Анюта

 
Это был обычный университетский день, такой же, как и много - много других у Павла Петровича, полностью наполненный делами: вечером - наука, подготовка к лекциям, утром - занятия со студентами, аспирантами. Он уже привык жить в таком режиме, когда работа заполняет восемьдесят - девяносто процентов всего времени.
    Вот и теперь он сидел за своим столом в кабинете, основные дела на сегодня позади и он мог передохнуть. От раздумий его отвлек стук в дверь.
   - Ну вот, опять, - подумал он.
   - Войдите.
    В кабинет вошла Алла Сергеевна, работник отдела кадров, женщина лет пятидесяти - пятидесяти пяти, с которой Павел Петрович давно уже был знаком, наверно с того времени, когда он переступил порог ВУЗа молодым сотрудником.
   - Здравствуйте, Павел Петрович, у меня к Вам разговор.
   - Меня увольняют?
    Павел Петрович был одним из ведущих ученых университета, доктор наук, профессор, имеющий много открытий, автор монографий. Его портрет висел в университете.
   - Да нет, Павел Петрович, я серьезно. Вы знаете, что у Вас есть сестра?
   - Конечно, и даже целых три.
   - Я о другом. У Вас есть сестра от Вашего родного, кровного отца. Дело в том, что она работает в нашем университете. Ее зовут Вера Петровна. Она заместитель заведующей нашей столовой по хозяйственной части.
   - Правда? На лице Павла Петровича появился неподдельный интерес. И все-таки он не удержался от иронии:
   - Ну вот, теперь, наверно, буду обедать бесплатно.
   - Да ну Вас, Павел Петрович. Дело серьезное. Вера Петровна хотела бы увидеться с Вами и это срочно. Она позвонила мне и попросила Вам передать, что просит Вас зайти к ней сегодня. Еще раз хочу Вам сказать, что дело серьезное и срочное.
   - Да что случилось-то?
   - Большего я Вам сказать не могу, - и за Аллой Сергеевной медленно, со скрипом закрылась дверь.
   - Ну вот еще что за новости? - Павел Петрович не любил подобных сюрпризов. Ему больше нравилось, когда его жизнь была предсказуема и ничто не отвлекало от дел.
   - Что за сестра? - думал он.
   - И как это я пойду к ней, никогда не виделись, жизнь перевалила за середину.
   - Да и не люблю я таких сюрпризов.
    У Павла Петровича был отчим, Дмитрий Васильевич, которого он всю жизнь считал за родного отца. Петр Степанович, родной отец, оставил его и его маму, когда Павлу Петровичу исполнилось 3 месяца. Он знал, что у него новая семья, жена, есть дети. Ему очень не хотелось ворошить эту старую историю. В раннем, глубоком детстве в его душе жила обида:
   - Почему так получилось? Но мама всегда отмалчивалась, не хотела об этом рассказывать. И вот теперь поднималась вся эта старая и неприятная история.

    Павел Петрович уже надумал никуда не ходить, обходился он ведь раньше без какой-то сводной, или он точнее не помнил как это называется, сестры. Проживет и теперь. Но, поразмыслив еще, понял, что придется пойти. Что-то насторожило его в словах Аллы Сергеевны, в интонациях ее голоса.

  Павел Петрович вздохнул. Придется университетские дела на этом закончить. Через десять минут он уже бодро шагал по ступенькам лестницы. Он не любил пользоваться лифтом, только если приходилось ехать много этажей вверх.

    Открылась входная дверь. Перед Павлом Петровичем лежала широкая университетская площадь, облицованная красивой тротуарной плиткой. В центре ее находился памятник инженеру Шухову, ученому, архитектору, именем которого был назван университет. Вокруг памятника росли молодые ели, создавая красивую композицию. Чуть дальше были разбиты клумбы, в которых росли не только зимующие цветы и растения, но из зимней оранжереи высаживались на лето пышные вечнозеленые тропические растения. Зацветая летом, они придавали площади необыкновенно красивый вид.

