидел ярдах в двухстах крышу и карнизы большого строения. Остальная его часть была скрыта за верхушками деревьев. Как объяснила миссис Боул, это и была та самая усадьба. Прежних ее аристократических владельцев она не знала. Ко времени ее переезда сюда все уже было распродано, дом несколько раз менял хозяев. А полгода назад усадьба перешла к новым владельцам. Его купила молодая пара. Он немного постарше, а она совсем еще девчонка – лет двадцать, наверное. И несомненно, иностранка. Бывают здесь наездами и всегда предупреждают ее, чтобы она оставила для них молока и сливок. Покупают много, потому что часто приезжают с гостями, и платить готовы сколько потребуется. Вот и сегодня туда проехали три автомобиля.
Еще через полчаса, переодевшись к обеду, я спустился вниз, где нас с Пэро ожидал действительно прекрасный стол, совершенно не схожий с традиционным скромным для сельской Англии набором блюд. Его украшением стал приготовленный на классической французский манер петух с тонкими разнообразными приправами и бутылка хорошего красного вина, которую Пэро выставил, несмотря на мои сомнения о совместимости этого напитка с его нездоровым сердцем.
Все было великолепно, как в лучшие старые годы, которые мы вскоре и начали вспоминать. Потом я рассказывал о жизни в Америке. Пэро был весел, с интересом слушал и много шутил. Проведя в таком приятнейшем настроении часа полтора и наговорив по окончании обеда благодарностей и комплиментов хозяйке, мы решили прогуляться.
День уже клонился к вечеру, но было еще светло. Решили пройтись до станции и назад, но когда за разговором оказались снова у дорожки к ферме, Пэро предложил пройтись еще, а заодно показать мне издали усадьбу.
Дойдя до нее, мы очутились перед широко открытыми железными воротами и остановились, дабы не вступать без спроса в чужие владения. Дом, видимо, был построен в середине XVIII века, но находился в превосходном состоянии. Двухэтажный, с большими высокими окнами и двойными полуколоннами в промежутках между ними. Смеркалось, и внутри уже горел свет. По центру здания располагался единственный вход – широкие стеклянные двери под полукруглым резным металлическим козырьком. Из-за дверей тоже пробивался электрический свет.
На площадке у дальнего конца дома я увидел три автомобиля. Два – больших черных, и один – ярко желтого цвета, небольшой, приземистый, спортивный.
– Не очень я в них разбираюсь, – перехватив мой взгляд, заметил Пэро, – но, кажется, все эти авто – последнее слово и моды, и техники, а?
– Несомненно, – ответил я, – и очень дорогие. Причем тот, маленький-желтый, возможно, дороже прочих.
– Рассуждая логически, мой друг, этого никак не должно быть, – начал Пэро, однако развить эту мысль ему не пришлось.
Входная дверь резко открылась и на площадку перед подъездом выскочил человек в темном смокинге. Это, пожалуй, единственное, что я сразу успел заметить. Сначала он ринулся к автомобилям, потом, заметив нас, развернулся и поспешил в нашу сторону.
– Господа, – еще на значительном расстоянии возбужденно заговорил он, – господа, не могли бы вы подсказать, как добраться до местного доктора или вызвать его по телефону? У нас несчастье, господа, и мы не знаем, что делать!
– Я могу указать вам дорогу к доктору, – ответил Пэро, – или дать его телефон, но это вам сейчас не пригодится. Доктор сегодня уехал в Лондон, я встретил его на станции, он вернется только завтра утром.
– Боже мой! – воскликнул незнакомец. – Но человеку нужна срочная помощь, а среди нас нет никого, кто бы понимал в практической медицине.
– Мой друг, мистер Дастингс, не врач, но человек военный, имеющий в этой области опыт.
– О, мистер Дастингс! – незнакомец с силой схватил меня за руки. – Все, что можно, умоляю!
– Ну конечно, конечно, я попробую, – в некотором замешательстве ответил я. Руки молодого человека так сжали мои запястья, что стало больно.
– Но что все-таки произошло, – спросил я, с усилием высвобождаясь из его тисков, – ранение, потеря крови?
– Нет, сами не понимаем. Сердечный приступ или глубокий обморок.
Мы быстро направились к дому. Незнакомец все время забегал вперед, просительно поглядывал на меня и повторял: – пожалуйста, сюда, будьте любезны...
Теперь я разглядел его лицо. Вряд ли ему было много больше тридцати пяти лет. Светлые коротко постриженные волосы, умный высокий лоб, глаза большие, серые. Спортивная стройная фигура. По облику он больше всего походил на преуспевающего офицера Королевского генерального штаба или полупрофессионального спортсмена из аристократических кругов.
– Пожилой человек? – спросил я, имея в виду того, кто нуждался в помощи.
– Нет, мы ровесники.
Прихожая представляла собой небольшой изящный вестибюль, освещенный старинной хрустальной люстрой. С каждой стороны на второй этаж вели две округлые дубовые лестницы, прямо от входа через широко открытые двери был виден просторный холл, куда мы и вошли вслед за нашим провожатым.
Я не успел, да и не пытался рассматривать обстановку в холле, готовясь к тому ответственному делу, ради которого мы сюда поспешили. Тем не менее, нельзя было не заметить большой обеденный стол с десертными блюдами, бутылками вина и бокалами. За столом сидел только один человек – средних лет мужчина, тоже в смокинге и с теми мелкими деталями в одежде, которые должны были указывать на полное соответствие современной моде. Мне сразу показалось, что он был пьян.
Из холла мы прошли в двери направо и оказались в небольшом коридоре с несколькими комнатами. Дверь в первую из них была широко открыта. На пороге, повернув голову на звук наших шагов, стояла молодая, кажется, очень красивая женщина, в вечернем декольтированном платье.
– Джулия, – обратился к ней наш провожатый, – местный врач уехал в Лондон, а эти господа имеют медицинский опыт, я подумал...
– Пожалуйста, прошу вас сюда! – энергично прервала его женщина, приглашая нас жестом в комнату и входя туда первой.
Помещение представляло собой хорошо обставленный кабинет ярдов восьми в глубину. В его противоположном конце в кресле за письменным столом, откинув на спинку голову, полулежал человек с опущенными веками и полуоткрытым ртом. Его волосы, лоб и щеки были мокрыми, шелковая сорочка расстегнута. Пиджак и галстук валялись на стуле рядом.
В комнате находились еще два человека: средних лет мужчина с красивой седеющей шевелюрой и какая-то молодая дама с мокрым полотенцем в руках. Видимо, это они до нашего прихода пытались оказать несчастному первую помощь.
Я попробовал пульс... он не прощупывался. Наиболее вероятен, конечно, был сердечный приступ, и я немедленно распорядился составить несколько стульев и кресел в ряд, чтобы положить на них больного. После этого, расстегнув его сорочку еще на несколько пуговиц, начал активный массаж грудной клетки в области сердца, приказав придерживать голову, чтобы язык, западая, не затруднял дыхания.
Слава богу, я неплохо владел сердечным массажем. Впрочем, кроме чисто технических навыков здесь нужны и немалые физические усилия.
Уже через три минуты пот выступил у меня на лбу и заболели кистевые мышцы. Никто не нарушал тишины, и я внимательно вслушивался в ожидании тех характерных горловых хрипов, которые обозначивают восстановление дыхания и активизацию сердечной работы. Еще через минуту меня кольнула паническая мысль, что помощь не действует, но я тут же подумал, что сердце несчастного, возможно, еще сохраняет хотя бы малую способность к движению, и значит, нужно заставить его заработать! Забыв про ноющие мышцы и пот, который уже стекал по вискам, я удвоил усилия и тут услышал тихий голос Пэро:
– Остановитесь, мой друг. К сожалению, вы делаете бесполезную работу, и делаете ее уже давно.
Этот тихий голос вдруг лишил меня сил и решимости и тут же вызвал естественную досаду.
– Да что же, Пэро, вы вмешиваетесь! – не сумев сдержаться, начал я.
– Увы, мой друг, – перебил он, не дав развернуться моему протесту, – ваш пациент был мертв уже тогда, когда мы вошли. Сожалею, что вынужден сообщить эту скорбную весть родственникам и друзьям покойного.
– Черт возьми! – воскликнула молодая особа. – Да кто вы такой, чтобы сообщать нам об этом, и как вы можете это знать?
Мне показалось, что в ее выговоре проступал иностранный акцент.
– Просто, мадам, вот по этой вещице, – Пэро указал на письменный стол.
Там стоял телефонный аппарат, лежала стопка бумаг, пара карандашей и раскрытая записная книжка, как мне показалось, с фамилиями и номерами телефонов. Она находилась у края стола напротив кресла, в котором мы обнаружили хозяина кабинета. Возможно, перед тем, как произошла трагедия, он вел телефонные разговоры.
Однако Пэро указывал на другое.
Чуть дальше, сбоку, стоял небольшой поднос с бутылкой испанского вина. Я не разглядел в точности дату на этикетке, но судя по первым двум цифрам, она была прошлого века. Вокруг стояло несколько рюмок.
– Вот здесь, – Пэро указал на ту, что можно было легко взять, протянув руку из кресла, – вот здесь был яд, которым и отравился ваш муж.
– Этого не может быть, – женщина быстро двинулась к столу, но Пэро с исключительной проворностью преградил ей дорогу.
– Это именно так, мадам, – тихо и вместе с тем решительно сказал он, – доверьтесь моему опыту.
– А кто вы такой, чтобы я вам доверяла?! – раздраженно воскликнула она, и чужой акцент отчетливей зазвучал в ее голосе.
– Я частный детектив Пэро, с вашего позволения, – тихо и не меняя интонации, ответил тот.
– Джулия, – вмешался господин с седой шевелюрой, – это детектив, очень известный... Ведь я не ошибаюсь? – обратился он к моему другу.
Пэро сделал некое подобие поклона, который можно было понимать в том смысле, что насчет известности он предоставляет судить другим.
– Детектив? – удивленно произнесла женщина. – Этого еще не хватало.
Потом повернулась и посмотрела на покойного, и все, кто был в комнате, повернули головы следом за ней…
– Что же делать? – после небольшой паузы спросила она.
– Вызывать полицию, а до ее приезда покинуть эту комнату, оставив все на своих местах. – Это сказал Пэро, и все головы снова повернулись к нему.
Пэро достал из кармана маленькую записную книжку.
– Я знаю местного инспектора. Полагаю, можно воспользоваться этим телефонным аппаратом?
– Можно и этим, но есть и другой в холле. – Пойдемте, – она направилась к дверям и остановилась у выхода, ожидая, когда все покинут комнату. Потом, когда мы оказались в коридоре, захлопнув дверь, повернула торчавший в замке небольшой бронзовый ключ и протянула его Пэро со словами:
– Возьмите. Вы ведь именно так хотели?
– Ну что вы мадам... – попробовал было возразить он.
– Возьмите, мне и положить его некуда, – она кивнула на свое гладкое облегающее платье.
Войдя в холл, хозяйка дома показала Пэро на стоявший в противоположном углу на круглом столике телефонный аппарат и села неподалеку от меня в кресло. Остальные тоже устало разместились кто-где.
Только сейчас у меня явилась возможность как следует рассмотреть присутствующих, а несколько позже я узнал и их имена.
Миссис Коллинз, жена, а точнее – вдова умершего Пита Коллинза, была, несомненно, красивой женщиной. Вместе с тем, и в тот первый день знакомства, и позднее я ловил себя на ощущении, что не могу до конца разглядеть ее лицо. Это было странное чувство. Как будто существовали еще и другие черточки, менявшие ее облик. Взгляд улавливал их и не успевал понять – лишь обозначившись, они тотчас ускользали. У нее были темные глаза, но не карие, а цвета ночного неба без звезд. Пышные, тоже темные волосы лежали застывшей волной. И безукоризненно стройная фигура. Наверно, судьба ошиблась, отдав ей то, что предназначалось для нескольких женщин сразу.
Другой персоной женского пола в этой компании была мисс Маргит Хьюз. Привлекательная миниатюрная блондинка лет тридцати с небольшим, с хорошеньким чуть лисьим личиком.
Как выяснилось, в компании покойного мистера Пита Коллинза она занимала весьма ответственный пост – руководила ее юридической службой.
Майкл Картрайт – господин лет сорока пяти с красивой сединой и приятными немного орлиными чертами лица – оказался одним из ведущих администраторов компании.
Такое же положение занимал и наш первый знакомый, которого я уже в общих чертах описал. К этому остается добавить его имя – Генри Стентон.
И наконец, последний, о ком следует сказать, – тот самый странный господин, который так и просидел за столом в течение всего времени нашего пребывания в кабинете. Увидев его вновь, я убедился в неточности своих первых впечатлений, когда посчитал его всего лишь не очень трезвым, – он был в стельку пьян, хотя и умудрялся сохранять при этом респектабельный вид. Этот господин оказался старшим братом покойного Пита Коллинза, Гарри Коллинзом.
Скорее всего, ему было немногим за сорок, но можно было дать и больше, чему способствовали сильно поредевшие волосы. Он, впрочем, и сейчас старался хорошей фасонной стрижкой придать им достойный вид. Лицо одутловатое с небольшими, но давно сформировавшимися мешками под глазами. И с общим выражением мужественной привлекательности, дополненной сохранившимся от летних курортов загаром.
– Могу я, наконец, узнать, – с трудом, хотя и отчетливо, выговорил он, – что произошло с моим братом. Могу или не могу?
Потому ли, что вопрос не был задан кому-то персонально, или по иной причине, но ответа ему не последовало. Все молчали. Было слышно, как Пэро начал говорить с инспектором.
– Я не понимаю, где мой мальчик... кто-нибудь ответит или нет?! – снова раздался пьяный голос.
Тут я заметил, что сидевшую напротив Маргит Хьюз колотит крупная дрожь. Видимо, нервное напряжение, не ощущавшееся в первые роковые минуты, теперь обнаруживало себя.
– Налейте мне рюмку коньяка, Майкл, – обратилась она к Картрайту.
Тот подошел к столу, наполнил сразу несколько рюмок и две из них отнес дамам. Потом он вопросительно взглянул в мою сторону, предлагая и мне свои услуги. Я отрицательно качнул головой.
– Мы забыли поблагодарить вас, – сказал он, – и, простите, даже не знаем вашего имени.
Я представился.
– Спасибо, мистер Дастингс, – вяло произнесла миссис Коллинз, а Маргит и Стентон благодарно кивнули мне головой.
Пьяный господин, так и не дождавшись ответа, тоже решил поддержать компанию. Он неуверенно протянул руку к ближайшей бутылке и, зацепив ее за горлышко, потащил к себе. Бутылка наклонилась, и ее темно-красное содержимое должно было вот-вот политься на роскошную светло-зеленую скатерть. Все искоса наблюдали за этим свинством с одинаковым, как мне показалось, чувством брезгливости.
Однако же Коллинз-старший с честью справился со своей задачей и, не пролив ни капли, почти до краев наполнил вместительный бокал.
– Инспектор Страйд будет здесь через двадцать минут, – сказал подошедший к нам Пэро. – Я неплохо знаю этого полицейского. Он участвовал в деле об убийствах в графстве Суссекс, вы, Дастингс, должны его помнить.
Я действительно вспомнил молодого белобрысого человека с похожей фамилией и хорошими манерами. Он был тогда помощником следователя и, в отличие от большинства полицейских, с которыми нам приходилось иметь дело, с самого начала следствия относился к Пэро с искренним уважением.
– Я читал об этой громкой истории, – отреагировал мистер Стентон, – она случилась лет семь тому назад, если не ошибаюсь.
– Восемь, – поправил Пэро.
– Я тоже что-то читала об этих убийствах, – грустно заметила блондинка Маргит, – и ваше имя, мсье, тогда часто упоминалось.
– Мадонна! Какие убийства, при чем тут Сью... черт, не выговоришь, – раздраженно вмешалась миссис Коллинз, – в таких случаях думают о похоронах, а... а не обсуждают глупости. Послушайте, господин...
– Пэро, – подсказал Стентон.
– Пэро. Я не знаю ни вас, ни этого инспектора, и хочу, чтобы все эти следственные формальности закончились как можно быстрее. Если мой муж покончил с жизнью, это его дело и ни кого, кроме близких, оно не касается.
Тут я посмотрел на Коллинза-старшего, который все это не моргая слушал. И то ли сказанное его отрезвило, то ли мне просто почудилось – хмель с него слетел, и он собирается что-то сказать. Но этого не произошло, поскольку заговорил Пэро.
– О конечно, конечно, мадам. Я понимаю, как все это ужасно! Но от формальностей не деться. И их нельзя откладывать. Со своей стороны я могу помочь только тем, что сберегу ваше время, если, дожидаясь инспектора, сам задам несколько вопросов. По приезде инспектора Страйда я сделаю ему краткое сообщение о случившемся, и он быстрее закончит свою работу.
– Это хорошее предложение, Джулия, – заметил Стентон, – мы сэкономим время.
– Не возражаю, – слегка пожав, плечами ответила та.
– Благодарю, я не злоупотреблю вашим согласием в эти тяжелые для каждого минуты, – проговорил Пэро, сочувственно кивая во все стороны. – Естественно, начну с вопроса – кто первым обнаружил труп?
При этих словах Гарри Коллинз с шумом повернул свой стул в сторону говорящего, и мне опять показалось, что его взгляд лишен хмельного выражения.
– Пита обнаружил я, – ответил Картрайт.
– Простите, но будьте так любезны уточнить, при каких же именно обстоятельствах?
– Мы закончили обед, была небольшая пауза.
– Собирались пить кофе, – вставила Маргит.
– Да, – продолжил мистер Картрайд, – Джулия и Маргит убирали ненужное со стола, а остальные были здесь в холле, только Пит ушел к себе в кабинет.
– Он сказал, что скоро вернется, – опять вставила Маргит Хьюз.
– Ну а минут через пятнадцать я решил к нему зайти.
– Зачем?
– Простите?
– О, – спохватившись за слишком резко заданный вопрос, затараторил Пэро, – я имею в виду, не было ли это вызвано вашим беспокойством о нем. Вы, наверное, почувствовали что-то неладное?
– Нет, – покачал головой Картрайт, – не почувствовал. И ничего подобного не предполагал, просто хотел немного поговорить о делах компании.
– Если я вас правильно понял, ничто не предвещало такого события?
– Именно.
– И мне кажется, мы еще не вполне осознали случившееся, – добавил Стентон, – во всяком случае – я.
– Налейте нам еще немного коньяка, Генри, – попросила его хозяйка дома.
– Значит, никто кроме вас, мистер Картрайт, не видел покойного с того момента, как он направился отсюда в свой кабинет? – Пэро обвел всех взглядом, давая понять, что вопрос относится к каждому.
Ответом ему было молчание и несколько легких пожатий плечами.
– Итак, покойный мистер Коллинз вышел из-за стола и направился через эти двери к себе в кабинет. – Я посмотрел в направлении руки Пэро и увидел уже знакомый коридор, а в его конце стеклянную дверь кухни. – Дамы время от времени, я позволю себе так выразиться, циркулировали по этому коридору между холлом и кухней?
– Да, – подтвердила Маргит, тогда как миссис Коллинз смотрела в сторону от говорящего и, кажется, его не слушала.
– А вы, господа, – Пэро взглянул на мужчин, – все это время сидели здесь за столом. Я все правильно понял?
– С небольшим уточнением, – ответил Стентон. – Майкл и Гарри остались сидеть, а я перешел к тому столику с телефоном. И потом довольно долго разговаривал с Лондоном. Как раз, когда разговор закончился, поднялся шум, – он указал рукой в сторону кабинета.
– Понятно, – кивнул Пэро, – благодарю вас, господа. – Только еще один вопрос к вам, сударыня, – он повернулся к миссис Коллинз. – Было ли вам известно, что у вашего мужа имеется яд?
– У моего мужа, – ставя ударение на каждом слове, произнесла она, – имелись тонны яда. Он владел несколькими фармацевтическими предприятиями. А эти господа, – она указала на мужчин, – его помощники, к тому же химики-фармацевты.
– Да, мсье Пэро, – проговорил Картрайт, – каждый из нас мог бы отравить не только себя, но и половину Англии.
Мой друг уже приоткрыл рот, чтобы спросить что-то еще, но в этот момент все услышали звук автомобильных клаксонов.
– А, это Страйд, – заявил Пэро, – добрался сюда даже раньше, чем обещал. Надо его встретить.
Он первым быстро направился в прихожую.
Инспектор Страйд прибыл в сопровождении помощника, констебля и медицинского фургона с двумя санитарами. Пожалуй, я бы не узнал его после стольких лет, да и то наше давнее знакомство было весьма кратковременным. Но вот он сразу выделил меня из числа присутствующих и сделал легким кивком приветственный знак, улыбнувшись при этом одними глазами.
Пэро тут же отвел полицейских в сторону и минуты две тихо рассказывал о происшедшем. Страйд слушал его не прерывая, и лишь когда мой друг закончил, о чем-то переспросил. Помощник делал записи в блокнот. Констебль – уже немолодой человек с мощной комплекцией и добродушным деревенским лицом – слушал с почтением, как должно выслушивать начальство. Видимо, Страйд по дороге сюда дал на этот счет кой-какие инструкции.
«Приятно, что хоть на старости лет полиция стала проявлять уважение к моему другу», – подумал я.
– Ну что же, – наконец громко произнес инспектор, – пройдемте на место происшествия. Вас, – обратился он к миссис Коллинз, – я должен пригласить с нами, а остальных прошу без моего разрешения порог комнаты не переступать.
Последние слова были произнесены вежливо, но жестко, поэтому все прочие после того, как дверь кабинета была открыта, разместились около порога. Пэро также встал неподалеку от дверей с внутренней стороны комнаты, давая этим понять, что он теперь человек посторонний, а вся полнота власти перешла в руки полиции.
– Вы не осматривали карманы покойного, может быть, там есть предсмертная записка? – спросил Страйд.
– Нет, инспектор, – ответил Пэро, – делать какой-либо обыск без вас я счел совершенно невозможным.
– Ну, с точки зрения закона это, конечно, правильно. Констебль осмотрите карманы, а вы Джон, – он обратился к помощнику, – посмотрите все на столе.
Оба проворно выполнили приказание, ничего полезного, впрочем, не обнаружив.
Затем, как тому и следовало, Страйд приступил к протоколу описания комнаты. Первое с чего он начал, был стол и находящиеся на нем предметы.
– Я вижу здесь четыре рюмки, – сказал он, поворачиваясь к нам, – вот в этой был яд, не так ли господин Пэро?
– Именно так.
Страйд, не прикасаясь к рюмке, нагнулся и втянул в себя воздух.
– Да, отчетливый запах яда цианистой группы. Но здесь еще три рюмки, – он наклонился над каждой, – без обонятельных признаков яда. Кто-нибудь может объяснить, почему они здесь?
– Да, господин инспектор, – тут же ответил Стентон, – мы с Майклом Картрайтом заходили сюда перед обедом втроем с... О господи! – неожиданно вырвалось у него, когда он указал на лежащее на стульях тело.
– Понимаю. Значит, вы втроем были здесь, выпили вина и пошли обедать?
– Совершенно верно, – подтвердил Картрайт, – мы вместе вошли, а потом вместе вышли, Пит запер дверь на ключ и положил его, я это прекрасно помню, в карман смокинга.
– Тогда откуда же взялась четвертая рюмка?
– Не знаю, – в замешательстве произнес тот. – Когда мы вошли, Коллинз снял вон оттуда с полочки три рюмки, наполнил их и мы выпили. Ведь так, Генри?
– Да, мы даже не присели. Пит собирался приобрести небольшую партию этого старого дорогого вина и хотел знать наше мнение.
– А четвертая рюмка?
– Нет, не было никакой четвертой.
– С вашего позволения, мадам, – Страйд посмотрел на Джулию, – мы эти рюмки заберем. А заодно и бутылку.
– Берите, – бесстрастно ответила та.
– Скажите, – снова обращаясь к ней начал Страйд, – а ваш муж...
Может быть, он произнес и что-нибудь еще, но я этого уже не услышал – стоявший чуть сзади Картрайд вдруг торпедировал меня, вытолкнув сразу на середину комнаты. Тут же оказался и он сам, и Генри Стентон, который, теряя равновесие, цеплялся за нас обоих. Одновременно я услышал женский визг и ощутил новый сильный толчок, от которого налетел на констебля, а тот, потеряв опору, начал хвататься за воздух.
– Где мой брат, черт вас всех подери!? Это мой брат, а не ваш, прочь с дороги! – орал Коллинз-старший.
– Вы с ума сошли, куда вы лезете! – кричал уже Стентон, хватая его за плечо.
– Прекратите вы, пьяная скотина! – воскликнула Джулия, а потом поднялся общий гвалт и дикая толкотня с Коллинзом-старшим в центре. Еще через две-три секунды этот центр сдвинулся к столу и все задребезжало, поехало и повалилось. Там, в этой гуще, оказались и обе женщины, инспектор, Картрайт, Стентон... Мы с констеблем, цепляясь друг за друга, болтались с краю водоворота и только Пэро так и остался где-то сзади у двери.
Неожиданно я услышал его голос:
– Быстро, Дастингс, рюмки и бутылку. Спасайте их, спасайте!
Я импульсивно дернулся в том направлении и увидел, как инспектор Страйд, стоя на четвереньках, всем своим телом пытается закрыть упавшие со стола предметы. Я очутился по другую сторону человеческого клубка, и о том, чтобы оказать инспектору помощь, не было речи. Однако тут в действие вступил мой констебль, который, обретя, наконец, устойчивость, бросился к Коллинзу-старшему, правильно оценив его, как главную причину беспорядков. И оказалось, что очень вовремя, так как общая сумятица стала переходить в личную потасовку Стентона с Коллинзом. Оба уже вцепились друг в друга с покрасневшими от напряжения лицами, когда подоспевший констебль резко изменил ход борьбы. Вдвоем они быстро скрутили пьяного дебошира и вытащили его из комнаты. Сразу стало просторнее и понятнее что к чему.
Страйд по-прежнему занимал свою охранительную позицию поглядывая в разные стороны и пытаясь понять, прошла ли уже опасность.
– Джо-он, – позвал он своего помощника, – где вы?
– Я здесь, сэр, – раздался голос из самой гущи.
И только сейчас, когда Джулия, Маргит и Картрайт встали на ноги, я увидел помощника инспектора. Он оказался в самом низу и в буквальном смысле принял всю тяжесть борьбы на себя. При этом он умудрился удержать в одной руке ручку, а в другой блокнот.
– Вы в порядке? Ничего не сломано? – спросил я, подхватывая его под локоть и помогая встать.
– Не беспокойтесь, сэр, кажется, ничего.
– Вы молодчина, отлично все это выдержали.
– У меня не было большого выбора, – скромно ответил он.
– Идите сюда, Джон, – позвал его Страйд, – помогите. Черт побери, – тут же воскликнул он, – кажется, три рюмки – вдребезги!
Вдвоем они начали бережно подбирать осколки. Бутылка, впрочем, к удивлению оказалась целой.
– Надеюсь, mesdames, вы невредимы? – заботливо поинтересовался Пэро у женщин.
– О, да! – ответила Маргит, засовывая свою стройную миниатюрную ножку в потерявшуюся туфлю. – И это просто удивительно.
Ответ Джулии Коллинз прозвучал на чужом языке сквозь стиснутые от злобы зубы.
Страйд и его помощник быстро закончили сбор остатков погрома.
– Позовите санитаров, – приказал он появившемуся в дверях констеблю, – пусть забирают и увозят труп. А вы, Джон, заканчивайте протокол, я жду вас в холле.
Выходя в коридор, мы столкнулись с Генри Стентоном, который уже успел привести себя в порядок.
– Гарри вполне успокоился, – сообщил он.
– Приятно слышать, – саркастично ответил Страйд. – Он так тут поработал, что отдыха вполне достоин. Формально я имею право надеть на него наручники.
– Ну, бог с ним, инспектор, – примирительно заговорит Стентон, – Гарри пьян с середины обеда. Он всегда напивается на уик-эндах.
– Но все-таки не до такой степени, как сегодня, – зло заметила Маргит, – да и пил-то он не так уж много.
В комнату мимо нас прошли санитары с носилками.
– Мы произведем вскрытие и все необходимые анализы, – обращаясь к миссис Коллинз, сказал Страйд. – Это займет несколько дней. А всем вам, господа, я вынужден предложить пока не покидать этот дом. Сегодня было бы жестоко снимать с вас подробные показания, да и толку, я думаю, было бы не много. Но завтра я специально для этого сюда приеду. Возможно, и впоследствии нам придется встречаться, если понадобятся уточнения. С господином Пэро вы уже знакомы. Я имел однажды удовольствие проводить с ним совместное расследование. Разумеется, он лицо неофициальное, но все профессионалы чрезвычайно высоко ценят его мнение.
Мой друг сделал умоляющий жест, прося пощадить его скромность, однако я-то заметил, как было приятно ему услышать такие слова от молодого коллеги.
– Пойдемте, я подвезу вас, – предложил инспектор.
– Нет, благодарим. Мы с Дастингсом пройдемся пешком, подышим воздухом.
– Тогда до завтра.
Страйд пожал нам руки и вышел.
Мы с Пэро также попрощались, еще раз выразив свои соболезнования, и направились по коридору к выходу.
Проходя через холл, я увидел стоявшего лицом к окну Гарри Коллинза. У его ног валялся оброненный платок. Я сделал несколько шагов в его сторону, поднял платок и протянул ему. Коллинз не заметил этого. По его загорелому лицу ручьем текли слезы. Он плакал беззвучно, стараясь не вытирать, а сбрасывать слезы со щек, не видя ничего, кроме вечерней темноты за окном. Мне сразу сделалось тяжко от этого горького зрелища. Положив платок перед ним на подоконник, я быстро вышел.

