Недолго еще оставалось снегоуборочным машинам вершить свое кровавое правосудие на широких московских проспектах. Март, первый весенний месяц, всегда дарит одиноким сердцам надежду, что «уж сейчас-то!» Первые солнечные лучи пробивают скудность однотипных мрачных дней, удлиняют вечера, и кажется, что вот еще немного, и наступят те светлые непосредственные деньки, когда душа так и просится наружу, сердце поет, и щебетание птиц сливается в единую природную симфонию, звучащую в унисон с проблесками внутренней бессмертной надежды. О весна, о великое время пробуждения природы! Сколько пролито слов поэтов всех мастей, сколько бессонных ночей отдано из-за избытка вдохновения! Кап-кап за окошком, и солнце гонит, и гон идет по всему лесу, и птичий гвалт стоит! О великая юность! Те искринки в душе, что расцветали в нас весной, дарили надежду, прорезались как первая травинка сквозь расщелину, — показывали, что раз выжили и они, то уж тем более выживем мы. И, напитав дух росой из подснежников, мы бросаемся в вихрь и омут новых перемен, отдаемся ему сполна.
Но не только романтическими надеждами жила Россия в марте восемнадцатого года. Приближались Президентские выборы, и пятеро кандидатов, словно опытные бегуны-спринтеры, напрягли все свои силы на старте, ожидая выстрела из пистолета, готовясь совершить заключительный рывок. Любой свободный угол, любая щель столичного пространства была заткнута агитацией, у станций метро в метре друг от друга громоздились штабы-палатки, где раздавались листовки, которые народ, в отличие от обычной навязчивой рекламы, перед выбрасыванием в урну внимательно изучал. Впрочем, вряд ли эта информация обладала большей ценностью, чем скидки на ремонт холодильников. Агитаторы из этих штабов, да и простые раздатчики листовок во время перерывов спокойно вместе курили и отогревались чаем, забывая, казалось, о тех жилетках разного цвета, в которые они были одеты. Изрядная часть народа, увидев раздатчиков, опускала глаза с видом полнейшей политической пассивности. Другие же, напротив, едва увидев разноцветные палатки, преображались, глаза их сразу загорались, они сами подходили к агитаторам и начинали с ними спорить, а то и откровенно задирать. Ряд агитаторов получал обвинения в продажности, причем со смыслом «да ты же с виду неглупый, как ты мог опуститься до того, чтобы поддерживать N?» Стоит отметить, что наиболее часто такие предложения исходили от лиц пенсионного и предпенсионного возраста. Агитатор бесшумно покачивал головой, как бы намекая, что в наше время деньги лишними не бывали, и ему все равно, откуда он их получит. Плакаты, баннеры пересекали улицы, занимали все места на биллбордах и афишных стендах, однако, случись вам ехать в общественном транспорте, случайные разговоры были абсолютно обыденны, ничем не отличались от тех, что можно было бы услышать полгода назад и можно будет услышать через полгода. Ближайшим летом Россия собиралась принять чемпионат мира по футболу, так будьте уверены, все, даже люди далекие от спорта, будут в этот период обсуждать его результаты. Но про результаты выборов… Нет, вы могли услышать диалоги, в которых пикейные жилеты отмечали образ того или иного кандидата, но сводились эти мысли всякий раз к «да ему не дадут все равно» или «мы за него горой, пока не свалит геморрой».
Однако по телевидению тема выборов была одной из центральных, хотя и активную конкуренцию ей составляла новость о том, что некий депутат Верховной Рады Украины назвал своего коллегу петухом. Комментируя предстоящие выборы, рядом экспертов всерьез обсуждались всякие диаграммы, показывающие вероятность второго тура. Эксперты высказывали версии, при которых туда пройдет Сергеев, Ленин и даже Шилоновский. Вероятность выхода туда Подвального почему-то не обсуждалась, равно как и вероятность невыхода Тупина. При этом сам Тупин всячески делал вид, словно он и не участвует в предвыборной гонке. Но, скорее всего, это был продуманный ход (возможно, этот совет дал ему его старый товарищ Вячеслав Сусликов), потому что за неделю до дня голосования неожиданно он появился в прайм-тайм с десятиминутной речью. Речь эта значительно отличалась от тех речей, что вели остальные кандидаты на дебатах, восхваляя себя и принижая оппонентов, и тем более избирательных роликах, крутившихся во время рекламных пауз. Вот как она звучала.
«Дорогие соотечественники! Совсем немного времени остается до важнейшего события в политической жизни государства — выборов Президента Российской Федерации. В любой демократической стране, не только в нашей, этот период переполнен суетой, подсчетом рейтингов, прогнозами, агитацией, в том числе и, скажем откровенно, не всегда законной. Да, стоит признать, что пока у нас, к сожалению, выборы порой сопровождаются и не совсем этичными действиями, когда выливают такие ушаты грязи на конкурентов или на всю выборную систему, что тошно становится на все это смотреть. Но такова политика. И любой человек, пришедший в эту отрасль добровольно, должен быть к такому готов. У меня есть достаточно большой опыт на должности руководителя государства — и я вам скажу, что это огромная ежедневная ответственность. Каждый день, за исключением единичного числа выходных за эти годы, мне приходилось решать бесчисленные насущные проблемы россиян, вести грамотную внутреннюю и внешнюю политику, определять курс, по которому будет развиваться страна. И мне есть чем гордиться, вы сами видите результаты, которых нам вместе с вами удалось достичь за эти годы. Мы смогли значительно повысить обороноспособность страны, укрепив и перевооружив российскую армию, мы смогли обеспечить замещение импорта за счет усиления поддержки отечественных производителей, мы стоим на пороге качественных перемен. Мы смогли воссоединить с Россией Крым и Севастополь. Если граждане Российской Федерации в очередной раз поддержат проводимую мной и моей командой политику, то это будет не каким-то поводом почивать на лаврах, никак нет. Высокий уровень народного доверия будет сигналом к тому, что мы должны еще больше усилить проводимую нами работу. Мы прекрасно осознаем, что проблемы по-прежнему многочисленны: это и коррупция, которая, увы, существует во всех эшелонах власти, даже самых верхних; это недостаточная социальная поддержка населения, особенно наименее защищенных категорий, малообеспеченных, многодетных семей, а также жителей труднодоступных районов; это и инфраструктура, большой толчок к развитию которой дал чемпионат мира по футболу, который мы готовимся принять предстоящим летом. В ближайшее воскресенье я жду, что Вы проявите гражданскую позицию и сделаете правильный выбор на благо нашей любимой Родины».
В день выборов все проходило тихо и спокойно. На избирательных участках очередей не наблюдалось, однако изредка на некоторые из них приезжали автобусы с желающими изъявить свою активную гражданскую позицию. Стоит отметить, что желание это было столь велико, что они были не готовы остановиться на одном и ехали на следующий, а потом и еще на следующий… Говорят, что психологи выделили подобную странность в особую болезнь — электоманию, синдромы которой проявлялись в желании проголосовать многократно. Часть людей была рассеянна от природы или обладала легкой забывчивостью, уже спустя полчаса после вброса бюллетеня забывая об этом. У кого-то обострялось обсессивно-компульсивное расстройство, выраженное в сомнении «а вдруг я поставил галочку мимо». Вот для таких людей психологи и организовывали специальные автобусы, позволяющими им перемещаться между участками и утолить свою нестерпимую жажду. Впрочем, для упрощения бюрократической составляющей, бюллетени собирались у них и централизованно доставлялись до урн. Надо сказать, что Россия издавна славилась своим бережным отношением к древесине, подобную экологическую сознательность граждан поддерживали и государственные власти, стараясь экономно относиться к бумаге, поэтому, чтобы незаполненные бюллетени не пропадали зазря, уж коли народ не проявил инициативы в посещения голосования, они заполнялись членами избирательной комиссии в произвольном порядке.
Антон вышел из дому с крайне задорным настроением. На участке, он, гордо расправив плечи, предъявил заботливо выуженный из широких штанин паспорт. Долго стоял за ширмой, нервно порываясь к выходу, словно время заполнения бюллетеня было ограничено. Выйдя из кабинки, он сложил листок в несколько раз, как будто боясь, что кто-нибудь может подглядеть и выбежал с участка. Ему мерещилось, что листочек тотчас же достанут со дна урны, просмотрят — и поведут за ним, Антоном, погоню. Отдышавшись, он понял, что погони нет и что ему ужасно стыдно. «Что я сделал плохого? Я ли виноват? Да не поверю, не поверю, что я бы так же действовал по приказу! Заберите тогда у меня жизнь, я не хочу жить без веры в себя, веры в силу своей личности! Она одна светит и согревает меня, эта вера. Но откуда же это чувство, словно я куда-то вляпался? Почему мне так противно и мерзко?» Он шел по улице, как пьяный, переходя с одной стороны на другую и обратно. По дороге навстречу неспешно ехал трактор. Антон сошел с дороги и встал на бордюр. В такие моменты он всегда думал, что ведь можно поскользнуться или оступиться и упасть на дорогу прямо под колеса. Трактор поравнялся с ним. За рулем сидел худощавый темноволосый мужичок и трясся в такт движению. «Едет так, словно ему дали задание давить. И положи тут десятки еще живых людей, он будет ехать все с той же отчаянной решимостью», — подумал Антон. Следом появился и второй трактор. Водитель в нем был полной противоположностью первому — толстенький и лысый, но ровно так же трясся в такт трактору и держался за руль с той же отчаянной решимостью.