    Было тут и любимое место Павла Петровича. Если посмотреть влево от центрального входа, между главным корпусом и корпусом химико - технологического факультета имелся проход, переходящий в небольшой дворик, мягко уходящий за здания корпусов. Здесь росла маленькая березовая роща из молодых деревьев. Павел Петрович вспомнил, как, будучи совсем молодым, едва придя в то время в институт, он раздобыл в день субботника саженцы молоденьких березок - такие они были нежные, - и посадил их в тогда еще заросший бурьяном пустырь. Теперь он любил приходить в эту рощицу, - деревья поднялись, Расправились, похорошели, - постоять, подышать воздухом, подумать о чем-то. Здесь у него всегда поднималось настроение.

    Столовая располагалась за площадью слева. Справа от нее начиналась посадка, уже довольно высокорослая и зрелая, посаженная по государственной Сталинской программе для защиты голых степных зон от суховея и тянущаяся ранее на многие и многие километры. Позже городское строительство, сельскохозяйственные работы привели к ее повсеместному вырубанию - нужны были земли для других целей, и остался ее небольшой кусочек где-то в километр, здесь, в районе отстроенного совсем недавно комплекса технологического университета.

   Павел Петрович стоял у кабинета Веры Петровны, постучал.
   - Проходите пожалуйста. Немолодая, высокая, средней полноты женщина со стильной прической, подкрашенными волосами, лет пятидесяти пяти, одетая со вкусом, говорила по телефону, показала вошедшему на кресло:
   - Присаживайтесь. Павел Петрович, я давно знаю, что Вы мой брат, брат по нашему общему отцу - Петру Степановичу. Я не решалась беспокоить Вас, думая, что Вам это будет неприятно.
 
  Женщина была очень открытая, приветливая, доброжелательная. Чувствовалось, что она очень напряжена, видимо этот разговор давался ей тоже непросто.
   - Но изменились обстоятельства. Дело в том, что неделю назад умер наш отец. Наверно, надо было сказать Вам раньше, пригласить на похороны. Но всему помешали хлопоты, суета, организация похоронных дел. Два дня все были как заведенные. А уже на поминках все вспомнили о Вас, ведь Вы тоже его сын, родной, вот мне и поручили пригласить Вас на 40-дневную панихиду. Пожалуйста, не отказывайтесь. Мы все этого хотим, и я и два моих младших брата. Мы вообще хотели бы породниться с Вами, загладить всю эту многолетнюю несправедливость, ведь у нас одна кровь.
Я знаю, у Вас сложный характер, и все-таки я надеюсь, что Вы придете. Вот мой телефон - Вера Петровна протянула визитную карточку.
   - Спасибо, Вера Петровна. Я подумаю.

    Павел Петрович был, конечно, ошарашен. Он глубоко задумался и даже не заметил дороги до своей квартиры в преподавательском доме, расположенном здесь же, недалеко.
   - Что это с тобой сегодня? - как обычно на пороге его встретила жена, Ирина Александровна.
   - Умер папа.
   - Подожди, как умер, ведь прошло уже 15 лет, как умер Дмитрий Васильевич?
   - Петр Степанович, мой родной отец.
    Павел Петрович снял верхнюю одежду, переобулся в домашние тапочки и ушел в свою комнату.
   - Кушать будешь?
   - Сейчас не хочу.
    Ирина Александровна знала, что сейчас мужа нельзя беспокоить. Ему надо побыть одному.

    Кабинет Павла Петровича был оборудован с учетом вкуса хозяина. Слева стояла кровать, обычная, одноместная, еще в советском исполнении. Впереди, перед окном, компьютерный стол с компьютером и ноутбуком, вращающимся креслом. Правее, у окна, дубовый письменный стол. Всю правую часть кабинета занимали книжные полки.
Павел Петрович любил свой кабинет, здесь было его жизненное пространство, в которое никто не имел право вторгаться, ну разве что кроме редко появляющихся здесь маленьких внуков.
    Здесь творилась святая святых его жизни - наука, поэтому очень важно было, чтобы никто не мешал. Чаще всего Павел Петрович и спал здесь, работать приходилось допоздна, а бывало и всю ночь.