– А знаете, мой друг, – обратился ко мне Пэро, когда мы вышли через ворота и направились по тихой, освещенной луной дороге, – ожидая с нетерпением вашего приезда, я надеялся увидеть не только старого друга, я надеялся на нечто большее. Вместе с вами в мою жизнь всегда входила какая-то новая история. Нет-нет, не подумайте, что я радуюсь случившемуся в этом доме несчастью! Просто я говорю о судьбе, которая в очередной раз связала нашу дружбу с... как это говорил один знаменитый русский писатель – с преступлением и наказанием.
– Вы уверены, что это именно преступление, покойный был отравлен?
– Нет, совсем не уверен. Мы слишком мало еще знаем об этом деле, этих людях. Но ведь и самоубийство является преступлением, во всяком случае, по христианской морали. Если человек, имея здоровое тело, ум, деньги, наконец, которые могут быть обращены на пользу многим людям, убивает себя от пресыщенности жизнью или из-за каких-нибудь семейных и прочих дрязг, это преступление, Дастингс. И против бога, и против природы.
– Ничего не остается, как согласиться с вами, но все-таки очень странно, что человек мог покончить с жизнью вот так, без каких-либо видимых причин.
– Без видимых для нас, это будет точнее. А еще точнее – по причинам, пока нам еще неизвестным.
Чуть помолчав, он снова заговорил:
– Мы же не знаем, какие отношения у него были с молодой итальянской женой? Как складывались дела его большого бизнеса? В конце концов, почем мы знаем, может быть, неожиданно выяснилось, что он неизлечимо болен? Подождем, mon ami. Страйд обещал завтра после снятия с них свидетельских показаний заехать к нам и все обсудить. Возможно, что и результаты вскрытия к тому времени что-то покажут.
Вернувшись домой, мы провели остаток вечера в удобных креслах у камина и почти не говорили о трагических событиях, свидетелями которых так неожиданно стали.