День был выходной, воскресный, и Антон отправился погулять в промзону. Его с давних пор привлекали пустынные безлюдные места. «Жизнь — сплошная суета, здесь хоть можно подумать неспешно, поговорить самому с собой. Некогда ведь, все куда-то бежим, все дела. Дела съедают время, что и на собственно жизнь его не остается», — рассуждал он. Что и говорить, Антон тешил себя мыслью, что есть где-то родственная душа, что также бродит по подобным закоулкам. Раньше он воображал, как найдет в лесу повесившуюся девушку и успеет спасти ее, после чего состоится знакомство. «Почему я всегда в фантазиях рисовал лишь факт начала — не более того? Вот я говорю, что мне не нравятся молодые пары, от которых разит похотью и взаимовыгодой, в противовес этому восхищаясь пожилыми людьми, сохранившими эту искру — как забавно старушка погоняет своего дедка! Но я упрямо воображал, как мы познакомимся, а что будет далее — упускал из виду». Антон вошел во двор двух уже отселенных домов. Судя по всему, отселены они были уже давно, окна были выбиты, балконы снесены и двери распахивались в пустоту и кромешную тьму. Двери подъездов были полностью заварены и опечатаны бумагой, обещавшей за проникновение на объект уголовную ответственность. Страх победил любопытство, Антон обратил внимание, что замки висят не на всех дверях. Меж тем во двор вошел мужчина с детской коляской и стал приближаться к Антону. Уже по его повороту головы он понял, что тот сейчас о чем-то спросит, и занял оборонительную позицию, ожидая замечания по поводу попыток проникнуть вовнутрь. Но мужчина заговорил о другом. Он поклялся, что приехал из другой страны, остановился с женой и ребенком в хостеле, собирает круглую сумму и просит помочь, кто чем может, хотя бы на метро (при этих словах он достал из кармана потертую квитанцию). Антон, никогда принципиально не подававший попрошайкам, отворачивающийся и смотрящий в окно в электричках, понял, что на сей раз он проиграл. Он попытался уточнить, зачем же был выбран такой дорогой вариант, но собеседник ткнул пальцем на ребенка. Причина была веская, что и говорить. Антон, стараясь не глядеть на собеседника, выгреб из кармана мелочь и отдал. Про купюры в верхнем кармане он, конечно же, умолчал.
– А Вы не знаете, что это за дом? — спросил он.
– Нет, не знаю. Мы тут меньше недели.
– Вы не находите, что он странный?
– Чем же? — при этих словах Антон с удивлением посмотрел на встреченного. «У них в городе таких много, видимо», — подумал он, продолжая молчать. Он в последнее время активно взял на вооружение тактику молчания после какого-то вопроса, особенно если собеседнику от него что-то нужно. Молчал Антон с глубокозначительным видом, подразумевая, что так погрузился в свои мысли, что даже не услышал вопроса. Когда другой человек начинал злиться, его можно было добить. Но сейчас он понял, что ему нечего говорить с этим случайно встреченным товарищем. Они стояли посреди потерянного в бездне типовых домов двора, окруженные домами с выбитыми стеклами, и видели два абсолютно разных мира. Антон это отчетливо осознавал и поспешил попрощаться. «Это благотворительность?» — спросил он сам себя, вспоминая спор с Михаилом, утверждавшим, что бизнесом надо заниматься, чтобы разбогатеть и потом жертвовать на благотворительность. «Я ведь отдал не особо нужную мелочь! Везде надают сдачи, куда девать? Тяжело носить порой копейки все эти. Так благородное ли дело? Уже сам факт, что думаю об этом — неблагородное. Значит, стоит и забыть об этом. Можно считать, что я их потерял. И все. А в дом не полез. Нет. А залезть не решился, что за малодушие. Почему мне так нравится быть просто наблюдателем, когда я начну совершать поступки? Но ведь попытка залезть в заброшенный дом — разве это поступок? Да разве это вообще тема для того, чтобы так мяться? Не залез и молодец, прихлопнуло бы там тебя любой балкой, перекрытия-то сгнили небось. Там же висят объявления, не потому что спецобъект. Были бы секреты, ценности, была бы и охрана. Но мне секреты не нужны… Да? А откуда я знаю, что мне нужно? Ничего я не знаю. Абсолютно ничего. Но я все хочу Мише сказать, что каждый их нас ничего не знает, чего хочет, и действует по призыву, порожденным этим незнанием».
Он постарался выбить из головы мысли о необычных домах, но вечером, зайдя в ванную комнату, он опять вспомнил о встрече. «Почему я так уверен, что скорее украду, чем буду просить подаяние? Сегодня действительно столкнулись два мира. Мир праздный, когда человек в попытке убежать от реальности, в поиске себя бесцельно бродит по закоулкам города и по закоулкам своей души, обращает внимание на мелочи, пытается найти в них некий смысл; и мир нужды, мир реальной жизни. Конечно, он не видит дом! Он видит первым делом человека! Он увидел во мне человека, готового помочь. А я? Я первым делом подумал нечто негативное, что он подойдет и сделает замечание. И уже готовил ответ. А он и не видит этот дом. Для него дома — декорация, но есть люди, которые могут помочь, а дома душой не обладают — это просто постройки для жилья или для хозяйственных нужд. А для меня — люди — декорация, на фоне которой я вижу красоты природы и творений человека. Хотя они и созданы им, я воспринимаю это как функцию, как он воспринимает станок. А что, если это наркотики? Как тогда я ошибаюсь? Вот, смотрите. Он приехал в Москву с женой — она привезла его лечиться. Деньги она, конечно же, все отобрала, чтобы не купил себе дозу. Но ведь наркоманы готовы врать родственникам, воруя вещи, что уж говорить про случайно встреченного человека. И я дал, еще кто-то дал, он где-то валяется, ребенок брошен на улице, а жена проклинает нас, жалостливых!!! А что, если так? Прав ли я в таком случае??? Лучше забыть, право слово».
Следующий день был рабочим, Михаил в два часа дня уехал по своим делам, поэтому домой Антон добирался в одиночестве, чему был сильно рад. Он подошел к остановке, стоял и ждал автобуса, когда взгляд его упал на девушку в темных очках лет тридцати. Она шаталась, но почему-то Антону не показалось, что она пьяная. Да, она оступалась, но какая-то сила удерживала ее, и она не падала. Девушка шарила в своем планшете. «Может, с ногами что?», — предположил Антон. Но то что произошло дальше, опровергло все его рассуждения. Девушка обогнула остановку, повернулась спиной к стеклянной части, резким движением стащила с себя штаны и села на корточки. Антону поплохело, и он отвернулся. Когда он повернулся обратно, та уже встала и напялила штаны обратно, все произошло мгновенно. Он обернулся, но люди шли по своим делам, ничего не подозревая. «Мне одному померещилось?», — подумал Антон, и решил подойти поближе. Нет, не померещилось, у остановки явственно виднелась свежая лужица в форме расширенного за рога серпа, видимо, центр тяжести сновал во время процесса туда-сюда по принципу маятника. «Мдя-я, хорошая страна Россия, но есть в ней один существенный минус. Это россияне», — заключил он, поглядывая на двух школьниц, которые уселись на заборчик. Одна из них закурила и после каждой затяжки старательно сплевывала на асфальт, образовав за две минуты еще одно подобие системы озер. Один плевок задел волосы, и девочка начала суетливо смахивать слюни. Вторая принялась ей помогать. Впрочем, сейчас у Антона уже не было никаких эмоций, даже отвращения, и он смотрел с абсолютным спокойствием и даже как будто с пониманием того, что так оно все и должно быть. «Вот почему иные наши оплошности становятся объектом для насмешек? Скорее всего, что только из-за нашей реакции. Все глупят, но когда мы тушуемся, это резко провоцирует на насмешки», — думал Антон, забыв напрочь о выборах, официальные результаты которых объявили в тот день.
Когда он подъехал к своей остановке, то вместе с ним к выходу из автобуса вышла пожилая бабуля. Она была с тяжеленной коляской. Антон хотел было ее не заметить, но она его уже заметила и обратилась к нему: «Молодой человек! Вы не могли бы мне помочь?»
