Жизнь станет раем!

                Посвящается памяти моего отца – Хен Чен Ги,
                в последующем переименованного советскими
                паспортистами в Хен Антона Чанженовича


(из архива)
Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1428-326сс «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края»
21.08.1937
                Совершенно секретно
                (Особая папка)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 1428-326сс
Совета Народных Комиссаров Союза ССР и Центрального Комитета ВКП(б)
21 августа 1937г.
Москва, Кремль

О выселении корейского населения пограничных районов
Дальневосточного края
 Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) ПОСТАНОВЛЯЮТ:
В целях пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край провести следующие мероприятия:
1. Предложить Дальневосточному крайкому ВКП(б), крайисполкому и УНКВД Дальневосточного края выселить все корейское население пограничных районов Дальневосточного края: Посьетского, Молотовского, Гродековского, Ханкайского, Хорольского, Черниговского, Спасского, Шмаковского, Постышевского, Бикинского, Вяземского, Хабаровского, Суй-фунского, Кировского, Калининского, Лазо, Свободненского, Благовещенского, Тамбовского, Михайловского, Архаринского, Сталинского и Блюхерово и переселить в Южноказахстанскую область, в районы Аральского моря и Балхаша и Узбекскую ССР.
Выселение начать с Посьетского района и прилегающих к Гродеково районов.
2. К выселению приступить немедленно и закончить к 1 января 1938 года.
3. Подлежащим переселению корейцам разрешить при переселении брать с собою имущество, хозяйственный инвентарь и живность.
4. Возместить переселяемым стоимость оставляемого ими движимого и недвижимого имущества и посевов.
5. Не чинить препятствий переселяемым корейцам к выезду, при желании, за границу, допуская упрощенный порядок перехода границы.
6. Наркомвнуделу СССР принять меры против возможных эксцессов и беспорядков со стороны корейцев, в связи с выселением.
7. Обязать Совнаркомы Казахской ССР и Узбекской ССР немедленно определить районы и пункты вселения и наметить мероприятия, обеспечивающие хозяйственное состояние на новых местах переселяемых, оказав им нужное содействие.
8. Обязать НКПС обеспечить своевременную подачу вагонов по заявкам Далькрайисполкома для перевозки переселяемых корейцев и их имущества из Дальневосточного края в Казахскую ССР и Узбекскую ССР.
9. Обязать Далькрайком ВКП(б) и Далькрайисполком в трехдневный срок сообщить количество подлежащих выселению хозяйств и человек.
10. Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек для уплотнения охраны границы в районах, из которых переселяются корейцы.
11. Разрешить Наркомвнуделу СССР разместить пограничников в освобождаемых помещениях корейцев.

Секретарь Центрального Комитета ВКП(б)
И. СТАЛИН
Председатель Совета Народных Комиссаров Союза ССР
В. МОЛОТОВ

Предисловие

Мы привыкли думать о том, что у каждого из нас есть своя Судьба. Судьба, предписанная нам свыше. Иногда, в оправдание каких-либо ошибок, которые мы периодически совершаем в жизни, мы ссылаемся на обстоятельства и судьбу - мол, не в силах было что-то исправить… Но судьба нам всегда представляет выбор – идти прямо или по кривой обходной. И сделав свой выбор, не по разуму, а поддавшись внутреннему голосу эгоизма делать не то что нужно, а то чего хочется, мы и определяем свою судьбу. Судьбу, которая в наказание за наше своенравие, посылает нам испытания…

Вместе ко всем испытаниям мы получаем уроки судьбы и должны сделать вывод, о том, что нужно учиться, обучаться и совершенствоваться в этих уроках, формируя свою личность для исполнения главного своего назначения – жить! Пренебрежение этих законов жизни ведут к краху, ибо выпутываясь из сложных ситуаций и утверждаясь в мысли, что это всё только благодаря тебе и твоей самоуверенности, приближают тебя к обожествлению своего эго. А это ведёт к одиночеству…

Жизнь моего отца действительно была бурной и насыщенной. Не он виновен в том, что случилось с ним! Судьба всего корейского народа в СССР в 1937 году стала под вопросом – жить или нет. Но весь народ выжил, ¬¬в силу своей восточной терпимости, особенности культуры и трудолюбии, чем и заслужил уважение всего народа СССР, оказавшего посильное содействие и сочувствие к моему народу, оказавшемуся в исключительных обстоятельствах. Но судьба моего отца - яркий пример тому, что может случиться с человеком, если он совершенно один, без семьи, без какой-либо подготовки, может бросить вызов Судьбе и испытаниям! И вот - что из этого может получиться…

Глава 1

Один… Декабрь 1937 года...
- Омони! Хынными! (Мама! Старший брат! - На корейском) – В отчаянии выкрикнул он вслед уходящему эшелону… Он растерянно стоял на железнодорожном полотне, и рой мыслей вскружил голову. Что делать? Поезд с семьёй ушёл без него… А всё из-за не знания русского языка! Знать бы хоть чуть-чуть в свои 13 лет, и не было бы проблем! Говорили все – учи-учи «маудя мари» ("говорить по-русски" - На корейском), чем бегать по сопкам со своей собакой, играться с соседскими пацанами и бороться на песке…

На очередном разъезде, где-то между Казахстаном, Киргизией и Узбекистаном, эшелон остановился на короткую остановку, чтобы до заправить локомотив водой и углём, и народ – этапируемые корейцы из Дальнего Востока – рванул на исполнение личных нужд и за кипятком для горячей пищи… Чен тоже сначала быстро выстоял очередь за кипятком, потом долго бегал по путям ища место для личной нужды – в вагоне-теплушке была дыра в полу для этих целей, но все старались пользоваться ею в крайнем случае – неудобно ведь! Все смотрят… И вот – отстал от своего поезда!
В начале сентября 1937 года в их посёлке на краю городка Сучан, Приморского края, появились «синие шапки » с комсомольцами-активистами из корейцев. Активисты были в белых френчах, с наганом на поясе, и они стали всем объявлять, что всем корейцам надлежит в трёхдневный срок собраться для переезда в Казахстан и Узбекистан осваивать пустые земли. С собой брать только самое необходимое – всё остальное получат на месте при заезде. Все понимали, что переселение это совсем не для освоения пустых земель, а из-за предстоящей войны с Японией. Войны, которая витала в самой атмосфере – уже много лет милитаристская Императорская Япония претендовала на земли Восточной Азии и Дальнего Востока, и Советский Союз уже не раз дал отпор японской военной машине, показывая свою готовность разговаривать на языке бронепоезда, танков и пулемётов.

А корейцев, которые оказывали содействие Красной Армии в этой войне, ввиду этнической ненависти к японским захватчикам, вдруг посчитали возможными врагами Советской власти! Были позабыты партизанские корейские отряды в рядах Красной Армии, созданные для борьбы с японскими оккупантами в годы Гражданской войны.
Скорые сборы, личный скарб, уместившийся в нескольких кундуми , погрузка в вагоны-теплушки под охраной солдат НКВД, стоявших цепью вдоль вагонов. Локомотив протяжно гуднул, дёрнул состав, и эшелон тронулся в путь, под многоголосый  плачь и причитания пассажиров. Кто-то запел грустную песню о безответной любви парня к девушке, прекрасной, как Алмазные горы Кымсанган, с длинными и вьющимися волосами, как реки Тэдонган и Нактонган. переливающимися цветами радуги… Глаза у неё - как прекрасное горное озеро Чхонжи, в холодной глубине которого тонут звёзды и прячется дракон… Стройная, как весенний лес у подножия горы Моранбон… Злая судьба развела их в разные стороны! Никогда больше не увидеть её, никогда… Прощай, прощай, Корея! Нас увозят умирать на чужбину…

Корейцы испокон веков населяли земли Приморья и Дальнего Востока, но после похода Ермака, отмежевавшего новые земли и застолбившего восточный порт Владивосток для Российской Империи, корейцы навсегда потеряли связь с Родиной – Кореей. Хотя на утлых лодчонках-джонках они без труда сновали в родные края, навещая родственников и ведя торговый обмен.

Военная экспансия Японии в страны Дальнего Востока и Китай в начале 20 века и последующая аннексия Кореи в 1910 году, сделала эту связь затруднительной и немало корейцев теперь уже из Кореи на тех же лодках-джонках ночью, скрытно от японских охранников, эмигрировали через Японское море и Восточный пролив в СССР. Семья Хен Чен Ги также эмигрировала из Кореи в 1926 году. Его мать – Пак Чан Хай – с двухлетним малышом Чен Ги на спине сидела в лодке вместе с остальными детьми (шесть детишек), а её муж - Хен Чан Чжен - плыл и тихо толкал лодку в тёмной воде.

Правительство СССР, придерживаясь политики поддержки пролетариатов из угнетённых международным империализмом стран, терпимо встречало эмигрантов, разрешая расселяться и работать. Хен Чан Чжен, отец Чен Ги, стал шахтёром и умер от силикоза в 1935 году под г. Артём (Сучан). А поздней осенью в 1937 году их всех, вместе с другими корейцами повезли в неизведанные земли… Эта поездка длилась два с лишним месяцев, позади осталась дремучая Сибирь, с бескрайними просторами Казахстан, и вот Чен Ги остался совершенно один на перепутье железнодорожных путей из Казахстана в Киргизию и Узбекистан…

***
…Чен растеряно стоял на рельсах и смотрел вслед ушедшему составу… Что делать? Решение пришло сразу – надо догонять! И он решительно зашагал по шпалам к горизонту… Он шёл по шпалам в сторону, куда поезд увёз всю его семью, а когда уставал, отдыхал под кустами, пил воду из чайника. Жизнь в тайге приучила к скромному образу жизни, но там, в природном изобилии, всегда можно что-то придумать или найти. В птичьих гнёздах пошариться, на худой конец. А здесь – голая степь! На следующей станции, в небольшом городке он подошёл к людям и на ломанном русском пытался найти работу: «Лаботай хосю! Лаботай! ». Он нестерпимо хотел есть.
 
Люди, видя подростка, понимая, что он отстал от своего эшелона, с сочувствием отнеслись к нему и стали подкармливать. Но желая отработать хлеб, Чен Ги стал помогать взрослым людям и делал хоть какую-то работу – мыл котлы паровозов, помогал в кочегарке кидать уголь в топку. Там же, в кочегарках он и ночевал – тепло и недалеко от железнодорожного полотна, указывающего направление к дальнейшему путешествию.

Так, перебиваясь, ночуя в кочегарках, он к началу лета 1938 года добрался до большого узбекского города Самарканда. И откуда ж ему было знать, куда взять направление на перепутьях узловых станций?! На одном из поворотов его эшелон ушёл в одну сторону, а он, махнув рукой и сделав выбор – пошёл в другую сторону. Так он оказался в городе Самарканде на юге Узбекистана, а его семья оказалась в горах Киргизии, где часть корейцев выгрузили на голой земле обживать пустошь.
В Самарканде.

Большой город приглушил и чуть придавил своей суетностью – что делать и куда теперь? Чен Ги понял, что он безнадёжно потерял свою семью! Тогда нужно жить! Что делать и куда идти?.. Он с тоской рассматривал проходящих узбеков, все куда то спешили… И тут его взгляд остановился на пожилом узбеке, который ехал на своём осле, а через круп ишака был перекинут куржум - мешок для груза. Из краёв куржума просматривался изюм, и Чен Ги смутно соображая о том, что конечный путь узбека может быть очень интересным, последовал за ним… После недолгого пути, узбек на ишаке добрался до базара. Чен пошёл по базару, осматриваясь и размышляя о возможности пристроиться на какую-нибудь работу. Но его все отгоняли – потрёпанного вида подросток переселенец-кореец не внушал доверия…

Как вдруг Чен увидел как двое подростков (явно беспризорники) схватили что то с прилавков, и побежали прочь! Ограбленный торгаш поднял крик, началась суматоха – все старались схватить воришек. Чен Ги усмотрел направление, куда стремились беглецы и кинулся им наперерез. Быстро догнав, дал подсечку одному, второму, быстро сделал болевой захват, чем успокоил их от ненужного сопротивления, забрал украденное и вернулся к ограбленному торгашу.