Утром следующего дня я проснулся не сразу. В еще сонной голове путались дни, проведенные на пароходе, волны Атлантики, Лондон, встретивший меня дрызлом – мелким дождичком, летящим не с неба, а со всех сторон. Я совсем отвык от такой погоды в американских краях, но все-таки до чего же приятно быть дома.
Сначала я подумал, что проснулся в своей лондонской квартире. Потом, открыв до конца глаза, понял, где нахожусь и вспомнил все вчерашние события.
Когда я спустился к завтраку, Пэро уже поджидал меня.
– Не сомневаюсь, Дастингс, что вы отлично спали эту ночь, – объявил он, приветствуя меня.
– Да, просто великолепно. Но и сами вы, наверно, неплохо спите на этом чудесном воздухе. Вид у вас, ей-богу, лучше, чем два года назад перед моим отъездом в Америку.
– Да, мой друг, ваш приезд необыкновенно взбодрил меня.
– Или ваши силы прибавились от того, что ожили серые клеточки? А, сознавайтесь Пэро!
– Ну-ну, – опуская глаза, быстро заговорил он, – об этом рано еще толковать. Давайте-ка лучше завтракать. У миссис Боул превосходные сливки, мой друг, лучшие во всей Англии.
Сливки действительно оказались отменными, как, впрочем, и другие, пронизанные свежестью продукты.
Подавая нам чай, миссис Боул уведомила, что местные жители уже поговаривают о каком-то несчастье в усадьбе. Один из ее работников заявил даже, что кто-то убит.
– О, никто не убит мадам, – невозмутимо ответил Пэро, – просто хозяин дома принял по ошибке другое лекарство и, имея больное сердце, вызвал этим приступ с увы трагическим концом.
– О боже, какая несуразная смерть! И в такие молодые годы.
Миссис Боул долго вздыхала и качала головой, а я подумал, что, наверное, немалое число сельчан, проживших многие годы в этом милом деревенском однообразии, в глубине своих простых сердец надеются на что-нибудь гораздо более загадочное.
– Лучшее дело после завтрака, – объявил Пэро, когда мы встали из-за стола, – прогулка. Мы можем побродить часа два местными тропами. Это очень милое и полезное занятие, Дастингс. Впрочем, другого развлечения я вам сейчас и не смог бы предложить.
Я с удовольствием согласился, решив однако, предварительно позвонить с местного станционного отделения в Лондон и предупредить близких, что возможно задержусь до понедельника. Обещав Пэро через полчаса вернуться, я тут же и отправился.
На дворе было тепло, безветренно и тихо. В синем небе отдельными неподвижными кучками белели облака. Такой погоде, как говорится, всякая божья тварь радуется, и именно в этом состоянии пребывала большая дворовая собака, щурившая глаза на солнце. При моем появлении она один раз вильнула хвостом, продолжая наслаждаться теплом и покоем. Прогуливавшаяся неподалеку ворона окинула меня спокойным изучающим взглядом и, кажется, тоже осталась довольна. Мир был красив и ласков, и трудно было поверить, что совсем недавно рядом побывала смерть.
Чтобы попасть на станцию, мне требовалось пройти ярдов сто до мощеной дороги и идти по ней еще ярдов триста.
Приближаясь к повороту, я увидел человека, который явно намеревался повернуть в нашу сторону, но заметив меня, ожидая, приостановился. Еще через несколько секунд я разглядел его – это был Гарри Коллинз.
«Надо просто поздороваться и пройти мимо» – подумал я, меньше всего ожидая здесь на него наткнуться. Однако он заговорил первым:
– Прошу прощения. Если не ошибаюсь, это вы были вчера у нас с господином Пэро? К сожалению, я не запомнил вашего имени, а меня зовут Гарри Коллинз. Я брат покойного.
Мне не оставалось ничего другого, как представиться.
Впечатления вчерашнего вечера вызывали во мне противоречивые чувства к этому человеку. Как всем нормальным людям, мне было противно любое пьяное безобразие и, вместе с тем, его глубокое искреннее горе, невольным свидетелем которого я стал, рождало жалость.
Некоторое время мы оба молчали, потом Гарри Коллинз прокашлялся и произнес:
– Я хотел поговорить, высказать э... свои соображения.
– Если вы имеете в виду смерть вашего брата, то, наверно, вам следует обратиться к инспектору Страйду, он ведь должен сегодня сюда приехать.
– Знаю, но видите ли... я не хотел бы делать официальное заявление, протокольное, так сказать.
– Простите, я вас что-то не очень понимаю, – честно признался я.
– Я бы хотел сначала просто поделиться своими соображениями. Помочь следствию. Понимаете, если я выскажу их инспектору, он обязан будет официально приобщить их к делу.
– А вы хотели бы, чтобы это имело конфиденциальный характер?
– Вот именно.
– Ну что же, – согласился я, – мне сейчас нужно пройти на станцию, а потом я готов проводить вас к моему другу.
– Если вы не против, – возразил он, – можно сделать проще. Я прогуляюсь с вами и все расскажу. А вы потом передадите это господину Пэро или даже инспектору.
Немного подумав, я решил, что у меня вряд ли есть основания отклонять его предложение.
С полминуты мы шли молча, потом он резко проговорил:
– Лично я нисколько не сомневаюсь, что мой брат не мог покончить самоубийством.
– Тогда это убийство?
– Да.
Он замолчал, молчание продолжалось долго, и меня стала раздражать такая форма беседы. Видимо, он это тоже почувствовал.
– Вы извините, мне трудно об этом говорить, да и состояние скверное – только под утро заснул... С вашего позволения, я сделаю глоток.
Он достал из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку бренди. Я обратил внимание, что его руки заметно подрагивают.
Порядочно отхлебнув, он почти тут же начал:
– Пит женился два года назад. Джулия – итальянка, но выросла в Лондоне в Сохо. Ее отец занимался мелким бизнесом и, я думаю, ничем не брезговал. Она выросла почти на улице. С детства работала в сомнительных ресторанчиках своего отца. Он прогорал с одним, открывал другой, и только сейчас, когда Пит женился на его дочери и дал денег, открыл приличное заведение в центре города. Вы позволите мне закурить?
Он вынул дорогой серебряный портсигар, закурил небольшую крепкую папиросу и продолжил:
– Так вот, Джулия с детства вращалась среди всякого сброда. Питу, когда он на ней женился, было тридцать пять. Он жил только своей работой – организацией фармацевтического бизнеса. Понимаете, Пит ни разу до этого не был влюблен. В его жизни бывали женщины, но он не испытывал к ним любовных чувств. Потом ему случайно встретилась Джулия, и он влюбился. – Гарри с неудовольствием посмотрел на быстро скуренную папиросу и, отбросив ее в сторону, снова достал портсигар. – Хотя по-моему, все было иначе, – произнес он прикусывая мундштук. – Брат был человеком с очень сильными психологическими установками. Он говорил себе: надо работать! И работал годами по двенадцать часов в день. До этого так же рьяно учился. И когда вступил в подходящий для семейной жизни возраст, сработала установка на брак. А раз надо жениться, значит нужно влюбиться, и, конечно, в красавицу. Ну и вот... – Гарри сделал широкий жест, и его папироса оставила в воздухе дымчатую дугу. – Все было глупо с самого начала, и я сразу понял, что добром такое не кончится. Как эта полунищая девчонка могла не пойти замуж за крупного промышленника?
Он посмотрел на меня и, не ожидая ответа, продолжил:
– Разумеется, никакие семейные отношения у них и не могли сложиться. Пит и не очень еще нуждался в женской любви, был по-прежнему увлечен работой, очень ценил умное образованное общество. Он скоро начал тяготиться браком с этой ничтожной особой. Кое-что на этот счет он мне сам говорил. Да если бы и не говорил... К тому же, его молодая жена имела любовника или любовников до брака – значит, почти в детском возрасте. Сами понимаете, не всякий умеет остаться к этому равнодушным.
Незаметно мы подошли к станции, и я на несколько минут покинул своего спутника. Почти сразу мне удалось дозвониться в Лондон и переговорить с женой.
Поджидая меня у входа в почтовое отделение, Гарри Коллинз, по-видимому, подкреплялся из фляжки, потому что когда я вышел, он как раз засовывал ее в карман.
Мы не спеша пошли в обратную сторону. Я решил не задавать вопросов, пока он сам не выговорится.
– Так вот, брат решил с ней развестись. Он сам сказал мне об этом. – Гарри достал очередную папиросу и начал ее разминать. – Конечно, он дал бы ей денег для безбедного проживания. Точнее, Пит собирался приобрести для нее что-нибудь вроде небольшого кафе в хорошей части Лондона, купить квартиру и отдать один из двух семейных автомобилей. Вот и все.
Я подумал, что это не так уж мало для молодой женщины, тем более выросшей в Сохо. Видимо, эта мысль передалась в выражении моего лица, потому что Гарри снисходительно усмехнулся и проговорил:
– С точки зрения среднего человека это, конечно, неплохо. Но вы поймите, кем она была! На балах и приемах английские аристократы целовали ей руку, знаменитые политики и артисты становились ее знакомыми. В светских хрониках стало встречаться и ее имя. И вдруг оказаться в конторке, заниматься счетами, следить за прислугой.
– А что она получит как вдова?
– Половину всего имущества и денег, – быстро ответил он. – К тому же, она сохраняет свое светское положение.
– А другая половина?
– Ну, сорок процентов положено мне, а остальное, по завещанию, должно пойти на стипендии и премии в области фармацевтики.
– И миссис Коллинз знала, что в завещании?
– Многие знали, Пит не делал из этого секрета.
– А где, по-вашему, она могла достать яд?
– Да где угодно! Цианистый калий – не редкость, он используется в лабораторных опытах. Я ведь вам говорил, что ее папаша совершенно темная личность. Для такого сорта людей достать яд – плевое дело. Кстати, тот респектабельный итальянский ресторан ему не принадлежит, это собственность Пита. А он там всего лишь управляющий. Так что при разводе и он бы многого лишился.
На некоторое время мой спутник приумолк, а потом, искоса на меня взглянув, добавил:
– Вы, наверное, подумали, что и у меня были материальные причины для убийства брата?
– Нет, – ответил я довольно сухо, – я никогда не подозреваю в людях подлость без веских на то причин.
– Возможно. Но я хотел, чтобы вы с господином Пэро, ну и инспектор, учли, что даже если бы я был способен на такое, это не имело особого смысла. Я член совета директоров, у меня очень высокий оклад, и к тому же, я получаю от прибылей.
– А чем именно, если не секрет, вы занимаетесь? – спросил я скорее для того, чтобы не выслушивать долее таких своеобразных доказательств невиновности.
– Я возглавляю коммерческое управление, – охотно ответил он, – веду переговоры по сбыту нашей продукции, занимаюсь рекламой и прочими деловыми и торговыми связями. Ведь мы отправляем продукцию далеко за пределы Англии.
Он, видимо, собирался и дальше распространяться на эту тему, но я не доставил ему такого удовольствия.
– А кто теперь возглавит компанию?
Этот вопрос произвел неожиданное действие. Несколько секунд он удивленно смотрел на меня.
– Стентон, Генри Стентон, а кто же еще.
Гудок автомобиля заставил нас обоих оглянуться.
Я увидел приветливо улыбающегося инспектора Страйда и его помощника Джона за рулем. Машина притормозила, Страйд высунулся из окна, и мы обменялись рукопожатиями.
– Вчера у меня не было возможности выразить удовольствие от новой встречи с вами, мистер Дастингс, – проговорил он. – Отлично выглядите и, по-моему, совсем не изменились.
– Ну что вы, как можно не измениться за восемь лет, – возразил я, – а вот вы очень возмужали.
– Должность обязывает, – улыбнулся он, – отвечаю за порядок целого района. Я сейчас направляюсь в усадьбу, сниму со всех свидетельские показания, а потом, если не возражаете, заеду к вам на ферму побеседовать о прошлом.
– Мы с Пэро с нетерпением будем ждать.
– Прошу вас, – обратился он к Гарри Коллинзу, открывая заднюю дверцу машины и жестом приглашая того внутрь.
Автомобиль укатил, а я повернул на ферму и вскоре увидел Пэро, стоящего недалеко от крыльца и беседующего о чем-то с той самой собакой.
– Ну, mon ami, – начал он, когда я приблизился, – мы с этим милейшим зверем готовы для всяческих прогулок.
Пес тотчас подтвердил его слова хвостом и взглядом.
– К сожалению, Пэро, прогулку нам придется отложить.
Я рассказал ему о скором визите Страйда, а затем перешел к беседе с Гарри Коллинзом.
Пэро выказал крайнее к этому внимание и несколько раз останавливал меня, буквально умоляя быть максимально точным в пересказе, передавать не только смысл, но и речь моего недавнего собеседника. Два раза он воскликнул – «Очень интересно!» – хотя я не понял, к чему именно это относилось. Когда я закончил, мой друг, заложив руки за спину, короткими шажками прошел взад-вперед между мной и собакой, а затем, встрепенувшись, заявил:
– Дастингс, надо же позаботиться о хорошем кофе с гренками для Страйда и его симпатичного Джона. И конечно же, попросить миссис Боул подать ее чудесные сливки.
С этими словами он быстро скрылся в доме, а я еще какое-то время стоял во дворе, пытаясь проанализировать события.
Честно говоря, очернительские выпады Гарри Коллинза в адрес своей золовки не показались мне убедительными. Конечно, он прав в том, что обернись дело разводом, ее судьба стала бы совсем иной. Однако представить себе, что это толкнуло ее на убийство мужа, мне было трудно. Нет, в смысле самой жестокости, я не считал такой поступок невозможным. Мой собственный опыт и многие расследования Пэро, свидетелем которых я стал, увы, лишили меня иллюзий на этот счет. Но вот, на что могла при этом надеяться преступница – что полиция не заинтересуется обстоятельствами такой странной смерти? Что не будет расследования? И этакую наивность могла допустить девочка, выросшая в Сохо, чей отец был там «тертым малым»?
С другой стороны именно ей эта смерть нужна была больше всего. И факт остается фактом...
– Пит Коллинз мертв, и с этим ничего не поделаешь! – неожиданно громко произнес Пэро за моей спиной.
– Да ну вас, Пэро, вы меня напугали, я как раз об этом сейчас и думал.
– Что вы именно об этом думали, mon ami, было видно по вашему затылку. Отдохните, уже очень скоро приедет Страйд, тогда и поговорим обо всем всерьез.
Я покорился и направился к себе, чтобы переодеться и сделать записи своего разговора с Гарри Коллинзом. Я никогда не вел систематических дневников, однако в последние годы стал заносить в тетради все, что выходило за разряд рядовых событий, предусмотрительно заботясь о тех не пришедших еще годах, когда память перестанет быть мне надежным товарищем.
Но вместе с тем, я неожиданно для себя обнаружил другое, не менее ценное качество, заключенное в этих занятиях; они дисциплинировали ум. Мыслям, как таковым, свойственна хаотичность. Неожиданно появляясь, они любят исчезать, не дав осознать себя до конца. И в отношении друг к другу они не желают соблюдать элементарнейших приличий – расталкивают, теснят, давят. Бумага принуждает их к порядку, заставляет выстраиваться в ряд, подчиняться последовательности и связям. И благодаря этому, часто удается увидеть то, что скрывает в себе их переменчивый сумбур.
Закончив через полчаса записи разговора с Коллинзом и не спеша их перечитав, я ясно ощутил одну новую для себя деталь.
В его словах и поведении просматривался основательный и хорошо продуманный план. И сама его речь, и то, как складно он увязывал обвинительные аргументы, свидетельствовали о несомненной предварительной подготовке. Когда же он в этом преуспел? Я вспомнил его красноватые воспаленные глаза и дрожащие руки... Неужели сегодня утром с больной от похмелья головой?
Мои размышления были прерваны звуком подъехавшего к крыльцу автомобиля. Когда через несколько минут я спустился вниз, наши гости уже сидели за столом, а миссис Боул наливала им густой ароматный кофе. Она хорошо знала обоих, в особенности Джона, который родился и вырос в этих местах.
– Быстро вы с ними управились, инспектор, – заметил я, присаживаясь к столу.
– И были так любезны, – добавил Пэро, – что сделали для нас копии протоколов.
– Пустяки, – засовывая гренок в рот, сообщил Джон, – я просто писал под копирку.
– Думаю, Дастингс, чтение не помешает вам пить кофе. – Пэро протянул мне первый уже прочитанный им листок.
Я взял и начал читать.
Разумеется, каждый протокол начинался стереотипной фразой о том, что такая-то или такой-то был ознакомлен с законом об ответственности за дачу неверных или заведомо ложных сведений и т.д...
Вот как выглядели показания участников вчерашнего вечера в той последовательности, как я их прочитывал.
Маргит Хьюз:
«Обед закончился около 19.00. Мы с Джулией Коллинз занимались приготовлением десерта и кофе. Пит Коллинз сразу же вышел из-за стола и ушел к себе в кабинет, другие оставались в холле. Я несколько раз проходила по коридору мимо дверей Пита Коллинза, но не входила туда и не слышала оттуда никаких голосов. О случившемся узнала вместе с остальными».
Пэро передал мне следующий протокол.
Генри Стентон:
«После обеда мы с Питом Коллинзом одновременно встали из-за стола. Он направился к себе в кабинет, а я к телефонному столику в углу холла. Как раз к моменту окончания моего разговора с Лондоном в холл вбежал Майкл Картрайт и позвал нас в кабинет Пита Коллинза, где я увидел его в состоянии, которое счел за обморок».
Гарри Коллинз:
«После окончания обеда я остался сидеть за столом. Из-за выпитого алкоголя я не сразу понял, что именно произошло, и не пошел в кабинет вместе со всеми после того, как там обнаружили бездыханное тело моего брата. Несколько позже, поняв что случилось, и будучи сильно взволнован, я бросился в кабинет брата, где неумышленно произвел свалку и беспорядок. В связи с этим приношу полиции и лично инспектору Страйду свои извинения».
Майкл Картрайт:
«После окончания обеда я находился в холле вместе с Гарри Коллинзом и Генри Стентоном. Минут через пять-шесть вышел в прихожую, чтобы впустить позвонившего в дверь почтальона. Там я задержался на две-три минуты, чтобы написать и отдать ему для отправки телеграмму на континент. Затем вернулся в холл, где по-прежнему находились Стентон и Гарри Коллинз и несколько раз входили и выходили Маргит Хьюз и Джулия Коллинз. Еще через семь-восемь минут я решил зайти в кабинет к Питу Коллинзу, чтобы поговорить о некоторых делах компании. Постучав в его дверь, я не услышал ответа, а приоткрыв ее, увидел Коллинза за столом в состоянии, которое первоначально расценил как потерю сознания. Вернувшись в холл, я позвал на помощь всех присутствовавших».
Пэро протянул мне последний протокол и, заложив руки за спину, начал прогуливаться по комнате.
Джулия Коллинз:
«Я два или три раза проходила по коридору из кухни в холл и обратно. Там каждый раз видела Стентона, Гарри Коллинза и Картрайта. В кабинет к мужу за это время не заходила, а о его смерти узнала вместе с остальными. Дополнительно заявляю следующее. В последние дни за домом вели слежку неизвестные мне люди. Впервые я заметила их пять дней назад и сразу сообщила мужу, но он не обратил внимания на мои слова, приписав их моей фантазии».
Прочитав две последние фразы, я несколько растерялся. Появление каких-то лиц выглядело и нелепо и неправдоподобно.
– Вы тоже решили, что это похоже на выдумку? – спросил меня сидевший напротив инспектор, а его помощник иронически усмехнулся.
– Интересно, зачем ей такая уловка? – спросил я.
– Очень похоже на паническую попытку отвлечь следствие, – ответил Страйд.
– Примитивная ложь, – позволил себе добавить Джон.
– Боюсь, что это правда, господа! – неожиданно произнес Пэро.
Он стоял на середине комнаты, заложив руки за спину и слегка покачиваясь с носков на пятки.
Я увидел, как у Джона от удивления приоткрылся рот, но и сам почувствовал, что близок к этому. Для инспектора сказанное тоже явилось полной неожиданностью, и он оторопело смотрел на Пэро.
– Я сам обнаружил эту слежку, – заговорил тот, – и гораздо раньше, чем ее заметила миссис Коллинз.
Он подошел к столу и, остановившись у своего кресла, положил руку на его спинку.
– Вы же знаете, что врачи прописали мне длительные прогулки. Кроме как смотреть по сторонам, делать при этом решительно нечего. Поэтому я не мог не обратить внимания, что домом Коллинзов активно интересуются. Причем вполне профессионально. Обычно в течение дня слежку вели два человека. Полагаю, что было и ночное наблюдение. Я запомнил лица, хотя они неплохо применяли маскировку – комбинировали очки, усы, бородки. Изображали из себя обывателей, случайных туристов.
– Да-да, инспектор, – Пэро упреждающе поднял руку, – конечно же, я собирался поговорить об этом с вами, но не очень спешил, так как понял, что это не высматривающие добычу воры. Они работали, что называется, в режиме фиксации, на дистанции, которую, несомненно, по имеющимся у них инструкциям запрещено было преодолевать. Я, со своей стороны, тоже хотел накопить о них побольше информации, чтобы потом передать ее вам, но события меня опередили.
– Черт возьми! – Страйд от волнения встал со стула. – Если они не грабители, то кто? Признаюсь, господин Пэро, я в замешательстве.
– У нас шесть лет не было ограблений жилья, – заметил его помощник, – и нет на примете никого из местных, кто бы мог на такое пойти.
– Вот именно, – подтвердил его патрон, – да никто сейчас и не лезет в дома за столовым серебром.
– Эти люди прибывали лондонским поездом и так же отправлялись обратно. А вот вчера их не было. – Пэро опять возобновил свои прогулки по комнате. – В день гибели Пита Коллинза они почему-то не изволили появиться.
Страйд озадаченно потер переносицу.
– Странный узел завязывается, не так ли? – произнес он. – Может быть, мне следует доложить эти новые факты вверх по начальству?
– Думаю, не стоит, – быстро ответил Пэро. – В смысле  помощи это ничего не даст. Вас будут больше дергать, некомпетентные указания давать, чаще заставят отчитываться.
– Угу, – грустно согласился инспектор.
– Мое присутствие здесь и мои наблюдения носят совершенно неофициальный характер. Вы не обязаны докладывать об этом начальству, и не обязаны верить сообщению миссис Коллинз. Вы просто занимаетесь делом о смерти Пита Коллинза и проверкой всех связанных с этим обстоятельств. Так и надо, я думаю, «подавать» наверх. И чем меньше будет шума вокруг, тем лучше.
Джон посмотрел на своего патрона и одобрительно кивнул головой.
– В таком деле, – неуверенно произнес инспектор, – хотелось бы рассчитывать на вас, господин Пэро, но не вредно ли все это для вашего сердца?
– Какое сердце?! – воскликнул тот. – Я вчера забыл принять таблетки и сегодня уже гораздо лучше себя чувствую. К тому же, со мною Дастингс, а это сильнее любого лекарства.
– Вы ведь не бросите нас? – вполне серьезно спросил меня Страйд.
Я, вдруг почувствовав, что тоже играю какую-то роль, встал, застегнул обе пуговицы пиджака и торжественно произнес:
– Не переоценивайте мои возможности, господа, я всего лишь готов к любым поручениям.
– Блестяще сказано, друг мой, благодарю! – Пэро стремительно подскочил ко мне и пожал обе руки. – Фортуна всегда посылала мне вас в трудные минуты жизни. Выше голову, друзья, все вместе мы большая сила!
Потом он сел в кресло и, внимательно посмотрев на нас, сменил тон с приподнятого на деловой.
– Главное теперь для нас ниточки. – Его пальцы как будто действительно зацепили что-то в воздухе. – Возможно, мистер Коллинз отравился сам, вполне возможно. Но мы должны выяснить, кто из присутствовавших мог войти к нему в кабинет за те примерно 16-17 минут, что он там находился. Из протоколов многое неясно. Надо будет уточнять, задавая вопросы персонально каждому.
– Именно в этой связи я и предложил им задержаться здесь до конца уикенда, то есть до завтрашнего вечера, – сообщил Страйд, – и предупредил, что завтра днем еще раз к ним заеду.
– А если кто-нибудь все-таки уедет в Лондон? – спросил я.
– Не уедет. Я поставил это главным условием того, что дело пока не дойдет до журналистов. Они этого очень боятся. Скандальные слухи могут сильно повредить делам компании.
– Отлично, Страйд, вы очень умно поступили, – похвалил Пэро. – Отпечатки пальцев вам удалось добыть?
– Да, конечно.
– Что вы им подсунули?
– Фотографию с тонким лаковым покрытием. Спрашивал, не появлялся ли этот человек в доме или поблизости. Каждый подержал в руках свой экземпляр. Теперь мы можем сличить их отпечатки с теми, что остались на бутылке и единственной спасенной рюмке. Три другие оказались разбитыми вдребезги, и наш специалист восстановить отпечатки на столь мелких осколках не может.
– Ну что ж, – бодро произнес Пэро, – будем довольствоваться тем, что имеем. Теперь, что касается этой странной слежки за домом: не верю я вы их дальнейшее появление здесь, но если вдруг... – он задумчиво посмотрел на инспектора. – Дайте задание двум полицейским посмышленее: пусть поработают в штатском, и если эти неизвестные снова покажутся, надо попробовать проследовать за ними в Лондон.
– Послушайте! – вмешался я от внезапно пришедшей в голову идеи. – А может быть, эти люди из Скотленд-Ярда, и их слежка связана с какими-то махинациями компании?
Страйд задумался, но ненадолго.
– Нет, – решительно заявил он, – существует инструкция, которая запрещает проводить такие операции без уведомления местного полицейского начальства.
– Да, Дастингс, – сочувственно произнес Пэро, – неплохой был бы выход из положения, однако боюсь, что в этой истории будет мало простых решений. Вам, господа, предстоит еще узнать об одном состоявшемся сегодня утром разговоре. Будьте любезны, мой друг, – попросил он.
Я добросовестно снова пересказал всю утреннюю встречу. Как мне показалось, Пэро при этом слушал не менее внимательно, чем остальные, а когда я высказал свои соображения о том, что поведение Гарри Коллинза мало походит на импровизацию, воскликнул:
– Браво! Прекрасное наблюдение Дастингс, прекрасное!
Страйд тоже согласно кивнул головой.
– Однако, – обратился к нему Пэро, – вам следует через своих лондонских коллег собрать данные и на этого итальянского папашу.
– Разумеется, – заверил инспектор, – мы сможем быстро это проделать. Что же касается яда, то это обычный цианистый калий с повышающими устойчивость добавками, видимо, для продолжительного хранения. Он был только в рюмке, в бутылке его не обнаружили.
Гости поблагодарили миссис Боул за прекрасный кофе и стали прощаться, пожелав нам на оставшийся день приятного отдыха.
– Это будет активный отдых, – объявил Пэро. – Мы с Дастингсом займемся размышлениями и прогулками, выбирая маршруты поближе к усадьбе.