Антон спустил ей коляску и повез. Выяснилось, что им по пути. Антон привык ходить быстро, и женщина едва поспевала за ним. «Спасибо Вам!», «Это Бог мне Вас послал», «Как хорошо, что Вы мне помогли, я бы не дотащилась одна» — причитала она сзади. Наконец, они добрались до дома, где жила бабушка, и свернули во двор.
«Спасибо Вам огромное! Храни Вас господь!» — сказала она на прощание. Антон молча переносил клерикальные замечания на протяжении всего пути, но сейчас не то чтобы не выдержал, нет, ему захотелось высказаться, тем более что, как ему казалось, после помощи его авторитет в глазах бабули был велик.
– Какой такой господь? Чей?
– Господь бог! На небе который! — улыбнулась бабушка, видимо не до конца поняв, к чему клонит Антон, или решив, что тот не расслышал.
– На небе? — Антон поднял вверх голову, внимательно изучая фиолетовое из-за туч небо. — Но там же никого нет. Да и вообще, бога нигде нет, не только на небеси, но и на земли.
– Вы ошибаетесь, молодой человек, — улыбчиво продолжала женщина без тени раздражения. — Вы еще слишком молоды. А я много пожила, и бога познала.
– Познал свою жену Адам, такой эвфемизм был у вас! И в чем же Вы его познали?
– А Вы сами, молодой человек, почувствуете. И вспомните меня. Вы думаете, я вас поругаю. Нет, — она перекрестила его. — Это очень даже хорошо, что Вы так думаете о боге. Человек, думающий о боге, пусть и в заблуждении приходящий к обратным мыслям о его отсутствии, уже встал на путь спасения.
– А кто же тогда не на этом пути? Человек, не думающий о боге и не знающий такого понятия? А если он не совершает греха? Или не осознает понятия грех?
– Так, молодой человек, успокойтесь. Нет никаких понятий бога. Это все выдумали вы, философы. Человек общается с богом посредством души, молитвы, а не при помощи понятий. И не нужно думать, что вот, кого-то незаслуженно накажут. Думайте о спасении своей души, и все. До свидания!
Бабуля повернулась и ушла, а Антон, торжествуя и усмехаясь, направился к дому.
Михаил до урны так и не добрался. Да, он имел даже разговор на эту тему с Антоном, удивив того своей политической подкованностью и тягой к переменам. «Я бы поддержал Подвального. Не то чтобы мне он нравится и я поддерживаю его программу. Но, откровенно говоря, надо уже что-то менять, все это «Российское Единство», действительно они жулики и воры. Но в нем нет уверенности, я думаю, он агент Запада. А может и нет. Но так или иначе, голос этот покажет настроение». Но все же, Антон, призывая Михаила на выборы, забыл, что тот зарегистрирован не в столице и ради одного открепительного удостоверения на малую родину не поедет. Михаил, впрочем, не сильно расстроился, пропустив голосование, он даже и не вспомнил о нем, поскольку на этот день был запланирован один интересный бизнес-тренинг, где должен был выступать знаменитый коуч Игорь Рафф, о харизме которого ходили легенды. Михаил получил приглашение через одного приятеля, который сам пойти не смог, поскольку срочно вылетел в Ижевск, где решил неожиданно открыть свой магазин одежды. Вращаясь в деловом сообществе, Михаил приучился не обращать внимания на подобные резкие поступки, он, напротив, уважал людей за их решительность, способность бросить все и начать заново, с головой окунуться в ворох новых проблем, пожертвовать всем ради любимого дела. Ему самому не нравилась своя привязанность, возникавшая у него и к местам и к людям, он считал, что полноценно свободный человек не привязан ни к чему. Лекция Игоря Раффа полностью оправдывала ожидания. Рафф говорил легко и непринужденно, ловко владея настроениями аудитории. Он допускал порой и шутки ниже пояса, так что атмосфера сложилась самая что ни на есть доброжелательная. Он рассказывал про скрытые возможности мозга человека, используя которые можно было существенно повысить продажи. Он приводил пример, как люди реагируют на определенный бренд и как сложившийся образ подсознательно влияет на их выбор. Поэтому Рафф советовал создать некую историю бренда начинающим предпринимателям, историю, которая могла бы воздействовать на эмоции потенциального партнера. Многое из этого Михаил и так прекрасно знал и понимал, но Рафф рассказывал так воодушевленно, что по окончании его выступления он был в восторге и тысячами способов прикидывал, как он сможет применить эти методы на практике. Вскоре восторг спал, и Михаил стал конкретно рассчитывать, как он может воздействовать на эмоции людей при оформлении сайта. «А может нам поменять цветовую гамму? Что нам это даст? Так, если я сейчас найму редактора, хотя был у меня знакомый, сайты создавал, его если я попрошу, он мне и со скидкой все оформит. Но оправдаются ли эти вложения? Конечно да, если оформление станет более привлекательным. Хм, кого бы попросить. Кто у нас хорошо рисует? Так, прежде чем просить, нужно продумать, что именно просить. Вот мы хотели начать продавать ножи, которые заказывали из Китая — какой цвет лучше подойдет? Очевидно, элементы фиолетового, серого, подчеркивающие мужскую тематику. А если взять консультацию психолога? Но опять вложения. Не лучше ли снизить цену? Но снизив цену, издержки по марже будут бить нас с каждой продажей, в случае же с консультантом это будут единовременные траты, в итоге которые могут привести к повышению продаж по уже текущей цене. Но ведь могут и не привести? Да, но здесь есть риск, а кто риск не любит? Кто не рискует, тот не выигрывает. Думаю, стоит попробовать». В подобных раздумьях Михаил за этот день ни разу не вспомнил про Тупина и его выборы. На следующий день, как мы уже упоминали, он отпросился с работы и уехал по делам, где и узнал результаты.
За день до выборов Дарью позвали к себе родители.
– Даша, радость ты наша, ты помнишь завтра какой день?
– Нет, а что, опять праздник какой-то? — встревожилась она.
– Эх ты, Дашенька, несознательный ты гражданин у нас выросла! Выборы завтра! Ты должна сходить!
– Но… Но я не интересуюсь политикой! Я никого не знаю, почему я должна ставить галочки за каких-то незнакомых мне людей? Пусть, те, кто умнее меня, и выбирают, — попыталась она смиренно отпереться.
– Нет, важен голос каждого. Ты должна пойти и поддержать Тупина. Ты ведь, наверное, не помнишь девяностые годы. Тебя еще и в планах не было,когда по Москве шли танки! Ты сидела в животе у меня, когда случился дефолт... А ведь страна оказалась в бедственном положении. И мы тоже ходили за помощью, еды не было, представляешь? Слава богу, к власти пришел Тупин, и теперь мы смогли вновь стать сверхдержавой, нас опять стали бояться. Он вернул нам авторитет. Он поборол терроризм, и ты, дочь моя, теперь спокойно ездишь в метро, не боясь ничего.
– Я все равно боюсь иногда, особенно когда посмотрела фильм про то, как метро затопило, тогда почти месяц входила с трепетом в вагон. И едва двери закрывались, на меня накатывала волна ужаса.
– Не о том ты сейчас! Слушай лучше, что папа говорит! Надо благодарить господа, что он послал нам такого правителя. Слава богородице, приснодеве Марии, что обратила свой взор на страдающую матушку-Россию.
Даша подняла голову (а до этого она стояла, опустив взор в пол), окинула взглядом вначале отца, смотрящего уверенно и по-доброму, потом сидящую одесную отца мать. И ей почему-то стало их жалко.
– Хорошо, я схожу… Попробую сходить. Вы же знаете, как я стесняюсь подобных мероприятий. А Тупин мне внешне не нравится, низенький, глазки маленькие… Не в моем вкусе совсем. Даже Волков мне больше нравится: у него лицо доброе.
Родители засмеялись примерно на секунд пятнадцать.
– Да он дурачок просто, Волков этот. Это Витя ему доверяет по старой дружбе, но он дурачок. Да и поправил он уже в свое время, ничего дельного правда придумать не смог, кроме каких-то технологий, которых и не видел-то никто!
– Даша, пойдешь с нами, и все, в чем вопрос. Ты уже взрослая девочка, нужно становиться сознательной. Мы, народ России, должны отблагодарить его за заботу о нас. Ведь та же Америка — она только и мечтает, как вновь подчинить нас себе. И придет другой Президент — и что? Да продаст, как Ельцин в свое время, или тот же Борбачев.
– Да, гнида, живет теперь в своей Германии. Слышала, как он день рождения отметил? За что ему такие почести там? За объединение? То есть их он объединил, а нас разъединил? Спасибо.
