Беременность, начавшаяся так легко, с течением времени стала превращаться в непосильное бремя. Изабель, никогда не страдавшая бессонницей, стала узнавать, что это такое. Необъяснимое возбужденное состояние, овладевающее ею с началом дня, могло продлиться до самого, но даже в тот час, когда утомленные тело и дух в изнеможении готовы были получить долгожданный отдых, оно не оставляло ее. Желание уснуть становилось все сильнее, порой делаясь почти нестерпимым. Изабель чувствовала в себе нарастающую слабость, и тогда она буквально валилась с ног. Она падала на постель, голова ее кружилась, она с трудом могла пошевелить рукой или ногой, но мозг как будто не хотел знать покоя. Он работал, рождая воспаленные утомлением образы, которые после Изабель не могла и припомнить, не позволяя отключиться, чтобы обрести необходимый отдых. В такие ночи, что стали сменять одна другую почти без передышки, Изабель казалось, что время останавливается. Поставив рядом с ночником часы, она то и дело поднимала тяжелую голову, чтобы взглянуть, который час.
Время тянулось как в кошмарном сне.
Вопреки рекомендациям врача, Изабель стала прибегать к снотворному. Ей удавалось сделать это только тогда, когда этого не мог видеть Альфред. Он до ужаса боялся всего того, что может навредить его будущему ребенку. Вообще, неутомимости, с которой Альфред смотрел за Изабель, не было предела. Он был бесконечно внимателен и преданно терпелив. Его мучили бессонные ночи, что он проводил рядом с Изабель, но не подавал и виду, терпеливо снося все неудобства. А их было немало. В поведении спокойной и податливой Изабель стали происходить изменения, и многие из них были малоприятны Альфреду. Проникшись идеей будущего материнства, Изабель стала жить только этой мыслью. Все остальное, что окружало ее, переставало сколько-нибудь заботить ее. Теперь она не проводила томительные вечера, страдая от отсутствия Альфреда. Она погружалась в себя, прислушиваясь к малейшему изменению в себе. Став замкнутой, оградив себя от мира, Изабель могла подолгу сидеть одна, забывая себя в только ей ведомых мыслях и мечтах. Ею овладевала необъяснимая меланхолия, иногда даже заторможенность, сменяющаяся вдруг прежними приступами возбуждения. Она не понимала причины столь резких перемен, сама как никто другой страдая от них. Иногда ей казалось, что она перестает быть собой, не имея сил бороться с чем-то, что двигало ею. Любое напоминание о том, что за пределами особняка Бальмонтов идет жизнь, бурная и интересная, стала мучительно болезненна для Изабель. «Не знаю, что со мной происходит, - жаловалась она Анабель. – Как вы все еще терпите меня, в то время как я сама себе противна?» Порой напряженное состояние ее достигало своего пика, и тогда она могла заплакать от любого слова. Любое, пусть даже незначительное событие, могло привести ее в отчаяние, и в такие минуты ей казалось, что на всем белом свете осталась она одна, и нет вокруг никого, кто мог бы ее услышать.
Не проходило и дня без мигрени. Она стала появляться ночью. Изабель просыпалась от боли, острым уколом стреляющей где-то глубоко в затылке, чтобы больше не стихнуть до самого вечера. Боль эта была колющей и ноющей одновременно. Она не прекращалась ни на минуту, изнутри разрывая голову в части. Боль иногда доходила до тошноты, абсолютно всегда оставляя после себя чувство отвратительного опустошения.
Обмотав голову мокрым холодным полотенцем, Изабель лежала в гостиной на диване. Она прогнала прочь господина Бонифация, который примостился у ее ног – даже безобидный звук кошачьего мурлыканья казался мучительно громким. Поднимая время от времени тяжелые веки, Изабель смотрела на огонь в камине напротив. Только это зрелище немного успокаивало ее. Языки пламени становились меньше и спокойнее, они таяли, постепенно угасая. Потянувшись к стакану воды, Изабель сделала несколько глотков: в воде было разведено недавно прописанное успокоительное. Убеждая себя, что лекарство действует, Изабель верила, что с минуты на минуты почувствует облегчение.