- Моя лаботай! – Громко он сказал узбеку-торгашу.
Тот обрадовался возвращённому товару, и дал чуть фруктов Чен Ги, которые он тут же съел. Он стал обходить рынок и ещё пару раз таким же образом пресёк воровство, и был вознаграждён людьми едой. Ночевал он там же на базаре, найдя укромное местечко, где то в закутке базара… Он уже осмелел и каждый день обходил рынок, охраняя свою захваченную территорию от воришек, и получал от благодарных торгашей вознаграждение – еду. Узбекам и таджикам понравился этот подросток-беспризорник, который добывал себе пропитание не воровством, а посильным трудом. Приученные работать с детства и получать доход с труда своего, они благосклонно и с уважением  относились к любому проявлению честного заработка.

Чен Ги пару раз схватился в серьёзной схватке – шпана, лишённая доходного места позвали на помощь крепких ребят по взрослее, чтобы проучить шустрого корейца, который применял в драке непонятные захваты и приёмы. Но Чен легко справился с ними. Несмотря на малый возраст, он был жилистым и с детства в играх с соседскими пацанами, и под шутливое подзадоривание взрослых, отрабатывал мастерство в борьбе в корейских народных единоборствах, и был лучшим среди всех.

***
Убегая в тайгу, там, на Родине, он в лесу отрабатывал возможные атаки противника на деревьях. Найдя нужное суковатое дерево, напоминавшее своими сучьями руки противника, он отбивал удары, и подсекал ударами ног и рук представляемого врага. В таких играх и прошло его детство… Знал ли он, что когда то эти игры превратятся в настоящую схватку? Его стремление к боевому искусству, видимо, передалось от далёких предков, известных воинов-полководцев.

Вот в таком темпе прошла весна и лето 1938 года, и ничто не предвещало об особых переменах – Чен Ги вполне устраивала такая жизнь: пища есть, никто не тревожит. В свободное время (а его у него был в достатке) он облазил весь старый город, изучил все его достопримечательности, узнал историю о великом Хромом Тамерлане, и даже осмотрел воздвигнутый ему мавзолей. Облазил не только сам мавзолей, но и пощупал кости великого эмира в разграбленной гробнице! За это время он чуть улучшил свои знания в русском, и уже более-менее сносно стал объясняться на таджикском и узбекском языках!

Его уже привечали на базаре как своего постоянного члена базарного сообщества! Но такая беззаботная жизнь долго продолжаться не могла! В местной братве пришли к выводу, что потерять из под своего контроля такой лакомый кусок, как этот рынок – удар по чести преступного мира! Уже ни один вор не мог поработать на этом рынке! Народ, видя самоотверженную «лабота» молодого корейца, тоже стал активнее сопротивляться и с рынка гнали всех неблаговидного вида шпану.

Это не могло оставаться без внимания у преступного мира имевшего свои законы и на сходняке, организованному по этому факту, было принято решение наказать корейского выскочку-малолетку! Какой-то 14-летний мальчишка даёт такое сопротивление и не даёт работать? Убрать его! Но чтобы это наказание стало наглядным всему народу, чтобы показать, что преступный мир имеет свои права на эту жизнь, и чтобы другим было неповадно, решили это сделать публично – вызвать его на поединок!

По всему городу пошла молва, что судьба подростка-корейца предрешена и дни его сочтены… Весь город притих, в ожидании казни. Чен Ги, в силу своего малого возраста, понятия не имел о таких правилах взрослой жизни, и о существующем преступном мире и его законах. Но он понял, что опасность стало реальностью. К нему подошли и предупредили – уходи и будешь жить! Старожилы рынка подошли к нему, и с сочувствием сказали, что ему лучше уйти, уехать из этого города, и пусть всё будет по прежнему… Но ему некуда было уходить! Этот кусок жизни дал ему чуть прожить и дал какой то достаток… И он готов был драться за него не на жизнь, а насмерть!

Битва за Жизнь

В воскресный день за городом, на пустоши, его ждали главари местной братвы. Чен  пришёл со своими секундантами – тремя друзьями и одним представителем от торгашей с базара. На одном краю пустоши собралось около двадцати пяти человек – представители воровского мира города, на другом Чен со своими друзьями. Старший от братвы – закоренелый вор-рецидивист, тридцатилетний бухарский таджик, которого все звали Бахрон, с недоумением смотрел на щуплого подростка…

- Ты пришёл сюда, чтобы умереть? Ты по-русски то хоть понимаешь? Или на узбекском… Таджикском? Может быть, ты просто не понял, что тебе нужно сделать?
- Моя холосо говоли нету люски, моя знай твоя хочет моя убить! – Гневно ответил Чен. – Я буди длаться с твоя! Моя никуда не ходи!
- Ну, что ж – вольному воля, спасённому в рай!- Произнёс Бахрон, и махнул одному здоровяку, давая команду на начало казни…

Здоровенный крымский татарин был известен в Самарканде каждому жителю. Он был любимцем публики и на соревнованиях по борьбе, которые устраивались в торжественные дни на каких либо мероприятиях весь народ болел за него. И не было ему равных среди противников! Никто не мог его положить на лопатки, даже приезжающие из других районов борцы были бессильны против его хватки… Но он же и был известен в криминальной среде по кличке «Удав»! Если нужно было кого-то тихо придушить, Удав это делал, как и положено змее – тихо подходил, давил до смерти и уходил, уползал прочь.

Чен, увидев гиганта, не растерялся. Он вспомнил свои тренировки в тайге с деревьями, и нашёл слабое место у этого гиганта-противника – ноги! При огромном росте это палван  будет совсем слаб и не устойчив, если ударить по ногам! Чен поднырнул под здоровяка, рубанул ребром ладони по поджилкам и вдогонку падающему гиганту, крутанувшись, врезал локтём по затылку. Гигант замер и медленно рухнул лицом в землю! Все ахнули, а вор-рецидивист, вскипев от ярости, махнул головой следующему…

К Чен Ги бросился с ножом наперевес другой боец, но он уже был ослеплён яростью и страхом – самого Удава свалил, щенок! И допустил ошибку… Чен рванулся ему навстречу и в последний момент сделал шаг назад, перехватив провалившегося от этого движения противника за запястье с ножом в руке. Затем Чен протащил его по кругу, и наотмашь врезал по горлу встречным ударом другой рукой… Тот от удара сделал сальто, и рухнул оземь. Следующий… Дал команду главарь… Следующий…
За неполный час, двадцать два бойца, одного за другим уложил Чен Ги в этом коротком бою! Если бы они все кинулись вместе на одного, то он, скорее всего не продержался бы и минуты! Но, то были благородные времена! Биться только один на один, и в несерьёзных, но принципиальных схватках  у пацанов было правило – драться до первой крови! У кого первой потекла кровь – проиграл!...

Но здесь всё было серьёзней, и он имел преимущество перед этими бойцами  – приёмы и техника рукопашного боя, которая была неизвестна им всем! И все они, видя перед собой маленького по возрасту противника рассчитывали на скорую победу, просто задавив его своей массой. И не учли, что в ярости и отчаянии котёнок способен разорвать до крови любого врага, даже во много крат превышающего его в размере!..
Он уже порядочно устал и последнего противника, который уже стал одолевать его, Чен пырнул подвернувшимся ножом в живот! Он стоял посреди поляны с окровавленным ножом в руке, а вокруг лежали-стонали двадцать два тела. Вор-рецидивист понял, что это нужно остановить! Если убить этого малолетку сейчас, то весь город встанет против них, поборников этого образа жизни. И они потеряют и лицо, и признание среди людей. С ними перестанут считаться – убили героя! Но и терять лицо, признав его победителем – тоже нельзя! Есть один выход из этой ситуации – признать его своей ровней! И это – правильно!

Вор-рецидивист встал и подошёл к Чен Ги, тот стоял с ножом в руке и уже сомневался: выдержит ли он ещё один бой? Но противник вдруг снял с себя восточный халат и накинул его на плечи Чен Ги! Затем он снял со своих рук наручные золотые часы и одел их на руку Чену…
- Теперь ты – самый уважаемый человек среди нас! Твоё слово – закон! Живи на этом рынке – мы отдаём его тебе! – Громко произнёс рецидивист, и повернулся к своей свите…

Обратный удар

Молва о победной схватке на пустыре за городом одного 14-летнего юноши с 22-мя громилами из воровской шайки быстро облетела город, и Чен Ги первое время был в почёте и уважении, но стечением времени стал замечать, что народ стал отчуждаться от него! Всё было дело в том, что под его именем, через его шпану, окружавшую его, с торгашей стали вымогать деньги! Поначалу, якобы, на благоустройство Чен Ги, потом на то,  и на другое… Бухарский вор-рецидивист, проиграв схватку, решил сделать всё по своему… Воровской мир никогда не отступает! К друзьям Чен Ги, которые уже появились в том момент около него и стали чем-то вроде свиты, были отправлены члены воровской шайки, и те, расписывая красивую воровскую жизнь, стали приобщать их к своему образу бытия.

Несколько раз те побывали на воровской «малине» - домик на краю города, где тусовалась вся шпана, их там откормили, напоили, дали вкусить и другого запретного плода в превратной человеческой жизни. Там же им внушили, что они – ровня всей братии, а Чен Ги – признанный авторитет. Постепенно в их круг втёрлись люди из шайки и стали обкладывать оброком торгашей. Сначала те с глубоким уважением отнеслись к кличу собрать средства на жизнь и жильё своему защитнику, потом, когда сборы участились, стали недобро поглядывать на Чена и его свиту. А Чен Ги и невдомёк было о том, что происходит вокруг него! Но как-то он заметил, что люди стали чураться его, перестали здороваться, а однажды он увидел, как из его свиты избивали одного старика торговца! Он в ярости набросился на сотоварищей, но те его остановили…
- Он не уважает тебя! – сказали они Чену…
- Как это?... – Не понял он.
- Он на твой общак не хочет давать денег!
- Какой…Общак? – Не понял Чен.
- Ну… На твой.. Наш!
- Что такое «общак»? – Спросил в недоумении Чен.
- Это – общая касса! Место, куда все дают деньги, на которые мы помогаем друг другу, кушаем… Живём, короче!
- Кто живёт? – Не понял Чен.
- Ты до сих пор жил!- Ответил один из свиты Бахрона.

И тут Чена осенило! Он понял, что несколько месяцев жил очень беззаботной жизнью. Не задумывался о пропитании и жизни – всё как то решалось само по себе. Еда всегда была, шмотки разные… И свита у него уже была немалая в числе… А ведь никто не работал! Так вот откуда всё! Под его именем совершался более масштабный грабёж народа, который он защищал! Думал, что защищает… Раньше мелкие воришки только лишь щипали некоторых торгашей и чистили карманы зевак покупателей, а теперь… У Чена вены вздулись на висках, он мгновенно побледнел, и через секунду набросился в ярости на ухмыляющегося шпанёнка Бахрома.

Тот не ожидал такого поворота событий и не успел оказать никакого сопротивления. Чен нанёс ему резкий удар в горло, вторым кулаком дал под дых, потом схватил его за кадык, и с силой сжал… Раздался хруст сломанного хряща, тело конвульсивно задрожало, дёрнулось в судороге и обмякло. Чен отпустил руку. На землю рухнул труп, и Чен сначала яростно смотрел на поверженного врага, а остыв понял, что совершил нечто ужасное… Вокруг стояли торгаши и молчали. Чен понял, что его благополучию пришёл конец! Надо бежать! Куда?... Он затравленно оглянулся… Люди молчали, и к нему подошёл один старик:
- Сынок! Беги! Братва теперь тебя убьёт – ты вне закона! Теперь не будет поединка! Тебя посадят в тюрьму, а там тебя точно убьют! Беги!... Никому не говори о том, куда ты идёшь Никому не верь, и оглядывайся  назад…
И Чен побежал… Сначала он побежал на «малину» к Бахрому и хотел там всех перерезать… Но потом понял, что тогда тяжесть преступления удесятерится и его расстреляют. Бежать! Он вспомнил о поезде, как он добирался сюда и рванул к железнодорожному полотну на краю города. Там как раз проходил какой-то товарный состав и он запрыгнул в него, и залез на крышу вагона… Всё! Спасён!...

***
…В ночной тиши сидя на крыше товарного вагона, Чен вспоминал о своей беззаботной жизни на Родине… Маленький корейский посёлок на краю большого шахтёрского городка под Владивостоком жил тихой и размеренной жизнью. Корейцы занимались земледелием, сажая рис и просо на небольших участках земли. Небольшой огородик позволял прожить и сводить концы с концами. Чен бегал в тайге со своей собакой, когда выкраивалась возможность убежать от трудовой повинности – помогать в огороде матери. Но он с удовольствием занимался с их лошадью. Вообще было не понятно – для чего им нужна была лошадь? Разве что иногда проехаться в город на бричке, которая одиноко пустовала у ворот? Для пахоты и прочих работ у них имелся бык с коровой… Корейцы не употребляли в пищу коровье молоко, и телята упивались вдосталь. Правда, иногда соседским русским крестьянам разрешали приходить и доить корову, чтобы молоко в вымени не перегорело.

Чен любил, сев на коня скакать по полям и холмам, валяться в густой траве и драться в лесной глуши с деревьями… А по вечерам, когда отец приходил с работы и собирались взрослые мужчины перекурить трубку другую табака-самосада, он любил посидеть рядом с отцом и слушать их неторопливый разговор. Отец работал на шахте в трудовой артели и добывал уголь, разгребая антрацит киркой и лопатой. Чёрный труд шахтёра дал о себе знать, и со временем отец заболел профессиональной болезнью всех шахтёров – силикозом. Чёрная угольная пыль, пролежав миллионы лет в земле, и потревоженная человеком, мстила ему, оседая несмываемой коркой на лёгких, и постепенно душила здоровье шахтёра. Отец скончался в 1935 году, оставив после себя восемь детей. Старший брат Чена и сестра были уже взрослыми, и как могли, помогали семье выжить. Но 1937 год полностью изменил всё, уравнял всех в едином и большом испытании!

Этапирование в вагонах-теплушках было обыденно пошлым. В один вагон набивали по несколько семей. НКВДшники периодически и на выбор производили обыски и, найдя какие-то компроматы, на остановках публично расстреливали корейцев, как японских шпионов. Как оказалось, подозрение вызывали родовые книги, которые многие корейцы везли с собой, как единственную память и связь с прошлым – историей своего рода, семьи.

Мать, после очередного расстрела целой семьи, ночью, тайком от всех, где то в Сибирском полустанке, выползла из вагона и зарыла в земле четыре тома таких манускриптов с  почти полуторатысячелетней историей рода своего мужа. Она хранила их при себе, привязав на своём теле, и незаметно для НКВДшников носила их под своим широким корейским платьем, как ценную реликвию, чтобы передать своим детям историю своего рода.

Этапирование было тяжёлым из-за отсутствия условий для длительного переезда в вагонах-теплушках. Многие умерли от истощения и болезней. Путь от Дальнего Востока и до конечного пункта назначения был отмечен множеством безымянных могил вдоль железнодорожной насыпи…

Глава 2

ФЗУ - школа жизни. Специальность.

Чен отвлёкся от своих воспоминаний – поезд прибыл на какую то станцию. Он спрыгнул с крыши вагона и пошёл в город. Это был небольшой городок на юге Узбекистана, славившийся своим золотоносным месторождением. На небольшой речке Зеравшан на протяжении столетий добывали чистейшее золото, и сюда, за правом обладать этим золотом, стремились войска всех азиатских правителей. Земля вокруг этого золота была обагрена кровью захватчиков и обороняющихся на протяжении многих веков. И сейчас в этот город рвались авантюристы всех мастей, как помыть золота на прииске в артели, так и погреть руки на преступном поприще. И ввиду этого милиция здесь не дремала и профессионально отлавливала всех бродяг в притонах, и снимая их с приходящих поездов на станции и подъездах к городу.

Чен тоже удостоился этой процедуры и был быстро пойман милиционерами при выходе со станции. Но его малый возраст и опрятный вид не вызвал глубоких сомнений у работников органов, которые пристально осматривали прочих задержанных. Он был помещён в приёмник-распределитель, и сидел в камере с разношёрстной толпой бродяг и авантюристов, ожидая свою судьбу. Судьба не заставила долго ждать, и через пару дней всех подростков вывели на построение во двор спец приёмника.

- Ну, что, шпана голоштанная? Кто хочет жить честной жизнью и пойти учиться в ФЗУ – шаг вперёд! Кто хочет оставаться тунеядцем и бездельником, и сдохнуть в тюрьме – оставаться на месте! – Произнёс пламенную речь милиционер.
Все сделали шаг вперёд, и Чен шагнул вместе с остальными.
- Если вас примут в ФЗУ и кто пройдёт проверку с инструктором-наставником, тот получит путёвку в жизнь! Тому – паёк, документы и трудовая слава! Кто не пройдёт из-за своего антисоциалистического воспитания – будет направлен на воспитательные работы в спец учреждения такого типа! – Продолжил милицейский оратор и кивком головы указал на КПЗ, намекая на жизнь без прикрас.

Рядом с милиционером стоял пожилой мужчина с крепкими мозолистыми руками. Он равнодушно смотрел на шеренгу из бывшей малолетней шпаны и проституток.
- Кто хочет стать электросварщиком? – Громко произнёс он. – Тот, кто станет сварщиком, тот будет получать спец паёк, и будет иметь почёт и уважение.
Чен протянул руку:
- Моя хочу сварщик! Моя хочу паёк! – Отчаянно крикнул он…
Наставник безразлично осмотрел щуплого Чена…
- Кто ещё? – Произнёс он.
Из шеренги вышло ещё несколько человек. Наставник оформил бумаги, и повёл новую команду в город. Их разместили в общежитии, накормили, и мастер-наставник на утро их всех куда то повёл, нагрузив предварительно полную бричку кольев. Он их привёл на берег речки Зеравшан, взял в руку кувалду и с размаху, несколькими ударами вбил один кол в дно речки, зайдя по пояс в воду.

- Всем забивать колья вот так! Приказал он. – До вечера закончить. Приду, проверю. – С этими словами он сел на бричку и уехал…
Некоторые подростки, посмотрев уехавшему мастеру вслед, скептически глянули на гору кольев, на мутную речку, и, молча, бросились прочь от берега. Оставшиеся разделись и стали, пыхтя, забивать колья в дно реки. К вечеру мастер вернулся, бросил короткий взгляд на сделанную работу и приказал все колья вытащить и погрузить в бричку. Подростки, уставшие за день вбивать колья, не евшие за день ничего, кроме куска хлеба и чая с куском сахара на завтрак, из последних сил вытаскивали колья.

На ужин их накормили кашей, а на утро всё повторилось:
- Забивайте! – Коротко бросил мастер и уехал.
Кряхтя и проклиная всё на свете, они снова вбивали колья в дно реки, а вечером, по приезду мастера – вытаскивали их обратно и грузили на бричку… На третий-четвёртый день все подростки сбежали, и Чен остался совершенно один! Приехавший к вечеру мастер, казалось, удивился тому, что кто-то ещё остался, и он, ухмыльнувшись, сказал Чену, чтобы тот быстро всё погрузил обратно. Чен, пыхтя и кряхтя вытащил все колья, погрузил на бричку… Утром он остался на берегу совершенно один, и с отчаянием стал вбивать колья в дно реки.

К удивлению Чена мастер приехал после обеда, намного раньше обычного!
- Хм… Ты ещё здесь? – Равнодушно спросил он у Чена…
- Моя никуда ходи не буду! Моя хочу быть сварщик и учи забивать дерево! – Чен понятия не имел кто такой сварщик!

Он наивно думал, что забивать колья – такая работа сварщика, и нужно научиться забивать колья в дно реки красиво и быстро и потом вытаскивать их обратно! Мастер, ничего не сказав, взял в руки кувалду, кол, вошёл в воду воткнул кол, и, взяв двумя руками кувалду наотмашь, двумя-тремя ударами вогнал кол в дно реки!
- Вот так учись забивать! – Бросил он Чену. – И не халтурь! Тебе придётся работать с железом! А там нужна и сила и точный глаз! Не старайся выбирать ровные и прямые колья! Когда в руках кривой кол – посмотри, как пойдёт удар, как нужно ударить, чтобы кол быстро и точно вогнать в землю!

Чен до этого забивал совершенно иным способом – кабы как… Но вот так вот… С такой здоровенной кувалдой и наотмашь!... Тут… здоровья надо! И техника… Помучавшись, он приноровился и стал точнее махать кувалдой… Через два месяца неустанных работ Чен ловко приноровился вбивать колья в дно реки. Руки у него окрепли, мышцы от постоянных тренировок стали бугриться под кожей. Мастер приезжал, с безразличным видом осматривал сделанное, и – браковал! «Переделать!» - Коротко бросал он Чену. А через два месяца он произнёс:
- Работа сварщика, это работа с металлом. Ты хоть знаешь, что это такое, чурка узкоглазая? А чтобы научится работать со сварочным аппаратом, варить металл… Это тонкая наука! Нужно читать книги… А ты не умеешь по-русски ни читать, ни писать!... Скажи мне, на хрена это тебе надо? А мне?! Что я с тобой буду делать?... Ну, научился ты махать кувалдой… Может останешься молотобойцем у кузнеца?... Хотя – малой очень… Ну, что мне с тобой делать?

Чен молчал и слушал этого взрослого человека, и понимал и не понимал его. Понимал – что не зная русского языка научится работать не возможно… Не понимал – что же всё-таки нужно делать, чтобы стать сварщиком? Мастер вздохнул, и, коротко подумав, произнёс:
- В общем, я вижу парень ты настырный! Может и будет толк. Всё равно никого больше нет. Буду учить тебя не по книжкам – всё равно читать не умеешь! Но одно правило у меня! Я сказал – моё слово закон! Согласен?

Чен молча кивнул головой. Он почти ничего не понял из слов мастера, догадавшись об одном – его приняли, и будут учить! Значит, паёк будет!... Потом были сложные дни, месяцы обучения на практике. Он, рассматривая процесс варки металла сквозь прокопчённое стекло, стал понимать глубинные процессы плавки металла и зависимость процесса от свойств металла и содержания в нём углерода.
 
Мастер – дядя Андрей, так он разрешил Чену называть себя – получил путёвку в трудовую жизнь на Путиловском заводе в Петрограде, и там же с молодости освоил специальности, сначала кузнеца, а потом электросварщика. Но где-то и что-то с ним произошло, и он попал в опалу в органах, и был сослан в далёкий юг на неопределённое время. Видимо, именно этот фактор и расположил к нему молодого юношу-корейца, из репрессированного народа. Но и стойкость характера и настырство Чена импонировали этому повидавшему жизнь человеку.

Дядя Андрей как мог разъяснил Чену о всех тайнах и секретах технологического процесса варки металлов, и необходимость использования присадок, для ровного сваривания швов. Он разъяснил, что нужно ориентироваться на природу, потому что всё идёт от неё, её основ! Присадка – смесь металлов и глины. А глина, различная по своему составу, по разному влияет на процесс варки. Нужно понять сам металл, что ему нужно, чтобы он послушно лёг в свариваемом шве. Чен старательно всё запоминал, а в свободное время ходил на берег реки Зеравшан и, уже играючи, забивал там колья в дно реки. Со временем это забивание ему помогло на практике кувалдой отбивать металл, придавая ему необходимую форму, и подгоняя к нужному соединению.

Наступил день, и квалификацию Чена принимала ответственная комиссия и из Харьковского технологического института, имевшего полномочия на экзаменацию специалистов этого профиля. Члены комиссии были поражены способностями молодого юноши, уже сносно говорящем на русском языке, но совершенно не умеющего ни читать, ни писать. Чен доходным языком отвечал на все каверзные вопросы экзаменаторов, разъясняя о способах варки металлов, в зависимости от углеродного содержания и как можно выровнять баланс сварки при воздействии примазок-присадок.
С назидательной рекомендацией подправить грамотность, комиссия, под вздох облегчения мастера дяди Андрея, аттестовала Чена и выдала соответствующий документ! В общежитии вечером он пригласил Чена к себе в комнату:

- Теперь у тебя начинается самостоятельная жизнь! Ты будешь предоставлен сам себе! Но главное у тебя уже есть – твоя специальность! Не разбазарь её! Не пусти свои знания на самотёк, и… не пропей своё мастерство! Наша специальность – редкая!  Простых сварных, которые просто научились бездумно лепить швы – полно! А специалистов сварщиков-технологов – единицы! С тобой не будут рассчитываться за твою работу золотом! Мы не при капитализме! Будут спаивать водкой! И потому, это оставшееся время я буду тебя учить, как надо пить эту дрянь и не терять головы…
С этими словами дядя Андрей открыл бутылку водки и разлил в два стакана. Чен уже пробовал пить, но хмель напрочь выбивал мозг, и заставлял творить такое, что потом он со стыдом вспоминал о содеянном, очнувшись с похмелья. Но раз это предлагает дядя Андрей, и говорит об этом как о науке, то стоит прислушаться и начинать урок… Чена приняли на работу в заводоуправлении, где он получил неплохую практику по специальности, и потом у него началась бурная жизнь в командировках.
Советская экономика только становилась на свои промышленные рельсы.

Были гигантские стройки, где советская молодёжь ковала мощь советской индустрии, но в периферии всё было тихо и специалистов любого профиля было по пальцам пересчитать. И потому они были востребованы везде, во всех хозяйствах, их вызывали то туда, то сюда, заманивая на временную работу и потом, предлагая остаться на любых заманчивых условиях. Чен объездил весь юг Узбекистана и Таджикистана, сваривая, где-то аварийную поломку, а где-то участвуя в новом строительстве. И везде, когда он встречал соотечественников корейцев расспрашивал о своих близких. Но следов семьи так и не было.

Война

Наступил 1941 год, а 22 июня грянула война! В тот день вся страна замерла у репродукторов, слушая заявление Советского Правительства о начале войны. Чен, услышав о войне, немедленно пошёл в военкомат – хочу на войну!
- Я умею драться! – Гордо заявил он. - Имею
 значок «Ворошиловский стрелок»…
Но там отмахнулись..
- Нельзя тебе! Всем корейцам нельзя! Ещё 16 лет нельзя… Да и как работник такой квалификации имеешь бронь. Ты здесь, в тылу – нужнее!
Получив такой уничижительный ответ, Чен молча повернулся и ушёл… Чувствовать себя отверженным, ограниченным в правах, быть не таким, как все – унижает! Но и заставляет быть более собранным, осторожным, как в действиях, так и в размышлениях. Получив соответствующие документы на руки, Чен продолжал ездить по командировкам по Средней Азии, внося свой вклад в войне. Получив ранним летом 1942 года следующее направление в небольшой шахтёрский посёлок в горах – там требовалась квалифицированная помощь электросварщика на шахтном оборудовании - Чен шёл по горной тропе, перекинув через плечо сварочный держак с куском кабеля.
Тяжёлая ножа уже стала привычной – в стране ощущался дефицит материалов, и на работу приходилось ходить со своим инструментом. Одинокий путник с двадцатью метрами кабеля на плече иногда вызывал интерес у любителей лёгкой наживы и Чена несколько раз пытались ограбить, рассчитывая на безропотное подчинение. Но Чен жестоко расправлялся с такими лихачами лёгкой наживы, но памятуя о былом трагическом опыте, он контролировал себя от чрезмерной жестокости.

Имея такой опыт, Чен ни на минуту не расслаблялся, и зорко осматривался по сторонам. Показался, расположенный между гор, шахтёрский посёлок. Как вдруг… он увидел… Стоящую на улице мать и брата! Они вышли посмотреть на одинокого путника, спускающегося с гор в их посёлок.

- Омони! Хынными ("Мама! Старший брат"! - На корейском)! – Воскликнул он…
Рой мыслей всколыхнул память… Декабрь 1937 года, казахстанский полустанок и уходящий хвост эшелона с родными… И вот стоят перед ним его мать и старший брат! Они жили здесь с зимы 1938 года, когда их всех выгрузили на голую землю. Шахтёрский посёлок бездействовал, обнаруженная руда не отвечала нормам для организации добычи в промышленных масштабах. И шахта, то открывалась, то закрывалась. Но руда с началом войны приобрела стратегический интерес! Чистейший вольфрам нашли геологи в этих горах, и теперь этот ценный металл был необходим для производства брони для танков.

Шахта ожила, сюда прислали специалистов и рабочих – неквалифицированный трудовой народ для добычи сырья самым распространённым способом в советской промышленности - посредством кирки и лопаты - и с помощью рабского труда зеков и репрессированных граждан СССР, стали добывать ценную для военной промышленности руду. Бараки с зеками были окружены частоколом с колючей проволокой, по периметру - вышки с часовыми… В посёлке самое крупное здание – помещение НКВД с тюрьмой. Поскольку сюда в гости никто не ходил, а приезжала сюда только раз в десять дней полуторка с управления шахты с соседнего крупного села, которая привозила сюда продукты, и увозила тонну добытого вольфрама, то на любого путника, спускающегося с гор, все смотрели с любопытством – кто это? Что он здесь забыл?

Не думала, не гадала Пак Чан Хай, что когда-нибудь встретит своего оболтуса и хулигана-непоседу сына Чена! В путнике, вошедшим в их посёлок она с трудом распознала своего сына! Теперь это был выросший и возмужавший молодой мужчина! Радость встречи родных, уже не надеявшихся найти друг друга, да и ещё в такое лихое время – второй год идёт война! – не подлежит описанию… Это надо ощутить и пережить самому!.. Всю ночь Чен разговаривал с матерью, с братьями и сёстрами, рассказывая о своих приключениях (ну…то, что можно было рассказать), расспрашивал  о них. Потом объяснял своим родным и собравшимся соседям, пришедшим порадоваться общей радостной новости, что он стал квалифицированным специалистом, и направлен в командировку в этот посёлок в шахту.

Известие о том, то её неграмотный сын стал каким-то шишкой не очень-то обрадовал мать… Как бы проблем не было!? Эти «синие шапки» только и ищут повода, чтобы посадить в тюрьму… А если специалист – значит очень заметный человек! Вон, всех инженеров и врачей пересажали и расстреляли! И своих же – русских расстреляли! А что говорить о корейце! Может быть лучше устроиться на работу каким-нибудь там сторожем? Спокойнее ведь… Но Чен объяснил матери, что сажают – грамотных! А он принципиально не учит русскую грамоту, чтобы не предъявили, что он что-то запретное читает… Да и он, как специалист, будет иметь усиленный паёк, а это будет значимым подспорьем в их многочисленной семье. И он будет проситься на постоянную работу сюда… Если бы Чен знал, что этот шаг станет роковым в его жизни!

Чен зарегистрировал в конторе свой командировочный и подписал заявление о переводе на постоянную работу, чем обрадовал руководство шахты. Правда, уполномоченный НКВД с подозрением просмотрел его бумаги – как это неграмотный кореец стал таким специалистом!? А не диверсия ли это?... Уполномоченный с подозрением рассматривал представленные Ченом бумаги… Вроде, всё нормально!... Известие, что Чен здесь нашёл свою семью, чуть успокоило уполномоченного, и узнав, что Чен устроился на шахте на постоянную работу успокоили вконец его… Пусть живёт! Потом посмотрим… Если бы он мог предвидеть, что натворит Чен через несколько лет! Он на месте бы застрелил этого корейца! Если бы знал…

Дедушка Ли. Последний воин-призрак Кореи…

Зима 1942 года выдалась суровой и снежной… Земля, потревоженная войной и смертью, замерла в тоске, и, будто уснув в печали, укуталась снежным покрывалом, словно желая притушить боль на своей коже, израненной взрывами, огнём и смертью… В шахтёрском посёлке, уже несколько дней чувствовалось напряжение. Нет… Не из-за войны! Война с фашисткой Германией была в сознании всех граждан СССР, и за судьбу страны переживали все - и стар и млад… Тревога эта была ординарной -  в посёлке заканчивались продукты и скоро начнётся голод!

…Зима пришла неожиданно, хотя начальник шахты с тревогой ждал этого и тревожил руководство Управления шахты, докладывался в НКВД о надвигающейся стихии: нужно загодя запастись продуктами, иначе в зиму снабженцам не пробиться через горный перевал – снегом завалит всё! Но кого интересовала судьба и жизнь зеков и репрессированных?! Помрут – пришлём новых! Работать!... Вот и доработались! Уже прошла неделя, а ожидаемой полуторки с продуктами всё не было. Да и не мудрено – все горы уже давно покрылись снежным покровом, и непонятно как вообще в прошлый раз она смогла пробиться к ним по горной дороге. После долгих раздумий начальник шахты пришёл к тяжёлому, но единственному решению – доставить добытый вольфрам своим ходом, снарядив экспедицию из 50-60 человек, а обратно, чтобы они же и доставили продукты…

- Товарищи!- Осипшим голосом начал он свою речь перед собравшимися шахтёрами и работниками рудника. – Вы все знаете о создавшейся ситуации! Машина с продуктами сюда не пробьётся! Нам необходимо самим организовать доставку вольфрама в управление шахты, а на обратном пути доставить продукты. Необходимо снарядить группу из 50-60 человек из самых сильных и молодых, каждому нагрузить по 20-25 килограмм руды… Ну кто сколько сможет унести, и отправляться в путь! Иначе через неделю начнём голодать…

Народ загудел, обсуждая этот ход начальника шахты. До управления идти по горам почти 100 километров! Это – три дня ходу по горным тропам! О трудностях и опасностях от людей никто особо не думал – басмачей уже давно нет в этих краях. Волки! И холод… Вот что тревожило людей… Хотя-а… Если принести в приисковую контору мешочек вольфрама, то там особо и не задумаются откуда ты его добыл! Но нести-то всё-таки тонну! Кто рискнёт ограбить и сдать такое количество?!
Так, размышляя, народ всё-таки согласился с предложением начальника – нужна еда! То, что стране нужен вольфрам для изготовления брони было понятно всем. Но сейчас нужна была ЕДА! Быстро отобрали самых сильных и молодых и стали готовиться в поход, примеряя снаряжение. Помимо руды нужно было ещё нести пищу на 60 человек, и подумать об охране -  не суть важно встретить грабителей и лихих людей – нас много! А суть в том, что руководство в управлении может очень неодобрительно отнестись к этому жесту доверия начальника шахты. Как?! Доверить стратегический груз репрессированным?!... Так можно и в НКВД угодить… Потому с группой снаряжался начальник местной милиции и уполномоченный НКВД с соответствующими бумагами.

***
Как вдруг среди добровольцев объявился тощий человечек – старик, кореец-переселенец, дедушка Ли, как его все звали. Он прибыл с группой переселенцев - репрессированных корейцев, сосланных из Дальнего Востока в Среднюю Азию и Казахстан, по мутному решению Правительства СССР и Сталиным в 1937 году. Непонятно как он попал в эту шахту – старый, тощий, не разговаривающий мал-мала на русском… Он был неопределённо древнего возраста, одет в одежонку с чужого плеча во всякий хлам - явно одели сердобольные люди, видя старого и раздетого дедушку.

Поверх разношёрстной одежки на него был намотан большого размера пиджак, обтянутый ремнём. На голове был пожухлый и потёртый ОСОАВИАХИМовский  авиашлемофон, завязанный на подбородке шнурками на узелок, видимо, чтобы не слетел ненароком с худой головы. Он был совершенно одинокий, и молчун – ни с кем не разговаривал и не мельтешил перед глазами. Постоянно сидел на каменистом берегу горной речушки и, молча, смотрел в пробегающую струю воды. Там же, на берегу, он соорудил себе шалашик и тихо проживал сам по себе. Он не просил подаяния, и непонятно было, как он находил себе пропитание, как и на что вообще жил?! На работу его никто не брал – куда его?!... И судьба его была предрешена – помрёт, доходяга!

Так всё и случилось бы с ним, может быть, пока на шалаш на берегу речки и сидящего у воды старика, замершего в философской задумчивости, летом 1942 года не наткнулся Чен Ги. Он только приехал сюда, и, изучая местность, обходил окрестности посёлка, где и увидел на берегу речушки одинокого старика.
- Крабай (дедушка - на корейском), что вы здесь делаете? – Спросил Чен старика…
Тот молчал, никак не реагируя на вопрос и обращение. Чен обошёл вокруг сидящего старика, осмотрел шалаш и ушёл в посёлок. Дома он взял немного еды, в столовой выпросил чуть хлеба (как электросварщик он имел усиленный паёк) и снова вернулся на берег реки. Старик сидел в том же положении... Чен оставил еду и ушёл. Он вернулся к старику через пару дней, захватив еды с собой. Старик сидел на том же месте и опять никак не отреагировал на появление кормильца. Чен молча оставил еду и ушёл. Он приходил к старику на берег несколько раз, принося еды, и при этом уже не задавал никаких вопросов.

В очередной раз Чен пришёл на берег речки и принёс 200 грамм водки, выданной ему в пайке. Он молча налил водки в стакан, поставил его рядом со стариком и отошёл в сторону. Чуть погодя, старик, не глядя, взял стакан, размеренным и ровным движением поднёс стакан к своему рту и молча, в несколько приёмов, выпил водку.
- Ну-ка… Принеси-ка мне камень! – Вдруг он произнёс негромко чуть погодя…
Чен осмотрелся и взял небольшой камешек…
- Нет! Крупнее! – Категорично сказал старик. - Хороший, крепкий белый камень!
Чен выбрал камень с кулак размером и поднёс к старику.

Тот поставил камень на другой по больше, как то присмотрелся к нему, поднял свой сухой кулачок, и стукнул по камню сверху… Бац! Камень разлетелся на мелкие кусочки! У Чена глаза вылезли из орбит…

- Дедушка! Что это!? Как это так Вы смогли? А можете Вы меня так научить?...
Старик сидел, смотрел на пробегающую воду и молчал, и Чен увидел, что в глазах у старика промелькнул какой-то огонёк…
- Смотри и учись! – Вдруг произнёс старик.
Чен снова притащил камней… Но старик не шевелился…
- На сегодня всё! -  Коротко сказал он…
Чен ушёл, но стал уже приходить к нему чуть ли не каждый день, забегая после работы и принося еду. И иногда старик баловал себя и показывал Чену своё мастерство по раскалыванию камней на крошки. Чуть погодя  Чен уговорил руководство шахты взять на работу старика ночным сторожем, чтобы у того был паёк. Его приняли, и старик стал дежурить по ночам охраняя ни от кого (!?) шахтёрское имущество.

***
И вот этот самый старик (все его стали просто звать – дедушка Ли, по его фамилии) появился среди добровольцев, готовящихся к походу)…
- …мазьмите меня с собой, а?! Я плигозуся…
- Уйди отсюда, дедушка Ли! Охраняй имущество от волков тута!- Отшучивались все от назойливого старика…
- Ну, мазьмите меня-а… А?! – Ныл он… - Удлюг  на вас пудит  кто нападай! А я вас пудит зачичай! – Твёрдым голосом попытался старик обратить внимание всех на себя…
- Чё-о?! Ты чего, дедок?! Как бы тебя ещё не пришлось защищать от волков и тащить на себе! Хотя волки на тебя не нападут – у тя жрать то неча! Худоба и доходяга…
- Никто не пуди меня тасить! – Гордо он сказал своё слово! – Я този хосю носить пайка! – С этими словами дедушка Ли молча уселся и стал фасовать мешочек с рудой для себя…

Все махнули рукой… А! Пусть! Если и помрёт в горах, то лишней ношей не будет – меньше одним едоком… Дедушка Ли смастерил рюкзачок с десятью килограммами руды, все участники похода выстроились, каждый пристроил на себе по  20-25 килограмм руды, начальник милиции и уполномоченный НКВД проверили наганы, планшет с документами, и ранним зимним утром все двинулись в путь…

Всё население шахтёрского посёлка вышло в то раннее утро провожать экспедицию. Матери, жёны, и те, кто физически не мог выдержать такой путь, молча и с тревогой смотрели на уходящую в горы вереницу людей… Что-то их там ждёт? Удачно ли доберутся и все ли дойдут?... Но то, что их ожидало, никому, даже в самых худших помыслах, не могло прийти в голову!...

В этот день они со свежими силами прошли почти 40 километров по горным заснеженным хребтам и к ночи добрались до небольшого узбекского кишлака в горах. Подойдя к краю поселения, остановились на краю, начальник милиции пошёл в кишлак договариваться о ночлеге. Все стояли, взмыленные и уставшие от перехода, и с тревогой смотрели на узбекский посёлок – как то они отнесутся к нам? В тех краях узбеки в отдалённых селениях с ненавистью воспринимали Советскую власть и недобро смотрели на всех чужаков – захватчики! Но многие успокаивали себя: всё-таки уже 20 лет как здесь установилась Советская власть! Мы же все – советские люди! Но в этих краях до последних лет промышляли басмаческие банды, вырезавшие советских активистов…

Начальник милиции вернулся с несколькими узбеками, и те отвели всех к большому загону для скота.

- Здесь ночуйте, начальник! – Произнёс старший из узбеков, остальные его сопровождающие внимательно рассматривали путников. – Только с огнём осторожно!
С этими словами узбеки удалились, о чём то шепчась между собою… Все расслабленно вздохнули и стали располагаться на ночлег - надо поесть, поспать и рано утром, до зари идти дальше. Но выспаться полностью не удалось…
Перед рассветом все проснулись от шумного хора громких голосов на улице и яркого света факелов. Перед кошарой стояла толпа узбеков численностью около двухсот или более человек. Они стояли с зажжёнными факелами, и у каждого в руке были вилы, косы, топоры и прочее оружие! У некоторых в руках были и охотничьи ружья…

- Эй, урус! Оставляй еду, руду и наган и уходи отсюда! – Громко сказал кто то из окруживших…
Начальник милиции с окаменевшим лицом выкрикнул в щель ворот:
- Вы что делаете, гады! Вас же всех расстреляют! Вы поднимаете бунт против Советской власти?! Я вас лично буду расстреливать!...
- Э-э… Начальник! Твой наган два, а у нас тоже есть ружья! Или вас всех убьём, спрячем в горах и никто ваши тела не найдёт – накормим волков и шакалов! Или оставьте всё и уходите!

Громкий хор из причитаний и воплей пронёсся над несчастными окружёнными!
- Шо ж это твориться то?! Хлопци! Можа прорвёмся?..
- Ой, маму! Да скильки ж их туточки?! Положуть тута нас усех!...
- Су-у-уки-иии! Мало вас стреляли и жгли в гражданскую-у-у!!! Всех надо было перестрелять! Все-е-ех!!! - Рвал и метал уполномоченный НКВД.
- Если всё оставим, то, что мы скажем в НКВД о том, куда дели тонну вольфрама?! Нас же расстреляют сразу по закону военного времени!...
- Да куда мы сможем дойти? Сдохнем в горах… Да и не отпустят нас они… Свидетелей не оставят в живых!...

Только один дедушка Ли сохранял каменное спокойствие и он молча, раздевшись донага, рвал на полоски свою одежду и плёл из них жгуты.
- Помогай! - Коротко он бросил Чен Ги и остальным…
- Ты чо, дед? Спятил?! – Кто-то с остекленевшим взглядом перевёл глаза от толпы узбеков на старого корейца…

Чен, вспомнив, как дедушка крошил камни, молча стал помогать старику рвать одежду и мотать жгуты. Кое-кто тоже взялся помогать от безысходности. Дедушка Ли с лихорадочным блеском в глазах и каким то даже азартом стал наматывать жгуты на коленях, локтях и прочих местах каким-то хитроумным способом, завершая завязывать узел у себя на голове… На поясе он намотал что-то вроде набедренной повязки из жгутов. Все отвлеклись от чувства близкой смерти, и стали с любопытством смотреть на приготовления старого корейца. Дедушка Ли подпрыгнул несколько раз, размялся вправо-влево, проверяя свою амуницию, что то подправил в узлах…

- Короче.. Пусть дедок выскочит к ним, и пока они будут хохотать, и убивать его – надо всем тикать! – Кто-то выдвинул вариант спасения…
- Беги не нада! – Твёрдо сказал дедушка Ли… - Ходи за моя и бей кто буди лезать земля!...
- Ну-ну! – Произнёс начальник милиции, и взвёл курок нагана…
- Акливай твель ! – Приказал дедушка Ли, встав у ворот…

А на улице бесновалась толпа и улюлюкала, разжигая себя на массовое убийство! Уже начало светать, факелы потухли… Вдруг ворота кошары открылись и на улицу перед толпой узбеков выбежал голый клоун! Толпа замерла на мгновенье, а затем раздался громкий хохот!

- У-у… старый шайтан ! Ти хочель нас пугать? Ха-ха-ха… Старый карис-бабай! У-ха-ха-ха…

Дедушка Ли молчал и стоял перед толпой метров в 10-12 от них. Потом он стал глубоко дышать, вобрал в лёгкие воздуха, протяжно взвыл, резко выкрикнув, выдохнул и коротко разбежавшись, подпрыгнул, и понёсся поверх голов толпы размахивая руками и вертя ногами в немыслимых движениях!... Никто ничего не понял ни поначалу, ни тогда, когда всё закончилось! Дедушка Ли сначала сходу прорубил широкую просеку в толпе вооружённых узбеков, оставляя за собой извивающиеся и неподвижно лежащие на земле тела, потом крутанулся в толпе и стал скакать по головам толпы по кругу, расширяя круг с каждым следующим витком.

Когда дедушка Ли ворвался в толпу, то узбеки ничего не поняв потеряли его из своего поля зрения. Они стали вертеть головами из стороны в сторону, чтобы поймать старика своим взглядом, но не успевали за мгновенно перемещающимся фантомом! В этот момент кое-кто из осаждённых рванулся прочь из кошары, спасая себе жизнь… Чен с любопытством смотрел на начало прыжка дедушки Ли, а увидев результат - ринулся следом за стариком, сшибая оставшихся противников с ног своими отработанными приёмами. Потом за ним рванулись остальные, и все стали добивать оказавшихся на земле и остальных узбеков, которые стояли, замерев в шоке.

Но не многих приходилось добивать! Большинство из покалеченных дедушкой Ли имели раны не совместимые с жизнью! Оторванные уши, словно срезанные бритвой (какой силы-то был удар?!), переломанные шейные позвонки свидетельствовали о мгновенном смертельном исходе. Те, кому дедушка переломал предплечья и рёбра, удостоились почётного добивания осаждёнными, но оставались в живых!

Через несколько коротких минут всё было кончено! Поляна перед кошарой была покрыта телами поверженных несостоявшихся убийц, а посреди тел стоял дедушка Ли и свирепо вращал белками глаз. И это уже был не чахлый и дряхлый старик! Мышцы его были напряжены, жилы вздулись, грудь расширилась – и куда делась обвисшая дряблая кожа старика?! Он стоял, словно тигр на повергнутой добыче, нервно и глубоко дышал. Его ноздри широко раздулись, а грудь вздымалась, словно кузнечные меха, прокачивая в лёгкие тонны воздуха волну за волной…

- Кто хоти с моя длаться? Кто думай моя сталый доходяга ?...
- Не-е… Ты чо, дедушка Ли?! Никто так не думает! – Начальник милиции с опаской ответил ему, с облегчением сняв курок нагана с боевого положения…- Слышь, дедушка Ли! А что это за борьба у тебя такая? Где такому учат? На войну б таких спецов, и за три дня всех фашистов перебили бы! – Задумчиво произнёс он…
- Такой больсе не наусит никто! Усе уситель узе умель  дамно  …
Немного остыв, дедушка Ли вдруг обмяк, упал на землю, потеряв сознание. Его бережно подняли с земли, внесли в кошару, сняли жгуты… Чен Ги что то слышал от стариков о таких воинах-убийцах. Теперь ему нужно выспаться в течение не менее суток и нельзя тревожить спящего. Нельзя, ибо его дух должен во сне успокоиться, так как он, его дух, сейчас бьётся с душами убитых им в бою врагов… Только тогда, когда дух успокоится и умиротворится в битве, можно будет проснуться воину и жить дальше! Чен Ги взял заботу о старике на себя. Он укутал старика чапанами-халатами, снятыми с убитых узбеков и сидел – караулил покой старика. Начальник милиции тем временем стал делать свою работу, взяв добровольцев, обходил село и брал объяснительные со всех жителей посёлка.

Жители кишлака, увидев какой разгром, учинила малая горстка шахтёров безропотно подписывали все бумаги, а подкреплённая слухами молва, о каком то шайтане старике-корейце, который летал голым по воздуху, отрывал всем головы и пил хлещущую из тел человеческую кровь, напрочь отбила всё желание, как воевать против Советской власти, так и вообще в чём то не соглашаться и перечить! Чуть позже пришли старейшины – аксакалы кишлака  пришли к начальнику милиции и слёзно просили его уничтожить все протоколы – не нужно ничего писать! Итак, они наказаны – столько их людей убито! Это шайтан их попутал, и они наказаны Аллахом… рукой старика-шайтана… А зачем живых наказывать ещё? Расстреляют ведь! В обмен за это они обещали наладить транспортную доставку руды и продуктов на шахту на местном гужевом транспорте – ослах.

Начальника милиции такой расклад весьма удовлетворил! Решался вопрос о бесперебойной поставке сырья с месторождения и до управления. До сих пор не получалось наладить контакт с местным населением ввиду его враждебности к новой власти. Инструкции, полученные от руководства внутренних дел требовали деликатного решения этого вопроса, а «деликатно» никак не получалось, и вот - разрешение спорного момента!

Руду ту доставили спокойно, вовремя и с меньшими усилиями. Весь груз разместили на двадцати ослах и с несколькими местными погонщиками, с охраной из добровольцев и уполномоченным НКВД (а как же без охраны?) доставили груз по назначению. Вся оставшаяся группа ожидала возвращения каравана в этом же кишлаке, отдыхая и отъедаясь – местное население выплачивало положенную контрибуцию и для шахтёров ежедневно резали баранов и коз, заминая, таким образом, неудавшееся ограбление. Да и дедушка Ли не приходил в сознание ещё пару дней, потом, когда он очнулся, то он снова впал в немногословность и меланхолию.

Он не отвечал ни на чьи вопросы о том, кто он и откуда, и где научился такому мастерству в рукопашном бое. Потом приезжали сотрудники НКВД и пытались допросить его, но дедушка Ли всё талдычил им, что «…моя люски понимай нету… моя малё-малё кусай нада. Моя сталий Ли …». Потом в Управление НКВД пошла докладная о том, что «…утверждения об уничтожении более ста человек одним лицом не соответствует действительности. Подозреваемый в этом действии – старый и немощный старик, к тому же находящийся в маразме в силу дряхлого возраста. Увечья и убийства при инциденте совершили сами же потерпевшие: когда старик вышел в голом виде и забежал в толпу, в силу своей умалишённости, то потерпевшие попросту не смогли попасть в него из-за малого его роста и перебили друг друга в толчее и тесноте! В этом и заключалась хитрость старого корейца…». 

Допрошенный в НКВД народ – свидетели и участники происшествия – с течением времени подтвердили эту версию сотрудников НКВД… А там умели и допрашивать и переубеждать! И со временем многие даже и поверили, что всё так и было! Не может один человек скакать по головам других и убить сто с лишним человек голыми руками! Всем померещилось… От страха! Узбеки сами друг друга и перебили!
 Но молва о летающем по воздуху шайтане и отрывающем головы всем врагам Советской власти, в НКВД очень даже понравилась! И они стали даже подогревать эту тему в отдельных местах среди тёмного и необразованного населения: «…Вы что – против Советской власти?... Тогда мы сюда позовём другого нашего уполномоченного и он с вами будет тут разбираться… Мы-то с вами то по хорошему… А вот приедет сюда тот самый шайтан-старик…Слыхали про такого? Он вам покажет…».

А дедушка Ли, как всегда молчал, сидел на каменистом берегу и смотрел на пробегающую воду в горном ручье. Лишь однажды он коротко бросил Чен Ги фразу о том, что простого человека такому никогда не учили! Только избранные могли знать и имели право передать по наследству это ученье. Обучение начиналось с самого рождения младенца. Купание в холодном горном ручье – лёгкая забава, по сравнению с остальным!

Терпимость и выносливость, отработка навыков и многочасовые тренировки ради главного – воспитать воина! Особенного воина! Воина для решения задач, которые под силу только Избранным! И целью их с задачей было - остаться избранными и передать по наследству свою власть и секреты военного искусства. А у него нет наследников, и никогда ему уже их не заиметь! И не увидеть ему больше своей Родины, ради защиты которой и существовал его род… Он – последний! Последний из воинов-призраков...

Снова побег…

Жизнь в посёлке шла своим чередом, шахта давала нужную продукцию, узбеки с погонщиками и охранниками НКВД возили руду и продукты… Всё было налажено и спокойно. Но как магнит притягивает к себе металл, так и авантюрист тянется к такой же личности – сильной и неповторимой! В посёлке Чен сдружился накрепко с завскладом – узбеком по национальности, с тёмным прошлым – он отмалчивался, когда его спрашивали о том, чем он занимался раньше и где он жил до этого. Чен также отмалчивался, не распространяясь о своём полуторагодичном отрезке в Самарканде. Исламбек, так звали завсклада, заметил своенравного корейца, который не тушевался перед начальником милиции и уполномоченным НКВД. Тот пользовался неприкосновенностью, обозначенной в брони от службы в Красной Армии. Корейцев итак не взяли бы в ближайшие 15 лет ни на службу в ряды Красной Армии, ни разрешили бы голосовать на выборах. Но этот – Чен Ги – ещё и бронь имел! Нужный человек, однако!

И ещё Исламбек обратил внимание на золотые наручные часы, которые тот носил весьма небрежно на своих руках. Такие часы он уже видел у совершенно других людей! Он как то пригласил Чена посидеть на природе за посёлком, попить водки – отдохнуть. Чен согласился и на том пикнике, организованном в тайной пещерке, недалеко от посёлка и невидимой постороннему глазу, он познакомился ещё с одним странным и тихим жителем посёлка и с медсестрой Розой – шальной цыганкой.
Роза с несколькими своими собратьями попала в немилость у большого начальника. Цыганскую труппу пригласили приукрасить торжество на приватном концерте, посвящённого дню рождению большого начальника. И у того начальника взыграло ретивое сердце, при виде жгучей цыганки, нахально трясшей своими прелестями перед его обрюзгшей рожей! Тот по хозяйски лапанул по трясущимся прелестям и полез под юбку… И мгновенно получил по жирным щекам звонкую оплеуху, и вдогонку получил предательский удар в слабеющее жизненными силами мужское достоинство! Очень быстро всю труппу арестовали и без суда привезли в этот горный посёлок отрабатывать трудовую повинность.
 
Они решили пережить зиму, а потом рвануть на поиски своего табора. Но все цыгане неплохо пристроились, имели спокойную жизнь, и менять пока ничего не собирались. Розу взяли в шахтёрскую больницу, где она лечила больных травами и кореньями, разбираться в которых её научила её мать – потомственная колдунья и вещунья. А в шахтёрской больнице с медикаментами был полный швах! Снабжать каких-то зеков и репрессированных лекарствами? На фронте этого не хватает…
 
Единственно, что отпускали почти без ограничений – спирт! И этим и довольствовался местный врач. А обнаружив способности Розы в излечивании людей, он неограниченно отмерял ей спирта, для, якобы изготовления примочек и настоек. Нет… Он делала все настойки в том количестве, чтобы обеспечить хоть какую то поддержку здоровья людей. Но спирт был вездесущей валютой во всём и со временем цыганская кровь взяла своё – она стала использовать спирт в каких-то сделках с Исламбеком… Они что то делали, и Исламбек по ночам переходил горы, что то унося и что то принося обратно… Те, кто был посвящён в эти тайны, помалкивали – каждый живёт так, как может…

Исламбек пользовался безоговорочным авторитетом среди заключённых, работавших на обслуживании шахты, и среди конвойных. Чётко исполняя служебные обязанности, он не забывал и своих личных интересах, связанных с чем то ещё. Никто не знал, что Исламбек делал бизнес на… Мусоре! Ценную руду транспортировали в мешочках под неусыпным вниманием охраны. Но как только руду высыпали из мешочков, охранники сопровождали своим неусыпным взглядом дальнейший путь ценного продукта, совершенно потеряв интерес к таре…

Но в порах мешочков застревало до 50 граммов чистой руды! Именно поэтому завсклад заменил брезентовые мешочки на простые, организовав их шитьё и стирку. Он специально, якобы для особой прочности делал мешки с двойной рубашкой, между стенками которых и застревала пыль руды. «Отстирав» мешочки, и отжав из них от одного и до полутора килограмм дорогого сырья, Исламбек организовал контрабанду из охраняемого объекта. Спирт от Розы шёл на подмазывание охраны, а поиск лекарственных трав давал отвод на отлучку с охраняемого объекта.

Новый знакомый Чен никак не вписывался в их тандем, но Исламбек нутром чуял в необходимости этой дружбы, и потому они раз-два в неделю собирались в тайной пещере и просто пили-гуляли, а Роза отплясывала под играющий патефон зажигательные цыганские танцы. Так бы всё и продолжалось, пока не грянул гром…

***
Наступила весна 1944 года. Война уже откатилась далеко на Запад, в сводках СовИнформБюро всё чаще передавали о победных действиях Советской армии. Советская промышленность уже в достатке штамповала танки, но добыча руды не останавливалась… В очередной приход каравана с продуктами в посёлок из управления шахты, вместе с погонщиками прибыл новый человек. Он, казалось, ничего не делал, ходил туда-сюда, ко всем присматривался и везде совал свой нос, пока не увидел шустрого завсклада. А увидев Исламбека, он растворился в толчее и толпе на некоторое время, и появился с уполномоченным НКВД и с охраной.

Исламбека арестовали. В завскладе признали врага Советской власти – бывшего главаря басмаческого бандитского отряда! Исламбек оказался потомком бухарских эмиров, и при установлении Советской власти оказал мощное противостояние, организовав мусульманский отряд по борьбе с неверными, и объявил джихад Советской власти.

Отряд его разгромили во время организованной засады регулярными войсками Красной Армии, а сам он бежал и спрятался в глухом уголке, пристроившись на шахте в этом забытом всеми уголке. Арестованного Исламбека поместили в местную тюрьму. Уполномоченный, напустив на себя важность в выполняемой им обязанности, посуровел в лице и усилил охрану. Вместо вечно спящего одного часового у входа в здание, он пригнал ещё трёх охранников из взвода охраны зоны. А вечером решил отпраздновать арест столь серьёзного врага социалистической законности. Он организовал бурный сабантуй в своём кабинете, включил патефон с весёлой музыкой и бурно веселился с двумя девицами…

Чен проходил мимо здания НКВД, услышал громкую музыку из окна уполномоченного, и неожиданное решение мгновенно пришло в голову. Он уже всё знал и про Исламбека, и про то что тот был головорезом-басмачом… Но… ведь это был ДРУГ! Чен подошёл к двери здания НКВД.
- Стой! - Вяло сказал часовой, и это было всё, что он успел сделать.
Чен ткнул его фалангой пальцев в горло, другой рукой резко ударил чуть выше уха. Часовой рухнул на землю, и Чен вошёл в здание. Там сидел второй охранник и тот дремал на табуретке у лестницы на второй этаж. Он так и остался сидеть на табуретке, но уже плотно прилипнув к стене. Чен сильным ударом в голову ногой вырубил его. Прислушавшись к звукам музыки со второго этажа, он тихо пошёл по коридору, направляясь в подвал с камерами… У двери стояли двое охранников и оба спокойно поднялись навстречу к Чену. Увидев его одного, они сделали ошибку – не стали стрелять, решив его заколоть штыками, примкнутыми к винтовкам.

Здоровенный, почти двухметрового роста латыш, перехватив винтовку наперевес, глубоко выдохнув, ткнул штыком  в Чена, направляя удар в живот. Чен крутанулся вокруг своей оси, пропуская штык мимо живота, перехватил ружьё за цевьё, протянул его по ходу удара. Латыш, потеряв равновесие от этого движения Чена, шагнул вперёд, и был опрокинут Ченом на пол мощной «вертушкой», и Чен рубанул его ребром ладони в горло. В это же время Чен двинул ногой назад, направив удар в грудь второго охранника, и с разворота рубанул его локтём в горло. Оба часовых замерли без движения. Чен взял ключи от камеры, которые он забрал у уснувшего охранника у лестницы, открыл окованную железом дверь.  За дверью стоял Исламбек, и дрожа от волнения, рассматривал Чена и лежащих на полу охранников.
- Выходи! – Коротко сказал Чен.
- Ты… Один?! – Удивлённо ахнул Исламбек.
- Меньше разговоров. Беги! – Снова коротко ответил Чен.
- Но… Почему? - Снова задал вопрос Исламбек. – Я же враг! Басмач…
- Ты мой друг! – Коротко ответил Чен. – Не теряй времени – беги!
- А ты? Что теперь будет с тобой?
- Обо мне не переживай! Не в первый раз,- ответил Чен.
Исламбек внимательно всмотрелся в Чена, молча обнял его, шагнул за дверь камеры, и скрылся в коридоре. Чен ненадолго задержавшись, затаскивая тела охранников камеру и закрыв её, тоже не спеша пошёл к выходу. На улице, немного задумавшись, он пошёл в другую сторону к окраине села, и там по кустам и по длинному кругу двинулся в обход села, направляясь в сторону тайной пещеры. Там всегда были припасы из продуктов, и там же он надеялся встретить и Исламбека. Но его там не было. Он исчез быстро и бесследно, видимо, у него такой схрон с пещерой был где-то ещё.

Чен лёг на топчан и крепко уснул. Проснулся он оттого, что его тормошила Роза…
- Чен! Что ты натворил? Ну, ты… Отчаянный! Один и всех положил! Там тебя ищут все! Уполномоченный пьяный и голый бегает с наганом и стреляет в воздух! Твоих чуть не расстрелял!...
Чен чертыхнулся… Про семью то он совершенно забыл!
- Весь посёлок перевернули,- продолжала Роза,- все охранники  НКВД с ружьями стоят на улице… Рабочие бегают с факелами по улицам – тебя ищут! Но они больше ржут! Говорят, мол, дедушка Ли тебя всё таки научил чему то…
- Дедушка Ли тут ни при чём! - Ответил Чен. – Я сам могу кое что… Но дедушка – мастер, сенсэй, по нашему. Мне до него далеко-о. Н-да… снова надо мне бежать! Снова…

Роза внимательно посмотрела на Чена.
- Снова?... Загадочный ты, оказывается! …Исламбек оставлял денег, возьми их! И тут есть паспорт, наклеишь свою фотографию и будет нормально,- сказала Роза. – Ему это уже не понадобится. Он уже далеко, и он готовился к такому…
- Эх-х… Жалко трудовая книжка осталась,- посетовал Чен.
- Какая книжка!? Там твоя фамилия и имя! – Воскликнула Роза. – Бери новый паспорт и беги!
- И держак там с кабелем… Кабель новый! – Вздохнул снова Чен…
 Роза с сочувствием смотрела на Чена. Он забрал денег, около десяти тысяч рублей – сумма достаточная, чтобы скрыться и начать жизнь заново, сунул в карман чистый паспорт, и зашагал в ночь…

Глава 3

Шестое чувство

Человек наделён природой (Богом?) множеством свойств и способностями, назначение и возможности некоторых нам даже ещё неизвестны. Но способности эти у многих не развиты совсем и их нужно тренировать, чтобы пробудить. А у некоторых эти способности чрезвычайно обострены, и в народе это называют шестым чувством.
 
Ашхабад. 5 октября 1948 года.

Чен спал тревожно, беспокойно ворочаясь в гамаке. В землянке спало ещё восемь человек. Вчера был бурный день – была зарплата, и, как повелось, многие бурно отметили это событие. На соседнем гамаке старый кореец – Ли Чан – безмятежно спал, тихо сопя в небольшой свёрток в своей руке. Там он сложил свою первую зарплату, которую хотел отправить своей бабке с внучкой при первой оказии. Он, вечером отложив денег на пропитание и расходы, пересчитал купюры, завязал их в узелочек и повесил над собой, привязав к бревну – поперечной балки опоры крыши их землянки.

Привязав, он с удовлетворённым видом откинулся на гамак, и с улыбкой посмотрел на продукт своего труда, думая о чём то своём, приятном для него самого… Но, что-то ему в привязанном узелке не понравилось, он приподнялся с гамака, и перевязал узелок чуть повыше… Через мгновение (не прошло и пары минут!) он снова перевязал узелок… В течении получаса он перевязал свой бесценный узелок четырнадцать раз, и устав от такого тяжкого труда уснул, так и держа в руках узелочек с бесценными деньгами.

Чен с вечера крепко поддал с друзьями по поводу зарплаты и хороших премиальных, и лежал в гамаке, закрыв глаза… Он не спал, думал о своём, и с улыбкой наблюдал за действиями старого корейца. Это он привёз его сюда и уговорил бригадира взять старого корейца на работу. Тот жил в каком-то зачуханном селении среди узбеков со своей старой женой и совсем маленькой внучкой. Они перебивались кое-как со своего малюсенького огородика, но дополнительного дохода не было, а внучка-то растёт! Ребёнок требовал необходимого внимания и расходов! Ну, одежонку там… Растёт же! Случайно увидев на краю узбекского посёлка глинобитную хижину и маленький огородик, Чен сразу понял по этим признакам, что здесь живут корейцы. Зашёл, поговорил… посочувствовал… И взял старика с собой!

- Поработаете кем-нибудь там… Я уговорю бригадира. Денег заработаете! Внучку оденете…- Говорил он старику по дороге.

Приехав на участок, он привёл к себе в землянку, рассчитанную на восемь человек, повесил рядом с собой ещё один гамак, расположил на нём старика. Спорить с Ченом никто не хотел. Да и не рискнул бы! Он был чрезвычайно вспыльчив, и на любые претензии или не уместные шутки отвечал одним и тем же – кулаком в скулу, апперкотом снизу вверх! В тяжёлых случаях, когда только этим он не был удовлетворён, Чен выкручивал руку, либо захватывал противника в удушающем приёме, и свободной рукой бил по голове противника до тех пор, пока тот не начинал хрипеть… Разнимать к нему никто не рисковал лезть - себе дороже! Тогда и разнимающему доставалось!

Чен привёл старика к бригадиру…
- Устрой его кем-нибудь…
- Ты что, Коля! Кем?!... Он же… дохлый совсем!
- Устрой, или будешь искать другого сварного на высотные работы! У меня диплома нет, чтобы делать такую работу! И ты мне наряд закрываешь по третьему разряду, вместо шестого! Возьми! – Жёстко ответил Борис…
Бригадир вздохнул… оформил старика… И через месяц тот получил свою первую зарплату. Он был вынужден терпеть капризы Чена. Год назад тот пришёл к нему и устроился учеником сварщика… Без трудовой книжки, ученик показал высокую квалификацию в сварных работах и не стремился к профессиональному росту. Молча работал учеником, потом по первому разряду… Теперь он дошёл до третьего. На экзаменах просто отвечал, что грамоты не знает… Так, научился лепить у зека какого-то…

Чен уже четыре года носил непривычное для себя имя Николай с чужой фамилией, вписав данные в паспорт, взятый им тогда, в пещере из тайника Исламбека. Про Чен Ги и семью он забыл… Может быть и насовсем! После того, как он ушёл в ночь из пещеры, он добрался до ближайшей железной дороги, сел по старой привычке на крышу вагона и уехал… Далеко, в Таджикистан. Там устроился на работу разнорабочим… Денег ему и не надо было особо… тех десяти тысяч ему могло хватить надолго… Надо было переждать и обвыкнуться к новому имени, паспорту, к новой жизни. Помотавшись по Таджикистану в течение года, его занесло в Сибирь, где в золотоносных приисках Бодайбо старатели мыли золото. Не намыв золота, а увидев и ощутив на себе все прелести старательской действительности, где правит дух преступности, он, вспомнив свой самаркандский опыт, собрался и уехал оттуда без сожаления. Так он приехал в Ашхабад на строительство шёлкопрядильного комбината.