Даше тяжело давалось слушать подобный разговор. Поэтому она пообещала сходить завтра с ними. К вечеру в голове ее созрел хитрый план. Она проснулась утром пораньше (она знала, что в выходные дни родители ее предпочитают поспать часиков до одиннадцати), поела и ушла, оставив записку: «Буду к вечеру, ваша Дарья». Конечно же, ни на какой избирательный участок она не пошла; взяв с собой альбом, она поехала в Серебряный бор, чтобы рисовать пейзажи. На побережье Москвы-реки действительно было тихо, не было шумной назойливой музыки из каждой школы, не было этой суеты. И Даша успокоилась. Однако во время дороги домой туманные мысли заполонили ей голову. Началось все с видения. Ей померещился огромный ящер, парящий в небе. Потом она сообразила, что видение было не в небе, скорее всего это было отражение в стекле бизнес-центра, ввиду того, что стекла были под углом к поверхности земли, в них отражалось происходящее внизу, и промелькнувший автомобиль периферическое зрение Дарьи и приняло за летающий объект. «Сказать дома, что проголосовала?» — говорила она себе. «Но к чему допускать лишнюю ложь? И так в мире полно лжи, еще и я буду допускать ее в таком абсолютно бессмысленном деле. Да и паспорт остался дома, если они его найдут, все станет очевидным. Конечно, можно сказать, что я сходила утром, занесла обратно паспорт, может они и поверят в это, но смысл какой? Сказать — забыла паспорт? Хотела, пришла на участок — ой, простите, а я его не взяла с собой. Нет, это бессмысленно. Зачем сочинять эти истории. Не хотела — значит, не хотела. Но ведь я не решусь сказать это прямо… А почему, собственно, я должна как-то оправдываться? Нет и нет». Оправдываться, впрочем, не пришлось, когда Даша приехала домой, то обнаружила, что в квартире никого нет («хорошо, что я взяла ключи», — промелькнула мысль, но уже спустя полминуты она вспомнила, что и не могла их забыть, так как уходила, когда все спали и сама закрывала за собой), на подзеркальнике лежала записка: «Будем поздно вечером. Твои папа и мама».
Собственно, поздно вечером они и появились, в крайне веселом настроении.
«Видимо, были у кого-то в гостях», — рассудила Даша, улавливая алкогольные нотки в голосах. Про выборы Дарью никто ничего не спрашивал.
Ирина о выборах и не думала. Она и не представляла, что ей надо пойти куда-то и проголосовать, да и опять же — нужно было открепительное удостоверение. За несколько дней до выборов у нее случилось крайне неприятное событие. А дело было в ночном клубе, куда она по традиции пришла с Кристиной. Все шло как обычно: громкая музыка, танцы. Подошел знакомый молодой человек и о чем-то возбужденно заговорил с Кристиной. После чего они вышли. Наконец, Кристина вернулась, и Ирина увидела, как та что-то ей протягивает. «Что это?» — спросила она. «ЛСД, пошли вместе. Нельзя принимать в одиночестве, потому что неизвестно, как отреагирует организм». «Пошли», — произнесла Ирина, оглушенная громкой музыкой, но вдруг встрепенулась. «Да что ж это получается? Куда я втягиваюсь? Да, читая лет в шестнадцать статьи о действии ЛСД, мне очень хотелось попробовать. Но… нет, нет, нет. Сейчас нет абсолютно никакого повода для этого. Зачем?» «Стой!» — резко одернула она подругу. «Ну что тебе», — заорала та, пытаясь перекричать музыку. Ирина растерялась и промолчала. Наконец, они вошли в туалет и закрыли за собой дверь на щеколду. Воздух был сперт, чувствовался едва различимый запах дыма марихуаны. «Я не буду пробовать. Я не хочу», — пытаясь говорить как можно более уверенно, произнесла Ирина. Кристина пшикнула. «Да я тебе и не предлагаю, трусиха, оставайся тут, а я полетела. Тоже мне какая цаца, думает, ее мнение кому-то интересно и ее будут уговаривать. Будешь как раз следить за мной, чтобы я нормально себя вела». И она засмеялась. Препарат подействовал на Иринину подругу странно: она успокоилась и никаких признаков бунта не показывала. Здесь важно отметить, что весь предыдущий час Ира заигрывала с одним парнем, и, как ей казалось, довольно успешно. Знакомство продвигалось, парень подмигивал, и шансы уехать отсюда утром не с Кристиной, а с ним, росли. И вот, когда они вернулись, Ирину ждал принеприятнейший сюрприз: парень этот (звали его Сергей) стоял с какой-то красоткой, а правая рука его аккуратно обвивалась вокруг ее тонкой талии. Далее красавица-брюнетка развернулась и обхватила Сергея обеими руками, потащила к дивану и повалила его прямиком туда. Ира не смогла спокойно смотреть на это безобразие, хотя она и не стала принимать лизергиновую кислоту, в ее крови было уже достаточное количество алкоголя, чтобы приступить к решительным действиям. Она подбежала, схватила парня за задницу и ущипнула. Далее она взялась за его майку и потащила со спины на себя, так что та затрещала. Парень вскочил на ноги. Увидев, что девушка теперь одна, Ира бросилась к ней, и начала мутузить ее. Впрочем, брюнетка хоть была и хрупкой и слегка пьяной, но оказалась способна дать отпор. Она, извернувшись, схватила Ирину за волосы, и бросила ее на диван, а сама вскочила и напрыгнула на нее сверху, начав душить. На счастье Ирины, подоспела Кристина, а Сергей схватил свою новоприобретенную подругу и оттащил ее назад. Конфликт был погашен, но парень был безнадежно утерян. Ирина смотрела в глаза Кристине, тяжело дыша. «Пошли покурим», — шепнула она ей. «Где этот дилер твой? Пусть несет сюда свои колеса», — сказала Ира подруге уже на улице, у входа в клуб. А вот что было дальше — из ее памяти категорически стерлось. Много позже, она пыталась вообразить внутри себя какие-то осколки реальности, но все они были выдумкой, сам факт выхода из клуба глубоко осел, но дальнейшие события куда-то растворились. Следующим воспоминанием было то, что она проснулась в квартире у какого-то парня, точнее у двух парней, которые эту квартиру вдвоем и снимали. Кристина также была здесь, но спала не одна, а с одним из хозяев. Взгляд в зеркало Ирину ужаснул: лицо опухло, перекосилось, и красовался огромнейший синяк. Ей стало стыдно, но поскольку находилась она в чужом месте, но не на улице, она и виду не подала, что сконфужена, при этом прекрасно осознавая, что за гостеприимство придется заплатить. Увидев, что Ира проснулась, оба парня начали наперегонки заботиться о ней, принесли кофе в постель и помогли одеться. Ей немного полегчало, но не нужно было слов и предложений. Впрочем, оклемавшись, Ира сделала заключение, что парни не только чутки и внимательны, но и недурственны собой, а обстановка в комнате также говорит о весьма безбедном существовании. И Ирина не стала ждать начала намеков, прямо спросив: «Кто пойдет первым?» Она и забыла про вчерашнюю драку — если вдруг кто подумал, что она специально закинула подобную коварную удочку, дабы спровоцировать конфликт. Нет, злого умысла тут не было, равно как не было и конфликта: очередность была решена при помощи монеты. Расплатившись таким образом с вежливыми ребятами и обменявшись контактами, девочки поехали в общежитие на заказанном опять же мальчиками такси. Когда Ира взглянула в зеркало, ей вновь поплохело. Да, синяк так же красовался, более того, он был еще ярче и заметнее. «Неловко как перед парнями, что предстала перед ними в таком виде. Теперь и не запомнят меня и не позвонят, хоть и телефон взяли». Она почувствовала сильную головную боль, которая до этого момента ощущалась как-то параллельно. Полежав на кровати около часа (соседки по комнате отсутствовали, они были на учебе), Ира вновь взглянула в зеркало с толикой надежды. «Вот дура! И как мне теперь в универ идти?» Да, характер Иры не позволил бы ей идти на учебу в таком виде, более того, вскоре должны были появиться соседки, а позориться перед ними не хотелось. Ира перерыла список номеров в памяти телефона и обнаружила номер одного парня. Он ей показался в свое время не особенно перспективным, и на звонки его она обычно не отвечала или отвечала вяло, но она смутно помнила, что вроде бы у него была своя отдельная квартира. А именно это ей было нужно сейчас. И она позвонила. Парень сразу встрепенулся и заявил, что отменяет свои планы на вечер, а за ней сможет заехать на своем авто через пару часиков. Ира, конечно, ухмыльнулась при фразе про авто, так как помнила, что у Дмитрия (а так звали парня) машина производства Поволжского завода. Она вспомнила Диму, который познакомился с ней на улице, и она чисто в шутку согласилась дать номер, и предположила, что вероятность обновления автопарка у такого непредприичивого человека мизерна. Собственно, так оно и получилось: скоротав час в кафе, Ира выдвинулась к месту встречи, куда в назначенное время подкатил простенький тазик. Но пришлось смириться. Дмитрий рассказывал абсолютно нелепые байки про работу (а работал он поваром), да и вообще, с момента их знакомства в прошлом году он сменил, пожалуй, четыре места работы, если не больше. Ирина сама об этом не спрашивала, но сопоставляя обрывки рассказов, у нее сформировалось именно такое впечатление. Она объяснила Дмитрию фингал под глазом довольно приближенным к правде рассказом, собственно, единственным отличием от истины в нем было указание зачинщика драки; по версии, озвученной Ирой, на нее бросилась озверевшая от выпитого девушка. Дмитрий оказался крайне милым парнем, приютив ее аж на неделю, пока вид ее не вернулся в свое оптимальное состояние. В среду она вернулась в общежитие, сообщив соседкам, что ездила домой, а увидев в их глазах тень сомнения, очень сильно разозлилась на них. «Ишь ты! Не верят! Сами-то тоже хороши. Думают, я про них не знаю. Все я знаю. Эти две стервы опять объединились против меня, конечно. Зависть — такая штука. Понимают ведь, что я успешнее их». Надо отметить, что зимний период Ирина работала в клубе официанткой, где неплохо подзаработала в первую очередь благодаря щедрым чаевым. Наступила весна, и Ирине захотелось большей свободы, в первую очередь в отношении мужского пола, однако события с дракой немного выбили ее из колеи. У нее даже закрались мысли о том, что увольнение было ошибочным делом. С другой стороны, она понимала, что до лета ей хватит средств с лихвой на многие прихоти, поэтому можно немного и расслабиться. Но сомнение не желало уходить. Тут Ирина поймала себя на мысли, что это вовсе и не сомнение, а некое новое, абсолютно неизвестное ей доселе желание. Ей словно не хватало чего-то внутри, какого-то винтика, чтобы организм заработал вновь. На следующий день она увидела, как уровень жизненной энергии упал еще ниже, казалось, что вот-вот начнется депрессия. «Неужели из-за этого? Не может быть… Я же была уверена, что у меня нет зависимости, и быть не может». Ирина стояла на балконе общежития и курила третью сигарету подряд, уже не сомневаясь в том, что за желание сидит у нее внутри. «Выхода два, — шепотом произнесла она себе, — либо перекрыть его сейчас, приняв; либо терпеть, пока оно не пройдет. Но в первом случае оно вернется, и потом будет воспроизвести второй вариант намного сложнее, а во втором случае — есть шанс, что уйдет навсегда». И Ирина приняла решение ехать домой. Это был словно просвет, словно проблеск. Желание повизгивало и игриво виляло хвостом, когда Ира ткнула пальцем кнопку с надписью «мама».