Уже через полчаса мы шли медленным прогулочным шагом по приятно пружинившей под ногами невысокой и уже пожухлой траве, выбирая путь наугад по полянам, обрамленным редкими деревцами и полосами густого в человеческий рост кустарника. Впрочем, я вскоре заметил, что в нашем передвижении присутствует определенная закономерность. Время от времени мой взгляд улавливал верхнюю часть усадьбы Коллинзов ярдах в ста пятидесяти слева от нас. Каждый раз я отмечал, что расстояние это, во всяком случае, не увеличивается, а сами мы движемся как бы по окружности к дому.
Солнце, не ослепляя, светило на каждый листок и травинку, воздух при полном безветрии был необычайно прозрачен и чист, и это умиротворяющее состояние природы так полноценно ощущалось, что не хотелось уже более ничего. Начавшийся у нас разговор о политике быстро угас, и некоторое время мы шли молча, различая лишь шорох травы под ногами.
– Добрый день, господа! – неожиданно раздался мелодичный женский голосок.
Мы повернулись и увидели мисс Маргит Хьюз. Она вышла из-за кустарника ярдах в десяти от нас и приветливо нам улыбалась. На ней был красный с черной клеткой элегантный прогулочный костюм и тоже красная с маленьким черным козырьком жокейского фасона шапочка. Этот наряд добавлял к ее миниатюрному изяществу подростковую веселость, и я подумал, что каждый модный журнал с удовольствием поместил бы на своей обложке ее фотографию на этом дивном желто-зеленом осеннем фоне.
Мы поздоровались, и Пэро тут же сумел найти подходящий к ситуации комплимент:
– Редкое счастье видеть, мадам, когда люди не портят природу, а, напротив, ее украшают.
– Merci. Я тоже вышла погулять. Не правда ли, в такую погоду трудно усидеть в доме? К тому же, – со вздохом добавила она, – там сейчас очень тягостно.
– Да, такое внезапное горе для близких, – сочувственно произнес Пэро. – Надеюсь, у миссис Коллинз достаточно сил, чтобы мужественно все это перетерпеть. По первым, конечно очень поверхностным впечатлениям, мне показалось, что она сильный человек и хорошо собой владеет. Может быть, я не прав?
– Как ни странно вам это покажется, я сама не знаю что она такое. Да! – подтвердила Маргит в ответ на изобразившееся на наших лицах удивление. – Все остальные давно между собой знакомы. Я уже восемь лет проработала в компании с Коллинзами, Стентоном, Картрайтом, они работают вместе еще дольше. Пит Коллинз и Стентон знакомы со студенческой скамьи. А эта девочка появилась совсем недавно – еще двух лет не прошло, как Пит на ней женился.
Она задумчиво наклонила голову набок и, растягивая слова, произнесла:
– Странный это был поступок... выкопал ее чуть ли не в трущобах.
– Любовь, мадам! – воскликнул Пэро. – У нее свои законы, и что касается меня, то я всегда на ее стороне.
– Ах, как мило, – она засмеялась и тут же, сорвав маленькую дикую маргаритку, ловко вставила цветочек в петлицу его сюртука. – Вот вам за это!
– О! Дастингс, не забудьте отметить эту награду в своих анналах.
– Нет, господин Пэро, у Пита была не та любовь, что вы думаете. – Она медленно пошла вперед. – Он любил только работу. Это была самозабвенная, даже какая-то сумасшедшая любовь! Знаете, мне иногда становилось страшно – что если он вдруг остановится в этой гонке и попробует жить нормальной человеческой жизнью. Не окажется ли, что она ему совсем не нужна?
– Вы полагаете, именно это и произошло? – спросил я.
– Не знаю. Во всяком случае, Пит попытался два года назад начать жить другой жизнью.
– И когда от старой жизни он уже отошел, обнаружилось, что у него нет новой?
– Что-то в этом роде.
– А ваши друзья тоже придерживаются такого мнения?
– Мы специально об этом никогда не говорили, но думаю – да.
– По-видимому, за исключением мистера Коллинза-старшего, – неожиданно выпалил Пэро. – Он полагает, что это вернее всего убийство, а не самоубийство.
Маргит Хьюз резко обернулась. Ее взгляд беззастенчиво прошел по каждому из нас и попробовал проникнуть внутрь, а само лицо потеряло миловидное кукольное выражение. Вместо этого в нем отчетливо проступил ум и что-то еще... уверенное и холодное, что я иногда наблюдал в не близких мне людях, но чему до сих пор не умею подобрать название. Так продолжалось всего несколько мгновений, потом она повернулась и снова не спеша пошла вперед.
– Любопытно, – помолчав, произнесла она, спокойно и холодно.
– Разумеется, мистер Коллинз высказался в форме общего предположения, – начал я.
– И видимо, мне не следовало передавать вам об этом, – добавил Пэро. – Нам бы, конечно, очень не хотелось заронить сомнение в ваш дружеский круг. Надеюсь, вы меня правильно понимаете, мадам?
– Да, я правильно понимаю, – также спокойно и холодно произнесла она и, после непродолжительной паузы, снова заговорила: – Ну что же, если Гарри первый начал раскачивать лодку, не вижу причин, по которым я о нем самом должна промолчать. Другого, впрочем, я от него и не ждала. Он всегда был мелким интриганом, наушничал на нас брату, пытался вбивать между людьми клинья. Теперь он, значит, наговорил вам о конфликте между Питом и Майклом Картрайтом?
Я уже было открыл рот, чтобы разуверить ее в этом, но Пэро предупредительно сжал мой локоть.
– А про свои собственные отношения с братом он, разумеется, не стал распространяться, – с презрительной интонацией добавила она.
– У них были плохие отношения?
– Отвратительные. – Маргит остановилась и повернулась к нам лицом. – Особенно в самое последнее время. Намечался грандиозный скандал, а затем неизбежно последовал бы и какой-то разрыв.
– Но почему? – спросил я.
– Может быть, он говорил, что возглавляет в нашей компании службу сбыта?
– Да, говорил.
– Самое слабое наше звено, кстати сказать, но сейчас не об этом. Вы, видимо, не очень хорошо знаете, как ведутся торговые переговоры, когда предлагается новый товар. Так вот, в двух словах: владелец товара в этих случаях всегда знает свою минимальную цену, за которую его продаст. Но лишь в самом крайнем случае, если покупающая сторона будет упираться и отвергать более высокие цены. Тут, как говорится, кто кого. Ниже своей минимальной цены продавец не отдаст, поэтому чересчур сильно на него давить нельзя – дело кончится ничем, стороны разойдутся. Теперь представляете, что будет, если покупатель заранее знает минимальную цену продавца?
– Но как он ее может узнать, ведь это коммерческая тайна фирмы? – заметил я.
– Вот именно никак, если кто-нибудь из посвященных сотрудников сам об этом не расскажет.
– Так Гарри Коллинз... – удивленно начал я.
– Да! У нас были большие надежды на последний препарат, а прибыль за него мы получили ничтожную. Торговые партнеры наверняка были в курсе.
Она посмотрела на нас учительским взглядом.
– Мы все очень опытные люди, господа, нас нельзя провести. Мы всегда отличим, как действует другая сторона – наугад или по плану. Тут не было сомнений.
– Но как вы узнали, что это именно Гарри Коллинз? – спросил Пэро.
– Прямых улик у нас не было. Их в подобных случаях и не бывает. Но нам удалось установить, что Гарри имел приватную встречу с человеком от покупателя, а затем у него появились деньги, крупные, которым неоткуда было взяться. Имелись и другие косвенные доказательства. Пит пришел в бешенство, несколько дней назад он пригласил меня и Стентона в свой служебный кабинет и объявил, что снимет Гарри с должности, выведет его из совета директоров, ну и вообще не хочет его видеть ни на работе, ни дома.
– Но ведь этого не произошло, – с полувопросительной интонацией заметил мой друг.
– Да, на следующий день мы снова встретились, и Стентон предложил тихо все уладить. Это был хороший план. Они должны были вместе мирно поговорить с Гарри и предложить ему уйти самому на неответственную должность. Другими словами, что-то вроде пенсии.
– А если бы он не согласился?
– Тогда бы с ним заговорили другим языком. Но он согласился. Разговор состоялся позавчера.
– А теперь он вдруг стал владельцем сорока процентов всего капитала фирмы, не так ли? – спросил я.
– Именно так. И пытается компрометировать честных людей. Я не знаю, что именно он вам наговорил про Майкла Картрайта, но это человек с безукоризненной репутацией.
Она снова пошла вперед, и мы медленно двинулись следом.
– Действительно, между Картрайтом и Питом были небольшие трения. Картрайт в очередной раз просил выделить его. Дать возможность завести свое небольшое предприятие и постепенно расплатиться с компанией. То, что он предлагает, никому не принесет ущерба. Скорей наоборот. И Стентон его поддерживал.
– Почему же Пит Коллинз не соглашался?
– Это не в его духе – отпускать от себя полезных людей. Он был слишком большой прагматик. Специалистов очень ценил и хорошо платил, но, как бы это лучше сказать, к общечеловеческим ценностям был равнодушен.
– А кто теперь возглавит компанию? – спросил Пэро.
– Стентон, разумеется.
– Что, нет других кандидатов?
Мисс Маргит улыбнулась и сразу стала опять похожа на красивую дорогую игрушку.
– Стентон замечательная личность. Он не только отличный организатор, но и хороший ученый. В университете ему прочили большую научную карьеру. У него огромный авторитет внутри компании и в деловых кругах. Конечно, и у Пита авторитет был очень высок, но его уважали и побаивались, а Стентона уважают и любят. Улавливаете разницу?
– Вот уж не думал, что любовь и бизнес подходят друг другу, – заметил в ответ Пэро.
– Как?! – с комическим ужасом воскликнула мисс Хьюз, – и это говорите вы, кавалер ордена дикой маргаритки? Ну так, я лишаю вас ордена! – она выдернула цветок из его петлицы.
– О! – обескураженно произнес разжалованный. И тут же деловито проговорил: – Дастингс, не отражайте этого в своих анналах.
Мы обогнули полосу высокого кустарника и неожиданно оказались рядом с усадьбой с другой ее стороны. Там я увидел поле для гольфа и небольшую заасфальтированную площадку перед домом, на которой стояли несколько белых лакированных столиков и кресел. Там же сидели Гарри Коллинз, Стентон и Картрайт. Широко открытые стеклянные двери вели в уже известный нам холл.
Картрайт и Стентон читали газеты, Гарри Коллинз сидел просто так, в спокойном расслаблении, созерцая ландшафт. Неподалеку от него располагалась тележка с напитками, а в руках он держал стакан с изрядной порцией бренди и голубоватым куском льда.
Он первым заметил нас и поздоровался, как если бы мы с ним сегодня и не виделись. Оба других джентльмена встали и приветливо пожали нам руки.
Состоялся обычный в таких случаях обмен фразами о погоде и прочих пустяках. Нам предложили присесть и выпить. Пэро отказался, а я выпил немного превосходного бренди, в чем меня с удовольствием поддержал Гарри Коллинз.
Вскоре появилась Джулия. Поздоровавшись с нами, она села в кресло, и некоторое время молча слушала чужие разговоры. Затем, дождавшись паузы, обратилась к Пэро:
– Мсье, не могли бы вы с вашим другом уделить мне несколько минут. Сегодня у нас был местный инспектор, но он не показался мне опытным человеком, поэтому я хотела бы посоветоваться с вами.
– К вашим услугам, – проворно поднимаясь, ответил Пэро.
Никто из присутствующих не проявил к ее словам ни малейших признаков любопытства.
Втроем мы вошли в холл.
Чуть подумав, миссис Коллинз сказала:
– Можно и здесь поговорить, но мне бы хотелось пройти в одну из комнат.
– Тогда, мадам, если это не слишком для вас неприятно, мы можем поговорить в кабинете вашего покойного мужа, – предложил Пэро. – Я бы хотел еще раз осмотреть помещение.
В кабинете ничего кроме легкой уборки не было сделано и обстановка там ничуть не изменилась. Мы с Пэро сели на два соседних стула, а миссис Коллинз заняла место у стены напротив.
– Господа, я сообщила этому инспектору об очень странных и подозрительных событиях, но он не только не обратил на мои слова внимания, но даже не счел нужным скрыть, что мне не верит. Речь идет о том, что вот уже несколько дней за домом следят. Какие-то странные люди. По-моему не из местных. Сначала я думала, что мне это только кажется. Потом поняла, что так оно и есть, и рассказала мужу. Он не поверил, решил, что у меня разыгралась фантазия.
Она помолчала, а потом спросила:
– Вы тоже мне не верите, мсье Пэро?
– Верю. И могу добавить, что следят эти люди за вашим домом не несколько дней, а уже больше недели. И они действительно не здешние, а из Лондона. К тому же – неплохие профессионалы, хотя бы уже потому, что вы далеко не сразу их обнаружили.
– Черт! Кто они такие, и что им от меня нужно?!
– Пока не знаю, – умышленно тихо проговорил мой друг в ответ на ее экспансивное восклицание. – А почему вы решили, что они интересуются именно вами, а не вашим мужем или этим домом?
Она лишь неопределенно шевельнула бровями.
– У вас или вашей семьи не было врагов? Может быть, какие-нибудь давние итальянские счеты, а?
Женщина задержала глаза на лице Пэро, и я опять удивился странному исчезающему взгляду ее больших темных глаз.
– Нет, – ответила она, – ничего такого.
– Я обещаю вам, мадам, что если эти люди снова здесь появятся, они сразу попадут под контроль местной полиции и мой собственный.
Джулия Коллинз сделала благодарный кивок головой.
– Позвольте два вопроса, мадам?
– Сколько угодно.
– У вас было предчувствие, что ваш муж собирается покончить самоубийством или, может быть, он прямо говорил об этом?
– Нет, – она покачала головой, – для меня это явилось неожиданностью, как и для остальных.
А что происходило за обедом, перед тем, как он ушел сюда?
– Ничего особенного. Сначала Пит был в раздраженном состоянии, пытался, как всегда в таких случаях, грубить – на это уже привыкли не обращать внимания. Потом успокоился. В конце обеда они с Генри обсуждали что-то о банках и кредитах, а мы беседовали между собой. Гарри быстрее обычного напился, но это тоже в порядке вещей.
– Вы ведь еще о чем-то желаете спросить, – добавила она после некоторой паузы. – Не стесняйтесь. Я не такая глупая, чтобы не понимать, что меня подозревают в убийстве мужа. Спрашивайте, я сама заинтересована, чтобы все шло в открытую. И полиции я не очень верю, а вы, по-моему, порядочные люди.
– Спасибо, мадам. Тогда я задам один не очень деликатный вопрос. Вы собирались расстаться? Я имею в виду развод.
– Понимаю, – как бы про себя произнесла она и чуть задумчиво добавила: – Да, дело к этому шло. Но мы пока друг с другом это не обсуждали. Пит напрасно на мне женился, – задумчиво проговорила она, – а мне не следовало выходить за него, я с самого начала это понимала.
– Благодарю вас за искренность, мадам, и очень рекомендую быть искренней с инспектором Страйдом – он не плохой человек.
Последние слова, кажется, не произвели на нее впечатления.
Мы встали.
– Да, вот еще, – произнес Пэро, – смешная маленькая просьба. Вы не могли бы дать мне посмотреть телефонную книжку вашего мужа, которая вчера лежала вон там, на столе, рядом с телефоном.
– Ради бога.
Джулия встала и подошла к столу. Некоторое время она смотрела на него, потом передвинула несколько предметов.
– Куда она подевалась... понять не могу. – Она поочередно открыла и заглянула в каждый ящик стола. – М-м... не понимаю. Я вчера положила на стол все, что с него свалилось – бумагу, – она указала на небольшую белую пачку, – этот справочник, ручки, карандаши. И хорошо помню телефонную книжку, Пит часто ею пользовался.
– Ну, что поделаешь, – развел руками Пэро, – буду очень признателен, если вдруг все-таки найдете. А сейчас позвольте нам откланяться. Инспектор Страйд собирался завтра объявить первоначальные результаты следствия, если не возражаете, мы явимся вместе?
– Не только не возражаю, но буду рада.

– Итак, – заявил Пэро, когда мы, отобедав, уселись в удобные кресла у камина. – Итак, Дастингс, если вы не против, попробуем подвести первые итоги. Думаю, вы согласитесь, что ответа требуют три главных вопроса: убийство или самоубийство? Если убийство, то кто? И, наконец, как?
– Что значит – «как», Пэро?
– Каким способом убийца мог совершить преступление?
– Да очень просто, – недоумевая его вопросу, ответил я, – бросил в рюмку незаметную крупицу цианистого калия.
– Но как вы себе реально это представляете? Вот мы сейчас сидим друг против друга и держим в руках по бокалу. Каким образом вы можете мне сюда что-то бросить?
Меня это не очень озадачило.
– Ну, например, я мог бы попросить вас что-нибудь мне передать, и когда вы повернетесь...
– Конкретно, конкретно мой друг. Вспомните, как выглядит кабинет, ведь мы там сегодня были. За спиной Пита Коллинза находилось только окно, куда ему было поворачиваться?
– Ну вот, убийца и мог привлечь его внимание к окну.
– Не получается, Дастингс! Вчера вечером окно было плотно зашторено.
– Хм... это потом мог сделать сам убийца.
– Теряя драгоценные секунды? Рискуя в любой момент быть обнаруженным?
– Пожалуй, вы правы, – согласился я, начиная вслух воспроизводить обстановку кабинета: – сбоку от стола на стене несколько этажерок. Хотя... даже если подойти к ним вплотную, стол остается в поле зрения.
– Вот именно, мой друг, – Пэро прищелкнул пальцами. – Добавлю к этому, что и открывая ящики стола не нужно слишком опускать голову.
Совершенно неожиданно для себя я оказался в тупике.
– Так что же выходит, Пэро? Самоубийство?
– Ну, а зачем самоубийце яд с высокоустойчивыми добавками?
– Вполне возможно, что это случайное совпадение.
– Не спорю, возможно. – Он подбросил угля в камин. – Но есть еще одно обстоятельство – телефонная книжка.
– Книжка?
– Ну да. Ведь Коллинз кому-то звонил перед смертью. Кому, зачем?
– Вы полагаете, что он мог получить неожиданно сразившее его известие и выпить яд?
– Может быть и так, mon ami, может быть и так. Единственно, что я точно знаю – фамилия его собеседника начинается на букву Д.
– Пэро! Неужели вы в тех обстоятельствах умудрились заметить страницу.
– Конечно. Странно было бы, если бы я не обратил на это внимание. Хотите пари, Дастингс?
– Спорить с вами дело неблагодарное, о чем пари?
– Что миссис Коллинз не найдет эту книжечку! – Его глаза блеснули задиристым весельем. – Ну, делайте вашу ставку!
– Не хочу, – угрюмо ответил я, чувствуя себя немного в дураках от такой его непонятной уверенности.
– Не сердитесь, мой друг, – примирительно сказал он, – это всего лишь мои ощущения и, вполне вероятно, ложные. Давайте-ка лучше вспомним еще один важный эпизод вчерашнего вечера.
– Какой именно?
– Ну как же, а четвертая рюмка, которая появилась на столе после того, как покойный мистер Коллинз, угостив Картрайта и Стентона, вышел вместе с ними из кабинета и закрыл дверь на ключ.
– Другими словами, кто-то наверняка входил к Коллинзу в кабинет в те роковые 16-17 минут, и этот человек был убийца!
– И этот человек, – мягко поправил меня Пэро, – был последним, кто видел его живым.
– Не дает мне покоя эта телефонная книжка, – глядя на мерцающие уголья, после паузы произнес он.
Меня неожиданно осенило:
– Послушайте Пэро, а что если Пит Коллинз вообще никому не звонил, ведь Стентон все время разговаривал по другому аппарату и...
– Отличная мысль, Дастингс, – прервал меня он, – но это не спаренные аппараты. На их корпусах разные номера. Пит Коллинз был достаточно обеспечен, чтобы абонировать два отдельных телефонных номера.
Я прикусил язык и порадовался про себя тому, что острая наблюдательность по-прежнему не изменяет моему другу.

Утром следующего дня, проснувшись с небольшим опозданием, я спустился прямо к завтраку, где меня уже ожидал Пэро.
– С добрым утром, Дастингс, – улыбаясь, приветствовал он меня, – рад, что вам здесь хорошо спится. А я вот преодолел утренний сон и неплохо прогулялся по окрестностям. Страйд молодец, он уже выставил наблюдателя. Но ни он, ни я никого не обнаружили. Вчера слежки за домом тоже не было. Похоже, ее сняли. Кто бы они ни были, но появление в доме полиции должно было их напугать.
– Черт возьми, но кто это может быть? И без того полно загадок!
Вместо ответа на мое восклицание Пэро поднял вверх указательный палец и прислушался. Я тоже услышал легкий шум... шелестели шины по гравию.
Мы вместе вышли на крыльцо и увидели медленно подкатывающий к нам желтый спортивный автомобиль с Генри Стентоном за рулем.
Не знаю как другим, но мне всегда нравились мужские лица, в которых ум и мужество сочетаются с готовностью вам улыбнуться. В Стентоне это было особенно заметно.
– Доброе утро, господа! – Он выпрыгнул из автомобиля и, подойдя к нам, весело заявил: – Представьте себе, нам нечего есть. Мы на грани голода. Джулия полагала, что в субботу все уедут в Лондон, и не подумала о запасах. Сегодня воскресенье, и магазины закрыты. Я отправлен на продовольственные заготовки среди местного населения. Может быть, ваша хозяйка продаст нам курицу и каких-нибудь овощей, или укажет к кому обратиться?
– Не сомневаюсь, что миссис Боул поможет вам, как только вернется, – заверил его Пэро, – она ненадолго отлучилась к соседям. Пока же приглашаем вас позавтракать с нами, мы как раз собирались садиться за стол.
– Спасибо, не откажусь. Утром мне досталось всего два гренка, и то один из них отобрала Марго.
За столом Пэро был до крайности любезен, все время ухаживал за гостем и не пытался заговаривать о происшедшем, пока сам Стентон этого не коснулся.
– Как вы думаете, господа, – спросил он, – инспектор закончит сегодня свое разбирательство? Нам с Картрайтом нужно завтра выезжать на континент, мы открывает там филиал компании. Назначены деловые встречи, которые немыслимо отменять.
– О да, не беспокойтесь, – заверил его Пэро, – вечером вы уже будете в Лондоне. Надолго покидаете Англию?
– Нет, вернемся в конце недели.
Немного помолчав, Пэро, наконец, спросил о главном.
– Разумеется, я не полицейский и не имею права на этот вопрос, и если он вам покажется неуместным...
Стентон прервал его жестом, давая понять, что он готов говорить на любую тему.
– Так вот, – заключил Пэро, – были, по-вашему, у Пита Коллинза причины к самоубийству?
– Если иметь в виду семейные неурядицы, – задумчиво проговорил Стентон, – то у Пита их было достаточно. С Джулией он собирался разойтись, говорил мне, что сделает это в ближайшее время. Но гораздо хуже обстояло с Гарри. Марго мне сказала, что посвятила вас в эту историю. Видите ли, в разговорах с нами Питу легко было метать громы и молнии, но сказать в лицо родному брату, пусть даже в самой вежливой форме – «Ты, негодяй, ступай вон!» – мало кому под силу. Тем не менее, нечто в этом роде произошло за день до его смерти. Конечно, Пит не требовал разрыва родственных отношений – все как бы не выходило за рамки рабочего конфликта. Но внутри что-то рвалось. Он и этот уикенд устроил для демонстрации общего согласия и мира. В действительности же все куда-то сдвинулось. Я чувствовал, что он внутренне совсем растерян.
Некоторое время Стентон молчал, задумчиво рассматривая скатерть.
– Понимаете, – внимательно посмотрев на нас, снова заговорил он, – таким оголтелым людям, как Пит, обязательно нужна точка опоры. Пусть очень маленькая, но незыблемая, на которую нельзя покушаться. Эти люди горы сворачивают, а собственная их жизнь порой висит на волоске и зависит от неожиданных обстоятельств, и ни они сами, ни их близкие часто об этом не подозревают. Возможно, такое мнение покажется вам странным...
– Нет, нет, – живо возразил Пэро, – мне знаком такой тип людей и вам, Дастингс, я думаю, тоже?
– Скажите, – снова обратился он к Стентону, – а не усугублялось ли это внутренними делами компании, ведь как мы поняли со слов мисс Хьюз, отношения у покойного с Картрайтом тоже не были благополучными?
– На фоне всего остального – это мелочь, – поморщился наш гость, – скорее, это была проблема Картрайта. Хотя ситуация, конечно, тоже неприятная. Как бы это получше выразиться, – он на секунду замолчал и пробарабанил пальцами дробь по столу, – Пит вел себя с ним не слишком по-джентельменски, что ли. Картрайт очень много сделал для компании. Но в смысле личных интересов не имел того, чего хотел. Мы, предприниматели, тоже люди разные. Одни, как я, например, любят руководить большими структурами. Другие, как Картрайт, предпочитают пусть маленькое, но собственное дело. Он с самого начала стремился к этому, а не к высокой зарплате администратора. И Пит обещал, что со временем выделит ему небольшую фабрику из числа наших предприятий, а Картрайт, став ее полным хозяином, постепенно расплатится с компанией. Сейчас, наконец, появилась такая возможность, но Пит вдруг уперся. И, честно говоря, предлоги, под которыми он уклонялся от своих обещаний, выглядели не вполне солидно.
– И вы все были на стороне Картрайта в этом конфликте?
– Да, насколько правила наших внутренних отношений это позволяли.
– А мисс Хьюз в особенности?
– Вы очень проницательны, мсье, – улыбнулся Стентон. – Марго и Картрайт собираются пожениться. Их чувства заслуживают большого уважения. Они много лет симпатизировали друг другу, с годами это все больше укреплялось. У Картрайта была семья. Но в конце концов он развелся, чтобы жениться на Марго, и она все это время терпеливо ждала.
– По-видимому, Картрайт связывал свои личные планы с будущим собственным делом?
– Разумеется, он практически все оставил семье и рассчитывал через несколько лет как следует встать на ноги.
– Ну, теперь этому ничто не препятствует? – спросил я.
– Большое спасибо за угощение, – как будто не заметив моего вопроса, произнес Стентон, а я тут же пожалел о своей чрезмерной прямолинейности.
Появившаяся в этот момент миссис Боул прервала нашу беседу. Стентон быстро получил желаемый провиант и укатил в своем модном автомобиле, попрощавшись с нами до вечера.
– Дорогой Дастингс, – обратился ко мне Пэро после того, как мы вошли в дом, проводив нашего гостя, – вы не слишком на меня обидитесь, если я не приглашу вас на совместную прогулку? Мне очень нужно поразмыслить в одиночестве. Много странного в этой истории, я бы даже сказал неестественного.
– Неестественного?
– Да, мой друг. Боюсь, что сейчас я не сумею высказаться точнее, мне надо как следует подумать. Надеюсь, и вы не потеряете время даром и поделитесь потом своими умозаключениями?

