... Это лирик, художник, которому открылись тайны стиха...
Валерий Брюсов.
Я, гений Игорь-Северянин,
Своей победой упоён.
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утверждён!..
От Баязета к Порт-Артуру
Черту упорную провёл.
Я покорил Литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!..
Эти строки Игоря Северянина часто приводятся как образец бесстыдной саморекламы, далёкой от истинного значения его поэзии.
Но самое интересное, что в них — всё правда. “Повсеградно оэкранен” — это не то чтобы, говоря по-современному, “экранизирован”, а то, что имеет широкую и одинаковую везде популярность, — как одна и та же “фильма”, с успехом шедшая в разных городах. “Повсесердно утверждён” — тоже правда: портреты Игоря-Северянина украшали будуары светских и особенно полусветских дам (“демимондэнок”, как их называл поэт) и комнатки восторженных гимназисток. “Я покорил Литературу! Взорлил, гремящий, на престол!” — это намёк на сборник «Громокипящий кубок», которым Северянин действительно ворвался в литературу и о котором суровый мэтр русского символизма Фёдор Сологуб написал: “Когда возникает новый поэт, душа бывает взволнована, как взволнована бывает она приходом весны”. Даже Порт-Артур поминается не всуе: поэт жил в знаменитой крепости вместе с отцом в самый канун Русско-японской войны...
“Я, гений...” — это, конечно, поэтическая гипербола. В начале ХХ века многие поэты играли в “гениев”. Но то, что Игорь-Северянин — истинный поэт, поэт Божиею милостию, признавали в разное время В.Брюсов, А.Блок, М.Горький, В.Маяковский, Н.Гумилёв, Б.Пастернак, М.Цветаева, О.Мандельштам — и не только они.
Многие гении появляются на свет в провинции. Северянин в этом отношении был «отщепенцем». Игорь Васильевич Лотарев (настоящая фамилия поэта) родился 16 мая 1887 года в Санкт-Петербурге на знаменитой улице Гороховой (на ней жили многие известные люди, в том числе и литературный герой — Илья Обломов). Написание через дефис, довольно быстро утраченное в массовых изданиях, было для него принципиально: оно подчёркивало, что Северянин — это не фамилия, а как бы второе имя (по типу Александр Невский или Дмитрий Донской). Приложение указывало на глубокую любовь автора к русскому Северу — и привносило элемент царственного величия.
«Я — самоучка-интуит», — говорил о себе поэт. Действительно, живя в просвещённой столице, Северянин не получил высшего образования (Евгений Евтушенко назвал полуобразованного Северянина «полуинтеллигентом»). Из-за отсутствия профессии эгофутурист жил лишь на литературные заработки.
В одной из анкет поэт отметил, что начал писать стихи с 8 лет. Он стал закидывать все журналы своими поэзами. Но те в упор не замечали его вирши. Тогда молодой поэт принялся издавать сборники стихов за свой счёт. Он издал 35 (!) книг. А критики по-прежнему не обращали на него никакого внимания.
Однако судьба оценила рьяные, но бесплодные попытки поэта прославиться. Как часто водится, помощь пришла с неожиданной стороны. Бескомпромиссному реалисту Льву Толстому показали стихи салонного поэта Северянина.
Великий писатель свой искренний и праведный гнев излил на эти стишки. Как говорят в таких случаях: на следующий день поэт проснулся знаменитым.
Конвейер непреднамеренной «техники славы» запустился на полную катушку. Десятки журналов, до этого дружно отмахивающиеся, наперебой кинулись печатать стихи «оскандалившегося» поэта. Рецензии сыпались одна за другой.
Одни восторгались, другие яростно критиковали «ананасовые» стихи новоявленного поэта. Критических статей о поэзии Северянина можно набрать на полновесный том.
Получив такую невиданную популярность, Северянин стал выступать со стихами на поэзовечерах. Залы были переполнены поклонниками, которые пришли поглазеть на модного поэта. На концерты приходили послушать не то, что говорит поэт, а как говорит. Поэтому Маяковский раздражённо (от зависти) писал о Северянине:
«Увлекается голосом, осанкой, мягкими манерами, — одним словом, всем тем, что не имеет никакого отношения к поэзии».
