Этим летом я была в гостях у Чехова. В Ялте. Вернее, в Аутке. Ведь когда в 1898 году был куплен участок земли под строительство дома, то это был пригород Ялты – Аутка. Всё в этом доме как было при Чехове, даже сад почти такой же – вечная весна, как мечтал Чехов. И дверь, через которую Антон Павлович покинул дом 1-го мая 1904 года, чтобы никогда уже в него не вернуться, та же.
И он уехал в Москву, и в Камергерском мы видим его перед тем, как он покинул Москву летом 1904 года, тоже навсегда. Вот он стоит на постаменте – исхудавший, погружённый в свои мысли ли, образы. Его долгая дорога к прощанию скоро подойдёт к концу, и он об этом знает.
И ещё одного Чехова я увидела в Ялте на набережной – он стоит и наблюдает за Анной Сергеевной, своей дамой с собачкой. И хотя этот памятник по праву стоит в Ялте, где и разворачивалось начальное действие рассказа «Дама с собачкой», он мог бы стоять в любом месте, связанном с именем Чехова, потому что Анна Сергеевна – образ-исключение. Она стоит особняком в длинном ряду женских образов, созданных писателем.
Чехов ещё и потому великий писатель, что он загадочен. Он создаёт образы сдержанно и лаконично, только точными мазками, не пользуясь «завитками» и «позолотой» литературных средств русского языка, достигая тем не менее яркой выразительности. Чехов избегает также частей речи – существительных ли, глаголов или прилагательных – с выраженной субъективной нагрузкой. Чехов как бы боится быть субъективным, чтобы не помешать читателю сформировать своё мнение. Он скромно отходит в сторону и наблюдает за описываемым – за происходящим – из-за ширмы нейтральности – объективности. Читателю предоставлена полная свобода – а ведь только Творец способен на такой дар – и цена этого доверия бесконечно высока.
Как же так получается, что несмотря на нарочитую отстранённость писателя мы всё равно знаем о его отношении к созданным им образам? Мы знаем, что Треплев ему близок, эгоизм и самолюбование Аркадиной вызывают его неприязнь, её же нелюбовь к сыну не заслуживает, по мнению Чехова, прощения. Даже образ Заречной, который поначалу вызывает сочувствие, даже ему отказано в снисходительном отношении – предательству нет оправдания.
Художник не может спрятать собственную душу, как бы он ни старался. Можно спрятаться за словами, но литература – это не только слова. Если написанное – литературное произведение, то в нём живут художественные образы. И эту жизнь в них вдохнул писатель, поделившись своей душой. Потому читателю так и дорог Чехов, что он присутствует в своих произведениях ненавязчиво и деликатно, но с невыразимой красотой души.
Чехов строг к своим женским образам. Раневскую он презирает, над Варей смеётся, даже душечка Оленька не заслуживает его снисхождения. Что уж говорить о другой Ольге – Ольге Ивановне, героине рассказа «Попрыгунья», ставшей причиной смерти мужа. Чехов – и следователь (тонкий аналитик), и прокурор (обвинитель), и судья (глашатай законов морали) своим героиням.
И только Анна Сергеевна избежала участи других чеховских образов. Замужняя женщина, падшая, потому что, обманув мужа, вступает в любовную связь с другим мужчиной – и невиновна? Да, выносит свой вердикт Чехов, невиновна. Или не более виновна, чем Гуров. Анна Сергеевна невиновна, потому что невиновен Гуров. Чехов редко осуждает мужчин – героев своих произведений, потому что пытается их понять. Но в рассказе «Дама с собачкой» Чехов пытается понять и Анну Сергеевну, и ему это удаётся! «Мне, когда я вышла за него, было двадцать лет, меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, — говорила я себе, — другая жизнь. Хотелось пожить! Пожить и пожить...» - вкладывает писатель в уста своей героини. И для неё, и для Гурова их любовь и становится настоящей жизнью. Они оба жертвы обстоятельств. Оба заслуживают понимания и сочувствия.
Чехов не потому так строг к женщинам, что не может или не хочет их понять. Чехов возводит женщину на недосягаемую моральную высоту и поэтому так болезненно переживает её падение, её прегрешения. Для Чехова женщина – богиня.
Спасибо Вам большое, Антон Павлович.