    Теперь он ходил по комнате, садился на стул, потом на кровать, потом опять ходил. Он не мог думать теперь ни о чем другом, вспоминалось раннее его трудное голодное детство.
Где-то через час голову его прострелила мысль:
   - Да, мама... Надо как-то сообщить.
    Мама Павла Петровича жила со старшей дочерью - Людмилой. Анне Степановне уже минуло восемьдесят лет. Вечная труженица, она и теперь, в столь уже пожилом возрасте, старалась заработать лишнюю копеечку. Людмила, старшая ее дочь, работала завучем музыкальной школы. Теперь же, выйдя на пенсию, она занялась вышивкой полотенец, кухонных прихваток, рукавичек для чайников. Анне Степановне ничего не стоило выйти на рынок и простоять там полдня, продавая домашние поделки. Зато как радовалась, когда удавалось продать что-нибудь из нехитрого ассортимента. Темные карие глаза ее светились, она становилась оживленной и веселой, отдавая дочери свою нехитрую выручку.

    Павел Петрович набрал телефон Людмилы.
   - Мама дома? - трубку взяла сестра.
   - Конечно дома, куда ж ей деться?
   - Мамочка, здравствуй!
   - Здравствуй, Павлик. Я так рада, что ты позвонил. Ты так редко это делаешь, навесил на себя сто работ.
   - Мамочка, ты хорошо себя чувствуешь, здорова?
   - Да, все нормально.
   - У меня печальная новость - умер Петр Степанович.
Анна Степановна помолчала.
   - Как ты об этом узнал?
   - Мне сообщила сестра по отцу, Вера Петровна. Она работает в нашем университете, заместителем заведующей столовой.
   - Надо же...
   - Меня пригласили на поминки, на сорок дней.
   - И ты пойдешь?
   - Не знаю.
 
 Анна Степановна не могла уснуть в эту ночь. Не стало Пети. Вспомнилось все, словно это было вчера. Она, молодая девушка, поехала на заработки на строительство Несветайской гидроэлектростанции в город Красный Сулин. Это так просто произносилось - на заработки. На самом деле надоело быть обузой у своих братьев. А на стройке, там давался ночлег питание, вот пожалуй и весь нехитрый заработок.

 Работать устроилась на кирпичном заводе, пожалуй, на самое трудное дело - формовку. Электростанции нужен был кирпич, рабочих набирали. Жили, как и все в то время на стройках, в рабочих бараках. Он глянулся ей с первого раза, Петя. Что-то в нем было такое, необычное, в отличие от других молодых парней. Высоковатый, стройный, светло-русый, одет, как и все, в рабочей спецовке, но что-то особенное было в его теплом взгляде, в его задумчивых теплых светлых глазах.

   - А хочешь,- как-то сказал, - пойдем погуляем. Смотри, какие красивые места там, за рабочими бараками.
   - Ишь, какой быстрый! Некогда мне, после работы времени совсем мало, надо ведь и в порядок себя привести, убраться.
   - Какая ладная дивчина, - думал Петр. Не встречал такую. Как аккуратно одета, все на ней подогнано, такая стройная! А какая красавица - крупные темные кудри обрамляли лицо Анечки, темные глаза смотрели откуда-то из глубины. Что-то в ней было как-будто цыганское и одновременно прекрасное. Это не была дикая красота, это была красота укрощенная, прибранная, справленная и опрятная. И все-таки Аня очень выделялась среди других девушек, может быть, виной тому смешанная кровь.