«А как же учеба? Ты же пропустишь лекции!» — строго верещала трубка. «Нужно, очень нужно», — заверила Ира и стала собираться. Дома она ни словом ни обмолвилась о причинах скоропалительного приезда, сославшись на внезапную тоску по родным местам и грядущий день рождения брата. С братом, она, правда, и не общалась. Тот представлял собой абсолютно полную противоположность ей, с подобной категорией парней она никогда не сталкивалась на тусовках, поэтому в компании с ним ей было всегда неуютно. Брат интересовался историей и любил начать нудные рассказы примерно на полчаса о каком-то неведомом для всех событии. Он отличался и внешне от прилизанных парней, подкатывавших на иномарках к различным злачным местам ночной столицы: одет всегда небрежно, в темные тона, не стрижен, слегка мрачен, также он играл на гитаре, и вроде бы у него был свой некий коллектив, исполнявший песни про драконов и эльфов. Этот мир был для Ирины категорически не понятен, пугающ, но сейчас важен был любой аргумент, и день рождения брата пришел на помощь.
Возвращаясь назад поездом, она чувствовала сильнейший прилив сил, и всякий раз мысль ее возвращалась к Кристине и ее обличительной фразе «Трусиха!». За окном проплывали заснеженные леса, белые поля, одинокие деревни и однотипные города, но Ирина, казалось бы, и не видела их. «А может, прекратить с ней общаться? Но как? Не скажу же я ей прямо все? И кто из нас, если так уж подумать, трусиха? Вещества? Да ведь она курить не умела, когда в Москву приехала! Зажечь толком не могла, когда мы познакомились! Первый раз выпила две банки пива и уже завалилась и потом храпела. Тоже мне, трусиха. А насчет парней. «Ой, да как же, я останусь дома у него, что сказать маме потом». Смехота! Девице восемнадцать лет, а она еще церемонится, рассуждая, что сказать маме. Видите ли, у мужика какого-то загуляла. Пошлюшествовать решила! Ох ты ж дело какое! Мама-то ее, видать, девственница до сих пор!» Тут Ирина не удержалась и громко рассмеялась своей шутке. Она одернулась и осмотрелась, но пассажиры были заняты своими делами. Сидевшие напротив, в условном «купе» (а Ира сидела в платцкартном вагоне сбоку, у окна, но соседа не было, поэтому весь столик был ее, равно как и нижняя полка) обсуждали свои проблемы. Женщина за сорок ехала с матерью и жаловалась на свою дочь. Та посмела ей сказать некие нелицеприятные слова в телефонном разговоре, и сейчас женщину распирало: «Она мне сказала — зачем ты меня родила! Это же надо такое придумать? Как зачем? Да я тебя девять месяцев носила под сердцем! Сквозь боль рожала! И теперь — зачем? Да тебя носили на ручках, все делали, заботились. И все — сейчас она со своим Игорем засела, и до нас им дела нет. Она тебя с днем рождения поздравила? Нет? Поздравила? Надо же», — женщина явно расстроилась, что произошедшее не вписалось в канву ее обличительного рассказа. Но она не сдавалась и продолжила песочить дочь по-новому. Ирина оценивающе оглядела соседку, и вновь уперлась в окно. «А что мне дает эта дружба с Кристиной? Да и какая, черт возьми, дружба. В чем же она? В клубы вместе ходить? Но что хорошего там? Нормальных парней там нет, там одни мажорики, если искать развивающегося, уверенного в себе, то в среде тех, кто сам стремиться обеспечить себя! А я? Да, это неверный путь, и Кристина постоянно сваливает меня в эту ненужную мне степь. Но вопрос сводится к следующему — как ей объявить. Вот сейчас мы несколько дней не общались. Но в общежитии мы так или иначе пересечемся. Хм, а что, если мне опять пойти работать? Пойти в место, где могут встретиться и интересные парни, да и можно будет выйти на долгожданную финансовую независимость? Тогда вопрос в объяснении с Кристиной отпадет сам собой».
И, вернувшись в столицу, Ирина засела мониторить вакансии. Сразу же записавшись на несколько собеседований, она столкнулась с ситуацией, когда предполагаемый выход в институт опять перекрылся (а ведь ехала она с мыслями «все, больше пары прогуливать не буду»), более того — собеседования накладывались чуть ли не друг на друга. На первых двух собеседованиях Ире отказали, причем оба раза вопрошавшие девушки недоверчиво морщились, когда Ирина рассказывала, что у нее опыт только два месяца и объясняла причины увольнения. И уже на третьем собеседовании в магазине модной одежды Ирина рассказывала истории, что ее опыт превышает официальные два месяца: она помогала отцу продавать в его небольшом магазинчике; организовывала одногруппников в институте, проявляя лидерские качества; вела ряд проектов в интернете, приносивших ей доход, поэтому она знает и чувствует, как делать деньги. Ирине даже не потребовалось добавлять о том, что она жизнерадостная, открытая, доброжелательная девушка, но при этом амбициозная и целеустремленная. Тайно от нее рекрутер поставила маленький плюсик на ее анкете, а когда на вопрос о мечте Ирина сказала, что хочет за три года заработать на автомобиль, девушка поставила еще один плюсик и подчеркнула карандашом слово «мотивация». Второе собеседование проходило с руководителем — и Ирина рассказывала те же истории, но уже в больших деталях, которые она продумала еще во время поездки в офис. Далее уже последовал рассказ о специфике данной вакансии и прочие бумажные дела. В итоге Ирина устроилась на работу, где ее ждал весьма плотный график. О пропуске институтских занятий она как-то и позабыла, полностью ударившись в трудовую деятельность. В ее голове крутились цифры о текущих продажах, уже в первый день она высчитывала, какой процент может получить за смену (а это был выходной день, и клиентов было много, по неопытности Ира пыталась этот дневной заработок умножить на тридцать, чтобы вычислить месячную премиальную часть). Звонки от Кристины валялись в пропущенных. Столкнувшись с ней в коридоре, она объявила, что пока не сможет составить ей компанию при походе в клуб из-за занятости на новой работе.
Работа действительно удалила все негативные мысли, посещавшие голову Иры в последние недели. Она стояла в проходе, широко улыбаясь, подходила к покупателю, и, заглядывая ему в душу, предлагала свою помощь. Покупатели-мужчины, даже если и не собирались ничего покупать, соглашались и в итоге были готовы взять три-четыре вещи, о дивных свойствах которых им удалось узнать из Ириного рассказа. На этом моменте с нашей героиней и хочется попрощаться: больше на страницах она нам не встретится. Хочется лишь добавить, что в мае встал вопрос об ее отчислении, и ее вызвали в деканат, но результат этой беседы, признаем честно, не имеет никакого отношения к нашему повествованию. Но надеемся, что в деканате ее улыбка также возымела свое чарующее действие.