Разумеется, последние слова Пэро я воспринял лишь как обычную любезность, однако, поднявшись к себе и расположившись с книгой в удобном кресле, понял, что хочу я этого или нет, но мысли мои прочно прикованы к одному и тому же. Я отложил книгу и взял блокнот и ручку, чтобы систематизировать факты и дать каждому из них наиболее логичное объяснение.
Вот какая схема стала складываться.
Две женщины и четверо мужчин более или менее дружески отобедали, причем один из джентльменов изрядно напился.
После окончания обеда Пит Коллинз прошел в свой кабинет, который расположен ярдах в пяти от холла по коридору.
Картрайт, Гарри Коллинз и Стентон остались в холле. В течение следующих 16-17 минут Стентон практически все время разговаривал по телефону, Картрайт выходил на две-три минуты в прихожую к почтальону, пьяный Гарри все это время просидел за столом.
Обе женщины несколько раз проходили по коридору мимо кабинета покойного, и, значит, каждая могла туда незаметно войти.
Далее. Картрайт, желая что-то обсудить, зашел в кабинет Пита Коллинза, где и обнаружил его бездыханное тело. Однако сколько времени Картрайт в действительности находился в кабинете в точности неизвестно.
Таким образом, теоретическую возможность осуществить убийство имели обе дамы и Картрайт.
У каждого были свои мотивы.
Что касается Джулии Коллинз, тут все даже слишком ясно.
Мотивы Картрайта тоже теперь стали вполне прозрачными.
Мисс Хьюз... я вдруг вспомнил, как неожиданно менялось ее лицо, теряя милое кукольное выражение, каким холодным и проницательным становился взгляд. Могла ли она убить ради любимого человека?.. А разве ради только него? Нет, и своего собственного будущего тоже.
Теперь о том, как именно это могло произойти...
Пэро, конечно же, прав – механизм убийства совсем не прост.
Не успел я так подумать, как внезапное озарение, словно молния, осветило мне эту сцену. Я увидел тонкие женские руки и кольцо, которым во время разговора любят играть, передвигая его к кончику пальца и назад. Кольцо соскакивает и падает. Кто-то напротив наклоняется, чтобы его поднять...
Сцена возникла столь неожиданно и ярко, что я ощутил небольшое нервное волнение и потянулся к графину с водой. Но почему мне померещились женские руки и двигающееся по пальцу кольцо?.. Да потому что я совсем недавно именно это и видел!
Но кто из двух женщин играл с кольцом? В какой конкретно ситуации мне это запомнилось?
На все мои усилия память отвечала молчанием...
Итак, пока Пит Коллинз нагибался, ему бросили в рюмку почти незаметную крупицу яда, потом попросили налить вина. Конечно, при этом он налил и себе. Яд подействовал незамедлительно, и убийца выскользнул из комнаты.
Мне показалось, что дело приобретает отчетливые контуры. Если просуммировать, не так все и сложно: известны четыре потенциальных преступника, у каждого – по-своему веские для убийства основания, и способ отвлечения жертвы тоже довольно прост. В особенности для женщины. Впрочем, и Картрайт мог что-нибудь уронить со стола, и Пит Коллинз, согласно элементарным правилам вежливости, нагнулся бы, чтобы поднять.
Я уже почувствовал приятное расслабление от удачно проделанной работы, когда мысль о непонятной и зловещей слежке за домом вернула меня на землю. Кто эти люди, и какую роль они здесь играли? Если еще вспомнить слова Пэро, что они хорошие профессионалы, причина их появления может быть только очень серьезной. Соучастники убийства?..
В течение получаса я тщетно силился привязать их к случившемуся, соединить с кем-нибудь из действующих в этой истории лиц, но ничего не выходило. Решительно ничего! Конечно, проще всего было бы сделать предположение, что слежка обусловлена совершенно посторонними к трагической смерти причинами, но, во-первых, несерьезно использовать столь легкий и ничем не подтверждаемый выход из положения. Во-вторых, крайне подозрительным выглядело то, что в самый день убийства слежки уже не было. Они что же, заранее знали, что именно должно произойти?
Промучавшись над этой загадкой и так ничего и не придумав, я незаметно для себя начал размышлять в совершенно ином направлении.
Два как будто не связанных общими интересами человека, Стентон и Маргит Хьюз, не только вполне допускают самоубийство, но и, каждый по своему, выдвигают схожее его психологическое обоснование. Ненавязчиво выдвигают, через портрет погибшего. Однако откуда известно, как именно обстоят дела в их компании. Каким бы обаятельным и интеллигентным ни был тот же Стентон, разве он позволит себе проговориться, если в действительности дела пошатнулись. Разумеется, ни при каких обстоятельствах он этого не сделает, поскольку утечка подобной информации вызовет панику среди акционеров и поведет к быстрой и окончательной катастрофе. В этой связи вполне логично допустить, что Пит Коллинз в том самом неизвестном для нас телефонном разговоре и получил окончательно сразившее его известие, которое его коллеги теперь тщательно скрывают. И вполне возможно – как раз это для них важнее всего, ведь похоже, что сама смерть их бывшего руководителя ни у кого особого горя не вызывает. Наконец, что это вообще была за личность?
Я почувствовал, что в моей голове все смешалось и стала возникать легкая боль в висках и то раздражение, которое я всегда испытываю от ощущения собственной ограниченности.
Это состояние помешало мне вовремя обратить внимание на голоса во дворе, и я не сразу обнаружил, что Страйд со своим помощником уже приехали за нами. Подойдя к окну, я увидел их вместе с Пэро, беседующими у автомобиля.
– Спускайтесь, Дастингс, – увидев меня в окне, проговорил он, – нам уже пора отправляться.
Через пять минут мы усаживались в автомобиль.
– Если коротко, мистер Дастингс, – обратился ко мне инспектор, – уцелевшей оказалась рюмка самого покойного, на ней его отпечатки. Здесь нам не повезло. Зато на бутылке есть еще одни отпечатки – Гарри Коллинза. Любопытно, как они туда попали, не правда ли?
Очень скоро мы подъехали к дому. Прежде чем войти, Пэро энергично меня проинструктировал:
– Сейчас Страйд будет задавать вопросы, окончательно уточняя события того вечера. Прошу вас, друг мой, не ослабляя внимания следить за поведением каждого из присутствующих. Любая мелочь может оказаться для нас очень важной.

Вся компания была в сборе и поджидала нас в холле. В отличие от того первого вечера, стоявший посередине обеденный стол был убран. Вместо него нестрогим полукругом расположились мягкие кресла и стулья. Тут же стоял небольшой чайный столик с чашками, печеньем и джемом, и уже знакомая тележка с напитками в соседстве с Гарри Коллинзом, который сразу же обратился к нам довольно бесцеремонным тоном.
– Господа, – заявил он, как только мы обменялись приветствиями, – нам всем сегодня необходимо быть в Лондоне. Стентон и Картрайт должны отправиться на континент, а мне следует спешно заняться похоронами и всем, что с ними связано. Мы закончим сегодня, наконец?
– Закончим, – подчеркнуто сухо ответил Страйд, – но для этого позвольте мне все-таки начать.
Он остался стоять в основании полукруга, остальные расположились кто где.
Следуя инструкциям моего друга, я выбрал крайнее кресло, дававшее удобную позицию для наблюдений, и первое что для себя отметил, обозрев окружающих, – спокойную полу домашнюю обстановку, словно люди собрались, чтобы выслушать непродолжительное и не очень интересное сообщение, а затем вернуться к своим прерванным делам.
– В интересах следствия, – начал Страйд, – я должен восстановить картину позавчерашнего вечера во всех подробностях. Мне нужно установить со всей возможной точностью, что именно делал каждый из вас. Начнем по порядку.
Он посмотрел на Стентона.
– Вы, мистер Стентон, согласно вашим показаниям, сразу же встали из-за стола и направились к телефону.
– Именно так, – подтвердил тот.
– Тогда, будьте любезны, пройдите к нему сейчас.
– Пожалуйста. – Тот встал и, пройдя с десяток шагов, остановился у небольшого столика с телефонным аппаратом.
– Вы разговаривали стоя? – спросил инспектор.
– Нет, я сидел, – он указал на стоявшее рядом кресло.
– Ну так, сядьте. А заодно и трубку снимите.
Тут я понял, чего добивается Страйд. Сидя в кресле, Стентон оказывался почти спиной ко всем нам, а еще точнее – большая часть пространства холла осталась за его правым плечом. Перед ним был только столик с телефонным аппаратом и большое окно напротив.
– Вы видите меня, мистер Стентон? Нет, вы, пожалуйста, не поворачивайте голову.
– Строго говоря, я почти никого не вижу.
– Благодарю вас, возвращайтесь к нам.
Стентон с несколько удивленным видом вернулся на прежнее место, Гарри с дружеской улыбкой налил и протянул ему рюмку бренди.
– Вы, мистер Коллинз, – неожиданно обратился к нему Страйд, – все это время оставались за столом?
Гарри вздрогнул и чуть не выронил рюмку.
– Ну да, я вам уже говорил, – громко и, как мне показалось, с нарочитым недовольством, произнес он.
– Говорили, – спокойно ответил Страйд, – но в силу известных обстоятельств я должен уточнить. Задам вопрос по-другому: вы хорошо помните, что так оно и было?
Гарри сделал небольшой глоток и ни на кого не глядя проговорил:
– Надеюсь, что хорошо.
Больше всего в этот момент он походил на человека, которому, по его мнению, нанесли удар ниже пояса.
– Ладно, – инспектор перевел взгляд на Картрайта. – Вы, сэр, согласно предварительным показаниям, сначала находились здесь, а потом вышли в прихожую к почтальону. В это время оставшиеся в холле, естественно, находились вне поля вашего зрения.
– Да, конечно... хотя я все время слышал, как Стентон разговаривал по телефону.
– Из прихожей есть боковой проход в коридор, минуя холл. Вы легко могли пройти в кабинет Коллинза таким способом.
Инспектор произнес это выбрав среднюю интонацию между вопросительной и утвердительной.
– Мог, – подумав, ответил Картрайт, – но я этого не сделал. Я писал ответную телеграмму, допросите на этот счет почтальона.
– Уже допросил. Почтальон заявил, что, ожидая вас, курил на крыльце. Как выяснилось, он успел, не торопясь, выкурить свою средней величины трубку. Мы провели замер: у него это занимает четыре минуты. Довольно долго для простой телеграммы в одиннадцать слов.
Картрайт ответил легким пожатием плеч, давая понять, что он предоставляет каждому право иметь на сей счет свое мнение.
– Вернувшись в холл, минут через восемь вы все-таки прошли в кабинет. Зачем? Ведь вскоре его хозяин должен был сам вернуться к компании.
– Есть дела, инспектор, – невозмутимо ответил тот, – которые обсуждаются с глазу на глаз. А вопрос, почему один человек захотел поговорить с другим именно в тот момент, а не за два часа до того или через час спустя, не представляется мне разумным.
Резонность последнего замечания сомнений не вызывала. Страйд чуть покраснел, но мгновенно взял себя в руки.
– Кто был в холле, когда вы туда вернулись?.. Написав телеграмму. – В его последних словах скользнула ироническая интонация.
– Все те же, – равнодушно начал Картрайт, но вдруг осекся и внимательно посмотрел на Гарри Коллинза. – Все те же, – уже медленно повторил он, – Стентон у телефона и Гарри... – Он замолчал.
Страйд тоже молчал, ожидая продолжения, но ничего больше не последовало.
– Ну, хорошо. – Он повернулся туда, где рядом сидели обе женщины. – Тогда попрошу каждую из вас, сударыни, ответить только на один вопрос. Сколько раз вы проходили из кухни в этот холл и кого здесь видели? Начнем с вас, миссис Коллинз.
– Насколько я помню, – немножко подумав, ответила та, – я два раза проходила по коридору в холл и обратно, по-моему, – она сделала движение рукой в сторону мужчин, – все они были здесь.
– Кажется, я тоже два раза сюда входила, – подключилась мисс Хьюз, – но единственное, что хорошо помню: Генри у телефона. Я тоже хотела позвонить в Лондон и меня стала раздражать его болтливость.
– Прошу прощения, Марго, – улыбнулся Стентон.
– Прощаю, – в тон ему ответила та.
– Когда вы проходили мимо кабинета, до вас не доносились звуки какого-нибудь разговора, отдельные слова?
– Нет, – мисс Хьюз энергично помахала в воздухе своей стройной ручкой с растопыренными пальчиками, – может быть, Джулия что-нибудь слышала, когда приоткрывала дверь в кабинет.
На несколько секунд воцарилась мертвая тишина.
Брови миссис Коллинз медленно поползли вверх и также медленно она повернула голову в сторону своей соседки.
– Вы хотите сказать, – удивленно произнесла она, – что я входила в кабинет к мужу?
Она смотрела чуть вбок от Маргит с застывшим удивленно-выжидательным выражением.
– Я не говорила, что видела, как вы туда входили, дорогая, но...
– Прошу прощения, –  вмешался инспектор, – я должен попросить вас мисс Хьюз спокойно рассказать об этом эпизоде. Что именно и когда вы видели?
– Да ничего такого особенного, – дернув плечами, начала та, – мы убрали со стола часть посуды и отвезли ее на кухню. Джулия отправилась назад, чтобы прихватить оставшуюся, я чуть задержалась... ну, может быть, минуты на две. Потом тоже пошла в холл, а в коридоре увидела, как Джулия прикрывает за собой дверь, как бывает, когда человек заглядывает в комнату, чтобы что-то сказать или спросить. Я же не говорю, дорогая, что вы туда заходили, – снова с милой улыбкой произнесла она.
– Миссис Коллинз шла вам навстречу? – быстро спросил инспектор.
– Нет, она проследовала в холл, и я туда вошла следом.
– То есть, вы видели ее только в спину, а она вас – нет?
– Ну да.
– И если я правильно понял, это было через четыре-пять минут после того, как Коллинз ушел к себе?
– Примерно так.
На протяжении этого диалога недоумение не сходило с лица хозяйки.
Наконец, в ее зрачках вспыхнул и заиграл холодный голубой огонек. Она резко встала из кресла и мгновение внимательно смотрела на Маргит, потом быстро окинула взглядом остальных и громко произнесла:
– Понятия не имею о чем идет речь! Вы слышите? Понятия не имею!
Уже позже вечером я подумал, что в тот момент она была похожа на неожиданно застывшего зверя, который не боится схватки, а лишь хочет получше распознать противника.
По лицам вокруг трудно было определить, что думал каждый, только мисс Хьюз изобразила легкую гримаску, видимо означавшую: «Раз ей так угодно реагировать на мои слова, то и пожалуйста».
– Что ж, возможно кто-то в чем-то и ошибается, – абсолютно бесстрастно прокомментировал эту сцену инспектор. И поочередно посмотрел на Картрайта и Стентона. – Скажите, господа, ту бутылку вина, которым вас угощал покойный мистер Коллинз, он откупоривал при вас или она уже была открыта?
Вопрос никак не вязался со всем предыдущим, и от неожиданности оба джентльмена обменялись удивленными взглядами.
– Да, он при нас достал ее из шкафа и распечатал, – после маленькой паузы ответил Генри, а Картрайт согласно его словам кивнул головой.
– Тогда осталась лишь одна маленькая деталь. – Страйд посмотрел на Гарри.
– Пожалуйста, инспектор, – ответил тот, ставя уже второй допитый бокал на столик и принимая позу слушателя.
– После известного всем битья посуды, – не спеша начал Страйд, – уцелели только бутылка и одна из четырех рюмок. Мы проверили отпечатки пальцев на них и получили очень любопытный результат. – Инспектор чуть выждал. – На рюмке мы обнаружили отпечатки лишь одного человека, покойного мистера Коллинза.
Ничего не изменилось после его слов, но мне показалось, что в позах присутствующих появилась та неуловимая естественность, которая как-то не ощущалась до этого. Будто легкий приятный для всех ветерок пронесся в застывшем воздухе.
– Но вот на бутылке, – продолжил Страйд, – оказались отпечатки ваших пальцев.
Его интонация и жест в сторону Гарри Коллинза изобразили легкое недоумение, а застывшая в воздухе рука давала понять, что он ожидает тотчас получить простое и ясное объяснение.
Гарри молчал, все головы повернулись в его сторону.
– Значит, на бутылке мои отпечатки пальцев? – наконец, хрипловато переспросил он.
– Ваши, – с ноткой сочувствия подтвердил Страйд.
– Так, очень хорошо. Но я что-то не помню, чтобы вы официально снимали с нас отпечатки пальцев. И насколько мне известно, вы имели право это сделать только с разрешения судьи. Значит, вы нарушили закон! – Гарри злобно улыбнулся, встал и протянул руку к бутылке с бренди. – Вы нарушили закон, и завтра же мой адвокат примет все необходимые меры, чтобы вы понесли за это положенное наказание. Вот так, господин полицейский!
Выражение победного самодовольства засветилось на его лице. Он налил рюмку и поднял ее в сторону инспектора:
– Ваше здоровье!
– Благодарю вас, – равнодушно и без малейших признаков испуга ответил тот. – Вы совершенно правы – я нарушил закон. И готов понести справедливое наказание. Возможно даже, меня отстранят от расследования и назначат другого, который проведет официальную экспертизу. В соответствии с законом, как вы сейчас сказали. А его обращение за разрешением в суд попадет в текущие отчеты, а оттуда в прессу. Да и результаты экспертизы от всего этого не изменятся. Вы так хотите? – уже не скрывая иронии, спросил он.
Гарри поставил невыпитую рюмку и остался стоять ни на кого не глядя. Стало ясно, что и он, хоть и последним, но тоже понял глупость своих угроз.
– Никакой прессы! – с неожиданным металлом в голосе произнес Стентон. – На континенте нас уже завтра ждут люди с большими именами. Мы открываем новое дело, и никакой прессы пока это возможно! Вы слышите Гарри?! Мы должны быть благодарны инспектору за то, что здесь еще не появился ни один журналист.
На загорелой физиономии мистера Коллинза трудно было разобрать движение мысли. Он по-прежнему молчал, застыв все в той же дурацкой позе.
Несколько этих секунд Стентон был похож на профессионального боксера, готовящегося нанести нокаутирующий удар. Потом к нему вернулось обычное доброжелательное выражение.
– Позвольте, я попробую пролить свет на этот факт с отпечатками, господин инспектор, – обратился он к Страйду.
– Сделайте одолжение.
– Я сам сказал Гарри, что в кабинете у Пита есть бутылка старого коллекционного вина. Вполне возможно, что в тот момент, когда я разговаривал по телефону, а Картрайт вышел в прихожую, Гарри зашел на минуту к брату. Подождите, Гарри! – Стентон пресек его попытку что-то сказать. – Я говорю: возможно, это было так. Я ничего категорически не утверждаю. Ведь будем откровенны, вы были порядочно пьяны и мало что помните. А если вы заходили в кабинет, то наверняка брали в руки бутылку и, скорее всего, выпили рюмку. Потом вернулись, и никто не заметил вашего отсутствия.
– Надо сказать, что Гарри профессионально разбирается в винах, – несколько наивно поддержал Картрайт.
– Да уж, знаток, – с сомнительной улыбочкой добавила Маргит.
– Таким образом, легко объясняется и появление четвертой рюмки, – закончил Стентон. – И не волнуйтесь, Гарри, никто не собирается на этом основании обвинять вас в убийстве брата.
– По-моему, господа, это разумное и единственно возможное объяснение, – опять присоединился Картрайт, обращаясь главным образом к инспектору.
Тот сделал в ответ легкое движение головой, давая понять, что он вполне все это допускает.
– Я, конечно, плохо помню, – поежился Гарри. – Начал соображать только когда понял, что Пит мертв... – Он озадаченно потер лоб. – Ваша правда, Генри, так оно действительно могло быть.
Пэро и Страйд обменялись быстрыми взглядами.
– Не смею вас больше задерживать, господа, – объявил инспектор.
– Можно ли считать, что вы будете придерживаться версии о самоубийстве, произошедшем по личным мотивам? – спросил Стентон. – Пресса все равно до этого доберется, и мы бы очень хотели, чтобы наши публичные разъяснения и ваша версия совпадали.
– Думаю, так и будет, – ответил инспектор.
– Благодарю вас.
В публике началось движение...
– Минуту внимания, господа, – вставая со стула, произнес Пэро, – одну только минуту. Самоубийство и у меня не вызывает почти никаких сомнений, но я не химик, и прошу объяснить мне одно обстоятельство, затруднительное, так сказать, для лично моего понимания. Цианистый калий ведь очень опасный яд, не так ли? Его не носят просто в кармане рядом с другими предметами. Значит, покойный мистер Коллинз должен был держать яд в чем-то вроде небольшой капсулы. На его столе такого предмета не было, в карманах полиция тоже ничего не нашла. Вам, миссис Коллинз, ничего похожего не попадалось на полу? Нет?
– Может быть, закатилось куда-нибудь, – сказали сразу несколько голосов.
– Пойдемте, осмотрим пол, – предложил Стентон и, не дожидаясь, первым направился к кабинету.
Осмотр оказался недолгим. Паркет был идеально отполирован и абсолютно гладок. Все же для очистки совести инспектор, Джон и несколько добровольных помощников побродили по комнате. Потом еще раз заглянули в ящики стола – без всякого результата. Пэро не двинулся дальше порога. Публика потекла назад в холл, а мы стали прощаться.
– Знаете, я ведь так и не нашла телефонную книжку, – сообщила миссис Коллинз, – ума не приложу, куда она могла подеваться.
– Вы уезжаете сегодня в Лондон вместе со всеми? – спросил ее инспектор.
– Да.
– Прошу оставить ваш лондонский адрес. Если вдруг почувствуете за собой слежку или встретите людей, похожих на тех, что болтались у дома, позвоните вот по этому телефону в Скотленд-Ярд. – Он протянул ей небольшой листок бумаги. – Они сообщат мне и сами примут нужные меры.
– И еще одна просьба, миссис Коллинз, – добавил Пэро. – По-видимому, у вашего покойного мужа был в Лондоне личный секретарь?
– Да, это миссис Твен, старый работник компании.
– Мой друг Дастингс будет в ближайшие дни в Лондоне. Я бы очень вас просил, чтобы эта миссис Твен познакомила его с телефонными книгами или блокнотами, которыми ваш муж пользовался на работе.
– Конечно, я распоряжусь. Вот, – она протянула две визитные карточки, – по этим адресам и телефонам можно связаться и с компанией, и со мной.
Мы двинулись к выходу.
– Мсье Пэро, – вдруг позвала она, когда инспектор с помощником прошли вперед.
Мы оба в ожидании остановились.
– Я не убивала мужа.
Мне показалась очень странной интонация ее голоса – как будто за сказанными словами могло скрываться что-то еще.

