В то время как Ленин решал свои проблемы по уезду из страны, Елена разрывалась между институтом и кофейней. Ей хотелось сохранять если не высокую, то хотя бы близкую к ней успеваемость. Однако работа изматывала так, что когда домой девушка притаскивалась после полуночи, то не было сил раздеться — в один из дней она так и плюхнулась на кровать в одежде и моментально уснула. Мать, не сильно замечавшая постоянную утомленность Елены, переживала вторую молодость: с уходом Алексея она начала вдруг следить за собой, одеваться более открыто и откровенно, чему способствовало постепенное потепление... А однажды, абсолютно случайно, Лена, проходя мимо светящегося монитора, мимолетом увидела в браузере открытую вкладку сайта знакомств. Что ж, теперь, когда мама исчезала вечером без объяснения причин, а возвращалась надушенная, в шуршащем платье и с букетом роз под утро, вопросы были неуместны. Здесь надо также добавить, что с уходом Алексея Инна пригласила жить к себе свою младшую сестру Екатерину (разница у них была четыре года). Та собрала вещи и своего сына-девятиклассника и переехала. Квартира была широкой и трехкомнатной — места всем хватало. Вторую квартиру они начали сдавать, что не могло не улучшить материальное благополучие обоих семей. Как так случилось, что тетя Катя воспитывала сына одна, сейчас уже было вспомнить трудно. Вроде бы со своим мужем она развелась, когда Анатолию (а так звали ее сына) не было и пяти… Причиной стал непрекращающийся бытовой алкоголизм, переросший в побои. В первый раз она простила, и полгода супруг держал себя в руках, но второй раз пережить не смогла, собрала вещи и ушла к сестре. Алексей был встревожен, но виду не подал. Далее последовал развод, судебные тяжбы и выселение уроженца Кемеровской области из квартиры, и, наконец, долгожданное возвращение. Теперь же, когда развелась и старшая сестра — ничто не мешало им воссоединиться. Двоюродному брату исполнилось шестнадцать, и он вызывал у Лены искреннее желание покровительствовать ему. Однако первое впечатление, бывшее положительным, постепенно растерялось. Парень много времени проводил за компьютером, ни с кем не общаясь; ходил на опасные митинги (что вызвало жуткое возмущение тети Кати, однажды случайно увидевшей в его телефоне фотографии с мероприятия), и вообще частенько пропадал из дома в свободное от учебы время без каких-либо предупреждений. Хотя, как говорила тетя Катя, учебу он частенько пропускает, за что ее периодически вызывает к себе классная руководительница. Один раз Лена увидела в его сумке торчащий баллончик с краской и сделала вывод, что брат увлекается граффити. Впервые за последние полгода зашла она на страницу своего кузена в соцсети, и догадка ее подтвердилась: брат позировал на фоне исписанных стен, электричек; также она обнаружила фотографии Анатолия, сидящего на путях с банкой энергетика в руках (а Елена презирала энергетические напитки, считая их жутким ядом), но больше всего шокировала ее фотография, где тот с другом стоял не то на выступе кабины поезда, не то на автосцепке. В один прекрасный день Лене наконец-то удалось подловить его на воровстве у нее сигарет, что вконец разозлило ее (а до этого она всерьез рассматривала вариант, что начала немного сходить с ума, из-за всей коловерти с институтом и кофейней — да и считала ли она, сколько штук оставалось в конце дня: семь, восемь, девять?). Она демонстративно «забыла» начатую пачку в прихожей, и на следующее утро там вместо двенадцати штук находилось десять. Поимка на краже дала Елене долгожданный повод поговорить с Анатолием лицом к лицу впервые за весь период совместного жития. Совпало так, что воскресенье выпало выходным днем в кофейне, и брат еще был дома, долго провалявшись в кровати утром. До начала сборов на работу еще было пару часов, и Лена, вообразив себя строгим завучем, вошла к брату. Тот сидел перед экраном и рубился в какую-то компьютерную игру.