Егор окончательно выздоровел, рука почти не болела, поэтому на женский праздник от алкогольного соблазна удержаться он не смог. Если на новогодний корпоратив он шел с твердым намерением приобщиться наконец к прелестям юности («молодость проходит, а у меня ничего не было», рассуждал он, даже воображая о том, как в пьяном виде наконец наберется наглости предложить какой-нибудь такой же нетрезвой девушке то, о чем мечтал последние лет десять), то сейчас все произошло спонтанно. Конечно же, все прошедшее время активно циркулировали шутки про Егора и его руку, про его пьяные похождения, да и сам он подлил масла в огонь, заявив, что категорически не помнит, чем занимался до того, как проснулся на лавочке, после чего и случилась неприятная коллизия на льду. То чувство стыда, что он испытал неоднократно за тот день, улетучилось, словно произошедшее произошло и не с ним. Реакция организма была неоднозначной. В отличие от прошлого раза, Егор смог прочувствовать весь ритм вечеринки, ему было весело, даже на какие-то доли секунды удавалось стать душой компании, однако закончилось тем, что веселье постепенно уступило место слабости, Егор попытался декламировать стихи со школьного утренника, но в итоге заснул, уткнувшись лицом в салат. Несколько человек задало ему в оставшиеся дни вопрос о выборах, но он привычно отшутился, что политикой не интересуется, «какой смысл выбирать, если все уже за нас решено». Однако чем ближе был час икс, тем чаще посещали его мыслишки вроде «а может и сходить»?
В итоге, он не удержался от соблазна и отправился на участок. Озираясь по сторонам, как бы не быть замеченным знакомыми или соседями, он взял свой листок и поставил тоненькую, словно ее и не было, галочку напротив фамилии Шилоновский. Выходя с участка, он с грустью заметил, что сейчас он уже не в том возрасте, когда дарят ручки и флэшки, поэтому домой он вернулся с пустыми руками. Впрочем, и дома было полно забот, решением которых он и занялся, после которых засел с двумя банками пива перед экраном. Но недолго он решал свои проблемы. Рука, вооруженная мышью, сама открыла видеохостинг и он начал набирать привычные фразы в строку поиска. Похоть побеждала мозг, и Егор забыл уже, что хотел посмотреть вначале. Видео было много, и все хотелось просмотреть. Прошел час, когда он кончил и смог вернуться к изначальным планам.
Елена никак не могла смириться с предательством Василия. Она буквально не находила себе места, сколько бы ни пыталась думать о нем плохо, сколько бы ни пыталась вспоминать обиды, которые она потерпела от него, внушать, что это шанс на начало новой жизни — все шло мимо. По вечерам она абсолютно неожиданно для себя бродила по улице в совершенном одиночестве и словно впивалась в него. В один миг ей стало абсолютно все равно до проблем родителей. За день до этого отец, наконец, собрал вещи и уехал, Лена попрощалась с ним сухо. Она толком и не осознавала, что больше может его и не увидеть в этой жизни. В ее сознании этот уход мало чем отличался от того, как бы он просто пошел за хлебом в магазин.
Бродить по улицам ей надоело, и первый день весны она встретила за столиком в кофейне. Привычно обратила она внимание на молодого человека, заглядывающегося из-за соседнего столика на ее прелести, и демонстративно отвернулась. Тут взгляд ее пал на объявление, висевшее на столбе. «Требуются официантки, график работы по договоренности». И она взяла в руки телефон и тут же набрала номер, указанный внизу. Приветливая девушка на другом конце провода была взбудоражена и назначила ей собеседование уже на следующий день. «Прекрасно, — думала Елена, — если удастся подбить график на вечера, то можно будет совмещать с учебой. А как раз вечером народу больше, так что очень это вероятно».
За весь разговор Лена ни разу не подумала ни о деньгах, ни о своих желаниях и даже не поинтересовалась условиями оплаты. Впрочем, они выяснились уже на собеседовании и оказались весьма соблазнительными, равно как и график. Как ей пришла эта мысль, пойти работать, она сейчас вспомнить не могла. Но помнила, что еще в школе предполагала, что будет подрабатывать во внеучебное время и прикидывала, куда бы ей пойти трудоустроиться. Знакомство с Василием перекроило все эти планы, она о них попросту забыла, но едва поступила на второй курс, стала время от времени мониторить сайты поиска работы, прикидывая свои шансы на определенные места. В конце концов, она даже откликнулась на ряд вакансий, и даже съездила на пару собеседований, одно из которых провалила, а после второго так и не дождалась обратной связи. В целом, она пожалела, что рассказала Васе об этих поездках, потому что если после первого раза он просто посмеялся и пожурил ее, то после второго раза запретил подобные поездки категорически. И при любой возможности неодобрительно высказывался о попытках своей пассии найти работу. «Зачем тебе это? Куда ты пойдешь? Да и уставать будешь. Тебе деньги нужны? На что? Давай я тебе это куплю, успокойся», — говорил он, и Лена понимала, что не может перечить ему. В настоящий же момент никто не указывал ей, как надо действовать.
Лена потратила неделю на получение медицинской книжки, и все дни настроение было приподнято, она предвкушала новые ощущения и чувствовала некую гордость за себя. Первые впечатления были сильными: словно открылся мир, скрытый от простого посетителя. Лена получила униформу и отправилась вместе с прикрепленным наставником проходить обучение. Она увидела, как готовятся блюда, как официанты между собой оценивают платежеспособность клиента, как формируются заказы и что предпочитают брать чаще всего. Первыми клиентами, которых она обслужила сама, оказалась молодая пара, ее ровесники. Но у нашей героини не было ни тени зависти их счастью, как она смотрела на влюбленные парочки еще за день до трудоустройства. Мысли ее были поглощены процессом. Она старалась быть предельно аккуратной, а улыбка не сходила с ее уст. После первого трудодня, который был обучающим и неофициальным, когда последние посетители отправились восвояси, к ней подошла управляющая кофейни и похвалила ее, пожав руку. «Вы приняты», — эхом отозвалось у Лены в ушах и звенело всю дорогу домой так сильно, что она ни разу не вспомнила о Василии. На следующий день настал чудесный миг потери девственности у свеженькой трудовой книжки, и первая запись обагрила собой страницу. «Понеслась!» — приплясывала Лена.
Отныне она почти все вечера пропадала в кофейне, где обслуживала клиентов. Работа была изматывающая: Елена приходила домой, валилась с ног и сразу засыпала. Ей хотелось поперебирать в голове яркие образы, связанные с отношениями с Васей, но она отрубалась мгновенно. Выходные дни на работе смещались, а на учебе строились по принципу «воскресенье плюс еще один день на неделе», эти дни менялись в зависимости от четности недель. Дни, оказавшиеся полными выходными днями, то есть свободными от учебы и работы, виделись лютым блаженством, когда можно было проваляться на диване до двух часов, а потом сидеть и смотреть сериал. Воскресенье, когда проходили выборы, было, понятное дело, выходным в институте, а вот в кафе выпал ее день, поэтому она, отоспавшись как следует, бегала с подносами, тогда как сидевшие за столиками обсуждали преимущественно свою личную жизнь. «Я запустил себя, скажу тебе честно», — приговаривал паренек азиатской внешности, возможно, калмык, своей не то знакомой, не то будущей девушке — Лене почему-то показалось что у них первое свидание, и он занимается самопрезентацией. Проходя мимо их столика повторно, она услышала, что разговор сместился на тему автомобилей, называлась сумма в четыре миллиона, а также к чему-то парень упомянул, что некто «состоит в «Российском Единстве» — внимательно вслушиваться возможности не было, хотя у Елены периодически просыпалось подобное любопытство. Поступил очередной заказ, весьма недешевый, поэтому несла она его предельно осторожно. Она аккуратно поставила поднос на стол и увидела, как ей поочередно улыбаются двое солидных мужчин. Выделив ей весьма неплохие чаевые — вероятно, самые большие за сегодняшний рабочий день — они продолжили тыкать пальцами в свои планшеты, и говоря что-то о Тупине и выборах. Уходя, она по инерции слышала краем уха их речь, где разобрала фразы «как обычно», «убедительная победа», «мы и не сомневались» и подобные им.
Что ж — так оно и было. Уже к вечеру все новостные ленты в интернете пестрили заголовками, в которых сообщалось, что по предварительным результатам Тупин избран на свой последний (хотя, кто знает!) четвертый срок.
На следующий день поступила информация от Центризбиркома. Ленин получил почти двадцать процентов голосов избирателей, Подвальный и Шилоновский — по семь, Сергеев — около двух.