Утром следующего дня я отправлялся в Лондон.
Пэро провожал меня до самого поезда. Стояло сыроватое туманное утро. Ночью прошел мелкий холодный дождь, и вся природа сникла и съежилась, будто и не было перед этим ласковых светлых дней. Осень решила, наконец, оборвать лето, как заигравшегося ребенка, и наложила на всё свою сырую унылость.
Согласно инструкциям моего друга мне предстояла немалая работа: установить всех деловых и личных знакомых Пита Коллинза, начинающихся на букву «Д», связаться с ними и, представившись помощником инспектора Страйда, узнать, звонил ли им Коллинз в тот злосчастный день. О своих результатах я должен был составлять подробные письменные отчеты и переправлять их Пэро через поездных кондукторов.
Когда поезд тронулся, я помахал через стекло рукой моему энергичному, улыбающемуся другу и, все еще ощущая его крепкое рукопожатие, с удивлением вспомнил, что ведь ездил навещать больного.

Управление компанией размещалось в трехэтажном здании, построенном в деловой части Лондона в начале века, когда в архитектуре завоевывал свое место новый стиль, широко известный теперь под именем «модерн». Среди произведений того времени многие, на мой взгляд, строения не безукоризненны и даже эстетически сомнительны. Их архитектурная композиция часто отражает не столько новую художественную идею, сколько попытку ее отыскать или, еще хуже, навязать неудавшиеся авторские замыслы. Это же здание не относилось к такому разряду. Его создатели не стремились преуспеть в оригинальничании и, несомненно, имели хороший вкус. По типу строения это был большой особняк, облицованный различного размера керамической плиткой. Крупная сине-черная по бельэтажу сменялась оранжево-желтой меньшего размера на втором и третьем этажах. Между окнами третьего этажа и крышей этот цвет сгущался до золотого и на его фоне разворачивалось мозаическое фиолетовых оттенков панно на античные сюжеты, в которых я, честно говоря, никогда не могу до конца разобраться. Нижний ряд окон состоял из больших с закругленными краями прямоугольников, над ними располагались более овальные окна меньшего размера и совсем округлые шли в третьем ряду.
Дирекция компании, как уведомил меня швейцар, находилась на третьем этаже. Поднявшись, я повернул от лестницы наугад и сразу наткнулся на две большие мореного дуба кабинетные двери с фамилиями Стентона и Картрайта и их административными титулами. Как тут же выяснилось, бывший глава компании занимал противоположное крыло.
Секретарь покойного мистера Коллинза миссис Твен уже ожидала меня в большой комфортабельной приемной, где кроме нее за столиком с пишущей машинкой и канцелярскими реквизитами работала молодая невыразительная девушка. Стол миссис Твен своими габаритами, дорогим внешним видом и двумя телефонами вполне подошел бы любому начальствующему чиновнику. Да и сам вид этой почтенной дамы давал понять, что человек она здесь отнюдь не последний.
Лет шестидесяти с небольшим на вид, худая, высокая и прямая с головы до пят, с пепельного цвета сединой в завитых волосах. Серые водянистые глаза миссис Твен смотрели внимательно, но не враждебно. Одета она была в строгий темно-серый костюм с черной шелковой блузкой с небольшим жабо. Сходная одежда была и на девице, хотя значительно проще по качеству. Видимо, это был общий стиль, соответствующий обстановке приемной – удобно, дорого и строго.
– Я уже все приготовила для вас, – ровным, чуть глуховатым голосом начала миссис Твен после взаимных приветствий. – Вот этот блокнот, – она указала на среднего формата кожаную книжку с небольшими медными кольцами вместо переплета, – всегда лежал на рабочем столе мистера Коллинза. Иногда он звонил сам, но чаще просил меня соединить его с нужным абонентом. Тогда я пользовалась своей телефонной книжкой, вот она.
Затем миссис Твен предложила мне сесть в кресло у небольшого круглого столика и сама, вернувшись на свое рабочее место, тут же произнесла:
– Ужасное событие для всех нас, мистер Дастингс, ужасное. Каждый служащий компании переживает это как личную утрату. – Она тяжело покачала седой головой, а мне показалось, что выражение лица молодой особы, и без того вполне непримечательное, приобрело в этот момент совсем уже отсутствующий вид.
– Да, конечно, – чересчур энергично заговорила миссис Твен, переводя свой взгляд с меня на нее, – мистер Коллинз был строг! Но он умел ценить людей, и прекрасно платил.
Еле уловимое ответное движение в лице машинистки должно было значить: я что, с вами спорю?
– Наверно, и мистер Стентон, – заметил я для поддержания беседы, – продолжит такую политику.
– О да! – почти воскликнула пожилая дама. – Это просто счастье, что есть такая замена.
– Даже если мистер Стентон снизит служащим зарплату, – проворковала девица, поправляя заложенные в валик листы, – никто не уйдет из компании. В особенности женщины, которые в него влюблены поголовно.
– Как вам не стыдно, Кэти, – тут же возмутилась миссис Твен, – говорить в такой день подобные глупости!
– Я же ничего плохого не сказала. К тому же, пожалуйста, не волнуйтесь, вас я в виду не имела.
Сначала миссис Уолтер издала – «уф-ф», но потом неожиданно добродушно улыбнулась и, обращаясь ко мне, проговорила:
– Какое невинное и непосредственное нахальство. Представляете, чтобы бы было, если бы мы заявили такое пожилому человеку в дни нашей молодости.
Я тоже улыбнулся в ответ, совершенно разделяя ее точку зрения.
Более часа я занимался выписыванием телефонных номеров, чьи владельцы носили фамилии, начинающиеся на «Д». Обе женщины тоже занимались своими делами. Время от времени миссис Твен давала указания Кэти или отвечала на ее вопросы, регулярно поглядывая в мою сторону. Когда я, закончив, наконец, свои труды, стал укладывать записи, она велела девушке спуститься на первый этаж за какой-то справкой и сразу же, как только за ней закрылась дверь, обратилась ко мне:
– Я не хотела ничего говорить при Кэти, – начала она, – у нас и без того уже поползли разные слухи. Видите ли, мистер Дастингс, сегодня утром, перед вашим приходом, к нам сюда был один очень странный звонок. Звонил господин по имени Дипсон.
– Дипсон? – переспросил я. – По-моему, его нет в телефонных книжках.
– Да, мистер Дастингс, его там нет. И он не сразу себя назвал. Понимаете, нам сюда не звонят случайные люди – люди с улицы. Все, кто обращается к нам, умеют себя вести, они представляются и начинают разговор в определенной манере. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Да, вполне.
– Ну так этот тип сразу повел себя очень нагло. Потребовал к телефону мистера Коллинза, начал врать, что они договаривались об утренней встрече, не захотел назваться. Мне сразу это показалось очень подозрительным, и я ничего не сказала ему о смерти патрона. Я спросила, что передать, когда он появится? И тогда он назвал себя и сказал, что просит о встрече.
– Он не сказал, когда и где именно хочет встретиться?
Нет, он просто назвался и заявил: «Передайте, что я прошу его встретиться со мной и как можно скорее». Как вы считаете, мистер Дастингс, я правильно поступила, скрыв от него про смерть?
– Совершенно правильно, миссис Твен, думаю, в противном случае он бы вам не назвался.
Я записал фамилию, хотя и так бы ее уже не забыл.
– Мистер Дастингс, – снова обратилась она, – может быть, это не мое дело, раз полиция об этом меня не спрашивает... – она помедлила. – Я проработала с мистером Коллинзом пятнадцать лет. Он был сложной личностью, мог быть очень резким в поступках. Но я была бы не достойна своих седых волос, если б за пятнадцать лет не смогла понять человека, которого наблюдала каждый день. Так вот, мистер Дастингс, никогда даже сама мысль о самоубийстве не могла прийти в его голову!

Вернувшись домой, я счел за лучшее тут же связаться с районным полицейским отделением и сообщить о подозрительном телефонном звонке и странном субъекте с фамилией на букву «Д».
Страйда на месте не оказалось, но Джон внимательно меня выслушал и обещал безотлагательно все передать своему начальнику. После этого, следуя данному Пэро обещанию, я расположился за письменным столом и обстоятельно описал свой визит в компанию. За этими занятиями день перешел в вечер.
Обдумывая план на завтра, я решил с самого утра начать звонки согласно имеющемуся у меня списку. Посчитав число телефонных номеров и помножив их на несколько необходимых для каждого разговора минут, я пришел к выгоду, что за день сумею завершить эту работу. Что ж, возможно, тогда прольется и какой-то свет на всю эту темную историю.
Следующим утром, согласно намеченному плану, я сел к аппарату и начал делать звонки. Поначалу я заглядывал в шпаргалку, представляясь сотрудником провинциального отделения полиции, где случилось несчастье с мистером Питом Коллинзом, но вскоре стал барабанить слова наизусть. Была уже среда и за два прошедших дня рабочей недели все, кому я звонил, уже успели узнать о случившемся. Иногда разговор затягивался, поскольку на другом конце провода начинали вспоминать, когда же они в последний раз разговаривали с покойным, а припомнив, передавали мне малопонятные и ненужные подробности деловых отношений. Иногда сами начинали задавать вопросы, интересуясь, что думает обо всем этом полиция. Однако по поводу того несчастного вечера ответ был один и тот же – нет, никаких разговоров с Коллинзом в то время они не вели. Я отмечал галочкой очередной проверенный номер и набирал следующий. Примерно через каждые два часа я делал получасовой перерыв, чтобы поесть или выпить чашку кофе.
Со второй половины дня уже отчетливо стала давать себя знать усталость. Наступали ранние осенние сумерки, и это не прибавляло бодрости. Не выдержав, я решил сделать небольшой дополнительный перерыв минут на пятнадцать, рассчитывая после этого закончить оставшуюся работу менее чем за час.
Взяв в руки утреннюю газету, в которую из-за занятости до сих пор не успел заглянуть, я начал просматривать заголовки, когда раздался звонок моего собственного телефона. В трубке зазвучал голос Пэро:
– Сразу хочу вас поблагодарить за исключительно ценные сведения, Дастингс!
– Ну, будто и действительно такие уж ценные, – усомнился я, полагая, что сказано это было исключительно из дружеских чувств.
– Да, да именно! Возьмите-ка бумагу и ручку, сейчас я вам продиктую один адресок.
Для пущей ясности Пэро начал с ударением почти по складам называть лондонский район, улицу, номер дома.
– Не надрывайтесь вы так, Пэро, мне хорошо слышно. Чей это адрес?
– А того самого вашего Дипсона. Теперь слушайте внимательно, Дастингс. Этот человек довольно долго работал в полиции, почему Страйду через Скотленд-Ярд и удалось быстро установить его личность. Но из полиции ему пришлось уйти из-за недоказанных, но явных злоупотреблений и замеченных за ним темных связей. Так вот, уже лет семь он содержит собственную контору, что-то вроде частного сыска, но подробностей в Скотленд-Ярде не знают. Понимаете, Дастингс, если его вызовут в полицию и потребуют объяснений, толку не будет. Он человек очень опытный, и предъявить ему по большому счету нечего. Каждый может позвонить кому захочет, в том числе и в любую компанию. Да и этот факт он может отрицать. Вся надежда на вас, Дастингс.
– На меня? – я оторопел от удивления.
– У нас нет сейчас другого выбора, mon ami. Попробуйте нанести ему частный визит. Действовать вам придется по обстоятельствам. К сожалению, я не могу дать вам специальных инструкций, кроме одной: не пытайтесь его запугивать.
– А если он просто откажется со мной разговаривать?
– Тогда коллеги инспектора Страйда употребят давление, но я не верю, что это много даст.
Добавив к этому еще несколько ободряющих слов, Пэро пожелал мне успеха, а я обещал завтра же с утра отправиться к этому без сомнения малопривлекательному субъекту. Некоторое время я просидел без дела, озадаченный этой новой перспективой, но предстояло еще закончить телефонные звонки, и я снова принялся набирать номера. И, честно сказать, уже без особой надежды на удачу.
Увы, это предчувствие подтвердилось. Никто из очередных абонентов в тот вечер с Питом Коллинзом не разговаривал. Впрочем, один разговор все-таки состоялся, но не с Коллинзом, а с Генри Стентоном, который беседовал с известным банкиром Дубнисом, чью фамилию я нередко встречал в финансовых хрониках. Компания вела с его банком переговоры о крупном кредите, и, как выразился мистер Дубнис, Стентон замучил его вопросами и всяческими уточнениями.
– Я даже подумал, что он хватил лишнего, – добавил банкир, – такая въедливость совсем не в его стиле. Вот мистер Коллинз, тот да-а, хватка была бульдожья и где надо, и где не надо тоже. Я, глядя на него, часто думал, что вот такие из поколения в поколение и делали то, что мы называем теперь старой доброй Англией. Не понимаю, чего ему не жилось? – заключил он в конце разговора.