«Нам надо поговорить, Толя», — начала она, и ее передернуло от банальности собственных слов. Брат не поворачивал головы, чем давал шанс Лене быстренько уйти, словно ничего и не было. Но она решила не отступать. «Выключи, пожалуйста», — нарочито спокойным тоном произнесла она и нажала кнопку на экране, который тотчас же и погас, но брат продолжал по инерции тыкать пальцами в клавиатуру еще секунд пять. «Красть не хорошо. Я давно подозревала, что ты таскаешь у меня сигареты. О, не делай такое лицо и не выгибай брови такой дугой! Ни мама, ни тетя не курят, ты сам это знаешь. Раньше я еще сомневалась, думала, может, кто где стреляет, а я и не помню, да и счет не веду, может сама с ума схожу уже. Но сейчас я убедилась в этом окончательно. Более того, я знаю, где они лежат». И она принесла его куртку, расстегнула внутренний карман и с наслаждением вытянула оттуда две белые круглые палочки. Анатолий фыркнул. Пытаясь не сконфузиться, Елена демонстративно попыталась закурить в комнате, но зажигалка почему-то отказывалась слушаться. Брат фыркнул повторно. Наконец, огонь был высечен, и табачный запах медленно поплыл по комнате. Лена с усилием и придыханием выдула облако и посмотрела на брата. Тот не собирался опускать взгляд, и смотрел ей прямо в лицо, словно принимая вызов. «Ты дурачок, — сорвалось у нее с языка и она засмеялась. — Ну что ты смотришь! Ну я же тебе сестра, старшая, я люблю тебя, понимаешь? Неужели я тебе враг? Я просто хочу обратить твое внимание, что в последний год наша семья многое пережила, этот развод, он до сих пор болью отдается в моем сердце, и я даже не знаю, чью потерю я воспринимаю сейчас больнее, уход папы или уход Васи. В конце концов, парня я себе найду, когда-нибудь. Особенно если похудею», — засмеялась пятидесятивосьмикилограммовая девушка, но тут же скорчила гримасу. «А вот отец… Отец не вернется. И я как же была глупа! Верила, мирила, придумывала что-то. И даже после того как официально они брак расторгли и вроде помирились, я уж решила, что все обошлось, что это испытание нами пройдено, я виновата. Я могла их остановить… Что же ты молчишь?» Анатолий разглядывал сестру с нескрываемым интересом, все так же глядя ей в лицо. Но в одно мгновение, пока она моргнула и затянулась, его выражение лица переменилось, он смотрел на нее, но уже как будто поверх, даже сквозь нее и предельно абстрагировано и бесчувственно. Повисла неловкая пауза. «Толя! Мы с тобой должны стать опорой для Инны сейчас. Да, у тебя такой период сейчас. Думаешь, я не понимаю? У меня не было его? Я только сама покупала себе сигареты. Я красилась, надевала каблуки, и, утверждая, что мне уже есть восемнадцать, покупала! Да! А это что? Ну, попроси уж, если так!»
«Я не воровал у тебя сигареты, зачем мне курить такое дерьмо, которое куришь ты, и вообще, что ты до меня докопалась, заняться больше нечем, что ли?» — вдруг сказал как бы сам себе доселе молчавший Толя, развернулся, включил экран и нажал на кнопку «продолжить». Лена открыла рот, но поняла, что сказать было, в общем-то, и нечего. Она взяла вторую конфискованную сигарету, вставила в рот, прикурила от дымящегося окурка, после чего вышла из комнаты. «Да, брат потерян», — рассуждала она. «Мать строит личную жизнь, отец ушел, парня нет, у Толика подростковый период, когда ему плевать на всех, вот я и одна. Подруги? Да, но чем я могу с ними заняться? Пойти бухать? Опять не вариант. Но давай посмотрим реально, а что здесь можно поменять?» «А точнее, что я могу поменять?», — вдруг ответил внутри нее некий внутренний голос, которого она даже слегка и испугалась. И она узнала этот голос. Голос этот был похотью, которая последний раз просыпалась, когда Василий ездил в какую-то не то командировку по работе, не то по своим личным делам в Ижевск (хотя до этого Лена ни разу не слышала о существовании там Васиных родственников) где пробыл десять дней. И на седьмой день этот голос пришел. Сейчас Лена была погружена в работу, и голос этот молчал. Но сейчас он заговорил так сильно, что Елена по дороге на работу впилась взглядом в штаны стоявшего напротив нее в вагоне метро симпатичного парня, вообразив, что сейчас бросится к нему и разорвет их, пытаясь дорваться до желаемого.
Желание не отпускало ее и на следующий день, и далее — даже на работе, она оглядывала каждого молодого привлекательного посетителя, представляя себя в постели с ним и оценивая возможности парня по его манере говорить и стилю одежды. Окончилось все тем, что ее окликнул на улице некий молодой человек, назвавшийся Романом. Лена, не суетясь, дала свой номер и стала ждать. И на второй день он позвонил. А дальше было первое свидание, и подарки, и прогулка по ночной Москве; Елена сидела в ресторане, свысока оглядывая официантку, прищелкнув пальцами, она потребовала от нее более быстрой реакции. «Что за клуша медленная! У нас бы таких быстро поперли бы! Мы — оп-оп — и уже на месте, рады только обслужить. А эта?! Недотепа!» Роман кивал и улыбался до ушей. Мысль о неестественности происходящего материализовалась из космоса и тут же лопнула. Но свидание окончилось вовсе не так бурно, как уже начала воображать себя наивная девушка, водя рукой по талии своего кавалера. Он лишь поцеловал ее в щечку и пожелал приятной дороги домой. Лена была в растерянности: она ожидала явно не такого завершения вечера. С другой стороны, уже несколько часов ей жутко как хотелось курить, от чего она вела себя невероятно нервно, ерзала, сидя в ресторане. При этом на вопрос Романа об отношениях с вредными привычками совершенно искренне заявила, что «балуется» и «планирует бросить». Но в планы на бросание явно не входил нынешний вечер — распрощавшись с новым ухажером, она резким движением открыла сумочку, чтобы достать сигареты, но в темноте перепутала пачки. Та, что она достала, уже была бесполезной и пустой, ее Лена забыла выкинуть ранее, и сейчас, восполняя этот пробел, она с особой озлобленностью кинула ее в урну, почему-то при этом вспоминая, как один раз в своей жизни смогла преодолеть внутренний страх и зашла в магазин игрушек для взрослых, смеясь, окинула взглядом прилавок, словно ей и неинтересно ничего из представленного ассортимента, после чего поспешно ретировалась. Впрочем, отношения с Василием казались прочными, а желанию было некогда возникать, тот знал свое дело хорошо, и, что ни говори, трудился на данном поприще сверхкачественно. «Пожалуй, сейчас самое время, надо зайти» — подумала со вздохом Лена, которой сейчас ей уже было не до качества, и уже спустя пять минут забыла о своей догадке.