Сам поэт тоже знал себе цену. Когда в феврале 1918 года в зале Московского Политехнического музея любители поэзии провозгласили его “королём поэтов” (отодвинув на второе место Маяковского), Игорь-Северянин отнёсся к этому вполне серьёзно, начавши строить свою биографию как “житие классика”. И даже написал «Рескрипт короля».
Я избран королём поэтов —
Да будет подданным светло!
Кто я? Я — Игорь-Северянин,
Чьё имя смело, как вино!
Он родился в Петербурге, детство провёл в уездном городе Череповце (где закончил четыре курса реального училища) и в усадьбе дяди “на любимой Суде”. В юности перебрался к матери в Гатчину, где, собственно, и началось его поэтическое творчество. Первые стихи начал публиковать в 1906 году, но поистине оглушительный успех пришёл к нему только в 1913-м, с выходом в свет первого большого сборника «Громокипящий кубок».
Это лучший сборник Игоря-Северянина и явление в русской поэзии начала века. В этой талантливой и свободной от всяких влияний книге стихов отразились лучшие качества поэта: искреннее и упоенное приятие мира, умение точно и пластично его живописать, острота лирических переживаний, оригинальная стихотворная техника. На фоне подчёркнуто серьёзных, с прорывами в “теургию” стихов символистов поэзия Игоря-Северянина выглядела “простоватой” — и истинной.
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
Но подлинно всероссийскую славу Игорю-Северянину принесли “поэзоконцерты”, с которыми он объездил чуть ли не всю Россию, а позднее, после революции, выступал и в Европе.
Кто не слышал меня, тот меня не постиг
Никогда-никогда, никогда-никогда!
Когда зимой 1931 года он читал свои стихи в Париже, на его вечер пришли все русские эмигранты. И не потому, что все любили его стихи, а потому, что захотели вспомнить родину.
Об этом замечательно написала в письме к поэту (неотправленном) Марина Цветаева: “Ваш зал… Зал — с Вами вместе двадцатилетних... Себя пришли смотреть: свою молодость: себя тогда, свою последнюю — как раз успели! — молодость, любовь...” Поэзоконцерты Игоря-Северянина были такой же приметой России 1910-х годов, как синематограф, романсы Вари Паниной, Анастасии Вяльцевой, “Пьеро” Вертинского.
Игорь-Северянин не читал свои стихи со сцены, как делали другие поэты. Он исполнял их в необычной, подчёркнуто острой эстрадной подаче, и делал это мастерски. У него был хорошо поставленный от природы голос, абсолютный слух, тонкая музыкальность и изощрённое чувство ритма. Кроме того, для эстрады нужна была постоянная, оригинальная, но легко узнаваемая маска.
У Игоря-Северянина это была маска эстета-гения, русского Оскара Уайльда, равнодушного к своей славе. Современники, видевшие его выступления, рассказывают, что исполнял он свои “поэзы” подчёркнуто отстранённо, не вступая в контакт с публикой, будто бы даже слегка презирая её. Он не жестикулировал: руки за спиной или скрещены на груди, взгляд устремлён куда-то вдаль, поверх голов. Читая стихи, он не подчёркивал смысла, а, наоборот, затруднял его восприятие неожиданными интонациями, паузами, растягиванием гласных звуков. От начала к концу чтения распевность всё больше нарастала, чтение почти превращалось в пение (сохранились ноты некоторых его мелодий, записанные композитором С.Ф. Дешкиным). Закончив чтение, автор быстро уходил с эстрады, не удостоив публику даже взглядом, и, несмотря на её восторги, на поклоны больше не выходил.
У поэта сложился большой круг почитателей. «Громокипящий кубок» за пять лет выдержал десять изданий. Последующие сборники: «Златолира» (1914), «Ананасы в шампанском» (1915), «Victoria Regia» (1915), «Поэзоантракт» (1915), «Тост безответный» (1916) — также переиздавались неоднократно. Книги и концерты Игоря-Северянина стали, наряду с кинематографом и цыганским романсом, фактом массовой культуры начала века.