Вечером за чаем, уже слегка сбросив с себя дневную усталость, я попробовал определить для себя то общее впечатление, которое складывалось на отдельных мелких разговоров с полусотней разных людей.
Пожалуй, не вызывало сомнения, что большинство из них искренне воспринимало самоубийство Пита Коллинза как объяснение причины его гибели. Да и те, что любопытствовали, пытаясь узнать детали, действовали, как мне показалось, скорее из обывательского интереса к чужой личной жизни или пытались установить, не кроется ли за этим крупный провал в делах компании.
И ясно – покойный был в их глазах важной фигурой, и его уход из жизни не пустяк, но вот просто человеческой печали я ни в ком не встретил или, во всяком случае, не почувствовал. Впрочем, сказал я себе, люди нередко бывают равнодушны даже к родственникам, а это, всего-навсего, деловые партнеры.
Время шло к ночи, а мне предстоял еще этот завтрашний неприятный визит, и нужно было хотя бы подобрать первые слова для разговора. Однако все попытки на этом сосредоточиться ни к чему не привели – усталость меня одолела. Положившись на утро, я, тем не менее, принудил себя сесть за стол и составить для Пэро отчет о своих телефонных беседах, чтобы с утра отправить его на вокзал с посыльным.
Следующим утром я встал с небольшим опозданием, причиной чему был монотонный убаюкивающий дождь, стучавший по оконным стеклам.
Конечно же, за ночь мыслей о том, как вести себя в конторе Дипсона у меня не прибавилось и, в конце концов, я решил, что буду импровизировать прямо на месте, хотя в глубине души понимал, что среди прочих моих способностей – это не самое сильное.
Из-за дождя я не увидел на улице ни одного соседского мальчика, которого можно было бы за пол шиллинга послать с пакетом для Пэро на вокзал, и решил занести пакет самому на обратной дороге.
Выйдя уже в начале одиннадцатого из дома, я поймал на перекрестке такси и продиктовал шоферу адрес. Судя по нему, контора Дипсона находилась в довольно известном районе, где размещались второразрядные адвокатские и брокерские офисы, конторы небольших компаний, непритязательные кафе и ресторанчики, на тротуарах в погожие дни шла бойкая розничная торговля.
Минут через пятнадцать мы были на месте.
Выйдя из такси, я сразу увидел нужное мне заведение, на двери которого была прикреплена металлическая табличка с надписью: «Частное агентство Дипсона». И ниже: «Прием посетителей с 9 до 17 без перерыва».
Я дважды перечитал эту надпись и, простояв еще какое-то время, внутренне подстегнул себя и открыл входную дверь. За ней обнаружилось довольно просторное помещение, в глубине которого за столом лицом ко мне сидел небольшой человек лет сорока пяти, с черными негустыми зачесанными назад волосами и очень живыми, внимательными тоже черными глазками. Подняв уголки губ, он изобразил улыбку и указал мне на одно из двух кресел, напротив с другой стороны стола.
– Прошу вас мистер...?
– Дастингс, – сказал я, подходя и устраиваясь в кресле.
– Слушаю вас, мистер Дастингс. Рассказывайте, сделаем все возможное и невозможное. – Он еще раз изобразил ту же искусственную улыбку.
– Ничего невозможного я не прошу, – в полном соответствии с установкой на экспромт начал я. – Хотелось бы просто узнать, что именно говорил вам мистер Пит Коллинз, когда позвонил в прошлую пятницу вечером из своей усадьбы? Мы нашли ваше имя на раскрытой странице его телефонной книжки.
Я еще не закончил говорить, а маленькие пронзительные зрачки мистера Дипсона уже впились в меня, пытаясь прошить насквозь. Еще несколько секунд он изучал меня, и стало заметно, как в его глазах возникает выражение ненависти.
В следующий момент он нажал кнопку на боковой панели и жалюзи на окнах оказались сброшенными. В комнате воцарился полумрак, но тут же свет от настольной лампы ударил мне прямо в лицо.
«Ну, это уж слишком», – подумал я и собрался возмутиться, когда услышал за спиной звук открывшейся, не замеченной мной внутренней двери, и быстрые приближающиеся сзади шаги.
Конечно, от всего этого у меня возник небольшой внутренний холодок, но тут же я взял себя в руки, резонно подумав, что творить насильственные действия среди бела дня недалеко от центра Лондона эти люди без особых причин не будут.
– Вы врете, – услышал я шипящий голос Дипсона, – Коллинз нигде не записывал моего имени. Кто вас послал и зачем, отвечайте быстро!
– Ну предположим, что я веду это дело в порядке частного сыска, – стараясь говорить как можно спокойней и не жмуриться от света, ответил я. – Мои друзья в Скотленд-Ярде дали ваш адрес. Им, кстати, известно, что я сегодня с утра направился к вам. И пришел сюда как простой клиент. – Я сунул руку в карман пиджака, где лежала чековая книжка, и почувствовал, как что-то живое надо мной нависло и напряглось.
Не желая долго искушать судьбу, я не стал копаться и вытащил из кармана все лежавшие там бумаги сразу.
– Лучше будет, если вы уберете этот дурацкий свет, – уже полностью владея собой, сказал я, – и мы поговорим о цене за ту информацию, которая у вас имеется.
– Убирайтесь отсюда вместе... со своими... – голос Дипсона вдруг оборвался с высоких нот. –  Покажите-ка, – произнес он спокойным деловым тоном.
Решив, что его интересует, в порядке ли моя чековая книжка и банк, где она значится, я протянул ее.
– Да нет, не это, вот тот конверт покажите.
Я выставил вперед предназначенный для Пэро конверт, не выпуская его, впрочем, из рук.
Наступила пауза.
– Так вот оно что, – протянул Дипсон, – вы работаете с Пэро? – Почти тут же лампа погасла, а жалюзи поехали вверх. Я не успел ответить, как он продолжил: – Значит, жив еще маленький бельгиец? Любопытно, любопытно. – Он покачал головой с видом человека, обнаружившего в памяти забытый, но приятный уголок.
Потом снова заговорил, уже слегка улыбаясь мне. Улыбка была другой – чуть хитроватой, но совершенно беззлобной.
– Мы ведь были с ним знакомы, давно, почти двадцать лет назад. – Я услышал, как тихо захлопнулась какая-то дверь, и почувствовал, что за моей спиной стало свободно. – Нас, большую группу сотрудников, направили в Гавр на расследование. Сложное было дело – контрабанда да плюс два убийства. Хе... ну и понаделали мы глупостей, я вам доложу, и если бы не господин Пэро, несколько невинных душ до сих пор бы в тюрьме томились... Да, голова у него такая, что туда можно поместить  весь Скотленд-Ярд и британский парламент в придачу, ха-ха. – Хозяин встал, открыл небольшой настенный шкафчик и вынул оттуда бутылку бренди и два небольших ослепительно чистых стаканчика.
– По сегодняшней погоде недурно немного выпить, – сообщил он и, наполняя стаканчики, продолжил: – Стало быть, вы сотрудник Пэро. Это меняет дело. А кто его пригласил для частного расследования?
– Новое руководство компании, – сходу соврал я, решив, что так будет меньше других вопросов.
– Значит, прихлопнули они его все-таки?
– Кто?
– Итальянцы.
– Вот мы и хотим все это уточнить с вашей помощью, – ответил я уклончиво.
– Своим мы в помощи не откажем. Прошу, – он раскрыл коробочку с дорогими тонкими сигарами.
Раскурив свою и с удовольствием пустив струйку дыма под потолок, Дипсон начал рассказывать:
– Две недели назад, примерно в это же время, у наших дверей остановилось шикарное черное авто. За рулем сидел сам мистер Коллинз. Он не хотел, чтобы даже шофер знал о его визите сюда. Любопытный это человек... был.
Дипсон снова глубоко затянулся и указал мне глазами на стакан, предлагая не забывать о бренди.
– У нас тут самый разный народ появляется, и все, как бы это сказать, не очень уверенно себя чувствуют, в особенности по началу. А этот вошел как к себе домой. Сразу дал понять – он платит за музыку, и играть ее надо так, как он скажет. Раскрыл все карты – не верит жене и хочет с ней развестись. Рассказал, кто она и откуда. Не считал нужным сдерживаться. По-моему, он ее просто ненавидел, один раз грязно обозвал. Но главное в другом.
Он отхлебнул бренди.
– У этой Джулии... если не ошибаюсь, ее так зовут? – Я кивнул. – У нее до брака был любовник, лет тридцати пяти – не мальчик уже. Тоже итальянец из местной иммигрантской колонии и, заметьте себе, из того же фамильного клана, что и она. Три года назад он сел в тюрьму. Посадили их целой бандой – итальянцев и англичан – за организацию притонов. Там все было: скупка краденого, незаконные азартные игры. Заправляли, конечно, итальянцы. Полиция смогла доказать в суде только часть их преступлений. Ну, в таком деле по-другому и быть не может. Всем понятно, что действовала организованная преступная сеть, а доказать это практически нельзя – обвинение распадается на отдельные формально не связанные преступления. Поэтому сроки им дали небольшие, и этот парень, отсидев свою трешку, месяц назад объявился. А выяснилось все это потому, что Коллинз случайно обнаружил и прочел письмо к жене от этого ее бывшего друга. И из него стало ясно, что их взаимное влечение нисколько не прошло. Более того, – Дипсон поднял вверх указательный палец, – из текста вытекало, что это просто очередное письмо, то есть переписка между ними велась все время. А значит, и замуж она выходила с согласия своего приятеля. Или уж, во всяком случае, с согласия клана.
Сказанное Дипсоном вдруг придало всей истории такой неожиданный поворот, что глоток хорошего бренди оказался для меня как нельзя кстати.
– Следовательно, он хотел, чтобы вы установили за его женой постоянное наблюдение? – спросил я.
– Именно. Он был уверен, что в его отсутствие этот итальянец явится в дом. И мои люди должны были сфотографировать, как он входит-выходит, ну и дать свидетельские показания в суде. Он хотел отрезать ей любую возможность претендовать на деньги при разводе.
– А итальянец так и не появился?
– Естественно, раз на уме у них было совсем другое.
– Но не кажется ли вам, – возразил я, – что это чересчур рискованное дело. Ведь ясно, что подозрение в убийстве в первую очередь падет на жену, а от нее ниточка потянется дальше.
– Вот тут вы ошибаетесь! – Дипсон отодвинулся от стола и откинулся на спинку кресла. – То есть рассуждаете вы правильно, но так, как если бы преступление совершали англичане. А иммигрантские группы – это совершенно особый народ, тем более итальянцы. Они могли просто подставить девчонку. Если дело пройдет, клан наложит лапу на большие деньги, а если не пройдет и девчонку упекут в тюрьму, то, не беспокойтесь, никакая ниточка не потянется. Потому что ничего она не скажет. Хоть на куски ее будут резать – не скажет! Зато и те, в свою очередь, сделают все, чтобы помочь ей на суде и в тюрьме.
Хозяин посмотрел на беловато-серый пепел и резко стряхнул его в пепельницу, будто стремясь этим от чего-то избавиться.
– И еще одна сторона медали, которая известна людям вот вроде меня, знающим эту иммигрантскую сволочь, как говорится, не понаслышке. – Он чуть подался вперед и доверительным тоном, похожим на тот, которым убеждают детей, произнес: – Вы даже представить себе не можете с какой легкостью они идут на такое страшное преступление, как убийство.

Минут через десять я покидал ставшее неожиданно таким гостеприимным для меня агентство мистера Дипсона, искренне поблагодарив его за бесценную помощь и обещая засвидетельствовать его уважение моему знаменитому другу. Будет очень уместно, подумал я, если Пэро сам черкнет ему пару благодарственных строк.
Дождь кончился и небо посветлело. Воздух приобрел ту холодную ясность, когда вдруг хочется отмести всю мелкую суету и построже взглянуть вокруг.
Да, теперь понятно, кто следил за домом. И почему их не было в день убийства и следующие дни уикенда – Дипсон просто снял за ненадобностью наблюдение на то время, пока в доме находился сам Пит Коллинз. Утром в понедельник его опытные агенты сразу обнаружили возню полицейских, и он стал звонить в компанию, чтобы узнать, что случилось. Обман миссис Твен был недолгим, уже вечером Дипсон знал, что в действительности произошло.
И хотя многое стало ясно, сами события приобрели новые зловещие черты. Появилось ощущение пока еще не видимой, но уже отвратительной хорошо организованной темной силы.
Возможно, не все в жизни Дипсона было чисто, и в отдельных его человеческих качествах можно усомниться, но вот сомневаться в его профессиональных оценках было бы просто глупо. Что если Джулия Коллинз действительно только пешка в чьих-то страшных руках? Я вспомнил ее странную интонацию, когда на прощание, задержав нас, она сказала: «Я не убивала мужа». И понял, что было в этой интонации особенного – ударение на слове «я». Не намек ли это на то, что преступный умысел исходил не от нее, и она сама, не желая того, оказалась в центре чужого преступления?
Уже через полчаса я сидел дома за письменным столом, добавляя к донесениям предыдущего дня новые, только что полученные сведения. По моим расчетам Пэро успеет получить эти реляции сегодня вечером. Ну что ж, это значит, что со своим лондонским заданием я справился еще до конца недели и завтрашнюю пятницу смогу посвятить уже собственным делам.

Срочных дел действительно оказалось немало, так как все, что было мною намечено на первую неделю лондонской жизни, оказалось заброшенным.
Весь следующий день я крутился волчком, вечером писал деловые письма, и все равно остались всякие недоделанные мелочи, которым я и посвятил субботнее утро.
К двум часам дня я с удовольствием и облегчением смог, наконец, признать себя свободным и подумать о том, чего мне так нестерпимо хотелось в течение всего времени пребывания за границей. О прогулке по Лондону, долгой, без всякого заранее определенного маршрута.

Большой город всегда загадка, потому что из поколения в поколение собирает загадки жизней отдельных людей. Он знает их надежды – почти всегда несбывшиеся, их дела – от самых маленьких до тех, которые навсегда возвеличивают человеческое имя. Он сотнями лет видел их такими разными и одинаковыми, что начал понимать, куда и зачем все движется. И если знать и любить свой город, он может приоткрыть вам то, чего нельзя достичь умом и опытом одной жизни.
Погода для этого времени выдалась более чем сносной, и я незаметно для самого себя прогулял по улицам более трех часов и возвратился домой лишь вместе с сумерками.
На столе меня ждала телеграмма, принесенная, как выяснилось, за полчаса до моего прихода. Сначала я прочитал имя отправителя – «Пэро», потом текст: «История подошла к финалу тчк обязательно жду в воскресенье».
Честно говоря, и в предыдущий день, когда я целиком погрузился в собственные дела, и сегодня, когда смог, наконец, побродить по любимому Лондону, мысли о гибели Пита Коллинза отошли на задний план. «История подошла в финалу», – еще раз прочитал я. Звучало несколько загадочно и чуть торжественно, а впрочем, вполне во вкусе моего друга.

К двенадцати по полудню следующего дня я уже шел по знакомой мощеной плоским камнем дороге. У самого поворота к ферме меня обогнал большой черный лимузин, пассажиров которого я разглядеть не успел.
Первым, кто меня встретил недалеко от дома, был пес, который всем своим видом и в особенности хвостом показывал, что признал во мне старого знакомого и рад моему появлению. Затем на крыльце возник Пэро, ринувшийся пожимать мне руки и извиняться за то, что не пришел встретить на станцию.
– Как вы себя чувствуете, Пэро?
– Что? – переспросил он с несколько удивленным видом.
– Я спрашиваю, как ваше сердце?
– Отлично, – все с тем же оттенком удивления ответил он. – Пойдемте же скорее в дом, вам надо как следует перекусить с дороги.
Стол был накрыт, горячий кофейник испускал приятнейший аромат и вся обстановка дышала миром и покоем. Однако цель моего прибытия не позволяла беззаботно предаться этим тихим радостям.
– Объясните, ради бога, – обратился я к моему другу, – что вы имели в виду под словами: «история подошла к финалу»? Вы установили преступника?
– Можно сказать, что да.
– Но как вам это удалось?
– Исключительно с вашей помощью, mon ami. После проведенной вами работы в Лондоне мне и делать то уже было нечего. Кладите сахар, в крепкий кофе нужно больше сахару.
Что-то вроде легкой печали возникло у меня внутри.
– Так вы хотите сказать, что все известное вам было известно и мне, и даже раньше?
– Не огорчайтесь, мой друг, – ласково ответил он, – все дело в пустяках. Вы не пропустили ни одной мелочи, и решив, что этого достаточно, не обратили внимания на некоторые связи между ними. Могу вас утешить тем, что и Страйд оказался в таком же точно положении, а ведь он наравне со мной читал ваши прекрасные донесения. Ну же, пейте кофе. Инспектор скоро заедет за нами, и мы отправимся закрывать занавес в этом спектакле. – Пэро лихо щелкнул пальцами, но посмотрел на меня серьезно и как-то невесело.

Страйд и его помощник появились через полчаса.
Пока Пэро отправился к себе в комнату переодеться, я первым вышел к их автомобилю.
Оба полицейских дружески приветствовали меня.
– Очень вам признательны за скрупулезную лондонскую работу, – сразу поблагодарил инспектор, – хотя, честно говоря, многое для нас по-прежнему загадка. Ваш друг обещал уже сегодня ее разгадать, поэтому я и вызвал всех действующих лиц. – Он кивнул в сторону усадьбы Коллинзов. – Но вы уверены... – на крыльце показался Пэро и инспектор осекся. Однако по выражению его лица я прекрасно понял всю фразу до конца: «Но вы уверены, что он действительно это сделает?»
Пэро был строг и сосредоточен и вид имел подобающий. На нем был темно-серый великолепно отутюженный костюм, черный жилет и галстук, подвязанный под любимый им стоячий накрахмаленный воротничок. Впрочем, и остальные выглядели вполне официально.