В комнате было тихо. Изабель не помнила, сколько уже пролежала. Проводив Анабель еще до обеда, она осталась одна, не пуская к себе даже прислугу. Совершенно не было аппетита. Забываясь на минуты в тревожной полудреме, а после приходя в себя, она не чувствовала никакого просветления. Подходил к концу третий месяц, а Изабель была истощена так, что даже мысль о ребенке перестала придавать ей прежнее воодушевление. Взглянув в сторону окна и тут же поморщившись от этого движения, Изабель только сейчас заметила, что свет за окном угас. Силуэты мебели расплывались в сизой дымке, больше похожей на туман, взявшейся в комнате неизвестно откуда. Господин Бонифаций грел ноги, тяжело навалившись на них всей своей огромной тушей. Прислушиваясь к приглушенным, едва уловимым звукам, доносившимся из-за закрытой двери, Изабель казалось, что дом стал жить отдельной от нее жизнью. Почему до сих пор нет Альфреда? Альфред! Имя это зажгло в Изабель искру сознания. Она попыталась привстать на локте, но тут же упала вновь на диван, чувствуя во всем теле огромную слабость. От предпринятого усилия на глаза невольно навернулись слезы: что с ней происходит? Неужели беременность всегда так мучительна? Проглотив соленые капли, Изабель сделала еще одну попытку, но и та не привела ни к чему. Поняв, что старания безуспешны, Изабель вновь легла. Полотенце было повязано достаточно туго, но она все равно сжала голову руками, желая разбудить себя от этого наваждения. Возвращаясь ненадолго, сознание не приносило с собой ничего утешительного. «Нет больше прежней Изабель, - прошептала она. – Где же ты?» - позвала она, не зная точно, к кому обращается. Она уже давно поняла, что стала другой. Что-то подсказывало ей, что прежняя Изабель так и не покинула пределов Труа, оставшись там. «И пусть Сен-Урбен станет ей могилой», - едва слышно пошевелила губами Изабель. Она сказала это так тихо, что с трудом услышала свой голос.
Рядом раздались шаги. Кто-то приблизился и тихо присел на край дивана. Изабель открыла глаза и увидела лицо Альфреда.
- Я покажу тебя другому врачу, - сказал он. – Это ненормально.
- Оставь меня, - устало попросила она. – Откуда тебе знать?
- Я хочу помочь тебе, - сказал Альфред, склоняясь к жене.
Он поцеловал ее в затылок.
- Тогда не оставляй меня! – умоляюще произнесла Изабель, хватая его за руку.
Альфред мягко, но уверенно высвободил руку.
- Не оставлю, но ты должна взять себя в руки. Тебе тяжело, но и мне нелегко, любимая.
- Ты же почти не видишь меня. Ты только и говоришь, что о ребенке, но он тебе не нужен, как и я сама.
- Это не так. Это уже походит на бред. Ты не знаешь, что говоришь, - произнес Альфред, выпрямляясь.
- Лишь то, что я вижу. Ты уходишь, а я остаюсь одна дни напролет в этом огромном доме. Ты приходишь только чтобы сказать, что я не в себе, - выдохнула Изабель. – Если это болезнь, почему ты не делаешь ничего, чтобы вылечить меня? – воскликнула она, напрягаясь из последних сил.
- Ты принимаешь лекарства? – не замечая укора, спросил Альфред.
Изабель отвернулась, спрятав лицо в теплый плед, которым укрывалась. В комнате было натоплено, но ее била дрожь.
- Да, - еле слышно проговорила она. – Я не знала, что будет так. Все время кружится голова, - отрывисто заговорила она, неровно дыша. – Зачем ты женился на мне, Альфред? – задала она вопрос, который задавала уже не раз, не получая ответа.
- Ты бредишь. У тебя жар, - сказал он, дотронувшись до ее лба. – Я отнесу тебя в комнату.
Он сделал движение, чтобы взять ее на руки, но она оттолкнула его, не позволяя дотронуться до себя.
- Ответь мне, Альфред! – потребовала Изабель.
- Чего ты хочешь от меня? – не выдержал он, теряя терпение.