Какова же была ее радость, когда через пару дней мать и тетя уехали на выходные в Санкт-Петербург смотреть город. Толю можно было выгнать, договориться, да подкупить сигаретами, наконец. Но он сам воспринял отъезд родственниц как шанс и куда-то испарился. И она смело пригласила Романа. Все прошло как по маслу. Здесь даже нет смысла задерживаться и особо что-то описывать: вы сами знаете, как все это происходит. Интересное началось, как только Лена захлопнула за ним дверь. А именно: ею овладело такое сильное отчаяние, которого не было даже в день, когда Василий с особым усердием и даже легкой жестокостью лишил ее девственности. Если тогда она пыталась утешать себя тем, что давно ждала-мечтала, что теперь ее жизнь изменится, что все это естественно, а значит не стыдно. То сейчас она впала в недоумение: впечатления были не лучше и не хуже, они были кардинально другими. «Я шлюха. Я потерянная шлюха. Да будь я проклята», — приговаривала она. Случайно заметив в уголке икону богоматери, она отвернулась от нее. «Нет, я же теперь хочу…. Попробовать с третьим! Четвертым! Все это время я была предана Василию, но потому, что думала, что это всегда так, и какой смысл гнаться за тем же, нарушая порядок? Но сейчас я вижу… Нет! Проклятье. Сколько всего? Да бесконечное множество! Бесконечное множество уникальных, ни с чем не сравнимых впечатлений! Я хочу!» — уже в голос вскрикнула она последнюю фразу-порыв, после чего повалилась на кровать и залилась слезами. «Лена-Лена-Леночка, куда же ты скатилась», — сказала она большой фотографии десятилетней себя в образе какой-то не то принцессы, не то фрейлины, висевшей на стене. «А-а-а, да я же пропащей женщиной стану! Вот тебе и один партнер на всю жизнь! Проклятые мечты! Да познайте меня уже все вокруг!» И, прокричав про себя эту фразу, Лена удалилась в ванную комнату.
Егор сам не знал, что на него нашло, но однажды после работы он зашел в ларек и купил себе две банки пива. Ему было дико противно осознавать свое действо, но он открыл одну из них и уселся на лавочке. «Куда катится этот мир? Дети, взрослые? Верх абсурдизма какой-то. Мы плывем в этой реальности. Нет, мы убегаем от нее в узкие переулки судьбы. Мы ищем там некий свет, хотя его там нет. Света нет нигде, мы потеряны, брошены, мы необитаемый остров, мы иллюзорны. Да, сейчас мне кажется, что это лавочка. На самом деле, лавочки нет, я лишь воображаю, что сижу на ней». Пустая банка зазвенела и покатилась по асфальту, подгоняемая ветром. Егор вскрыл ее напарницу. С очередным глотком в голову влился и поток новых мыслей. «Куда идти? Опять этот дом, проклятый! Живем вдвоем, и жить будем всегда. Женщины не будет у меня никогда. Я страшный, противный всем. Кому нужен был, когда я следил за собой. Брился, помнится, в институте, каждый день. Была у нас там, Алинка эта. Как дурак ведь! Верил, что с ее стороны есть интерес. А она и не думала! Друг и друг, делиться можно всем, да и друг какой! Выслушает и подскажет, подсобит! Наивненький. Нет, бабы — это создания лживые. Бабы нам не нужны, с бабами нам не по пути. Подумаешь, половая жизнь. Да я всю свою коллекцию видосов не успею пересмотреть до конца жизни! А вы мне что говорите?»
