Зачарованный лес распахивает знамёна шёлковых крон в цветах малахита, яблочной кожуры и потёртого стяга великого дома вьющихся роз над петляющей дорогой в легенду о волшебной скрипке начинателей игры и существах, которых боятся сами чудовища, притаившихся за левым плечом; он дышит ароматами боярышника, орехов и мшистых ковров, поцелованными беспечно оброненными бездомным богом стеклянными искрами утренней росы и рисует ни на что не похожие дни и ночи растрёпанными кистями беличьих хвостов, окроплённых самоцветным соком земляники и черники. Там в монотонном гудении москитов и взмахах яхонтовых крыльев мотыльков, чудом спасшихся из плена застывающей смолы, можно различить единственно возможную целебную дозировку бледной поганки, болиголова или слюны бешеной мантикоры; там в изголовье прикорнувших путешественников распускаются сумеречные цветы гипнотических видений, чтобы растаять с первым лучом восхода, тронувшим небритую щёку; там могучий дуб корнями уходит к адским вратам, а верхними ветками упирается в то, что привычно зовётся раем. Там гулкий ветер со вкусом птичьего молока можно пить из церемониальной чаши, украшенной яшмой, жемчугом и бериллами, а столетние вязы, высокие папоротники и стройные осины, живым лабиринтом недоброго фавна голову каждому, кто оскорбил языческий храм рощи зарубкой или намеренно погнутым прутом, до полусмерти пугая разнообразием ловушек и миражей; там грозный филин с глазами цвета жидкого янтаря охраняет мир и порядок, какими их видит причудливый и непостижимый лесной народ.
Зачарованный лес завлекает неосторожных мечтателей, отравленных горькими, как полынь, изгнанническими снами, в свои цепкие сети побегов, почек и шипов; он изобилует ежевикой, яблоками, терпким душистым мёдом, и ледяной водой из родника, когда-то зародившегося на том самом месте, где семь неприглядных карликов стерегли сладкий сон прекрасной девушки в хрустальном гробу, и поёт о золотисто-перламутровом магическом тумане, укрывшем облачной пеленой изнанку крутого каменистого оврага, нарастающих друг на друга арках мрачных елей и беспощадной, но чистой страсти змеиного царя. Там не отваживаются во весь голос произнести имя рогатого демона пустых пожарищ, что до срока тушит керосиновые фонари, а в неглубоких капканах кроличьих нор распускаются бутоны аконита, чтобы быть сорванными крепкой рукой придворного палача; там лианы самовольно ползут по неровной земле, складываясь в подобие мозаики, а капризный дар гулять сквозь предгорья передаётся из рук в руки вместе с атласным носовым платком, расшитым золочёными нитями, когда-то принадлежавшим благородной даме последнего книжного рыцаря; там проворные духи выказывают своё благоволение собирателям хвороста и грибов мелкими проказами, цепляя их куртки к терновым кустарникам, двигая корзины или подбрасывая от скуки украденный нож в аметистовые заросли фиалок, а прозрачно-голубое зеркало озера разочарованных слёз, укутанного в серебристое звонкое марево, отражает заглянувшего таким, каков он есть на самом деле, нередко отнимая навсегда дар речи, полноценный сон, покой, аппетит или даже здравый рассудок.
Зачарованный лес каждый вечер шепчет колючим зарослям остролиста, новорождённым оленятам и бархатной синеве усыпанных опаловыми инкрустациями созвездий неукрощённых небес дерзкие дохристианские сказки, где добро и зло вместе сочиняют лукавые приключения своим подверженным страстям забавным пешкам, а бесконечно печальный владыка в золотом и алом впервые в жизни искренне смеётся на своей династической, но счастливой свадьбе с серебряной полночью осеннего полнолуния. Там крытая прошлогодней соломой сторожка одноглазого егеря снаружи построена из гнилых досок, но изнутри завешана пушниной и трофейными коврами, подаренными своенравным бастардом в знак благодарности за убежище от дешёвого убийства; там походные костры заклинают пением флейт из тростника и козьего рога, а братство вольных стрелков принимает в свои нестройные ряды всякого, кто для него достаточно сомнителен. Там свинцовые тучи проклятия старой горбатой ведьмы подчас дают горстке беглецов из некогда великого клана необходимые силы для сладкой мести, возвращая утраченное самоуважение; там проворные газелли беспечным хороводом движутся по землям срединных королевств, закатывая неповторимо весёлые праздники с кувшинами кровавого вина, мелодией природных сил четырёх сезонов, кулачными боями, заводной тарантеллой и уличными забавами с мячом, взамен уводя с собой сущую безделицу – самого смышлёного сына и самую пригожую дочь хозяина удела; там обсидианово-чёрный ворон, этот знаток гранатовой горечи ложных истин, удобно устроился на черепе недоверчивого лорда, присвоив себе его фамильные алмазы и гербарий ядовитых трав.