    Он старался теперь быть все время поближе к Ане, бросить взгляд, лишний раз улыбнуться, бросить словцо. Петр с другими парнями занимался переправкой кирпича на обжиг.
    И пошла, пошла гулять с ним, слишком ласковыми были его глаза, слишком добрыми были его руки. Вокруг бушевало цветенье весенних черемух, голубела бездонным небом весна, птичьи гамы слагались в неповторимую какую-то природную гармонию.
   - Знаешь, ты для меня всего дороже! - Петя не хотел отпускать Аниной руки. - Хочу быть с тобой все время вместе!
   - Петенька, очень ты мне по нраву. Ладный ты, статный, так и смотрела бы в твои глаза. Но боюсь быть с тобой - уедешь, оставишь меня.
   - Никогда не оставлю, нет больше для меня желанней. Анюта, выходи за меня. Буду с тобой, пока жив!
    Аня помнила, как быстро все завертелось вокруг.

    Через неделю они уже стали мужем и женой - не ставили тогда сроков, чтобы ждать.
    А еще через три месяца Аня почувствовала, что все в ней начинает меняться, что появляется в ней новая жизнь. Испугалась.
   - Петя, как же мы будем? Работа, барак, маленький ребенок?
   - Поедем ко мне в Гостищево. Там у нас дом, огород. Там лучше будет с малышом. Мы же теперь семья. Да и работа найдется. Там мама.

    Да, не ожидала Аня такой встречи. Тревожило ее, как оно будет?
  Но чтоб так...
    Марфута, мама Пети, оказалась крепкая женщина, светловолосая, с крупными чертами лица. Строгий, практически враждебный взгляд.
   - Кака така жена? Ничего ни про каку жену мы не знаем! Ты что это, Петро, ты кого это тут приволок, что это за приживалка?
    Петр стоял, уставившись взглядом в землю. Не ожидал от матери такой реакции. Писал ведь письмо со стройки, что женился, что Аня очень красивая, что любит ее очень, что в конце-концов она ждет от него ребенка.
Высыпали соседи.

   - Ты побачь, Мария, - обращалась Марфа к соседке, - какую-то привез мой Петька со стройки. Да еще говорят, казачка! Не надо нам тут казачек. У нас своих тут девчат полно, местных.
    И еще запомнилась Ане фраза:
   - Разобью. Да уж скорее волосы у меня вырастут на лбу, а разобью!
    Странно Ане было вспоминать это время. Ненависть. Ни за что. Ведь не сделала еще ничего, не ссорилась даже, да и старательная была. Характер-то, конечно, свой тоже имела. Донские люди упорные, трудолюбивые, но твердые, не согнуть таких.

    Вспомнилось потом, как Зоинька, дочка ее младшая, родила ее очень поздно, спрашивала потом, взрослая уже:
   - Мамочка, скажи, а когда ты была самая счастливая? Назови мне, но только чтоб это был один день, но самый, самый счастливый.
   - Да, был. Это когда я родила моего сыночка.

    Анна Степановна грустно смотрела в ночное окно - как давно и как недавно это было. Жизнь пролетела как миг.
Вспомнила, как кричал Петя около роддома:
   -Анечка, ты не слушай, что говорит мама. Я все равно тебя очень люблю. Я такой счастливый. Спасибо тебе за сына. Все у нас будет хорошо, ты только не болей.
    Аня устало смотрела в окно роддома.
   - Как хочешь ты, чтобы назвали нашего сыночка?
   - Павликом. Конечно, Павел.

    В роддом за Аней и ребенком пришла Марфута. Петра не было.
   - Мой сын не будет жить с тобой. Он ушел. Он вообще не будет здесь жить.И ты не нужна. Со своим ребенком. У меня своя дочь, дом ее будет. А ты уезжай, откуда приехала.
    Аня потом узнала от своей соседки, Марии: Марфа хотела в дальнейшем жить со своей дочерью после ее замужества и чтоб никто им не мешал.

    Анна Степановна устала. Наверно, надо попробовать поспать. Часы натикали уже половину второго ночи. Нет, спать не получалось.
    Не могла она уехать из Гостищева. Некуда было ехать. Мама умерла. Братья, старшие братья, у них свои семьи уже. Каждый рот на счету, дети. Да и характерами в своего отца, строгие, даже жесткие.

