Ноги подкашивались, голова клонилась вниз, как перезрелый подсолнечник. Акулина засыпала на ходу. Даже поленилась разогревать чугунок с мамалыгой из пшенной сечки. Не раздеваясь, завалилась за печь, закопав ступни глубже в солому. Приятная истома волнами растекалась по всему телу. Сложив ладони лодкой, сунула их между горячих, плотно прижатых друг к другу, ляжек. За дверью настойчиво толкался бычок.
- Надо бы свести обратно его в конюшню, - думала Акулина, вслушиваясь в нескладное бряцанье копыт. Пряный запах смеси слежавшегося, прошлогоднего сена, навоза и дробленного, только что ошпаренного кипятком зерна, ударил в ноздри. Кто-то в плотной, жесткой шерсти лез на нее. Тяжелый, словно хряк, он все больше сдавливал ее тело. Акулина почувствовала, что юбка ее задрана, солома стала влажной, прилипнув к заднему месту, от распалившего ее желания, а бедра сами движутся на встречу животному.
- Изыди, изыди Сатана! - путаясь ногами в длинных, холщовых онучах, хрипела Акулина, еле пробираясь сквозь свой сон, изо всех сил противясь подступившему к ней греху.
Деревянная ложка мелодично билась о дно глубокой миски. Акулина очнулась, оправив на себе одежду, выглянула из-за печки. За столом, опустив низко светлую, кудрявую голову сидел парень. Одна широкая, могучая кисть его руки лежала на столе, второй он черпал пшенную похлебку. Манька, в сползшей с жиденьких волос косынке, подливала снова и снова из чугунка мамалыгу в плошку, с восторгом наблюдая, как красивые, выпирающие из лица острыми углами, челюсти парня, словно жернова перемалывают пищу. Недавно скинувшая ребенка, выбитого из ее матки мужиками, во время радений, она чувствовала благоговейное сокращение мышц, чуть ниже живота, которое часто случается у кормящих грудью рожениц.
- Приходи сегодня радеть, Духу Святому молиться, а то не от добра ты повадилась орать ночами, - наотмашь смахнув испарину со лба, кинула она в сторону Акулины, не сводя глаз с парня.
Стройные, молодые липки дрожали от ветра, царапаясь ветками за маленькое, избяное оконце.
- Откуда такие ранние гости? Скотине сено и то рано давать, - про себя проговаривала Акулина, пробираясь из-за печи в середину избы. Взяв в руки пустой подойник, отворила дверь на улицу, с надеждой вглядываясь в темноту. Где-то очень далеко, над изогнутой бычьим копытом Шокшей, развесив измазанные бабьим ихором тряпки, занимался рассвет.
- Братцы, милые сестрицы, пойдем в Дом Божий молиться. Возлюбленные Богом братцы ... - тихонько пели девки. Просторная, жарко истопленная изба была полна народа. Некоторые прихожане стояли на месте, лишь едва заметно раскачиваясь, другие бегали друг за другом, третьи кружились "в схватку" парами. Акулина опустилась на колени у "Распятия плоти", висевшей в переднем углу. На картине был нарисован замученный на кресте монах с замком на устах и открытым сердцем в груди, в руках у него была чаша с пламенем, с правой стороны его атаковал Дьявол, в виде вооруженного луком и стрелами человека с турецкой чалмой на голове. Изо рта монаха тянулась лента, где было написано: "Сниди со креста".
По всему чувствовалось, что сегодня был непростой день, а какой-то особенный. Лукерья, белая, как мел, поднялась из погреба, вынеся окровавленный, сморщенный кусок мяса на бардовой, бархатной подложке.
- С великими именинами Аграфены Китаевны, Божьи люди, - вскрикнула названная Богородица, перебирая пальцами ошметки отрубленного соска для причастия.
- Матушка наша, ласковая! - склоняли по очереди голову девки, измазав губы грязно-красной плотью.
Молодой парень заботливо приподнял Акулину с колен, светлые локоны кольцами обрамляли его по-мужски красивое лицо. Скрестив руки он вихрем закружил ее, будто утратив под ногами землю. Они вращались по солнечному ходу, пока свет от подтаявших, искривленных от пламени, церковных свечей не слился во единую длинную, разделяющую напополам ночь полосу. Черты парня представлялись ей давно знакомыми и родными. Акулина прильнула к его груди и задрав выше, мокрую от пота, рубаху, поцеловала в пупок. Голова сильно кружилась, держась за его ноги, как за два спасительных столпа, она сползала все ниже, скоро распластавшись на полу. Подвернув подол юбки, сама притянула его к себе, пошире раскинув ноги, словно надкушенное яблоко истекая под ним соком. Казалось, сам Святой Дух расточает сквозь нее свою любовь, растворяя настежь ее чресла. Акулина лежала на голом, дощатом полу, слегка вздрагивая телом, чувствуя, как из ее груди сочится молозиво, питая собой рассохшее дерево.
Понемногу приходя в себя, она начала замечать, что кавалер ее не так уж и красив, как казалось ранее. Весь покрытый рыжей шерстью он больше походил на животное, нежели на человека. Обмякшие ноги Акулины были разверзнуты в разные стороны, словно неживые, а спиралевидный, хрячий член глубоко ввинчен во внутрь. Она было попыталась слезть, но оказалась намертво склещенной с ним. Кожа на ее животе стала вдруг прозрачной и сквозь нее отчетливо проглядывались скрученные жгутами кишки с переливающимися в них нечистотами. Наконец, заслышав доносившийся шум со двора, боров разомкнулся с ней и, опустившись на четыре копыта, побежал к свиному корыту.
*Аграфена Китаевна - Казанская Божья Матерь у христоверов.