Зачарованный лес помнит ещё далёкие времена гордых чернооких принцесс в диадемах из белого золота, что умели превращаться в ловких выдр и писали зашифрованные письма алфавитом запрещённых зелий, а клёны горели изумрудными факелами, отблесками колдовского пламени задавая ритм безумной ритуальной пляски смешливых теней смертельно опасного ведовства. Там в уютной квартире внутри узловатого пня, крытого черепичными шляпками мухоморов, живёт погасший светлячок, скрываясь от своих сияющих, но бессердечных в своих насмешках собратьев и отнимая краткие жизни одну за другой, о чём никто никогда не узнает; там в пышные венки из высоких трав, сосновых шишек, волчьих ягод и ясеневой коры вплетают подсказки для выгодной сделки с госпожой удачей, а нелюдимый друид, чья почти неприятная красота растворяет плавающий возраст, натягивает в разветвлениях стволов паутину священных чар весеннего равноденствия и заваривает своим невезучим врагам пузырящийся лунный чай – и спустя трое суток их находят бездыханными, с пышными кустами олеандра, проросшими в навек замолчавших ртах. Там эльфы выводят геральдические узоры на единственных в своём роде свитках с историями предательства, стремясь увековечить на терпеливом пергаменте каждую деталь непростительного преступления против клятвы; там мириады оттенков и палитр, насмехаясь над растерявшимся профессором английской литературы, сливаются в невзрачное слово «зелёный»; там время течёт неравномерно, то и дело завязываясь в узлы, теряясь и спотыкаясь, как и всё пришлое в этой древней чаще.
Зачарованный лес провозглашает новую зарю ритуальным убийством вепря, нахально разорявшего недоступные для морали и осуждения витражные земли прекрасных, но хитрых фэйри, превративших безобидный обман доверчивых обывателей в редкое и сугубо здешнее искусство, подобное филигранному растительному орнаменту вдоль колодки традиционных деревянных туфель, беглым беседам на языке птиц и зверей и варке терпкого пунша из плодов дикого крыжовника и молодых веточек бузины, что на вкус как неразбавленный свет июньского солнца, просеянного сквозь хризолитовый доспех юной листвы. Там развалины рыцарского замка, только и ждущего шанса вновь услышать трубный глас и восстать из воспоминаний в былом величии воинской крепости, облицованы гибкими побегами клейкого плюща, а дерзновенные кентавры с гнедыми боками и обманчиво хрупкими луками поперёк покрытых красочными татуировками спин читают размытое будущее в лазуритовых всполохах блуждающих огней и покрывают наконечники стрел гравировкой из баллад и мифов; там постели застилают вереском и клевером, а любой охотник, будь то ёж, медведь или сокол, нападает ради еды. Там в ореоле макушек высоких кедров путаются яростные грозы, а дриады расчёсывают свои оливковые волосы пригоршней репейников, точно дорогим мраморным гребнем; там мутная вода болота скрывает воплощения худших ночных кошмаров, в то время как шёлковые белые звёзды кувшинок на её поверхности пахнут слаще любовного эликсира; там всякому непочтительному нахалу криволесье дарует обманчиво-простую загадку и три попытки исправить роковую блажь.
***
- Я расскажу тебе лесную сказку такой, какой она должна быть. – восхитительно надменный лорд в миртовом плаще усмехается снисходительно и чарующе; его кудри цвета тёмного винограда перевязаны лентами лоз, а глаза пристально изучают изнанку души сотрапезника. Лесоруб не был уверен в своих впечатлениях, приправленных хорошей порцией имбирного пива, но ему то и дело казалось, что статную фигуру напротив него обнимают за плечи берёзы и каштаны, а на голове у неё, если долго не моргать, видится корона из кленовых листьев. - Если пообещаешь не заикаться о морали и впредь рассказывать её, не изменив, ни слова.
Дождавшись кивка, в равной мере юный и старый, он делает большой глоток из кружки с элем и, удобнее устроившись на скамье, вновь открывает рот:
- Где-то недалеко и когда-то недавно в доме ововевшей деревенской портнихи, чей характер портился всё сильнее по мере увядания некогда смазливого лица, жили две дочери: одна бессердечная дьяволица, другая милая и добрая, как свежие сливки. Младшая заплетала рыже-золотистые косы, вторила трелям соловьёв и вышивала жасмин и левкой на натянутых пяльцах, пока однажды не повстречала в пролеске молодого принца, пленившегося её улыбкой с первого взгляда. Старшая носила вороные локоны без лент и заколок, постоянно задирала сестру, щипая её и толкая, а в конце концов стащила яблоко с алтаря хозяина чащоб, после чего мать избавилась и от второго лишнего рта, так никогда и не пожалев об этом. Младшая жила в роскошном дворце, ела инжир, - медвяный восточный фрукт, - и персики с драгоценных тарелок и сохранила прекраснодушие до глубокой старости. Старшая в наказание за свой проступок утратила человечность в вашем понимании этого слова, став подругой деревьям и лишайнику, вдыхающей сырые чудеса вместе с запахом хвои и понимающей мудрёную речь фантастических тварей. А теперь скажи мне, дорогой дровосек, - лесной король довольно прищурился, - чья судьба кажется тебе более интересной?