Занявший третье место Подвальный еще вечером разразился привычной разгромной речью, направленной на обличение «партии воров и жуликов» и призывом вывести народ на улицы. Он не упустил возможности напомнить, как при Тупине обогатились все его давнишние товарищи из славного града в устье Невы. Шилоновский и Сергеев так же отметили свое недовольство, при этом поздравив Тупина с победой. Надо сказать, что сами правила выборов, когда он только ознакомился с Конституцией, еще в Швейцарии, вначале очень порадовали Ильича тем, что каждый гражданин имел ровно один голос, а не пропорционально своему происхождению, как то было в Российской империи, где ряд слоев населения попросту избирательным правом не обладал. Однако сам результат, всего лишь пятая часть голосов, а также те особенности избирательной системы, на которые он обратил внимание, привели к тому, что он решил сделать весьма громкое заявление. Ленин объявил открытое выступление в своем предвыборном штабе, на которое собралось почти полторы тысячи зрителей. Ильич долго готовился к нему, изучая свои собственные произведения.
И здесь Ленин впервые впал в депрессивное состояние, выразившееся в полном сомнении, то ли он делал на протяжении своих обеих жизней. Владимир поймал у себя в голове мысль об ошибках прошлого, и мысль эта казалось вот-вот выскользнет, но он никак не хотел, чтобы он выскальзывала. Он уцепился за ее хвост и стал вытягивать назад, как бывает порой, когда ты ешь суп, в котором плавает петрушка, и она застревает в горле. И Ленин сказал сам себе: «Стоп, надо успокоиться. Но как, как? Почему я не видел ошибок в собственных рассуждениях? С другой стороны, я смотрю сейчас спустя столько времени, и я знаю, как все было каким образом бесславно завершилось. Но все же! Чем мы занимались? Мы занимались наиболее благородным делом из всех, что можно было бы когда-либо придумать. Мы ломали изжившую себя экономическую систему. Но почему мы решили, что она изжила себя тогда? А изжившая и изживающая — это ведь не одно и то же! Я и сегодня полностью уверен в тупиковом пути капитализма. И я вижу, что все эти годы не опровергли учение Маркса. Почему? Оно отталкивается от философской материалистической доктрины, оно не говорит нам, что «это плохо, потому что оно нам не нравится». Нет, мы видим здесь структурный анализ всех этапов развития человеческого общества от древних времен до наших дней. Мы ссылались еще глубже, на диалектическую триаду Гегеля, пытались притянуть ее ко всему — но, получается, она работает, когда мы оцениваем прошлое, но абсолютно не годится для оценки настоящего, ведь мы не в силах оценить временные отрезки совершающейся борьбы. Но мы, большевики, свято верили в этот курс, мы не отступали как прочие оппортунистские партии, мы не спускались до мелкобуржуазного восприятия, декларирования сотрудничества, защиты мелких собственников. Как радовались меньшевики после победы в Грузии, что каждый бывший буржуа, втягивая живот, пытается пропихнуться в партию! Мы до такого не опускались, сохранили партийную дисциплину, четко обозначили наши приоритеты и были им верны, потому и победили. Но что есть теперь наша победа? Она стоила той борьбы? Сейчас мне кажется, что мы все же не видели какой-то более глубинной сути наших идей, мы углублялись в теорию и в борьбу между идеями, заключавшуюся в полемике. Ведь и строили мы в первый раз — у нас не было образца, но мы сами собирались стать образцом. Мы даже были готовы откатиться впоследствии из революционного авангарда, нам было это не так важно с интернациональным подходом. Но легко было вести эту полемику в естестве той революционной ситуации. Многие откровенно реакционные партии выделились в тот период, как вообще на изломе эпох всегда выделяются острые позиции. Но сейчас надо признать, что наши идеи — удел маргиналов. Почему мы были уверены в необратимости революций в европейских странах? И почему тамошний пролетариат не смог взять власть в свои руки? Неужели там не было достойных партий, и успех социал-демократии в России связан лишь с организованностью партии большевиков? Не могут же быть правы буржуазные историки, говоря об исключительности ситуации в разваливающейся Российской империи. Но при всей нашей заслуге и отваге — почему мы были тогда так наивны? Почему даже не брали в голову подобный вариант? Мы подгоняли мысли под наше видение развития человечества, можно сказать, сами писали весь проект. И мы не рассматривали альтернативные версии. Мы выдвинули лозунг превращения войны империалистической в гражданскую, и она случилась. Но мы не видели иных вариантов развития событий, кроме как указанных Марком и Энгельсом. А они были! И они есть всегда. Неужели ни один великий мыслитель не ошибался? Мы берем форму и говорим, что она верна. Да, так и есть, но есть ведь и разные способы реализации этой формы, и в подобных оценках ошибок может быть в разы больше. Построить теорию легко, когда мы видим все недостатки системы, допускающей эксплуатацию человека человеком — легко предложить идею о невозможности подобной эксплуатации. Но с чем я должен выступить сегодня? Что общество двадцать первого века готово услышать и принять?»
И Ленин долго ходил по комнате и предполагал, какую тему все же лучше осветить и всякий раз возвращался к мысли об антиклерикальной пропаганде. Действительно, роль церкви в те времена в общественной жизни страны была крайне велика; многие вполне справедливо считали, что излишне велика. Церковь при этом, как обычно, вела свою деятельность под красивыми словами о духовности и нравственности. Однако храмы открывались и открывались, но ни народ, ни сами священники нравственнее от этого почему-то становиться не хотели. Ленин уже давно освоился в пользовании современными источниками информации. «Я вижу, что среди молодого поколения есть недовольство религиозными деятелями, они высмеивают их в картинках и карикатурах с забавными подписями. Это — как раз то, где я более всего могу быть услышан», - резюмировал он.
Ленин в итоге выступил перед сторонниками и журналистами сухо и кратко. Он заявил, что не признает результатов выборов, однако доказательств их нечестности у него нет. Он подчеркнул, что тупинский курс ведет к деградации, что это наиболее уродливый вариант олигархического капитализма. Далее он перешел к роли Русской Православной церкви, обрушившись на нее с критикой, обвинив в сращивании с властными структурами.
«Мы критиковали церковь при царизме, обвиняя ее в защите старых порядков. Церковь защищала власть царя, как помазанника божьего, защищала власть аристократии. Народ церковь призывала терпеть. Трудись, подчиняйся хозяину, и за все твои тяготы тебе воздастся на небесах. И люди, измученные рабским трудом, верили, для них это была единственная отдушина, дававшая хоть какой-то смысл и объяснение их труду на помещика или владельца завода. Но с распространением революционных взглядов, рабочие начали понимать, что судьба находится полностью в их руках, они могут сбросить ненавистных угнетателей еще при своей жизни, рай нужно строить здесь, а не ждать его когда-то потом. И они начали бороться за этот рай, справедливо понимая, что главным творцом ада их жизней является международная буржуазия. С помощью государственных структур она взывала к неким патриотическим чувствам, призывая умереть за родину, а с помощью религии жить по канонам и не допускать мыслей о смене порядка. Однако сейчас мы видим, как церковь расправила свои плечи. Она ведет пропаганду, начиная с ранних лет, заменяя детям материалистическое представление о мироустройстве сказками про чудеса, про всевышнего на небесах и так далее. Для достижения свободы они предлагают молиться и поститься, то есть добровольно порабощать себя. Но ведь человек и так порабощен эксплуататорами; в современном обществе, чтобы прокормиться, он вынужден принимать те условия труда, что предлагает ему наниматель. То есть церковь, она поощряет пассивность, доверие к лживой власть, она подавляет естественные вопросы человека о мироздании, о том, как устроено общество. Взамен этого она предлагает готовую картинку, начиная аж с первых людей. Не нужно быть ученым человеком, чтобы осознать, что все это сказки. И они передавались из поколения в поколение — они ничем не отличаются от мифов Древней Греции, да и от наших славянских верований».
В таком духе Ильич и завершил свое выступление, которые оказалось абсолютно не таким разгромным, как он сам вначале предполагал. И Ленин принял решение не ждать людей, которые захотят послушать его, будут платить за вход, а самому идти в народ и пробуждать в пролетариате революционный дух. «Неужели они спят? Не может быть, может они и не осознают это теперь, мелкобуржуазный дух, о котором я говорил, который начал захватывать умы рабочих ведущих стран Запада и в первую очередь Англии в еще тот мой период, сейчас победил. И у нас в том числе. Но дух революционный не мог умереть, если уж я, смертный человек, сейчас здесь, то что есть дух? Да, мы, марксисты, принизили роль духа, подчинив его материи, но раз материя победила во мне, то и дух сможет воссоздаться! Я уверен, что революционный дух также есть в их сердцах, просто он задавлен кипой желаний, которые позволяют капиталистам лишь активировать их и наживаться. В общем, сдаваться не наш путь, вперед!» — заключил Ленин.