Закончилась и вторая банка, и Егор пошел домой. Заморосил дождь, капли текли по шее принципиально игнорировавшего зонты парня. Он не шел, а брел по улице, пусть даже и с осмысленной и четко осязаемой целью. У него не было какого-то определенного настроения, и не хотелось думать ни о чем. Раздевшись, первым делом он нажал кнопку на системном блоке компьютера. Прецессор загудел, загружая систему, и Егор привычным жестом приспустил штаны. Далее последовал привычный уже набор кадров, но спустя две минуты Егор вдруг резко отдернулся от экрана. «Блин, вот что я делаю? Интересно, как я сейчас смотрюсь со стороны? Наверное, глупо, ущербно? Сколько раз я говорил себе, что сегодняшний день будет последним? Потом прекращал говорить, потому что воздержание никак не влияло на мою жизнь. Может, даже и наоборот, была обратная тенденция. Но что такое? Ведь это просто монитор. Обычный экран, состоящий из жидких кристаллов. Что в нем возбуждающего? Но ведь исчезни чудом сейчас экран и оживи картинка, усилится ли прилив? Будет ли вкуснее и жестче? Выше? Нет, все же нет, ибо основной центр возбуждения находится в мозгу, я сейчас закрою глаза и воображу, как… Да, и вот так… И так ты тоже умеешь — а, пошло? Еще как. Так к чему же экран — почему хочется перенести грезы в образ? Лень думать? Поиск наиболее простого пути? Удовольствие? Да неужели это удовольствие, если так подумать? Можно ли считать удовольствием подбор объедков с помойки? Никак нет, очевидно». Пока он так измышлял, экран погас, и монитор уснул. Возбуждение ушло, да и желание как-то отпало. Вот это самопроизвольное исчезновение желания всегда было для Егора чем-то странным. Будучи непрерывным, отвлекающим от любого дела, не дающим сосредоточиться ни на чем, оно в один момент растворялось. Да — при достижении результата вообще все мысли, картинки становились противны и уничтожались до следующего всплеска воображения. Но с чем подобная реакция могла быть связана в таком случае Егор не знал, и эта мысль посещала его вновь и вновь. Но более всего его пугала мысль о лжи, тотальной лжи, которой пронизана его жизнь, и уничтожить эту мысль у него никак не получалось.
Ничего не предвещало беды, и Егор подумать не мог, что следующий день станет тем самым прорывом, когда желчность, закипавшая в нем, вырвется сквозь кожу на поверхность. Может быть, слишком долго он терпел эту ложь и наигранность? Может быть, сказалось, что его мать уехала на дачу и он второй день жил один, что требовало некоторых кулинарных навыков, напрягавших его. Он мог поставить кастрюлю на пятнадцать минут и уйти к компьютеру, и через полчаса вдруг вспомнить о кастрюле, которая, при его возвращении, конечно же, оказывалась пустой.
Всегда улыбчивый, вежливый, он вдруг понял окончательно, кем является на работе. Эта мысль поразила его абсолютно случайно, но поразила преглубоко. Начальник, в тот день уже пять раз просивший его о какой-либо абсолютно бессмысленной черновой работе, на шестой раз сделал это в настолько издевательском тоне, что сомнения отпали: это было намеренное унижение. Егор замолчал, собирая волю в кулак, а потом выпалил: «Нет! Почему всегда я должен это делать? Неужели некого больше попросить? Не буду! Нет!» — «Ты чего, спятил? Я кому сказал?» — опешил явно не ожидавший такого поворота событий начальник, но быстро скоординировался и произнес решительным тоном, чеканя по слогам: «Не меш-ка-я!» Но Егор уже повернулся к нему спиной и уходил. «Эй! Постой» — бешено заорал он ему вслед, но Егор лишь бросил под ноги: «Не буду я это делать!» Начальник сплюнул и пошел по своим более важным делам, но Егор, наверное, представлял, что тот идет вслед или по крайней мере смотрит за ним. Поэтому он говорил тише и исключительно для себя, но речь его была предельно возбужденной. «Что же он творит, гад. Подлец! Паршивец! Я до последнего пытался сохранить о нем положительное мнение. Вот же тварь. Идиотина. Да таких бы надо… Тьфу на тебя. Гаденыш!» Егор остановился, чтобы перевести дух. Дыхание действительно захватывало. Вдруг молния сквозь всю голову передернула его: «А что ж я наделал? Ведь это ссора… с кем? Вот я глупец? Зачем так было реагировать? Как теперь быть?» Варианты расплылись перед ним, словно рассыпавшиеся бусинки. Он пытался догнать каждую из них, ухватиться за нее, как за хвост жар-птицы, но безуспешно. Каждый вариант мгновенно самовозгорался своей бессмысленностью и веял цугцвангом. Вариант, на котором Егор в итоге остановился, показался ему наиболее разумным, позволяющим закрыть конфликт, сохранив при этом лицо. Вариант заключался в банальном избегании начальника в этот день, а уж на другой рабочий день в попытке начать все с чистого листа, словно ничего и не было. И, надо сказать, Егору повезло: руководство куда-то уехало еще за два часа до окончания рабочего времени, что позволило Егору несколько расслабиться и не думать о конфликте. Конфликт никуда не девался именно потому, что это было не разовое мероприятие, а назревавший прыщ, который именно сейчас взорвался, забрызгав все кровью. Рана текла, зудела, но к концу рабочего дня свернулась темно-бордовой корочкой, которая грозила, тем не менее, оторваться в любой подходящий момент. Егор вышел с работы, и дух свободы прошел мимо него, а перед ним стояло лишь отчаяние, протягивающее вперед свои костлявые ручонки. Оно поглядело на него, а потом развернулось, и, поманив за собой, стало удаляться. Егор поспешил его догонять, но прекрасно понимал, что ему придется рано или поздно вернуться. И он будет опять подниматься по этим ступенькам, и мысль о конфликте будут долбить в голову. «Нет, не вынесу я этого», — думал он. «Надо заболеть, упасть посреди дороги, сломать руку, как тогда — да просто раствориться». Он шел и шел, пока не оказался перед дверями, вывеска над которыми была коротка: «Бар».