Наверное, она и сама не знала, чего хотела от Альфреда в эту минуту. Перед глазами все плыло, мысли путались. Чем чаще она слышала от других, что начинает сходить с ума, тем больше сама верила в это. Изабель тихо заплакала, стараясь делать это беззвучно и незаметно, чтобы не вызвать у Альфреда новый всплеск негодования. Во рту все время стоял неприятный привкус горечи, и Изабель попросила воды. Сделав несколько больших глотков, она с трудом села. Наверное, выглядела она действительно ужасно, потому как Альфред заметно отпрянул, увидев напротив ее лицо. Поднеся руку к лицу, Изабель испугалась, почувствовав, как сильно была натянута кожа. Несмотря на выпитую воду, губы остались пересохшими, и каждое движение отдавалось неприятной ломотой во всем теле.
- Ты хочешь видеть улыбку на моих губах, тебе нужны радость и счастье, - чуть покачиваясь, заговорила она. – Я сама себе противна, но ничего не могу с этим поделать. Ребенок, - устало усмехнулась она. – Я хотела ребенка, а он погубит меня. Ты тоже хочешь его? Неплохое средство, чтобы удовлетворить мужское тщеславие. Я хотела любить тебя, но ты сам отдалил меня от себя.
- Ты сама никогда не любила меня, - непривычно злобным тоном произнес Альфред. – Увы, но я никогда не стану тем, кого ты оставила в столице Шампани, - язвительно добавил он, поднимаясь с дивана.
- Что?
Изабель подняла на Альфреда покрасневшие глаза, думая, не ослышалась ли. Конечно, в следующую же секунду, видя бледное, как полотно, лицо Изабель, Альфред тут же пожалел о сказанном, но слово вылетело – и его было не вернуть.
- Что ты сказал? – прошептала Изабель.
Альфред нервно заходил по комнате. Понимая, что сейчас не время и не место, он хотел пойти на попятную, но уже не мог остановиться.
- Я не мог и предположить такого вероломства, - возмущенно заговорил он, меряя комнату шагами. – Нет, ты никогда не хотела любить меня, никогда и не полюбишь. Думаешь, сердце мое из камня? Я не обманывал тебя. Я живу так, как умею жить, но ты не имеешь права обвинять меня в неискренности. Чего ты ждешь от меня после этого?
С этими словами он швырнул Изабель в лицо конверт. Ничего не понимая, Изабель взяла разорванный конверт. Пальцы ее дрожали, а, увидев то, что письмо было отправлено из Труа, почувствовала, как замирает сердце. На конверте не было указано адресата, и она отказывалась что-либо понимать. Альфред застыл на месте, буравя жену свирепым взглядом. Руки плохо слушались Изабель, и раскрыть письмо ей удалось не с первого раза. «…я знаю, что ты чувствуешь, думая обо мне в объятиях другого. Жизнь моя остановилась с твоим отъездом, но ты должна продолжать свою и не цепляться за прошлое. Как ни горько сознавать мне это, но мы действительно должны перевернуть страницу и жить так, словно ее и не было, - быстро пробегая глазами строчки, читала Изабель. – Мне одновременно сладостно и больно получать твои редкие письма, но нам не дано осуществить невозможное. Выбор наш сделан, и нет пути обратно. Как бы ни было тяжело, мы более не можем писать друг другу, это опасно, и прежде всего для тебя, Изабель…»
- Что это значит? – протягивая письмо Альфреду, только и смогла вымолвить Изабель.
- Я не хотел говорить, видя твое состояние. Оно попало ко мне по чистой случайности, - резко ответил Альфред. – Три дня тому назад. Как низко ты пала или как сильно любишь другого, что осмелилась писать любовные письма из моего дома. Теперь ты отвечай мне! – вскричал он.
Изабель вертела в руках конверт, пытаясь понять, шутка ли это или ее невероятная догадка. Время от времени она поднимала на Альфреда беспомощные глаза, видя по лицу мужа, что не существовало того аргумента, который бы мог убедить его в ее невиновности.
- Это… это фальшивка, - глотая слезы, произнесла она. – Я не писала никаких писем, клянусь нашим будущим ребенком. Я… я не знаю, что все это значит, - говорила она, запинаясь, не зная, как разуверить Альфреда.