***
Он проснулся от тягостного чувства – воздух в землянке дрожал, и, казалось, вытекал вон из дверей. Было чувство, что вокруг всё звенит, сердце учащённо билось, и в мышцах совершенно не было никаких сил. Чен пару раз хватанул ртом воздуха, посмотрел на дверь землянки… Воздух – там! Нужно выползти и там надышаться… Он с трудом вывалился из гамака, и пополз к двери. Сил не было, он задыхался и совершенно обессилел, но неведомая сила гнала его вверх… Наверх! Ползи! Быстре-е-е-й!!!

Он еле взобрался по лестнице, и пополз к двери… Ещё… Ещё чуть-чуть… Есть! Дверь… вот она… Он выполз на улицу, но и там не было воздуха! Воздух вокруг как то странно звенел и дрожал… Вдруг всё замерло-остановилось, взвыли все собаки вокруг, и земля содрогнулась, словно вдохнув, провалилась вниз, и выдохнув, выгнулась, выплюнув из недр пыль и газ, расколовшись в адской пляске, стряхивая с себя всё, будто дикий мустанг пытался сбросить с себя наездника. От пыли образовалась непроглядная тьма, и в то же время Чен, сквозь закрытые веки, видел какой-то отблеск розового цвета вокруг себя. Воздуха не было совсем от стоящей столбом пыли, и он намотал на голову майку, чтобы хоть как то дышать…

Через мгновение он почувствовал, что силы вернулись к нему, стало легче дышать… Всё стихло… Опять стояла звенящая тишина.  Чен протянул руку к двери землянки, но рука провалилась в бездну, и он отшатнулся… Поняв, что тут опасно, он отполз в сторону… Снова провал… В сторону… Он полз и полз, и вдруг почувствовал, что земля как то напряглась, словно пантера перед прыжком… Он замер, и снова всё вокруг зашаталось и загремело. Земля неистовала, словно ослепленный бешенный бык, бросающийся во все стороны одновременно и мотающий своими рогами в противоположную сторону… 

И снова всё стихло… У Чена кружилась голова от всей это адской пляски. И он снова пополз.. инстинктивно полз вперёд и вперёд… Полз, пока не упёрся в какую то стену… Дерево! Он сел, и обнял его… Всё таки это живое… Хоть что то живое в руках… И это начало его успокаивать.

Пыль стояла столбом, и сквозь неё послышались человеческие голоса, крики и вопли отчаяния и страха… Через некоторое время послышался гул – всё небо было в самолётах! Командование Военно-воздушных Сил решило, что началась война и город либо разбомбили с воздуха, либо он был уничтожен артналётом из соседнего Ирана. Но быстро поняв истинную суть, к городу направили войска, оцепили плотным кольцом, и солдаты вошли в город.

По городу, который представлял из себя полный хаос из провалов, расщелин и кучи холмиков из глинобитного кирпича (не осталось почти ни одного уцелевшего строения!) ездили машины и через громкоговоритель призывали оставшихся в живых не поддаваться панике и оказывать всемерную помощь армии в наведении порядка. Также предупреждалось, что за мародёрство будут наказание как в военное время – расстрел!

То там, то здесь слышались короткие автоматные очереди – солдаты на месте расстреливали всех, кого заподозрили в мародёрстве! Но ведь многие пытались спасти своё имущество! И находясь в шоковом состоянии, инстинктивно хватали то, что осталось от своего имущества! Но солдаты не разбирались кто с чем бежит! Главное – навести порядок, и прекратить панику…

К утру, всё было выполнено! Те, кто выжил и выполз из руин, был либо расстрелян солдатами, либо согнан в кучу и находился под чутким присмотром пулемётов и винтовок солдатов НКВД! Началась процедура установления личностей, и к обеду подтянулось тыловое снабжение и медики. Задымили полевые кухни, начали кормить народ, оказывать мед помощь… Кое где пытались откопать выживших, но это было бессмысленно. Глинобитные домики, полностью развалившись, превратились в пыль и глину, которая заживо похоронила людей, кого-то придавив массой, а остальных задушила, набившись в лёгкие, и забивая все полости – рот, нос, уши… Оставшиеся в живых молчали и бессмысленно смотрели в одну точку, не слыша ни вопросов дознавателей, ни остальных людей.

Из землянки Чена тоже никто не выжил. Навеки успокоился и старик, со своим завязанным узелком… Чен пришёл к своей землянке и стал копать, в надежде найти свои документы. Подошедшие солдаты стали помогать и Чен откопал только кое-что из вещей и деньги – остаток от десяти тысяч, и нашёл мёртвого старика с зажатым в руке узелком. Он забрал этот узелок, пообещав мёртвому старику занести денег родным, что он и сделал со временем, но передал гораздо больше, чем заработал старик… Он чувствовал себя виноватым перед ним: если бы не потянул с собою, не уговорил бы – остался бы он жить!

Со справкой об утере документов Чен зашагал прочь от города-убийцы, города-призрака… Он понял знак Судьбы – надо всё менять! Нужно остановиться и перестать быть бродягой, нужно стать просто человеком. Как то он столкнулся с цыганами и разговаривая со старым бароном – правителем того цыганского табора – услышал от него:
- Мы, цыгане, ведём бродячий образ жизни потому, что нам так предписано на роду. Это – наша жизнь! А ты стал бродягой, потому что ищешь приключений по своей глупости. Ты уж слишком уверен в себе и своих силах, но не понимаешь, что Судьба, когда не принимаешь её урок и предупреждения, посылает тебе такие испытания, где ты не в силах что-то сделать, где ты можешь быть только наблюдателем! Это не даёт ни сил, ни опыта… Измени свою жизнь и изменится всё! Начни сам делать свою судьбу!

Послесловие

Чен нашёл своих родных уже в далёком казахстанском городе, где его сосватали и он, не раздумывая, женился на молодой и красивой девушке. У них родились два сына, но он после женитьбы продолжал вести разгульный образ жизни, не заботясь особо о детях и жене… Через четыре года после женитьбы оба его сына погибли, задохнувшись от угарного дыма. Дети оставались одни дома, потому что мать их вынуждена была идти подрабатывать для семьи,  так как Чен частенько уходил в загул и запой…

Он пристрастился к водке, сдался условиям своей Судьбы, забыв предупреждения своего учителя – мастера дяди Андрея… Смерть детей его встряхнула, он поклялся больше не пить, но через некоторое время сдавался, и продолжать пить горькую. В его жизни больше не было тяжких и сложных испытаний, а душа требовала адреналина, и он заменял это состояние дурманом алкогольного забытья… Он привык слушать свой внутренний голос и делать то, что нужно именно сейчас! Но он забыл, что когда его внутренний голос вещал и сподвигал его на действия, и это было ради выживания. А сейчас зов задурманенного организма, он также воспринимал за сигналы внутреннего голоса, и его нужно слушаться! Со временем он уже желал двух вещей – абсолютной власти в своей семье, и больше водки…

После смерти своих первенцев он с женой наскоро собрав скромные пожитки уехал из того городка, где схоронили детей, уехал к своей родне в Кзыл-Орду - городок на юге Казахстана. Там у него родились дочь и сын – сестра и я. Потом у него была тихая жизнь, такая же, как у всех людей, со своими причудами и скандалами, с непониманием своих детей.

***
- …М-м-м… Ты знаешь кто такой Антон Чанженович? Я – божественный человек! Я в жизни столько перевидал, пережил, и - выжил!... Я выжил, потому что я – сын Бога!- В пьяном угаре любил повторять мой отец.

Родителей не выбирают… Отец мой прожил бурную жизнь. Жизнь бродяги и шпаны, постоянно попадающего в приключения и благополучно выпутывающегося из критических ситуаций. Сложности сопровождают нас в жизни, если мы сами этого хотим, если мы ТАК живём! И приключения – законное приложение к такому образу жизни. Не хочешь приключений – живи тихо и спокойно! Не перечь никому, ничего не нарушай, живи тихо и слушайся старших – сюда не ходи, здесь не стой, этого не делай…

А так всё хочется всё сделать по-своему! И иногда всё получается, и поначалу это – везенье. Потом, если ты усвоил какие-то уроки жизни, и всё получилось, то это – законный результат труда. А иногда, когда постоянно везёт и везёт, наступает момент, когда ты вдруг понимаешь, что зря всю жизнь везло!... Потому что привыкаешь поступать против логики, потому что всё равно всё будет нормально… И отстаешь от всего, от жизни, в первую очередь.

Мой отец любил себя обожествлять. Ещё бы! То, что он выдержал – не всякому по плечу вынести… Но он не извлекал уроков жизни. Не продолжал своё обучение, а случившееся с ним он воспринимал исключительно из-за божьего промысла, и своей исключительности! С возрастом он растерял свои способности в исключительности – физически не мог набить рожу каждому, кому хотелось! Природа берёт своё - старость не радость. И он требовал от нас - своих детей - поклонения и почитания к себе, ввиду своей исключительности в прошлом. Но мы видели в нём не человека с какими-то особенностями, а только лишь видели, что он старый человек, который чрезмерно злоупотреблял водкой…

А когда он не получал от нас подчинения, то он без всякого сожаления выгонял нас из дома. Половина моего детства прошло в проживании в углах и комнатах у родственников. Он жестко и жестоко решал вопросы в своей жизни в критических обстоятельствах, и также расправлялся со своими родными. Но мы возвращались к нему снова и снова… Сначала мама – всё хотела сохранить семью… Потом я со своей семьёй. Я возвращался, потому что понимал, что на самом деле мой отец – старый, капризный и совершенно одинокий человек! Он настолько привык махать кулаками и так решать все вопросы в жизни, что люди просто отвернулись от него.
Он был совершенно одинок… Тогда, когда он, наконец-то понял это, то сник и перестал разговаривать. Потому что все его разговоры были о его приключениях, о том, как он жил и бил всем морды! А сейчас его прошлая жизнь уже никого не интересовала. Он понял, что стремясь к своему обожествлению, он на самом деле не стал божеством, богом. Он остался один, и, находясь в семье, с детьми, был одинок, равнодушно проходя мимо внуков…

***
Он умер не дожив одного месяца до своего 79-летия… Умер тихо и незаметно для родных. Попросил сноху поставить чаю, пошёл вздремнуть, и… не проснулся… А ведь мог остаться совершенно один, и его смерть могла бы обнаружиться очень поздно для окружающих его людей. Но этого не случилось, не потому что ему опять повезло, а потому что мы, его дети, не верим в везенье, а верим в продукт своего труда. Забота о своих родителях – тоже труд. Обычный и обязательный труд… Так поддерживается связь времён. Тот, кто не помнит своего прошлого, у того не будет будущего!

Наши родители, родители их родителей и есть наше прошлое, они – наши боги! Нужно чтить их и почитать! И тогда твои, наши дети станут чтить нас… Так и подержится связь времён, и тогда, может быть, жизнь станет раем. Всё начнётся с  взаимоуважения!  Тогда, когда мы научимся жить, не слушая голоса своего Эго, требующего обособленного отношения к себе и жертвенности… Тогда, когда мы перестанем рвать на себя лучшее от всех, когда мы перестанем забывать о своих близких, тогда и наступит рай!
…Да! Жизнь станет раем!
                …Когда-нибудь!