«Да, была — не была, терять уже нечего», — рассудил он и вошел. Деньги, к счастью, с собой были, и их должно было хватить на вечер. Егор и не помнил, в каком моменте память покинула его; а может быть, и денег все же в определенный момент не хватило. Но момент настал и был суров: он проснулся. И, как это обычно и бывает в подобные моменты, пробуждение было невероятно тяжелым. Впрочем, положительный момент также имел место быть, с трудом расцепив веки, Егор обнаружил, что лежит в своей собственной комнате. Оглядывание ее потребовало усилия, и пристальный взгляд больно ударил в заднюю часть головы. Прошел где-то час, когда Егор вновь обрел способность немного соображать наяву и попытался оценить свое положение. Он взглянул на часы — и вот тут-то в полной мере и осознал, что рабочий день давно как начался, и на рабочем месте он, очевидно, отсутствует. Эта мысль заметно усилила и без этого не утихающую головную боль. Правда сейчас к ней добавилось неприятнейшее внутреннее состояние, гадкое и противное, оно сидело где-то в верхней части живота и оттуда разливалось по всему телу, как обычно разливается нега, но эта была очень горькая нега, которая захватывала собой все мысли, сводя их к одному простому вопросу: «и как быть дальше?» Но мыслить он не мог, ибо голова раскалывалась, и поэтому это чувство разливалось уже и в грудь, полностью наполнив ее. Он пытался избавиться от него, делая глубокий вдох и затем выдох. Но это не помогало, к тому же пресыщение кислородом опять отдавало в голову. Он почувствовал тошноту. Мать, видимо, услышав из-за двери признаки пробуждения сына, прибежала и начала хлопотать. Она поила Егора каким-то напитком, потом какой-то горькой настойкой, после чего головная боль несколько притупилась, стала ноющей, а дурное чувство подтаяло, правда до тех пор, пока мысли его были вне его — стоило им воссоединиться, как язва усиленно начала буравить тело изнутри. Тем не менее, несмотря на все это, Егор заснул и проспал полдня. Когда он очнулся, голова почти не болела, а вот часы показывали шесть часов вечера. Он взял в руки телефон — там было три пропущенных звонка от Петра Степановича и сообщение с текстом «Ты где? Что с тобой?»
Егор решил тотчас же ответить, но потом поймал себя на мысли, что отвечать на сообщение спустя десять часов не совсем логично. «Что делать? Как быть?» — эти мысли вновь завешивали собой все пространство, мешая возможностям рассмотрения проблем. Егор не знал, совсем не знал, с какими мыслями Петр писал это сообщение. Вчера, как мы помним, он отправился после ссоры с Егором по своим делам, и неприятная история слегка подтерлась из памяти. Однако вечером, когда он прибыл домой, конфликт неожиданно всплыл в памяти.
«Извиниться завтра перед ним, что ли? Он ведь хороший парень, разве что слишком безотказный и безынициативный порой, вот я и пользуясь этим, дал волю желанию подтрунить, постебать. Наверное, это было не то что лишним — но было перебором. И, вообще, не должно это переходить в рабочую плоскость, неправильно это, совсем неправильно», — рассуждал начальник. «Но, надеюсь, он не сильно обиделся, — перешел он уже к самооправданию, — ничего обидного в моей фразе не было, покричали, да и остыли, думаю, что так оно и будет». Но невыход на работу Егора сразу дал понять, что ситуация явно не так проста, как Петр ее давеча себе обрисовал. Более, того, Егор не брал трубку, а это уже было прямым посылом, что ситуация обострилась. И прошел весь день, и никакой обратной связи от сотрудника не было, и день подошел к концу, и Петр уже начал себе обрисовывать мрачные картины. И в каждой из них виноват был он. «А что, если он прыгнул под поезд и оставил записку, что я над ним издевался? Ведь тогда приедет какая-нибудь комиссия, начнется расследование, и многие мои недоброжелатели могут посвидетельствовать, да ведь и многие видели, как я порой подтрунивал над ним, это было прилюдно. Значит, им ничего не помешает так сказать, и совесть будет на их стороне. И что бы я ни говорил на этом следствии, совесть будет, очевидно не на моей стороне. А это скверно».
«Я спился, ушел в запой», — и подобным образом мог Егор ответить на эти сообщения. Но он не считал, что спивается, более того, что может когда-либо спиться. Каждый употребляющий алкоголь терпеть не может алкоголиков, занося в эту категорию всех тех, кто употребляет алкоголь значительно больше, чем они сами. Это как когда человек, которого обвиняют в странности, отвечает: «Вон люди, в пещеры уходят! Одеваются не пойми во что! Кукарекают в общественных местах! Это — странно! Они — страннее меня! В разы!» И это тоже самое, когда мы сравниваем в обычной жизни себя с кем-то заведомо проигрышным, говорим «у нас еще не самый худший вариант», — можно вспомнить еще цитату про «Тоттенхэм» из фильма про английский футбол, но она понятна не всем. Всем может быть понятно то, что подобный ход мыслей суть местечковость и обывательство; вы счастливы там, а мы несчастливы здесь, поэтому и зовем вас куда-то. И при этом «там» и «здесь» чаще всего одна и та же степь…
...Минула неделя после разговора Елены с двоюродным братом. Новоприобретенные отношения с Романом развивались тускно. Если в первую встречу он ей сильно понравился, то уже во время второй возникли какие-то смутные подозрения. Во время третьей они растаяли, но к четвертой сформировались уже окончательно. В итоге Елена подумывала, как бы от него избавиться, но все никак не могла выбрать достойного преемника. В тот день она вернулась домой с института в привычное время и собиралась уже включить ноутбук, чтобы попереписываться с одним из подобных перспективных претендентов. Но тут в комнату вошла тетя Катя.
– Лен, беда, — произнесла она и молча уставилась в пол.
– Что у вас там? Опять на кухне убежало что-то? — попыталась она подтрунить Екатерину, от которой вчера убежал суп, заливший в этом дерзком побеге всю плиту.
– Лен, не шути. Пожалуйста. Не смешно сейчас, — она помолчала, несколько раз пытаясь начать говорить и, наконец, смогла выдавить из себя, сопротивляясь подступающим слезам, — Толик пропал.
– Как — пропал? — бросила Лена, глядя на монитор уже загрузившегося ноутбука, я же его видела… недавно.
– Лена. Его нет дома уже три дня! — Катя бросилась к ней, обняла и заревела. Очевидно, плакать одной ей было неловко. Но Лене не хотелось плакать, и она попыталась сохранить невозмутимость.
– Да загулял паренек, бывает. Что вы хотите… Есть у него такие наклонности… — попыталась она не то чтобы успокоить тетю, но каким-то образом поддержать диалог.
– Телефон… Не отвечает, — сквозь всхлипы пробормотала она, вновь заливаясь слезами и сильнее тычась в Ленино плечо.
– Ой, да подростки так часто делают назло родителям. Небось с кем-то из друзей договорился, ночует там, а телефон выключил. Мол, понервничайте без меня. Это знаешь как в психологии называется? Я сейчас зайду на его страничку, посмотрю. Это называется попытка обратить на себя внимание, вот что это. Хм, был в сети… Ой, — Лена резко осеклась, Катя выглянула у нее из-за плеча и бешено вцепилась ногтями в спину племяннице.
На страничке Анатолия стоял статус: «Надоело это все. Прощайте!» Лена и Катя переглянулись.
– Но… но это тоже может быть игра, розыгрыш, — попыталась выкрутиться Лена, но поняла, что и сама уже не верит в силу своих слов. «Но мать-то, мать должна верить, что сын ее жив», — думала она. Лена вышла из комнаты и позвонила в милицию. «Да, тут позавчера как раз упал с семнадцатого этажа молодой человек в вашем районе, личность не смогли установить. Приезжайте» — отрапортовал сотрудник.
Лена отправилась курить на балкон. Спустя минуту там появилась Катя и потребовала сигарету для себя. Лена щелкнула зажигалкой, та резко закашлялась и кашляла целую минуту. Лена развела руками и выпроводила не умеющую курить тетю с балкона. Катя не сдавалась в своих попытках, наглоталась успокоительного, и они поехали. Они вызвали такси, и пока оно ехало, интуиция уже все нашептала им обоим.
В отделении милиции им показали фотографии и сомнения отпали: парень действительно оказался Анатолием. «Следов употребления алкоголя и наркотиков в крови обнаружить не удалось», — заявил следователь Лене, потому что Кате стало плохо сразу же, как только она увидела окровавленное лицо сына. В тот момент, как это обычно говорится в таких случаях, «с ней работали психологи». Но на самом деле ей сделали всего один укол, так что она просто сидела и изредка подпрыгивала на своем месте. Слезы уже закончились, и плакать было нечем. Лена не пошла в этот день на работу, весь вечер хлопоча с оформлением документов. Едва она легла в постель, как целая свора мыслей атаковала ее. «Он мертв, а я не осознаю этого! Я не чувствую? Лена, где ты? Пять лет назад как ты плакала после смерти бабушки? Да, этот парень был тебе чужим, но… Но тот разговор! Я смотрела на него свысока, я хотела его научить… Научила. Да, я могу оправдать себя тысячами причин, и сказать, что у него была мать, и учителя, и, наверное, компания дурная как водится. Хотя, будь дурная компания, зачем ему прыгать? В компании ты свой, за тебя все горой. Значит, дело не в ней, а в чем же тогда? Учеба? Да ему плевать было на эти оценки. Очевидно, что там мало что его интересовало, в этой школе. Семья? Но тетя Катя – потрясающая женщина. Почему я об этом не задумывалась? А сегодня… Да, сегодня она осталась без сына. Что за череда! Одиннадцать лет назад потеряла мужа, восемь лет назад отца, пять лет назад мать и сейчас сына. Осталась младшая сестра, да я. Впрочем, мужа можно найти нового. Отсутствие ребенка должно стать плюсом. Но что я мыслю опять так рационально? Эх я! Да как, как она сейчас будет искать мужчину? Я не понимаю, что есть ребенок, что есть воспитание. Но… Я должна учесть ошибки! Я должна выбрать достойного человека! А с кем я была? С Василием! Да тьфу! Да честное слово! Человек без принципов, не чуткий и… наверное, он и не любил меня никогда. Да и не способен он любить. Он мне какие подарки делал? Я хоть один помню? А они были. Нет, как я не замечала? А вот каким отцом мог стать Василий? Чему бы он научил сына? Наглости? Да, если так подумать – он и неприятный человек, зачем я с ним была все это время, так надеялась, зачем? Ах. И далее что пошло сейчас? Некий перебор. Ага, думаю, что с кем-то получится. Но что именно? Будущее замужество? Или так, чисто переспать в нерабочее время? Да, куда же я скатилась, жутко мне. Нет, нужно менять себя. Менталитет в жизни. Я действительно стала холодна и практична, но счастья мне это не принесет? Для чего я пашу в этой кофейне? Нам мало денег? Мне на что-то не хватает? Будущее трудоустройство? Все мимо. Элементарно занять время и выбить из головы мысли, как сейчас. Да, я их боюсь, я боюсь этих мыслей и не знаю, что с ними делать! Мне кажется, я жила все это время неправильно. Но как быть теперь? Опять начинать с понедельника? Но что менять? Садиться на диету, бросать курить? Это все мелочи, нужно смотреть на характер. Стой, стой, как мелочи? Зависимость – мелочь? Меня она не смущает? Я – зависимый человек. Вот в этом разрезе я почему не смотрю? Я не свободна, получается. Я зависима от многих своих желаний. Но плотские желания диктуются природой. И человеку потребно совокупляться. Да – мораль диктует нам быть разборчивыми, а поэтому у меня и лезут все эти мыслишки. Крайне вредные, хотя? Как знать, все же смотреть нужно на достойного человека. Так, а какой достойный человек посмотрит на меня? Я умна? Стройна? Грудаста? Нарастить грудь, может? Нет, не мой путь все это. Нет, нет, нет. Прекратить сейчас же случайные знакомства. Тот же Роман, тоже мне, искатель приключений. Не нужны мне парни, которые опять же хотят одного. Но что есть второе? Душевное родство? А что это такое? Я читала о нем в книгах, но каково оно на деле, я не знаю! Но ведь я была влюблена в людей, явно не близких мне по духу! Явно с не близкими мне ценностями! Да, что и говорить тут. Надо меняться. Нет, не жду понедельника. Завтра. Все. Сигареты с утра тогда выброшу. Диету подберу. Месяц без мужчин. Истерика? Пусть, надо учиться контролировать себя. Я должна быть хозяйкой своих эмоций, желаний. Тогда и я буду управлять жизнью, а не жизнь мной. Работать продолжать, свои финансы – путь к свободе. Верить в рост. Хотя да, там есть девушки, которые еще те штучки, ведь, если что, скорее повысят их. Но я не должна на этом зацикливаться, я должна в первую очередь делать свою работу хорошо. Улыбаться всем. И я сама должна ощущать жизнь. Почему мы задаемся вопросом о ценности жизни только когда кто-то умирает?»
Сигареты, Елена, конечно же, не выбросила, чему была потом сильно рада, когда они весьма пригодились ей спустя три дня, когда девушка окончательно прогнулась под переполняющее ее желание. «Противно все это? К чему этот самообман? Показаться идеальной? Лучше, чем я есть? Зачем? К черту ложь! К черту эти не пойми откуда взявшиеся стереотипы и ограничения! Буду вести себя, как я хочу!»
Егор не вышел на работу и на следующий день после прогула. Хотя вернувшаяся мать и насильно гнала его, умоляла извиниться перед Петром, звонила знакомым докторам с просьбами о больничном, результат был плачевным – он пригрозил ей вновь напиться и заперся в своей комнате на ключ.
Далее идти не было смысла, и Егор это понимал. Тем не менее, нужно было каким-то образом забрать трудовую книжку и хотя бы оформить уход. «Может, даже еще удастся оформить это все как увольнение по собственному желанию… У-у-у, паскудные мысли! Паршивые и слабовольные! Ух я идиот несчастный. Хотя, с другой стороны, почему я не готов нести ответственность за свои поступки? Все, завтра и схожу». На следующее утро он предположил, что не так уж и много пропустил, чтобы его сразу уволили, звонков с работы больше не было. «Меня и не ждут, думают, что болен. Схожу позднее, скажу что болел, а больничный потерял».
Впрочем, прошло не так много времени, Егор несколько часов сидел перед экраном, когда вдруг странное чувство кольнуло его. Он вскочил и прошелся по комнате. «Осознаю ли я, что это конец? Если да, то чего же я боюсь?» Но ни на один из вопросов не было даже вариантов для выбора ответа. «Будь что будет», — решил он, хотя и так было очевидно, что будет. Егор, приложив огромное усилие воли, отбросил мысли о работе из головы. Он пытался думать о своей зависимости от просмотра и можно ли на нее каким-то образом повлиять. Идей не было. И вот ему пришла прочая и слегка нагловатая мысль: «а что, если с сегодняшнего дня просто взять и прекратить?» И он попробовал!