- Фальшивка?! – воскликнул он. – Значит, не было никакого возлюбленного, которого ты оставила, выходя за меня замуж? Значит, я сам написал это письмо, чтобы избавить тебя от скуки?
Изабель зажмурилась, замотав головой. Она твердила «Нет, нет, нет», но Альфред не слышал ее. Ревность его больше не пряталась за сдержанностью. Он свирепел на глазах, желая всеми правдами и неправдами вырвать признание.
- Где остальные? – приблизившись вплотную к Изабель, потребовал он. – Ах, да, конечно, - рассмеялся он. – Было бы величайшей глупостью оставлять подобную улику. Вот только на этот раз у тебя ничего не вышло. Теперь я понимаю причину великого страдания! – он продолжал усмехаться. – Ты же от всего этого сходишь с ума! Признавайся мне!
- Клянусь самым святым, что есть в моей жизни, что я не писала никаких писем! Мне некому их писать! – рыдая, проговорила Изабель.
Она тихо сползла на пол. Присев, она положила голову на диван, бросив в сторону письмо. Плечи ее тряслись. Сейчас она была почти уверена, что видит кошмарный сон. Наяву такое просто не могло случиться.
- Клянусь, что это чья-то злая шутка, - она все еще пыталась защищаться.
Альфред же словно оглох и ослеп. Все то, что он носил в себе целых три дня, вдруг вырвалось наружу, лишая его рассудка. Он подскочил к жене, хватая ее за плечи и заставляя встать на ноги. Он, что есть силы, затряс ее, как если бы желал вытряхнуть из нее правду.
- Тогда почему Труа? Почему все так складно и правдоподобно, если, по-твоему, все ложь? Розыгрыш? Думаешь, я последний идиот, чтобы счесть это за розыгрыш?
Глаза его стали наливаться кровью, но он все продолжал трясти Изабель, как вдруг в какой-то момент замер на месте. Он увидел, что держит в руках бесчувственное тело.
Изабель очнулась, лежа в своей постели. Рядом на стуле сидел Альфред. Поднимая свинцовые веки, Изабель казалось, что она возвращается с того света. Увидев, что жена пришла в себя, Альфред бросился к ней.
- Прости, - прошептал он, пряча лицо в ее спутанных волосах. – Скоро будет врач.
- Ты веришь мне? – сказала она.
Он кивнул, чувствуя в горле комок.
Изабель глубоко вздохнула, и в этом вздохе послышалось облегчение. Страшный сон. Вот он и позади. Она подняла руки, прижимая к груди голову Альфреда.
- Я с тобой и лучшего мне не надо, - сказала она.
Он поднес пальцы к ее губам, чтобы она не заговорила.
- Не трать силы. Все будет хорошо, - сказал он, искренне начиная верить в то, что все действительно было чьей-то злой шуткой.
Изабель стала дышать ровнее. Она гладила Альфреда по голове, и оба успокаивались от этой близости. Ураган эмоций утих, оставив после себя чувство опустошенности.
- Альфред, - позвала Изабель.
- Да, любимая, - он поднял голову, справляясь с чувством стыда. – Тебе нужно что-то, милая? – он улыбнулся, не зная, как еще загладить свою вину.
- Я забыла принять лекарство. Доктор будет ругать меня.
- Скажи, какое?
Альфред встал, с готовностью оглядывая маленькую тумбочку напротив кровати, на которой стояли несколько пузырьков с микстурами. Изабель сказала название.
- Я не вижу его здесь, - он оглянулся на жену.
- Посмотри в ящиках, - подсказала она ему, прикрывая глаза.
Выдвигая один за другим ящички, Альфред, наконец, нашел то, что искал. Он хотел уже закрыть дверцу, как в одном из ящичков увидел то, что не могло не привлечь его внимание. Это было конверт. Точно такой же, как и тот, что стал сегодня причиной обморока. Дрожащей рукой Альфред взял его. Он изменился в лице, словно окунул руку в кипяток. Незаметным движением он сунул конверт в карман. До боли стиснув зубы, он сделал над собой неимоверное усилие, чтобы сдержаться. А ведь он почти поверил. Он вернулся к Изабель, протягивая флакончик. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице.