Это был один из самых интересных походов - поход третьей пешеходной категории сложности по Алтаю. Нам предстояло сделать кольцо вокруг горы Белухи, перевалив два хребта, в народе называемых «белками» за то, что на этих хребтах лежат вечные снега.
Главное - с кем идти, и группа подобралась из интересных людей.
Руководитель группы Мишка - инженер с кафедры, бывший кадровый офицер. Он играет на гитаре, поет, но, главное - турист со стажем. Сергей - преподаватель в нашем институте, кандидат технических наук, тоже турист со стажем. Он взял с собой пятнадцати летнего сына. Ну и пятеро нас - студентов. В Новосибирске к нам должен был присоединиться друг Мишки - тоже опытный турист. И он присоединился. Его звали Валерка. Он работал начальником какого - то вычислительного отдела, был очень худощав и очень молчалив. Как он руководил отделом, тоже молча? Как он так собирался в поход, что забыл взять чашку? Хорошо, что хоть ложку не забыл. Мишка распорядился, чтобы он ел со мной из одной чашки, а нам будут в нее накладывать двойную порцию.
До выхода на маршрут мы еще ехали и поездом и самолетом и попуткой, и за все это время Валерка не вымолвил ни слова.
Попутка нам досталась незабываемая. В одном месте скопилось несколько машин. Водители стояли в нерешительности перед провалом в дороге через который кто-то перебросил две дощечки. Наш водитель - молодой парень подошел, посмотрел и весело с азартом воскликнул: "А я проеду!" и, даже не высадив нас из кузова с целью безопасности, с разгону проскочил по двум дощечкам, каждая из которых была не шире колеса. Гнал этот шоферик по извилистой горной дороге, как по равнине. Я иногда выглядывала из-под тента, которым был накрыт кузов, и, увидев, как узкая дорога, врезавшись левым краем в гору, правым идет по краю крутого склона, ложилась на дно кузова, доверившись судьбе. Мишка сидел в кабине, и с адреналином в крови наблюдал, как чиркают столбики по краю дороги. А водитель, прикалываясь над равнинным пассажиром, на одном из поворотов, бросив руль, весело говорит: "А вот здесь Вася ушел прямо!" и при этом обеими руками показывает, в каком направлении ушел Вася. В последний момент водитель успевает повернуть руль в направлении, не совпадающем с Васиным путем, а Мишка незаметно переводит дух. Поняв, что счастье - это когда ты цел, прокатившись с таким водителем, мы выбираемся из машины, и Мишка вопросительно смотрит на Валерку: сколько дать водителю? Валерка молча показал на пальцах, не утруждая себя словами. Но водитель весело крутит головой и в качестве расчета требует составить ему компанию, чтобы распить его же бутылку водки. Наши мужички, куда деваться, помогли ему, чтобы водителю меньше досталось для его же безопасности. За что водитель их благодарит, руки жмут и, довольные друг другом, расстаёмся. Водитель весело прыгает в свой грузовик и с места газует, как на старте, а мы, вздохнув с облегчением, навьючиваем на себя рюкзаки, и началась наша ишачная жизнь продолжительностью почти три недели.
В конце первого дня, когда на коротком привале мы просто присели, не снимая рюкзаков, я мгновенно уснула. Группа снялась и пошла, а я проснулась от того, что кто-то стоит надо мной и смотрит на меня. Это стоял Валерка. Он молча протянул мне, как руку, свой ледоруб, чтобы, ухватившись за него, мне было легче подняться. Первые дни самые тяжелые не только потому, что у всех полные рюкзаки, но и потому, что втягиваешься в нагрузку, ломит все тело. А потом привыкаешь и ничего, нормально уже.
Как только мы вышли на тропу, я с удивлением увидела другого Валерку. Он не стал разговорчивее, но везде, где трудно, был Валерка.
Из экономии общественного груза на всю группу была одна палатка. Палатки в наше время были брезентовые. Материал тяжелый, размер палатки не маленький, ведь, хоть и очень тесненько, однако, девять человек нас в ней помещалось. И не повезло нам с погодой, попали в полосу дождей. Страшно представить, сколько весила эта мокрая палатка, а нести ее досталось Валерке. И он нес ее почти весь маршрут, ни разу не жалуясь на свою долю, не предлагая справедливости ради меняться и нести ее по очереди с другими мужиками. Как бы между делом на привале я однажды попробовала передвинуть его рюкзак - не смогла с места сшевелить
Перебросить сбухтованную веревку на другой берег мог только Валерка. И откуда в нем, таком худючем столько силы? Вот, если Мишка здоров, как бык, так он и выглядит, как бык.
И место в палатке ему досталось первое у входа, самое холодное. А мое место второе, рядом.
И с первого дня стало ясно, что группу ведет Валерка. Но он так это делал, что авторитет Мишки совершенно не подрывался. Мишка советовался с ним, как быть, потом офицерским голосом отдавал команду, и мы все считали, что так и правильно, просто Валерка уже знает этот маршрут, он здесь уже был, а решение все равно принимает Мишка, но он всегда принимает его, посоветовавшись с Валеркой.
До этого я ходила в походы в студенческих группах по Уральским горам. Те походы были на неделю, продуктов было досыта, маршруты гораздо легче, и все мы были на равных не зависимо от того, кто на каком курсе. Руководитель выделялся только тем, что ему досталась почетная обязанность бегать с документами, билетами, отчетами. Никакой авторитарности в тех группах не было, и мы бы никакой авторитарности не потерпели.
А тут я впервые попала в группу, где есть непререкаемый авторитет руководителя. Ко мне сразу было много новых требований, а если я что не так делаю, Мишка указывал мне на это так громко и резко, словно рявкал. С непривычки я даже вздрагивала и заливалась слезами возмущения и обиды. Мишка досадливо вздыхал и отворачивался. А Сергей усмехался и говорил Мишке: «Ох, и намучаешься же ты с ней».
За пару дней я научилась собираться еще быстрее самого Мишки, ставила его в известность, если отходила от палатки хоть на три метра и в остальных требованиях освоилась, и у него уже не было повода рявкать на меня.
Дождь шел каждый день и каждую ночь. Мы даже и не пытались сушить вибрамы - туристские ботинки, ставили их на ночь у входа в палатку, а утром выливали из них воду, надевали на ноги и шли. Мокрые носки сушили ночью на себе, положив на голый живот или на грудь. Просушить на костре, особенно шерстяные носки, особенно под дождем не реально. Очень старались не замочить своих спальных мешков, укутывали их тщательно в полиэтиленовую пленку днем, чтобы спать в сухом спальнике. Спальные мешки тогда были ватные, тяжелые, в виде кокона, но в них было и теплее и мягче, чем в нынешних на синтепоне.
Среди дня иногда выдавалась какая-нибудь пара часов солнечной погоды. Мы вставали на обед. Пока дежурные готовили обед, я надевала купальник и загорала. При этом старалась быть в поле зрения Валерки. Для равномерного загара я поворачивалась то так, то эдак и, скосив глаза, наблюдала, смотрит ли он на меня? Он сидит на земле, положив руки на согнутые в коленях ноги, в темных очках, но по его улыбке, я понимаю, что он смотрит не отрываясь.
Завтра у нас переправа потому, что дальше тропа идет по тому берегу, а на этом берегу пойдут прижимы и сплошной лес. На месте переправы берег пологий с обеих сторон и перейти можно только вброд. Горные реки по ширине очень различны в зависимости от времени суток. Ночью ледник замерзает, и вода с него не течет, и в это время река самая узкая и мелкая. Там, где днем была вода, перед рассветом обнажается дно. С началом дня начинает таять ледник, и вода стремительно прибывает, река разливается и становится в разы шире и глубже. Решили встать на ночь, а с рассветом переправиться и уж на том берегу позавтракать и дальше.
Пока еще у нас есть и костер, и песни под гитару у костра. Мы заснули под шум ревущей горной реки.
Утром, быстро собравшись, начали переправляться. Первая тройка из самых надежных: Мишка - он самый тяжелый и стоит первым, принимая силу течения на себя; вторым по течению реки стоит Валерка, у него взяли палатку потому, что если рюкзак с палаткой попадет в воду, то утопит с собой хоть кого; последняя Галка-мастер спорта по лыжам, самая сильная из девчонок группы. Они стоят стенкой, сцепившись между собой, подпирая своим весом Мишку, и идут шаг в шаг, чтобы не создавалась парусность, из-за которой их может очень быстро разбросать река. В одиночку никто не сможет устоять в воде, только стенкой. Они благополучно прошли почти всю ширину реки и, уже вблизи берега резко, одним шагом вступили в глубину. Не такая уж глубина по меркам равнины, ниже пояса Мишке, но горная вода подняла их и разбросала в мгновение ока. Галке удалось прибиться к берегу. Мимо нее несло Валерку. Она успела схватить его за лямку рюкзака и с такой силой рванула, что разорвала лямку в самом крепком и толстом месте. Чтобы лямки рюкзака меньше врезались, мы их подшивали двумя слоями войлока. Вот вместе с этим войлоком она разорвала лямку его рюкзака. Но этого рывка хватило, чтобы Валерка смог приблизиться к берегу настолько, чтобы выбраться. А Мишку река пронесла дальше и выбросила на камень, но об камень его прибило рюкзаком, и поэтому он ничего себе не разбил и не сломал. Вода в горной реке такая холодная, что быстро наступает переохлаждение. Оказавшись на берегу, Валерка быстро достает веревку из рюкзака и бежит вниз по течению, чтобы бросить ее Мишке. Но это ему кажется, что быстро достал и бежит. Заторможенность от холодной воды уже наступила, и со стороны видится, что он это все делает не спеша. Ему казалось, что он так бежит, так бежит! А со стороны видно, что он просто старается быстро идти. И мы смотрим со своего берега, как он бросил веревку, как схватил и обвязал ее вокруг себя Мишка и только он оттолкнулся от камня, как понесла его вода, но удерживал Валерка, и Мишку маятником прибило к берегу.
Стало ясно, что остальным нечего и пытаться. Стали искать другое место. Несколько попыток не увенчались успехом, а вода прибывала с каждым часом и даже быстрее. День прошел как один час, а мы даже и не завтракали, и не переправились. Бросая записки, примотанные нитками к камешкам с берега на берег через реку, мы договорились идти по разным берегам вверх по течению, и условились в каком месте выйдем к реке, каждый со своей стороны.
Первая тройка оказалась на том берегу без палатки и без продуктов. Примотав к камешку, мы перебросили им спички и пошли по разным берегам. У нас за старшего остался Сергей, ему же досталась мокрая палатка. Пройдя, сколько позволило еще светлое время, мы встали на ночлег. Сегодня в палатке непривычно свободнее и комфортнее, но это не радует. У нас есть палатка. А как они? Ночи в горах и летом холодные. А дождь пойдет - как они?
Они спали на земле, положив Галку в середину, набросив на себя полиэтилен. И это была первая ночь, когда не пошел дождь.
Едва рассвело, мы двинулись дальше, нам надо торопиться потому, что они идут по тропе и поэтому продвигаются быстрее. А мы скоро забурились в такой лес, что приходилось прокладывать себе дорогу. Шли друг за другом. Впереди идущий человек менялся через каждые полчаса. Мне что-то подсказывало, что легче будет идти, если спуститься к воде, но мне все возражали, что там не пройти, всюду прижимы. И двигались мы очень медленно.
Вот мы остановились на обед. Вот встаем с обеда и я, собравшись всех быстрее, пошла вперед к реке. Мне кричали, требовали вернуться, но нельзя же меня бросить. А чтобы завернуть, надо догнать. А уж я старалась, чтобы они не догнали. Я шла у самой воды, находя возможность пройти над прижимами. Догоняя меня, они быстро поняли, что тут можно пройти и идем мы гораздо быстрее.
К вечеру мы увидели их на том берегу, и в этом месте ширина реки уже позволяла перебросить через нее бревно. Веревка была у них. Поэтому Валерка с веревкой перешел по бревну к нам, натянули перила и первой пошла Татьяна. Надев обвязку, она цепляется карабином за перила и идет. Не надо смотреть на бурлящую под бревном воду. Почему то у нее закружилась голова и на середине бревна она вдруг сваливается в реку. Если бы она упала в сторону течения, ее оттянуло бы на веревке от бревна, и вытащить ее было бы гораздо легче. Но она упала навстречу течению, и ее затянуло под бревно, вода накрыла ее с головой и полоскала под бревном. Всю ситуацию решают Мишка с Валеркой и им ничем нельзя помочь. Рубят веревку, вытаскивают Татьяну, приводят в себя, дают ей выпить спирта. Нам, даже на этом берегу видно, какое бледное с зеленоватым оттенком у нее лицо. Веревку связывают и готова переправа.
Мокрую обвязку, снятую с Татьяны, Валерка протягивает мне. Я отрицательно мотаю головой. Если бы я стала говорить, то сказала бы, что, конечно, я пойду, не оставаться же мне здесь, но после увиденного, я не уверена в себе, пусть пройдет кто-нибудь надежный и подаст хороший пример. Но, встретившись с твердым взглядом Валерки, молча беру и надеваю обвязку, щелкаю карабином за веревку, привычно расслабив плечевой пояс, нахожу в себе центр тяжести и иду с таким равнодушием, словно это и не я иду, и не иду, а несу центр тяжести над бревном. Когда я ступаю на тот берег, и Мишка сам быстрее снимает с меня обвязку для переправы следующему человеку, я, неожиданно для себя самой, вдруг, спрашиваю его: "А почему Валерка седой?" Мишка секунду смотрит на меня, и, улыбаясь одними темными, как маслины, блестящими еврейскими глазами отвечает: "Не знаю. До женитьбы он седым не был".
Группа снова вместе. Словно год не виделись, расставшись на сутки.
В палатке опять тесно, но теплее, а, главное, спокойно, все здесь.
Ночью я проснулась от того, что мне очень хорошо. Но я не открыла глаза, а, затаив дыхание, ничем не выдавала, что проснулась. Валерка нежно-нежно, едва прикасаясь, целовал меня в лоб.
Утром он в мою сторону и не смотрит, и я в его сторону не смотрю.
Мы идем все выше. Уже выше границы леса, и теперь уже нет вечерних костров, готовим на примусе. Миновали альпийские луга с эдельвейсами. Эдельвейс – цветок очень даже скромненький, серовато-голубоватый, маленький. И растет он не на такой уж большой высоте, подняться на эту высоту любому здоровому человеку по силам. Особенность этого цветка в том, что он не вянет, подобно бессмертнику. Но бессмертник жесткий, а эдельвейс мягкий. А название такое звучное, красивое. Символизирует этот цветок неувядаемую любовь.
Идем по камням то в облаке, то над облаками. Здесь тоже есть цветы необычной красоты - очень крупные, красивые, но я не знаю их названия. У этих цветов та особенность, что они вянут мгновенно, стоит только их сорвать, прямо в руках сразу никнут.
Идем по крупной сыпухе – нагромождения из огромных камней. Скалы со временем разрушаются под действием эрозии, и, раскалываясь на валуны, образуют большие осыпи – морены.
Я иду вторая, сразу после Мишки. Но у него рост почти два метра, а у меня сто шестьдесят сантиметров. Там, где он перешагнет, длины моих ног не хватает для этого. И я, пользуясь тем, что у Мишки на затылке глаз нет, перепрыгиваю с камня на камень. Этого делать нельзя. И в один из прыжков рюкзак толкнул меня по инерции, и я подвернула ногу. Горы огласились моим пронзительным визгом. В тот же миг Мишка был у моих ног. Он не рявкает на меня, он все понял. Мишка спустил меня к воде, снял с меня ботинок и опустил мою, мгновенно распухшую, ногу в ледяную воду. Объявлен привал до утра.
Мишка с Валеркой, обследовали мою ногу и решили, что перелома нет и идти я смогу. С этого вечера Валерка массажировал утром и вечером голеностопный сустав моей ноги с мазью на змеином яде и забинтовывал восьмеркой эластичным бинтом. Чтобы мне было легче идти, Мишка взял из моего рюкзака весь, распределенный на меня, общественный груз, а чтобы никто не имел на меня недовольства, весь этот груз положил в свой рюкзак.
Мы подошли к первому перевалу. Решено идти на перевал рано по утру. Это самое лучшее время потому, что камни за ночь примерзнут. Поднимется солнце - камни оживут. Маленький камешек, сорвавшись, набирает такую скорость, что каску пробивает. Каски у нас, конечно, не военные, а такие, как у строителей и монтажников. И один сорвавшийся камень, может устроить целый камнепад - это очень опасно.
Утром мы позавтракали сухим пайком, который состоял из плитки шоколада одна на троих, два сухаря размером со спичечный коробок, два кусочка сахару и кружка чая. Пройдем перевал, спустимся и там уже поедим.
Поднялись на перевал споро. С перевала вид восхитительный, да еще видимость была хорошей, обзорность великолепная. Но нет желания всем этим долго любоваться потому, что в седловине перевала всегда холодный пронизывающий ветер как в аэротрубе. Приободрившись для фотографии на память, взяв в качестве документа записку под туром, и оставив свою записку, мы скорее приступаем к спуску.
Записка - это документальное подтверждение, что мы прошли этот перевал. Ведь по каждому походу составлялся отчет, который рассматривался комиссией, снятые записки прилагались к отчету.
Так же документом являются фотографии группы на перевале, так, что фотографироваться мы были обязаны, даже если в ту минуту как-то не до позерства.
Если комиссия отчет засчитывала, группе выдавались справки на всех участников о том, что человек прошел маршрут такой-то категории сложности. Так человек получал спортивные разряды.
Отчеты хранились. Когда другой руководитель заявлялся на этот же маршрут, он мог по этому отчету предварительно ознакомиться с маршрутом, учесть все сложности, с какими столкнулась предыдущая группа, рекомендации и даже предварительно увидеть важные моменты на фотографиях, чтобы потом ориентироваться.
Сделав, что положено, мы стали думать, как отсюда спуститься по другую сторону перевала. Спуск всегда труднее, больше всяких неприятностей и несчастных случаев именно на спуске. Седловина перевала каменная, скалистая. Нам предстояло с нее спуститься на ледник. Проблема была в том, что у нас не хватало длины веревок, приходилось искать варианты более коротких поэтапных спусков. Спуск очень затянулся. Все были так напряжены, что никто даже не вспомнил про еду, и только к вечеру мы спустились на ледник, который рассчитывали пройти в этот день. Ночь в горах наступает мгновенно, словно в театре занавес опускается. Идти ночью по леднику очень опасно - можно угодить в трещину. Ночевать на леднике тоже опасно – ночью трескается ледник, и кто знает, не под нами ли он треснет. Мы были настолько уставшими, что как-то даже и страшных мыслей не было, и есть не хотелось, скорее бы спать.
Поставить палатку на леднике тоже сложно. В то время палатки были бескаркасные, растягивались на колышках или камнями. В ледник колышек не вобьешь и камня там, да еще в темноте, не найдешь. Пенополиуретановых ковриков в то время не было даже в мечтах. Каждый сам себе шил коврик из, нарезанного размером со спичечный коробок, пенопласта, зашивая эти кубики в материал. Пенопласт под нами ломался, за поход превращался в крошево. Растянули кое-как на рюкзаках палатку, постелили под себя эти коврики, сбились в кучу для тепла и отключились до утра.
Утром ледник предстал перед нами во всей своей красе. Ледник, это не лед в обычном понимании, а слежавшийся до твердости снег - фирн. Но днем под солнцем он тает, течет ручьями и вода, замерзая ночью, образует настоящий натечный лед. Ледниковая вода совершенно безвкусна потому, что в ней нет никаких солей. Она чиста, как дистиллированная, а, может, и того чище, но напиться ею сложно – сколько ни пьешь, еще пить хочется. Чем больше пьешь – тем больше потеешь. Пот и так заливает глаза, да еще под темными очками, поэтому пить стараемся меньше. Вообще надо научиться перетерпеть, когда тебе хочется напиться, и тогда не будет ощущаться жажда. А иначе просто мучение.
Издали ледник выглядит белоснежным, а вблизи – нет. И снег, и лед грязные от того, что рушатся скалы, и камни и пыль этого разрушения загрязняют белизну. Но можно встретить и участки ослепительно белые. Но даже грязный ледник ослепителен потому, что солнечные лучи отражаются. Быть на леднике можно только в темных очках, обязательно стеклянных. Мы заказывали такие очки в аптеке или доставали у сварщиков. Без очков обязательно наступает слепота от белизны – снежная слепота. Но от отраженных лучей может быть гораздо хуже – ожег глаз.
На леднике можно одновременно обморозить ноги и обжечь лицо. Поэтому все идут обязательно в шерстяных носках, а под ними и поверх них еще х/б носки. И чтобы никакие шнурки не торчали, они прятались под верхние тонкие носки потому, что развязавшийся шнурок может стать причиной трагедии – горы неряшливости не прощают, любой узел должен быть надежным, хоть на веревке, хоть на шнурках. А лицо завязывали марлей, одни очки торчали темными черными пятнами. Но все равно приходили с облезлыми лицами.
А еще ледник имеет свой, ни с чем несравнимый, запах. Когда я смотрю на черно-белые фотографии того времени, мне кажется, что вновь ощущаю запах ледника.
Мы идем в кошках, надетых поверх вибрам. Кошки у нас самодельные. В то время дефицит был во всем, а в тур снаряжении еще больше. Но всегда находились умельцы, которые умудрялись втихушку изготовить на заводе и вынести незаметно все: кошки, ледорубы, котлы, карабины…. Палатки тоже часто шили сами, какие нужно. Качество самодельного снаряжения часто бывало выше заводского.
Воздух в горах такой чистый, свежий, прозрачный, что искажает расстояние, оптически приближая все. Кажется, что все рядом, а идти до этого «рядом» очень долго. Горный воздух чист не только от грязи цивилизации, но и от микробов. Здесь они не живут, здесь не подхватишь никакую инфекцию. Но если снизу принесешь какую, то она здесь развивается бурно, вечером это просто насморк, а утром может уже оказаться воспаление легких.
С набором высоты дает о себе знать разряженный воздух, кислородное голодание. Но там не поймешь, отчего ты устал, от нехватки кислорода или от нагрузки.
Впереди у нас еще очень долгий путь. Еще один хребет и выход на Шавлинское озеро.
Когда нас поливает дождь, Мишка подбадривает нас, что вот на Шавлинском озере по статистике осадков в СТО раз меньше. Вот где мы отдохнем и позагораем целый день! У нас запланировано три дневки. Дневка – это день, когда группа стоит на месте, занимается ремонтом снаряжения, починкой своих вещей. Фактически, это день отдыха. Но из-за погоды мы не укладываемся в график, и две дневки у нас уже «съелись», надеемся, хотя бы на одну, да еще в заключение маршрута, да на таком прекрасном месте – жемчужина Алтая Шавлинское озеро!
Мы идем с минимальным набором продуктов, все рассчитано, каждый сухарь, каждый кусок сахару. Это называется раскладкой. И в раскладке все поровну, что мне, что Валерке. По утрам я смотрю, как Валерка укладывает в свой рюкзак тяжеленую мокрую палатку и понимаю, что раскладка несправедлива. Когда нам в чашку накладывают нашу порцию на двоих, на меня нападают капризы; «Опять эта вермишель! Я от нее толстею! Еще и с маслом, я не люблю жирного!» Я бросаю ложку и отхожу в сторону. Валерка пожимает плечами, а я, скосив глаза, довольная наблюдаю, как он ест.
Много поется песен про туристскую дружбу. Но не поется в песнях о том, какие непростые отношения складываются в походе, что дружба не только приобретается, но и теряется. Часто хороший человек в городе - в горах перестает быть для тебя хорошим, даже если он не предавал, не бросал тебя погибать в трещине. Просто, когда он идет над тобой, из под его ног на тебя сыплются камни. Он это делает не специально, но тебе что с того, если любой камень для тебя угроза.
Группы не бывают случайными. Руководитель несет уголовную ответственность за каждого человека, и было достаточно случаев, когда руководитель получал сроки заключения за то, что в группе погиб человек. Поэтому он вправе брать кого сочтет нужным, за кого он согласен отвечать. Перед походом группы «схаживаются» то есть ходят в походы выходного дня, где тренируются, привыкают друг к другу. И если кто-то руководителю уже здесь не понравился, он без объяснений может просто не взять человека. Но и при этом всего не предусмотришь. Одно дело поход на выходные дни, где и сытно, и комфортно и весело и всего два дня, и совсем другое в горах, когда нужно быть вместе двадцать четыре часа в сутки много дней под непогодой при ограниченном питании и ежедневной нагрузкой целый день. То, что в городских условиях воспринимается снисходительно, здесь, между полуголодными и вымотанными людьми может стать причиной конфликта.
Терпение в походе важно не только к трудностям, но и к людям. Потом сам себе будешь благодарен за то, что стерпел и промолчал. Но стерпеть и промолчать бывает очень трудно.
Когда мы перевалим через второй хребет, то Валерка отделится от группы и пойдет другой тропой потому, что он уезжает с другой станции.
Он пойдет один?! Без палатки, и даже без моей чашки?!
И я начинаю прятать в заначку свои кусочки шоколада, чтобы отдать ему, когда он отделится от нас, и морочу голову, как ему так отдать, чтобы он взял?
Вот настал этот день. Но Валерка с утра почему-то злой! Валерка, такой спокойный и молчаливый, сегодня на меня кричит! За что?! И как ему отдать шоколад, если к нему не подступишься?!
Спрятавшись за огромным камнем, я давлюсь этим шоколадом, запивая слезами.
А Валерка не ушел, он решил идти с нами до конца. И он опять стал спокойным и молчаливым.
Наконец, маршрут позади, и мы спустились к Шавлинскому озеру. Подойдя к берегу, мы нашли хорошее место и залюбовались красотой, открывшейся нам в награду за все наши мытарства. Мы решили остановиться на этом берегу, тот берег более крутой, здесь удобнее поставить палатку. Отдыхать и любоваться нам осталось уже не день, а всего полдня потому, что мы еще на полдня отстали от графика.
И вдруг загрохотали раскаты грома, и мгновенно хлынул такой ливень, какого не было за весь маршрут! Все произошло так неожиданно и быстро, что мы скорее достали каждый свою полиэтиленовую пленку из рюкзака и, накинув её на себя и рюкзак, сидели отдельно стоящими кочками. Но ливень был еще и с крупным градом! И мы надели каски и полдня слушали, как барабанит град по нашей голове в каске.
Кончился ливень так же резко, как начался. И воссияло невинно солнце на чистейшем лазурном небе перед тем, как упасть в закат.
И тут опять раздался какой-то громоподобный шум и треск. Это на противоположном берегу сошла сель. Она двигалась, словно река из глины, легко неся на себе, вывернутые с корнем огромные сосны, и спустилась в озеро. И опять тишина, и райская благодать.
Мы едем в Новосибирск в общем вагоне поезда. Нам повезло, вагон почти пустой. Я лежу на нижней полке и делаю вид, что сплю, а через ресницы наблюдаю за Валеркой: смотрит ли он на меня? Он сидит напротив в темных очках, но по его улыбке я понимаю, что смотрит не отрываясь.
Новосибирский вокзал. Все. Здесь наши дороги расходятся. Валеркин поезд уходит раньше. Он уже купил билет, подошел, сказал всем и никому: «Пока», набросил рюкзак на одно плечо и пошел. Он уходит…. Я смотрю ему вслед, впервые смотрю открыто, не отрываясь...... И вдруг закричала: «Не увидимся ведь больше!» Он остановился, оглянулся через плечо и стоял так некоторое время, улыбаясь.