В свою очередь Подвальный на своем интернет-канале выкладывал один за другим видеоролики, в которых женщины средних лет, стыдливо пятясь, запихивали в урну бумаги с нужными результатами. В следующее после выборов воскресенье он призвал жителей страны выйти на улицы в знак протеста против подтасовок. В назначенное время центр столицы был уже переполнен людьми в форме и автозаками, терпеливо поджидающими своих будущих обитателей. Сам Подвальный был задержан, едва вышел из метро, и его сподвижники, оставшиеся без вожака, становились легкой добычей служителей закона. Часть из них, наученная горьким опытом предыдущих демонстраций, предпочла рассредоточиться по примыкающим к Тверской улицам, гуляя.
Антон активно призывал Михаила принять участие в акции, но тот лишь смеялся: «А в чем смысл? Что это изменит? Работать надо! Какие факты у них есть? Это не повод нарушать закон». Впрочем, в выходной день и у самого Антона нашлись какие-то неотложные дела. А протестующие — преимущественно молодежь — с гордостью гуляли по улицам. Им казалось, что они творят историю, что они здесь власть, что стоит кричать чуть-чуть громче — и наступит всеобщая справедливость. Но даже те кто кричал тихо быстро отлавливались и изолировались. Ленин позвонил за пару дней до мероприятия в приемную коммунистической партии и был неприятно удивлен, что она в митинге участия не примет. «Он же не согласован», — пояснила девушка-секретарь. Ленин вспомнил тысяча девятьсот пятый и тысяча девятьсот семнадцатый годы. «Да, представляю, если бы мы ждали каких-то согласований! Керенский, разреши нам погулять! Смешно! Мы выходили и делали. Один раз неудачно, другой — сделали выводы, учли ошибки. И результат не мог не прийти. Зачем согласовывать что-то со властью, которую ты не признаешь? Надо идти. Но к кому примкнуть? Выйти на самого Подвального? Но мы с ним слишком разных взглядов. Конечно, можно провести аналогию, и сказать, что сейчас тот совершит буржуазно-демократическую революцию, а потом придем мы. Но кто — мы? Нет такой партии. Да, в свое время я потратил много сил для формирования партии большевиков, для того, чтобы это была серьезная идейная сила. И когда появилась возможность взять власть в свои — мы были готовы к этому, несмотря на то, что многие из нас только в том году вернулись в Россию. Сейчас, конечно же, ситуация не та. Я, можно сказать, один, без единомышленников. Но меня использовали — я чувствую это — разрешив принять участие этой игре. В свое время я рассуждал на тему участия коммунистов в буржуазных парламентах. И я подчеркивал, что для достижения цели — все средства хороши. И заседая даже в самом реакционном парламенте, можно взывать к рабочим, подбивать их на борьбу. Но что выборы? Конечно, я и не верил, что стану Президентом, нужно быть глупцом, чтобы не понять, как работает эта система. Тот же Подвальный — он просто хочет оказаться на месте нынешних высших лиц. Он является носителем такого же буржуазного менталитета, как и Тупин с Волковым, он немного националист, и он сам был в бизнесе — так может ли он быть соратником рабочего народа в борьбе за справедливость? Готовы ли мы идти на борьбу, чтобы он оказался у власти? Конечно, нет! Ведь форма власти останется той же — просто имя будет другое. Но ведь он единственный, кто может выступить против результатов этих выборов, которые, ни для кого не секрет, прошли с многочисленными нарушениями. Каков план действий теперь? Думается, нет смысла и переживать о результатах его мероприятий. Опять же — кого он вывел на улицы? Это пролетариат, крестьянство? Угнетаемые? Нет, это люди мелкобуржуазной концепции, которые сами хотят стать эксплуататорами, но ввиду ограниченности мест, и потому что олигархат весь свой — они понимают, что тесно, а они хотят! Вот и все! Это не имеет ничего общего с революционной борьбой, движущей силой которой является пролетариат. Так что к нему я взывал и буду взывать! А Подвальный пусть бегает по улицам со своими школьниками!»
Народ разошелся, унося впечатления, лозунги утихли, и все текло по-старому. Утром все задержанные были отпущены, лишь Подвальный и его ближайшие сторонники остались в камерах на ближайшие две недели. Антон со вздохом смотрел ролики, как забирают людей, и удивлялся. «Зачем окружающие кричат милиционерам: «Как вам не стыдно? Зачем вы их забираете?» Неужели, им действительно это неясно? Те выполняют приказ. Они, может, и готовы сочувствовать забираемым, но выбора нет. Точнее, он был когда-то, поэтому сейчас они оказались по ту сторону баррикады». Антон свалился с роликов в просмотр интернет-энциклопедии. Это была одна из самых коварных вещей: каждая статья была наполнена завлекающими ссылками, предлагающими узнать более подробно о том или ином событии, либо человеке. И Антон не выдерживал, он плодил вкладки в своем браузере. Большая часть их смиренно грузилась, ожидая своего часа, но не дождалась. Его всколыхнул факт, что он потратил два часа своей жизни на бессмысленный просмотр статей. «Не умею я держать себя в руках», — с грустью подумал Антон, выключил компьютер и пошел на кухню пить чай. Приближалось время вечерних новостей, и на экране стоящего на кухне телевизора, сверкая собственной важностью, появился Компотов и напомнил, на чьи деньги организует массовые беспорядки оппозиция. Выяснилось, что участники получали аж по тысяче рублей ни за что ни про что, а в случае задержания могли пополнить свой кошелек солидной премией, выписанной прямо из важного европейского суда. Впрочем, как имеют право требовать возмещения ущерба по причине нарушения прав человека люди, сами открыто нарушающие закон, открыто идущие на конфликт? Антон смеялся в голос и хватался за голову, выслушивая подобные аргументы. Подобную риторику поддержал в вечернем ток-шоу и Скворцов, заявив, что провокации продолжатся и общество должно быть готово дать отпор. Кипятился Шилоновский, говоря, что только его партия представляет собой правильную оппозицию, все свои митинги строго согласовывает, а ее сторонники никогда во время подобных мероприятий закон не нарушают. Массовое участие в выступлениях молодежи, и особенно школьников, взбудоражило общественность. «Как не стыдно привлекать детей в политику!», — вопили они. А дети кричали шутливые лозунги, воспринимали все как большую игру, чувствовали себя причастными к некой единой цели, но в то же время и чувствовали себя вне системы, что важнее всего для подростков. Все читали учебники по истории — какие интересные события происходили когда-то! Здесь же появлялась возможность самим принять участия в событиях, которые, быть может, также когда-то будут упоминаться, рассматриваться, по ним будут скачиваться доклады и будут вестись дискуссии в высоких профессорских кабинетах. Как удачно выразился в интернет-чате, посвященном сбору и кооперации перед предстоящей демонстрации, один из участников: «Может быть, наш диалог будет потом цитироваться в учебниках истории». Да, это вопиющая наивность — но именно таким, предвкушенно-радужным было настроение подростков. Их взгляды были еще не сформированы, требований не было, но они были на улицах, и это было новым веянием! Вчера еще обвинявшие молодежь в инертности и безынициативности сегодня перенастроили свои рупоры. «Вы поглядите, у каждого в руках дорогой телефон! Двадцать лет назад все еще бутылки сдавали, каждый, и искали места, где их можно сдать повыгоднее, а сейчас — у каждого и телефон, и планшет, и интернет, и вообще чего только нет! И чем они недовольны!» Понимаете? Вы ведь правда не понимаете? Что ж, для этих людей, по всей видимости, смысл жизни, счастье и заключаются в обладании телефонами, планшетами, телевизорами, автомобилями, квартирами, дачами, и так далее. Логично, что они оказались в этом споре на стороне тех, кто имеет всего этого столько, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Чем вы недовольны? О том, что есть иные, высшие, потребности, все и забыли. Хотя, как — их пытались заполнить, да. Но чем? Патриотизмом и духовностью. Все бы ничего, но патриот — это тот, кто любит свою страну, но не власть. Более того, если власть плохо управляет страной, вредит ей, то патриот категорически не любит такую власть и последовательно выступает против нее. Другое дело, что патриот берет те источники информации, где ему говорят, что мы самые великие, а кругом — враги. В такой обстановке патриотизм только крепнет. А что духовность? Количество храмов увеличивалось, но увеличивалось и число разводов, и брошенных детей… Как же так??? Ответа нет. Да, конечно же, митингующие школьники далеко не бессеребреники, которым важна исключительно духовная составляющая жизни, и они остро переживают в первую очередь по поводу ее отсутствия. Начнем с того, что вообще, человек устроен так, что его мотивирует жажда богатства и жажда славы. Вы возразите, что знаете таких бессеребреников, которые к богатству равнодушны. Но если вы их знаете, значит они прославились! И бессеребреничество было для них именно путем к славе, ведь прославились они именно им! А если вы таких не знаете… Значит, их и нет!
Следующая глава: http://www.proza.ru/2017/09/15/98
Предыдущая: http://www.proza.ru/2017/09/12/50