Спустя три дня, которые Егор посвятил исключительно играм, раздался звонок. Он вздрогнул, еще сильнее пробрала его дрожь, когда Егор узнал, что звонят из отдела персонала. Диалог был непродолжителен: Егору сухо, не обвиняя его ни в чем, изложили уже известную ему информацию. «Да-а-а! Ура-а-а!» — подбросил он трубку в воздух и поймал ее вновь. «Я уволен! Свобода! Отлично! И за три дня ни одного порно- и милитариролика!» — всеми силами изображал он радость. Он бегал по квартире десять минут, забегая в разные комнаты и подпрыгивая, до тех пор пока не ударился о ручку двери. Потирая ушибленное место, Егор задумался. «Но… Я уволен… как же теперь… Стоп! Мне ведь теперь нужно ехать туда, чтобы забрать трудовую книжку… Вот незадача! Об этом я и не подумал», — почти вслух выругался он.
«Кстати, теперь у меня есть долгожданный повод напиться. И дома не надо будет объяснять. Да и напиться можно сразу здесь, дома». Заключив таким образом, Егор приступил к осуществлению своей мечты. Однако, как известно, путь к осуществлению мечт бывает тернист. И главной проблемой для достижения счастья в этом случае стал магазин. Он вдруг понял, что, будучи безработным, не имеет морального права покупать алкоголь и напиваться. Обычный магазин, где нужно заказывать товары у продавца, стоящего за прилавком, отпал сразу. Но и в супермаркете предъявлять паспорт, глядеть в глаза кассирше, ища внутренние оправдания — с этим Егор поступиться не мог. Заказать товары на дом — такова была следующая мысль, посетившая Егора и вообще крайне актуальная в наступивший век интернета. Однако и там необходимо было коммуницировать с доставившим ценный груз. И Егор решился на крайний шаг: домашние запасы. Надо признать, что хотя и жили они вдвоем, и Егор официально числился непьющим, запасы эти были весьма значительны. Ему удалось раскопать в общей сложности три бутылки вина, наливку и бутылку водки, предназначенную для натирки ран. Хватило его лишь на треть в литровом эквиваленте от найденных богатств. Попытавшись встать, он свалился прямо на пол, разбив стакан, которым пользовался. Закуска была так скудна, что и говорить о ней нет смысла, это были бутерброды с сыром и самой дешевой колбасой: в общем, всем, что Егор сумел обнаружить в холодильнике. «Мама приходит с работы, мама снимает боты», говорилось в одном детском стихотворении. Но здесь матери Егора и не потребовалось их снимать, чтобы оценить масштаб бедствия. Ей резко поплохело, и она не нашла ничего лучше, как вызвать скорую помощь. Приехавшие спустя пятнадцать минут врачи забрали ее, сползшую к тому времени по стенке и мокрую от слез, а заодно и Егора, мирно посапывающего в комнате. Однако судьбы их разделились. Нервное потрясение матери оказалось очень сильным и ее оставили под наблюдением специалистов на неделю. А вот Егор уже спустя сутки протрезвел и вышел на волю. «Что за странные мысли? Почему меня не пугает, если она умрет? А правда, если умрет, то что мне? При обмене двухкомнатной квартиры на однокомнатную – сколько я получу, на сколько мне этого хватит? Но нужно быть совестливым! Как ей там плохо, а я тут. И все равно не работаю».
Егор плюнул на мысли, смог преодолеть себя и поехал в больницу навестить мать. Строгий врач заявил, что он опоздал на пятнадцать минут и прием навещающих окончен. Стоны Егора были проигнорированы. Он вышел на крыльцо, а там… Да, там стояла милая молодая девушка в милицейской форме. И, надо же, она пошла прочь из больницы. Егор забыл о цели своего прихода, забыл что завязал, что клялся отчаянно, что больше не посмотрит ни на одну из них, и не спеша, чуть поодаль, пошел за ней. Так он проводил ее до магазина и спрятался за выступом стены у входа. Через пятнадцать минут девушка вышла с пакетом и пошла в направлении дома и скрылась в подъезде. Егор уперся в него лбом и был готов плакать, проклиная себя. Что делать дальше? К кому идти? Кого просить о помощи? Егор сел на лавочку и тихонько заплакал, но слезы не лились. Ощущение свободы испарилось, сменившись отсутствием знания о том, что надо делать. Егор взглянул на небо. «Какая досада, что я атеист! Так бы хоть помолиться можно было бы. Не помогло бы, но хоть было бы ощущение попытки исправиться. А себе обещай, не обещай, бессмысленно. Приду и включу опять. Что мне эти пять дней воздержания? Нет, не могу. Бессмысленная личность я». И Егор побрел домой. Пока он брел, вспомнилось ему, что на днях до «завязки» обнаружил он один канал, с «милитари» контентом, и только подписался на него, но содержимое так и не просмотрел, за исключением марширующих северокорейских девушек на параде.
Мысль эта неожиданно ободрила его, и он зашагал бодрее. Однако, вернувшись домой, он избегал компьютера: срываться не хотелось, пусть даже он и знал, что сорвется. Он пытался найти себе занятия, но глубоко внутри него что-то съедало, словно ломался какой-то стержень. Общий тон настроения был депрессивен, и Егор понимал, что если и не сломается сегодня, то определенно сломается завтра. «Так зачем же ждать завтра?» — рассудил он и включил видео.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2017/09/18/93
Предыдущая: http://www.proza.ru/2017/09/16/86