    Вспомнилось из раннего детства. Ей тогда было три или четыре года. Мама, Мария Федоровна, была прекрасная женщина, хозяйственная, добрая, мудрая. Не повезло ей только с мужьями. От первого, Степана, трое сыновей. Но вот Степан... Жесткий, даже жестокий, запивал, дрался, гонял семью по чужим дворам. Да и умер-то потом с перепою. И мальчишки в него, горячие, сильные, но строгие. А потом второй муж - местный коваль, цыган Тихон. И как уж Машу угораздило с ним сойтись, с ее добрым характером. Терпела. Мама все могла вытерпеть. А муж, что один, что другой, силач, горячий, импульсивный. Но цыган, что с него взять. Сегодня кузня, а завтра - табор.

    Война пошла с парнями, уже подросли они, не хотели этого цыгана.
   - Мама, давай уйдем, - средний, Василька, помягче из ребят.
   - Так как же уехать, горячий он, Тихон, догонит, побьет.
   - А мы ночью. Хату уже сладили, продадим, Тихоновы купить хотят.
    Согласилась Мария. Дети были - главное, о себе не думала тогда. В одну ночь собрались, лошадь достали, повозку, надо было уезжать.
   - Только знаешь, мама, не нужна нам эта цыганчня, Анька. Оставь ее здесь, отцу, пусть ее воспитывают цыгане, табор.
    Вот так. Семья одна вроде. Да и братья и сестра из одного гнезда. А смотрели глаза у парней серьезно, не шутка!

    Анечка помнила, как мама тихо - тихо спрятала ее среди пожитков.
   - Сиди тихо, как мышь! Не дай бог пискнешь, высажу. Так тогда хотелось плакать, выскочить к маме на руки. Заснула потом кое-как в дороге.
    Ехали долгую ночь, как светало, остановились отдохнуть, перекусить. Анечка проснулась и выскочила из повозки:
   - Мама, мамочка, - прижалась к Марии.
   - Мама, ну ты что же, мы ж решили, не нужна нам Анька - Степанка младший сорвался на крик.
   - Дочку свою не оставлю. Баста. Не хотите вместе - сами живите как хотите, я буду с дочкой.

                ***
    Не могла к братьям. И не было выхода. Как жить дальше? В чужой местности. В чужой деревне. С новорожденным ребенком. И никому не нужна.
Но есть на свете добрые люди. Утром соседка, Мария, подошла незаметно. Знала она Марфу, не любила ее.
   - Иди, Анечка, к властям. Иди в Сельский Совет. Должны тебя защитить. Есть же Советская Власть, она справедливая. Ребенка не обидят.
    И решилась. Пошла, прямо с малышом на руках.
   - Вы, что, девушка, у Вас какой-то вопрос? В Сельском Совете ее встретила Александра Петровна, секретарь, серьезная умная женщина.
   - Мой муж пропал. Я не знаю, что мне делать.
   - Присаживайтесь.

    А потом был суд. Аня, конечно, такого не ожидала. Но оказалось, что власть действительно есть и что она заботится.
    Суд был выездной, проходил он в соседнем доме. Решение было по отчуждению жилья от дома Марфы Калининой в пользу ее бывшей снохи Анны Калининой и ее сына Павла. Половина дома, с сенями и выходом была передана в собственность Калининой Анне Степановне и ее трехмесячного сына Павла. Аня помнила, соседи были на ее стороне, свидетельствовали в ее пользу.

    Это была справедливость. Но это не была жизнь. Аня не могла кормить себя и сына в доме бывшего мужа. Развод прошел быстро и незаметно. Петр покорился воле матери, не смог ей перечить и потерял семью.
    Перед Аней снова стоял вопрос: как жить?
И ведь справилась. Только в душе было столько боли, казалось, даже больно было дышать. Ведь любила и знала, Петя тоже любит. Как же он мог?