Игорь-Северянин, как и Маяковский, — поэт улицы, городской толпы. Он тоже пытался дать язык “безъязыкой” улице. Но если Маяковский обращался к “отверженным” города, то Северянин — к пёстрому городскому люду: мещанам, гимназистам, бедным студентам, горничным и белошвейкам он предлагал язык грёз. Для них интригующие, новые и не совсем понятные слова — ландолет бензиновый, моторный лимузин, шалэ берёзовое, осени berceuse, шоколадная шаплэтка и т.п. — оставались только словами, знаками недостижимой “шикарной” жизни, которая вместо традиционных окороков и наливок предлагает “мороженое из сирени” и “ананасы в шампанском”.
Сударыни, судари, надо ль? — не дорого — можно без прений...
Поешь деликатного, площадь: придётся товар по душе!
Современные ему литературные направления усложняли и без того непростую действительность. Он же, наоборот, упрощал её:
Мой мозг прояснили дурманы,
Душа влечётся в Примитив...
В 1921 году принял эстонское гражданство. Всегда был вне политики. Рад каждому, кто рад мне...” Он умер от сердечной недостаточности в оккупированном фашистами Таллине 20 декабря 1941 года.
Последние стихи его ясны и просты: картины природы — и человека в его единении с природой, воспевание любви, воспоминание о родине, о прошлом, ощущаемом на чужбине как некая изначальность людского бытия.
А в мире всё цветёт сирень,
Весенний наступает день,
Чарует рокот соловьиный,
И людям так же снятся сны
Обманывающей весны…
Читательский интерес к творчеству Игоря-Северянина временами ослабевал, но никогда не исчезал окончательно. Людям всегда требуется “поэт с открытой душой” (как назвал его Блок), умевший во всех проявлениях действительности находить “сиянье жизни и тепла”, радость, добро и бестрепетное наслаждение.
Мне кажется, что наиболее точно и полно охарактеризовал творчество и талант Северянина Булат Окуджава:
« Нынче мне очень близок и дорог Игорь Северянин. Сущность этого большого поэта, как всякого большого поэта, - в первооткрывательстве. Он рассказал мне то, что ранее не было известно. Мой путь к нему был труден и тернист, ибо был засорен нашим общим невежеством, и я поминутно спотыкался о ярлыки, которыми поэт был в изобилии увешан. . К счастью, во мне все-таки нашлись силы, чтобы разобраться во всем этом. И я постепенно стал его приверженцем.
Помню, как вместе со всеми я тоже проповедовал достоинства Владимира Маяковского как укоризну Игорю Северянину, зная из хрестоматии несколько водевильных фактов, не имеющих ничего общего с литературой, не понимая, что поэтов нельзя противопоставлять одного другому - их можно сравнивать; нельзя утверждать одного, низвергая другого.
И вот, когда по воле различных обстоятельств все это мне открылось, я понял, я почувствовал, что Игорь Северянин - мой поэт, поэт большой, яркий, обогативший нашу многострадальную поэзию, поэт, о котором еще предстоит говорить, и у которого есть чему учиться…»
Моя двусмысленная слава
И недвусмысленный талант…
И. Северянин
В этом ироническом самопризнании Игоря Северянина – намёки на его поэтическую личность. «Недвусмысленный талант» — это не только хвастовство (которого поэт не был лишён), но и действительное внутреннее ощущение, выраженное прямо и без обиняков: Северянин знал, что он талантлив и не считал нужным притворяться. «Двусмысленная слава» — это тоже серьёзно; это – ощущение изначальной противоречивости своей шумной поэтической известности. Кумир восторженной публики в предреволюционные годы, к 1930-1940 годам он оказался почти забыт.
Скончался Игорь Северянин 20 декабря 1941 года в Таллинне. На его памятнике были начертаны строчки из его стиха:
«Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!»
Никто не осмелился написать другие строки:
«Я, гений Игорь Северянин
Игорь Северянин, как поэт, похоже, всегда жил в двух измерениях: реальная жизнь, где его постоянно ожидали удары и из которой он постоянно пытался бежать, и мечта, сказка, в которой он всегда находил себе удобное место.
Анатолий БЕЗНОЩЕНКО