При входе в дом нас встретила Джулия Коллинз. Она поздоровалась с каждым, не позабыв и Джона, и пригласила в уже хорошо знакомый холл.
Обстановка там с прошлого воскресенья почти не изменилась. Таким же широким полукругом в центре стояли стулья и кресла, столик с чайными принадлежностями и тележка с бутылками, и даже публика, как мне показалось, заняла свои прежние места. Вместе с тем, было и что-то совершенно новое, что я сначала почувствовал, а лишь потом увидел.
Окаймляя полукружие из людей и мебели, на трех высоких бронзовых подставках стояли мраморные вазы, большие, в два фута, с зелено-черным искрящимся переливом. В каждой – огромные осенние букеты – пышные охапки из веток, травы и листьев. Чаруя красно-желтой прихотью красок, они пробуждали мысль о том, что время ухода из жизни может быть еще ярче и праздничней, чем дни ее расцвета.
– Exellent, – негромко сказал Пэро, любуясь этим зрелищем.
– И нам всем очень понравилось, – произнесла мисс Хьюз. – Не правда ли, у Джулии великолепный вкус?
– Прошу вас, садитесь, господа, – обратилась к нам та, чуть улыбнувшись в ответ на комплимент в свой адрес.
– Как мы поняли из вашего сообщения инспектор, – заговорил Стентон, – расследование закончено. Значит ли это...
– Значит ли это, что сегодня нас всех арестуют? – игриво улыбаясь, перебила его Маргит.
– Ну что вы, –  тоже улыбаясь, ответил Страйд, – я даже не захватил с собой такого количества наручников.
– Это значит, господа, – заговорил Пэро, – что мы сегодня установим окончательную картину событий того трагического вечера. Правда для этого придется еще задать несколько последний вопросов. И если позволите, я прямо с них и начну.
Наступила тишина. Некоторое время Пэро молчал, мне показалось, с умыслом затягивая паузу. Потом чуть повернулся в кресле в сторону Джулии Коллинз.
– Мадам, будьте любезны сказать нам, когда именно ваш муж узнал, что вы переписываетесь со своим старым приятелем, который последние три года находился в тюремном заключении?
На окружающих слова моего друга произвели буквально шоковое действие. Все взгляды тотчас бесцеремонно уставились на Джулию, а у сидевшего напротив меня Гарри Коллинза приоткрылся рот.
Молодая женщина либо не заметила этого, либо умела мастерски владеть собой – в ее ответе не было и тени замешательства:
– Он вообще не знал об этом. И никто не знал, – добавила она, кажется, наконец, обратив внимание на устремленные на нее взгляды.
– Вы виделись с этим человеком после его выхода из тюрьмы?
– Да.
– Когда в первый раз?
– Вчера.
– За что его посадили, миссис Коллинз?
– Его посадили вместе со многими. – Она чуть помолчала, собираясь с мыслями, чтобы говорить дальше.
– Понимаете, у нас, итальянцев, большую роль играет семейственность. Особенно среди иммигрантов, когда в одиночку очень трудно. Этим пользуются те, кто любит грязные деньги. Тот, о ком вы сказали, вел честную жизнь, он занимался артистическим бизнесом – сам организовывал небольшие концерты, спектакли или помогал крупным продюсерам. Все шло неплохо, но его дядя вдруг предложил ему руководить шоу в ночном кабаре. За большие деньги. Он согласился, а потом быстро понял, что на самом деле за всем этим стоит преступный бизнес. Наркотики, контрабанда алкоголя и прочее. – Она опустила голову и задумчиво произнесла: – Войти туда легко, а вот выйти...
– Вы полагаете, он порвал с тем миром?
Женщина вскинула голову и посмотрела на нас. Впервые ее пустые темные глаза заиграли теплым человеческим светом.
– Я могу вам показать его первое письмо из тюрьмы. Он написал, что так ему и надо, что это божья кара за то, что он пожадничал, бросил хороший труд и пошел туда, где порядочному человеку вообще делать нечего. Слава богу, что все обошлось тремя годами. – Что-то вроде нежной улыбки скользнуло по ее лицу при последних словах.
– Благодарю вас, миссис Коллинз, – произнес Пэро, – но в одном вы заблуждаетесь – ваш муж знал о переписке. Он прочел одно из последних писем и с помощью частного сыскного агентства установил наблюдение над вами. Чтобы изобличить в супружеской неверности. Это те самые люди, которые следили за домом.
Джулия никак не отреагировала на эти слова, но среди прочих произошло невнятное шевеление, взгляды ушли в стороны и в пол. Только Маргит Хьюз не стала сдерживаться  и брезгливо сморщила свое хорошенькое личико.
– Да, господа, – Пэро опустился глубже в кресло и положил ногу на ногу, – отношения миссис Коллинз с мужем отнюдь не были такими, которые позволяли ей ни с того, ни с сего войти в его кабинет и, пощебетав о пустяках, выпить с ним вина. Но даже и при других обстоятельствах я бы очень усомнился в ее виновности. Достаточно вспомнить, как она была одета в тот вечер. Для тех, кто забыл, напомню: на ней было абсолютно гладкое облегающее платье, без карманов и, – Пэро покрутил в воздухе пальцами, – без всяких финтифлюшек. На пальцах было одно обручальное кольцо и никаких перстней с секретом, которыми, кстати сказать, пользуются исключительно исторические злодеи. Спрятать капсулу с ядом ей было чрезвычайно сложно. Надо полагать, в гардеробе миссис Коллинз это не единственное платье, и если бы она готовилась к убийству, смогла бы подобрать и что-нибудь поудобней?
– Мисс Хьюз, – неожиданно обратился он к другой женщине, – вы утверждали, что миссис Коллинз входила в кабинет к мужу. На самом деле вы ничего такого не видели, не правда ли?
Маргит слегка заерзала в кресле.
– Возможно, мне это показалось, – с нотками маскируемого кокетством замешательства произнесла она.
– Вот, вот! – обрадовано подхватил Пэро. – Это просто была иллюзия. – Он обвел всех улыбчивым взглядом, приглашая вместе порадоваться такому открытию. – Однако же, – изобразив серьезную мину, тут же продолжил он, – я где-то читал, что наши иллюзии, сны и э... прочие видения – всего лишь мысленные образы наших желаний.
– О нет! – он упреждающе протянул руку в сторону Маргит. – Я вовсе не имел в виду, что мисс Хьюз желала, чтобы миссис Коллинз оказалась убийцей собственного мужа. Разумеется, я так не думаю. Но все же, раз была иллюзия, значит, было и желание. Какое?.. Желание отвести подозрение от другого человека! И этим человеком были вы, мистер Картрайт.
Картрайт поднял голову и посмотрел на Пэро выжидательно, но без страха.
– Вы дважды могли войти или входили в кабинет, и вам было очень нетрудно совершить преступление. Вы сами могли взять бутылку, налить две рюмки... – Пэро сделал паузу, затем последовало понятное всем движение пальцев. – А если Коллинз тогда разговаривал по телефону, бросить яд было еще проще. На все хватало полутора-двух минут. Затем можно было вернуться и дописать телеграмму или позвать на помощь – в зависимости от того, когда именно вы это сделали.
– Мог – не значит сделал, – по-прежнему спокойно глядя на Пэро, ответил Картрайт.
– Верно, – кивнул тот, – но я еще не закончил. У вас были для этого слишком серьезные мотивы. На карте стояло все ваше будущее. Вы теряли шанс получить свое дело, шанс, ради которого жили и трудились многие годы. А Коллинз закрыл вам этот путь, он стал угрозой всей вашей жизни. Вы ненавидели его, мистер Картрайт. Ведь так?
Картрайт встал, подошел к тележке и внимательно осмотрел расставленные на салфетке разного размера бокалы.
– Я его не уважал, – произнес он, выбирая один из них. – А если выражаться точнее, – он не спеша налил себе бренди, – я никогда его не уважал. И не верил, что он сдержит слово. Было бы странно, ставить свое будущее в полную зависимость от такого человека. – Он в два глотка выпил свой бренди и направился к креслу.
– Если я ничего не путаю, – Пэро вынул и полистал свою записную книжку, – в протоколе свидетельских показаний вы сообщили, что, выходя из кабинета с Коллинзом и Стентоном, что-то забыли и вернулись от дверей к столу. Не обратили внимания, на столе лежала небольшая телефонная книжка?
Я заметил, как брови инспектора поползли вверх, но он тотчас вернул их на место.
– Во-первых, – ответил Картрайт, – я ничего такого не сообщал, во-вторых, это не я, а Генри забыл свою паркеровскую ручку, и, в-третьих, у меня плохая зрительная память и что вообще лежало на столе я не помню.
– Тогда, может быть, вы запомнили ту книжечку? – обратился Пэро к Стентону, но тот неопределенно развел руками.
– Ладно, мы к ней еще вернемся, – мой друг встал и, разминая ноги, сделал несколько шагов, оказавшись в середине полукруга.
– Итак, мистер Картрайт дважды имел возможность воспользоваться ядом. Первый раз, когда вышел в прихожую к почтальону, и второй раз, когда вошел в кабинет и, по его словам, обнаружил труп. Но, может быть, он там пробыл чуть дольше и видел не только труп, но и еще живого Пита Коллинза? Как узнать, что было в действительности? – Пэро обвел всех взглядом и сам ответил: – Есть только один способ – заставить работать серые клеточки. Попробуем с их помощью добраться до истины. – Яд, господа, не пуля и не нож. Его не выхватывают в ссоре, а готовят задолго. И если это делает интеллектуал, он тщательно продумывает обстоятельства, при которых сможет пустить свое оружие в ход.
В этот момент мой взгляд упал на Маргит Хьюз, она напряженно слушала, безотчетно передвигая кольцо к кончику пальца и назад.
– Что же делает мистер Картрайт, когда, благодаря визиту почтальона, получает блестящую возможность осуществить свой замысел? Использует его? Тогда зачем ему через десять минут снова отправляться на место совершенного преступления? Чтобы навлечь на себя лишние подозрения? Нелепость, убийца не стал бы совершать такой бессмыслицы! Стало быть, мистер Картрайт не воспользовался на редкость удачным моментом. Почему? Чтобы совершить убийство позже? Но! – Пэро выразительно поднял вверх указательный палец: – Давайте вспомним, что дамы завершали приготовления к чаю. Вскоре Пита Коллинза могли позвать. Наконец, он и сам уже мог выйти в холл к гостям. Откладывать покушение в тот на редкость удачный момент было нельзя! Даже если бы на месте мистера Картрайта был простой деревенский мальчик, я не поверил бы в логику такого поступка. Итак, мы приходим к противоречию, из которого есть только один выход, – Пэро на секунду замер, как судья перед оглашением приговора: – снять с него подозрение в убийстве.
– К этому побуждает еще одно на первый взгляд маленькое и второстепенное обстоятельство, – снова начал он, – телефонная книжка, она лежала на столе покойного в тот злополучный вечер. А потом пропала. И этому надо найти объяснение. Преступление можно считать раскрытым, лишь когда найдены все неизвестные – и большие и малые.
– Что если, вы сразу укажете нам эти неизвестные, мсье Пэро? – со скрытой в голосе злобой произнесла Маргит Хьюз. – Не подвергая каждого такому тяжкому испытанию.
– О, madam, вас я не буду мучить. Вы сами себя уже довольно измучили. С самого начала вас терзал страх, страх за мистера Картрайта. И надо отдать вам должное, сделали все, что было в силах, чтобы ему помочь. Но помогли не ему, а мне.
Маргит Хьюз удивленно подняла брови.
– Да, да! Стараясь всякими ухищрениями убедить меня в невиновности мистера Картрайта, вы доказывали лишь то, что сами его виновность считаете вполне реальной. Но это означало, что лично вы преступление не совершали! Поняв это, я сумел кое-что вовремя расставить по местам.
Маргит посмотрела на Картрайта просящим прощения взглядом и получила в ответ ободряющую улыбку.
– Каждый шаг в расследовании позволяет сделать следующий. – Пэро повернулся к Гарри Коллинзу и некоторое время молча на него смотрел. Что-то было в этом от удава, которому сунули в клетку кролика. Гарри попытался изобразить твердое в лице выражение, но вышло неубедительно. Сейчас в его внешности не было и следа прежнего лоска, и цвет кожи из бронзового стал неприятно серым.
– Я надеюсь, вы меня внимательно слушали, мистер Коллинз? – обратился к нему Пэро.
– Вполне.
– Тогда вам должно быть понятно, что кроме вас к живому Питу Коллинзу никто не входил.
Хотя и до того все молчали, после слов Пэро стало слышно, как ветер шуршит листвой за окнами. Тут же я заметил возникающее в глазах Страйда ледяное спокойствие, которое встречается только у полицейских и хирургов, когда человек в них должен уступить место профессионалу.
– Позвольте мне сказать, мсье Пэро, – голос у Гарри Коллинза прозвучал хрипло, выдавая сильное волнение. – Я понимаю, что против меня серьезные улики. Но я не виноват в смерти Пита. – Он откашлялся, чтобы побороть хрипоту. – Я всю неделю вспоминал, как меня туда занесло, и понемногу вспомнил. Действительно, Генри сказал, что у Пита в кабинете бутылка редкого вина. Мне не хотелось вина, но я поразмыслил и решил, что это неплохой повод, чтобы зайти к брату. В последнее время наши отношения... – Гарри запнулся.
– Можете не объяснять, мы в курсе дела.
– Да, так вот, – Гарри заговорил поспокойней, – когда я вошел, он сидел за столом с телефонной трубкой в руках. Я подошел и взял в руки бутылку, чтобы рассмотреть этикетку. На столе стояло несколько рюмок, и я взял с этажерки еще одну. Но Пит сказал: «Послушай, Гарри, мне нужно сделать деловой звонок. Потом я приду и принесу тебе эту бутылку». Ну, я поставил ее и вышел. Я никогда не держал в руках яда, – сказал он дрогнувшим голосом после маленькой паузы. Нервы снова начали его подводить. Кажется, он еще хотел что-то добавить, но вместо этого только несколько раз мотнул опустившейся головой.
Некоторое время Пэро молчал.
– Трудно, мсье, – адресуясь к Гарри, начал он, – поверить даже самым искренним словам человека, совершающего поступки с мутным от алкоголя сознанием. С другой стороны... факт вашего опьянения вызывает большие сомнения. По некоторым наблюдениям вы не были так пьяны, как казались. Проще говоря, есть основания полагать, что это была маскировка. Войдя к брату, вы улучили момент и подложили яд. А позже ворвались в комнату, пытаясь уничтожить улики. И вам почти удалось перебить то, что сохраняло отпечатки ваших пальцев.
Страйд сделал движение, собираясь подняться.
– Но вот тут и возникает простой вопрос, а что мешало уничтожить улики сразу? Небольшую рюмку можно было положить в карман, а бутылку обтереть носовым платком. На это ушло бы несколько секунд. Конечно, такие действия возможны лишь при условии, что мистер Коллинз, изображая опьянение, на самом деле хорошо себя контролировал. Другими словами, если бы он действовал по разумному плану, улики были бы уничтожены заранее и погром бы просто не понадобился. Ну а раз все случилось как случилось, – Пэро развел руками, – значит, и опьянение было естественным. В таком состоянии, – он взглянул на Гарри с плохо скрытым презрением, – люди не способны к элементарной координации движений, а уж тем более к быстрым и незаметным манипуляциям.
Пэро вернулся к своему креслу и сел, поддернув брюки.
– Успокойтесь, мистер Коллинз, факты не сходятся с вашей виновностью. К тому же, как я уже заметил, раскрыть преступление – значит сразу ответить на все вопросы, в том числе: кому перед смертью звонил ваш брат и почему потом исчезла его телефонная книжка?
– Прекрасно, мсье Пэро, браво! – Маргит Хьюз захлопала в ладоши. – Вы же оправдали всех подряд, а Генри не выходил из холла и не нуждается в оправдании.
– Значит, это самоубийство, – полувопросительно произнесла Джулия.
– Что ж, своей жизнью каждый вправе распорядиться, – заметил Картрайт.
– Бедный Пит, – печально произнес пришедший в себя Гарри, – в последнее время он совершенно измотал себя работой.
– Что верно, то верно, – поддержал Стентон.
Мы со Страйдом, ожидая подтверждения, вопросительно посмотрели на Пэро, а Джон с видом облегчения захлопнул блокнот.
– Нет, – медленно произнес Пэро, – это убийство.
Никто не ожидал такого заявления, и после непродолжительного молчания последовали удивленные возгласы, однако Пэро властно поднял руку и все утихли.
– Немного терпения! –  его голос прозвучал как приказ. – Согласитесь, все-таки неплохо узнать, с кем и о чем говорил человек, прежде чем отправить себя на тот свет. А? Потратим на это еще несколько минут. – Последние слова Пэро произнес уже с обычной для себя любезной интонацией.
– Телефонная книжка покойного была открыта на букве Д. Мы собрали всех его деловых и личных знакомых с фамилиями на эту букву и Дастингс лично переговорил с каждым. Никто! – с ударением произнес Пэро. – Никто из них не разговаривал с Питом Коллинзом в тот вечер. – Он снова поднялся из кресла и, заложив руки за спину, с ноткой задумчивости проговорил: – Идеальных преступлений не бывает, преступник всегда делает следствию подсказку, и в нашей истории такой подсказкой стала пропажа книжки. Я не сомневаюсь, что преступник похитил ее в тот момент, когда вашими усилиями, – Пэро кивнул в сторону Гарри Коллинза, – была произведена всеобщая свалка. И я подумал, почему преступник использовал этот момент, а не прихватил ее раньше, когда, совершив убийство, покидал кабинет. Забыл? Подкачали нервы? Возможно, – с долей сомнения в голосе ответил он сам себе, – так тоже бывает. Но тщательно анализируя факты, я стал склоняться к другой версии, а сегодня утвердился в ней окончательно. Убийца не мог взять телефонную книжку, потому что вообще не входил к Питу Коллинзу после обеда. Вы, мисс Хьюз, сказали, что я всех оправдал? Разумеется, если следовать старой версии, но ведь есть и другая...
Мне показалось, что страх блеснул в глазах Маргит, а сидевший неподалеку от меня Картрайт начал вдруг нервно теребить край пиджака.
– Убийце не нужно было входить в кабинет, – продолжал Пэро, – Ему нужно было только, чтобы туда вошел Пит Коллинз. И пробыл там подольше. Тогда, сидя в кресле, он сам нальет себе вина. А яд в его бокале уже был. Ведь вы заранее его подложили, мистер Стентон, не правда ли?
Мне подумалось, что Пэро оговорился. Толстый блокнот Джона выскользнул у него из рук и шлепнулся на пол.
– Во время обеда вы разговаривали о делах. Мне не известно о чем именно, но я знаю, что вы настояли, чтобы Коллинз позвонил банкиру Дубнису, а сами сразу же направились вон к тому телефону, связались с Дубнисом первым и заблокировали номер. Пит Коллинз сидел у себя в кабинете, набирал телефон, но было занято. Перед ним стояла бутылка и рюмка, в которую вы бросили яд, когда еще были там перед обедом втроем. А еще точнее, когда Картрайт и Коллинз стояли в дверях, а вы вернулись к столу за умышленно забытой паркеровской ручкой. Вам нужно было как можно дольше висеть на телефоне и вы с этим справились. Хотя Дубнису такая разговорчивость показалась столь странной, что он отнес ее на счет лишней порции спиртного.
Публика оцепенело слушала, Генри Стентон спокойно посматривал на Пэро, не делая попыток возразить.
– Сначала вы и не думали о телефонной книжке, – продолжал тот, – но потом, увидев ее открытой на столе перед мертвым Питом Коллинзом, решили, что это хоть и тоненькая, но нить в руки следствия. И поэтому воспользовались свалкой, устроенной Гарри Коллинзом. Вы же подсказали ему идею – заглянуть после обеда в кабинет к брату. Исход этого визита, каким бы он ни был, обязательно играл вам на руку. Наконец, только вы и мисс Хьюз пытались с самого начала убедить меня в самоубийстве. Разумеется, она ни на миг в это не верила и обманывала из боязни за жизнь другого человека. Но вы знали покойного лучше всех и не могли верить в то, во что не верила даже его секретарь. Теперь мы знаем, как он пытался разрешить свои семейные неурядицы. Нет, этот человек собирался жить долго, а то, что он не давал жить другим, его мало беспокоило, – Пэро опустился в кресло. – Вы все устали от него и все были в его руках. Наверно, мысль об убийстве родилась у вас давно, мистер Стентон. Сначала как несерьезная фантастическая мечта. Потом, незаметно, она прижилась и стала расти и крепнуть, питаемая постоянным общением с этим человеком. И конечно же, наступил день, когда вы сказали себе – хватит погружаться в приятные иллюзии, надо решить как в действительности это сделать! План вы подобрали блестящий, – Пэро вынул платок и вытер лоб и виски. – Но я не могу поздравить вас с успехом.
– Вы полагаете, что на основе всех этих домыслов полиция сможет меня арестовать? – спросил Стентон тем будничным тоном, каким спрашивают, нет ли за окном дождя.
– Нет, разумеется. Арест вам не угрожает. Возможно, вам не угрожают и муки совести. – Пэро аккуратно свернул платок и положил его в карман. –  Неделю назад я сказал моему другу Дастингсу, что прожив уже длинную жизнь, не заметил, как бы это выразиться, прогресса в людях. Добро, как и раньше, борется со злом, и так же часто проигрывает. Но все-таки не сдается. И в этом есть надежда! Хотя у зла гораздо больше шансов – ему все можно, особенно если нет свидетелей. Добру почти ничего нельзя, даже когда за ним не подглядывают. Пит Коллинз мог быть очень плохим человеком, мистер Стентон, но он не угрожал вашей жизни, не покушался на ваш кусок хлеба, вероятно, по-своему любил вас и, уж конечно, уважал.
Стентон собрался что-то ответить, однако раздумал и попробовал обойтись снисходительной улыбкой.
– Даже господь бог, сколько я смею судить, не позволяет себе расправляться с людьми скверными или ничтожными. А вы расправились с человеком, прекрасно зная, что останетесь безнаказанным! И не успокаивайте себя тем, что совершить это преступление было необходимо! Разве нет такой же необходимости у бродяги, готового пырнуть прохожего в безлюдном месте ради его кошелька? У вашего убийства не больше оправданий.
– Мсье Пэро! – Джулия Коллинз встала и сделала несколько шагов в его сторону. – Мы очень признательны за ваше участие, я лично всегда с благодарностью буду думать о вас. Конечно, вы вправе не верить в самоубийство моего мужа, но я не могу позволить, чтобы в моем доме господин Стентон подвергался таким ужасным и оскорбительным обвинениям. Прошу не забывать, что все мы глубоко его уважаем.
– А я добавлю, – Гарри уже держал в руках объемистый бокал, – что Генри Стентон теперь президент компании, которая, мы надеемся, под его руководством со временем станет одной из самых крупных в Европе. Так что вам, господин Пэро, и вам, господин полицейский, – он умышленно не назвал Страйда по имени или должности, а нахально ткнул в его сторону пальцем, – не стоит слишком увлекаться подобными фантазиями.
– Ну почему же, – быстро произнес Стентон, – пусть господин Пэро выскажет все, что думает. Я прошу ему не мешать.
Он все-таки не справлялся с собой до конца. На побледневшем лице проступило несколько лихорадочных красных пятен, а глаза неестественно заблестели.
– Все, что думаю, я уже сказал, – ответил Пэро. – Хотя... неделю назад, тому Генри Стентону, которого я еще мало знал, я бы сказал, что нас очень немного на этой земле. Тех, кто живет не из страха перед государственным законом, а следуя закону совести, который не позволяет ничего и никогда переступать. Я предложил бы свою руку, чтобы встать с нами в один ряд. – Пэро тяжело поднялся и, посмотрев на окружающих, произнес: – Нас слишком мало, господа.
Он пошел к выходу, приглашая кивком и нас за ним следовать.
– Господин Пэро, – уже в спину ему проговорил Картрайт, – компания непременно выплатит вам вознаграждение за частное расследование. Не так ли, Джулия?
– О да, сообщите, пожалуйста, ваш банк и номер счета.
– Благодарю, – полуобернувшись, уже от дверей ответил тот, – к счастью, я в этом не нуждаюсь.
Выйдя на крыльцо, нам сразу пришлось поднять воротники и застегнуть все пуговицы. Снаружи хозяйничал холодный северный ветер. Он гнал покорные грязно-серые облака и, то усиливая, то ослабляя порывы, налетал на кусты и деревья, гнул их, а иногда, совсем озлобясь, начинал неистово трепать. И воздух тогда темнел, а природа съеживалась, понимая как много ей нужно терпения и как далеко впереди весна.
Попрощавшись со Страйдом и его помощником, мы пошли по знакомой дороге к ферме. Шли молча, слушая шум ветра в кронах деревьев, и я не знаю о чем думал мой знаменитый друг, но в моих ощущениях царило то равнодушие, какое бывает когда покидаешь случайное ненужное в твоей жизни место и не хочется посмотреть назад.
Легкий шелест сзади привлек мое внимание. С нами вдруг поравнялось и бесшумно покатило рядом желтое авто. Верх кабины был откинут, за рулем сидел Генри Стентон. Я видел его краем глаз – он сидел прямо, чуть повернув голову в нашу сторону, но глядел перед собой на дорогу, крепко сжимая обеими руками руль. Пэро не обратил ни малейшего внимания на это появление, и наш общий путь продолжился в молчаливом ощущении друг друга. Казалось, что и мы стали частью гонимой холодом природы, а это желтое авто прижалось к нам в надежде вместе уцелеть и теперь боялось потерять эту мнимую связующую нить. Не помню, сколько так продолжалось – минуту или две... Новый порыв ветра ударил по вершинам деревьев, заставив нас схватиться за полы шляп. Авто с неподвижным, вцепившимся в руль человеком вдруг дрогнуло и стало бесшумно и стремительно удаляться, превращаясь в желтое пятно, а потом черную исчезающую точку.

Утренний, но уже очень теплый летний воздух, обещая дневную жару, слегка надувал шторы на окне моего кабинета, но я все еще вспоминал те прошлогодние осенние дни и тех людей, чьи фамилии выстраивались теперь в ряд под траурной заметкой в «Таймс»: фамилии друзей и близких президента известной компании – Генри Стентона, покончившего с жизнью выстрелом в висок вчера вечером в своем рабочем кабинете.