    Гостищево - большое село с железнодорожной станцией. А что такое станция? Окно в мир. Через месяц Калинина Анна уже работает проводником поездов Харьковского формирования. Сын Павлик - в круглосуточном детском садике. Часть дома в Гостищево - на большом амбарном замке. Аня сберегала это имущество для сына, ведь оно ей так непросто досталось. Вместо благополучной семейной жизни, о которой она мечтала в Красном Сулине.
    Позже Аня даже сдавала свою комнату, привозя иногда туда Павлика, если видела, что хорошие люди. Жилось трудно, дорога была каждая копейка, каждый кусочек хлеба.

    На работе ей повезло. Так бывает в жизни, все плохо, да вдруг потом подфартит. Бог дал ей прекрасную напарницу, проводницу Грушу. Это была очень симпатичная молодая женщина, работящая, аккуратная, очень проворная, с легким и приветливым характером.
   - У Груши и Ани - всегда полный порядок, - любил говорить бригадир поезда, Иван Герасимович. - Нет у меня более ладного экипажа. Никогда у них никаких конфликтов с пассажирами, всегда всех довезут так, что благодарят.
    А когда наступало время перестоя поезда, начинали петь песни, уж какие только не перепевали.

    И еще одному научила Аню Груша.
   - У тебя малыш, - говорила она. Тебе нужно его хорошо кормить, одевать, растить. Надо еще постараться, кроме зарплаты.
    И тогда брали с собой в рейс в Москву сельские продукты - картошку, семечки, что-нибудь еще. Во время отстоя поезда добирались до ближайшего местного рынка.Продавали продукты оптом, быстро. Деньги накапливали, покупали рулон мануфактуры - ткань. Одежду в то время в деревне купить было невозможно, не продавали готовой. Все только шили вручную. Ткань была нужна и ее в деревне продавали тоже оптом, швейным мастерам. Получался какой - никакой приработок.
    И все - таки Харьков, это был Харьков, чужой город, город работы. А родным все больше становилось Гостищево. Куда можно было приехать. Где можно было жить между рейсами. Аня все больше знакомилась с обитателями села, своей улицы.

    Так получилось, что Павлика удалось пристроить в семью Дудосовых. Это были хорошие, работящие, умные люди. Они видели, как трудно живется одинокой женщине среди чужих людей, как страшно ей жить под боком у ненавистной свекрови. И поэтому взяли мальчика в свой дом. Аня, когда приезжала, останавливалась у них теперь. Эта семья стала для нее практически родной. Анна Степановна и теперь вспоминала о них с теплом в душе. Она так любила привозить из города гостинцы, все то, что нельзя было купить в деревне.

    Многие молодые мужчины посматривали на молодую селянку, стройную, красивую, когда она в форме проводницы шла с работы по деревне. Не один парень предлагал ей руку и сердце, но ни с кем ее судьба не строилась.
   - Не до праздников мне, говорила. Мне сына поднимать надо.

  Анна Степановна прошла на кухню. За окошком тонкой полоской начинал светиться рассвет. Попила воды. Опять присела на старенькое кресло. Видно, не суждено было ей спать в эту ночь. Вспомнилась война.

    Гостищево накрывали фашисты. Линия фронта и деревня становились одним целым.
Жители бежали из деревни кто как мог. Уже позади были первые волны эвакуации, когда жители могли спокойно собрать вещи, продукты, использовать какие-то подручные средства или транспорт. У Ани ничего не было, а ведь нужно было везти мальчика и хоть какой-нибудь нехитрый скарб, хоть совсем еще те небольшие запасы продуктов, что остались у нее для жизни.

    И придумала. Из старых досок решила сбить санки, пусть неуклюжие, слепленные по-женски, но чтоб можно было везти на них хоть какую-нибудь поклажу. Аня не боялась работы, она не боялась никакой работы, она жила уже долго одна с ребенком на руках.

    Провозилась и опоздала. Когда санки были уже загружены, когда уже тронулись в путь, сзади показались немецкие автоматчики. Людей изгоняли из села. И Аня среди других была последней. Сердце выскакивало из груди, снег хлестал в лицо. У нее не было сил передохнуть. Над ней завис немецкий солдат с передернутым автоматом:
    Schnell, Schnell!
Аня поняла, наступает конец. Остановилась.
    -Ну, ладно, стреляй!
Видишь, я больше не могу. У меня нет больше сил идти быстрее. Стреляй!
    Немец стоял над женщиной в раздумье, как поступить?
    -Вот у тебя самого есть дети? Маленькие? Kinder? Аня показала на мальчика.
Она не знала, понимает ли немец, вряд ли. Рядом, в санях сидел с огромными испуганными глазами Павлик.
    -Я сейчас только передохну чуть-чуть и догоню всех. Ты только не стреляй, солдатик, миленький.
Немец зашевелился. Видно, надо было что-то решать.
    Потом полез рукой за пазуху. И вдруг достал из кармана кусочек сахара и протянул мальчику.
Вздохнул, улыбнулся вдруг по мальчишески этой молодой красивой женщине, махнул рукой и двинулся дальше.
    -Schnell, Schnell!

    Лежала в снегу и не могла отдышаться. Сердце стучало в груди, в висках.
А что дальше?
    Увидела там, позади, откуда бежала, недалеко маленький домик. И решилась.Не стала догонять впереди идущую группу беженцев - вернулась в деревню.
Робко постучала в дверь.
    - Тетечка, пустите.
Страшно было все. Страшно было убегать в неизвестность, в зиму, в степь с малым ребенком, и страшно было остаться здесь, где может быть верная гибель - враг заступает.
Дверь приоткрылась. За ней - пожилая женщина.
    - Тетечка, пустите. Замерзла я. Страшно. Дозвольте хотя бы в сенях у вас ночь посидеть. Замерзну, холод на улице, снег.
Дверь приоткрылась пошире.
    - Ну, заходи.

    Аня переступила порог, подтягивая за собой веревку с санками.
    - Господи, да у тебя ж ребенок маленький. Заходи давай, быстрей, избу выстудим. Проходи в хату.

  Видно было, женщина сама не меньше напугана.
  - Чья ты, откуда?
  -Здешняя я, из Гостищева. Калинина Аня, Калининых бывшая сноха.
  - Это которую не взяли? Разведенная? Помню эту историю. Бедняжка. Ну, проходи, чайник сейчас поставлю.
  Пили чай.
  - Что же ты теперь делать будешь?
  - Тетечка, миленькая, я все делать буду, я старательная, не прогоняйте меня, куда же я пойду?
  - Ладно, полезайте на полати спать, там тепло от печки. Женщина вздохнула. Она сама не знала, что надо делать. Теперь никто не знал, что делать и как оно будет. Она думала о том, что нет у нее запасов продуктов, чтобы кормить этих двоих, но и выгнать не могла. Получалось - на погибель.

    Постоялица оказалась полезной. Как прошло 2-3 дня от прихода немцев, как-то поутихло все, схлынуло напряжение. Домик стоял на отшибе, был маленький, неказистый. Видя, что не выгоняет Анна Федоровна - так звали хозяйку, Аня принялась за дела. Осмотрела все по-своему, по-хозяйски. Подмазала и побелила печку. Перемыла полы. Вымела чисто сени.
  - Анна Федоровна, дров у вас мало, надо бы в лес, подвезти.
  - Да куда ж теперь в лес, фашист вокруг. Лошаденка-то есть, хоть и кляча, никуда ее не взяли. Да не пойду я, стара, сил у меня нет на лес.
  - Анна Федоровна, да ведь я умею управляться с лошадью, запрячь, меня мама учила у нас на Казинке.
  - И откуда ты взялась такая, хозяйская?
  - С Ростовской области, Морозовского района, хутор Казинка.

    Анна Федоровна не отпускала, начали потихоньку сжигать доски от забора, сараев. Хозяйка видела, что не хватит всего этого на зиму. Война пошла, негде было запасать топливо, все перемешалось в стране, все пошло для фронта.
  - Знаешь, Анечка, ну попробуй, лес недалече. Только давай я обряжу тебя старухой, да испачкаю сажей. Фашисты кругом, дурного могут наделать. И вот уже Аня, обряженная во все старое тряпье, перепачканная сажей, с всклокоченными волосами выезжает на лошаденке со двора.

    Поездка получилась спокойной, без осложнений, поехала-то по темноте, в сумерках. Успела-таки кое-чего подобрать в сани, можно было опять топиться.
    Анна Федоровна была растрогана. Теперь уже думала: - А я-то как без нее? Знаешь, Анечка, оставайся-ка ты до весны. Как-нибудь выживем...

 - Мамочка, ты что, не спишь?
В комнату Анны Степановны заглянула Людмила.
    - Уже семь утра. Ты что, совсем не спала?
    - Что-то сегодня не спится.
    - Может, будем завтракать?
    - Пока не хочу. Я совсем недавно пила чай. Я хочу погулять.
    - В такую рань? Ну, хорошо, я сейчас только оденусь.
    - Я пойду одна. Не надолго. А потом будем завтракать.

    Анна Степановна сидела на скамейке в сквере. Он был абсолютно пустынным, только редкие пешеходы пробегали мимо, видно спешили на работу. Анна Степановна никак не могла избавиться от воспоминаний, она уже устала, но они никак не хотели ее отпускать. Может быть потому, что это были воспоминания о ее первой любви.

    Пролетело более десяти лет. Ее судьба устроилась, она вышла замуж за Дмитрия Васильевича. Дима сделал ей предложение сразу после окончания войны. Молодая семья переехала в Белгород. Дмитрий работал водителем на котельно-механическом заводе. В недавно построенном доме уже появились две общие с Димой дочки - Люда и Лида. Дмитрий был человек работящий и добрый, он никогда ни единым словом не попрекал Аню ребенком, оформил его своим сыном.

    Анне Степановне вспомнилось, как однажды торопилась на работу, она работала тогда на хлебном заводе. И вдруг лоб в лоб столкнулась с Петром. Так получилось, что он тоже устроился на котельный завод и спешил на работу. Они встали как вкопанные. Молчание длилось может минуту, может две, но им оно казалось вечностью. Первым заговорил Петр.

    - Вот ты какая оказывается стала.
    - Какая?
    - Еще красивее. Ты и раньше была красавица, а теперь от тебя глаз не отвести.
Аня промолчала.
    - А я любил тебя все эти годы, ты знаешь.
Давняя обида колыхнулась в душе Ани.
    - У тебя же жена, дети. Я слышала об этом.
    - Так то оно так. Жена. И женщина она хорошая, и трудолюбивая, и хорошая хозяйка, и хорошая мать. Да только... Ты так и не ушла из моего сердца. Все время о тебе вспоминаю.
Аня молчала. Только все время отводила взгляд, боялась посмотреть в его глаза, когда-то такие родные.
    - Аня, а может, мне страшно и трудно это говорить после всего того, что я натворил, может мы опять будем вместе? Я серьезно это говорю, не подумай...
    - А как же твоя жена, как дети, у тебя ведь, кажется, трое.
    - Да старшая дочка, младшие два сына.
Петр задумался.
    - Но ведь все равно, это же неправильно, жить без любви. И ведь у нас общий сын.
Аня молчала. Это молчание было холодным, но жгло Петра словно каленым железом.
И вдруг, взгляд ее смягчился.
    - Знаешь, Петя, я так тебя тогда любила... Мне казалось, сильнее любить невозможно. Но от этого костра остались одни черные головешки. У меня хороший муж, трое детишек, я люблю мою семью и буду жить с ними. А ты возвращайся к своим, не надо делать несчастной еще одну семью. Прости.

    Аня опустив голову, прошла мимо Петра, надо было торопиться на работу. Он долго смотрел ей вслед. Ему никогда не суждено было забыть этой женщины, ни когда он работал главным инженером котельного завода, ни когда возглавлял один из районов области. А теперь он тихо, с поникшей головой побрел на работу, где он совсем недавно, переехав из Гостищева, устроился на работу охранником.


    А через три дня позвонил Павел Петрович.
    - Мама, я был на панихиде...