«...В глазах её меч таится,
А взоры разят стрелою,
Вино в её рту таится,...
И жемчуг в устах блистает,
Как дивное ожерелье...
Бела её грудь, как мрамор,...»
Обейд Закани
Валя Гай приехала в город, где жила её тётя с мужем, и двоюродный брат Павел, недавний выпускник училища, морской офицер, прибывший в отпуск.
Приехала Валечка из Лесхоза, где она родилсь и впитывала всю красоту Панского леса и раздольных полей за ним. Всё в ней было русалочье: и волосы пушисто-искристые, и шея, как стебель, на котором - головка купавы, кувшинки озёрной. Глаза с глубиной омутов лесного озера, на берегу которого стоит дом её мамы и отца-лесника. Ресницы, как у молоденькой тёлочки, которая сосала её пальчики в молоке, отчего те стали длинными, как у пианистки. Носик аккуратно вписывался в молочно-розовые щёчки, и губки, припухнувшие, будто сама Природа их целовала от вечерней зари до утренней.
Под лёгким её платьем проглядывала млечная грудь, пахнущая разноцветьем лесных полян и водорослями озера, в камыше которого плескались зелёного золота линИ. От груди плавный изгиб образовывал талию, и та переходила к мощному и волнующему загибу её бёдер на стройных ножках. Она миниатюрна и прекрасна, как Венера!
В город она приехала для поступления в Театральное училише. Ей так хотелось стать актрисой! Их она видела в кино. Были они все красивые, а себя Валечка находила не хуже их. Вот и, лелея свою мечту, приехала...
Павел, мой друг, с которым мы были на рыбалке, рассказывал:
- С появлением Валентины наш домик по ночам наполнялся скрипом панцирных сеток кроватей. В комнате, через стеночку от моей, в белоснежной постели томилось любовью тело будущей актрисы.
На своей кровати, в двух-трёх метрах от неё, страдал я, впитывая девичьи запахи, круживших мне голову и подымавших волны чувств во всём теле. Я прислушивался к каждому шороху, к каждому вздоху Валечки. И чувствовал, что с нею творится то же самое...
Окружил я её таким теплом и заботой, что ей, наверное, и не снилось. Цветы, комплименты насчёт её необыкновенной красоты и всякое, от чего у женщин кружится голова и они в знак благодарности готовы на всё, сыпались из моих уст, как из рога изобилия на неё.
Я, надев форму, сопровождал её в Театральное училище, был её стражем от всякой гражданской мужской братии. И конечно же – дополнением к её красоте перед другими девчонками, желавшими стать в будущем актрисами, а ныне желающих быть просто любимыми. То, что ей льстило моё внимание к ней, не было никакого сомнения. Но я не мог решиться признаться ей в своём желании её. Всё ж, хоть и двоюродная, но сестра. Этот предрассудок уродовал нашу, как я чувствовал, любовь.
Как-то с Валей, мы зашли в магазин, вдруг она чуть не выкрикнула:
- Ой! Какие сапожки!
Её было не оторвать от них, и до самого дома шла она печальная. А когда дошли до дома, она потухшим голосом произнесла:
- Какие сапожки! - и прикусила губку.
Глаза её смотрели на меня с какой-то надеждой и грустью.
Оставив её печальную дома, я ринулся в магазин и уже, когда его закрывали, прорвался к прилавку и купил те сапожки.
С коробкой в руках бродил по улицам, раздумывая, как мне их преподнести Вале.
Когда пришёл домой, Валя уже лежала под одеялом, как поле в васильках и маках. Я подошёл к ней, она сделала вид, будто спит.
- Вот они сапожки, а где Валечкины ножки?! – говорю я.
Её глаза раскрылись и тут же превратились в вопросительный и три восклицательных знака. Удивление, радость, смятение и ещё что-то в один миг вспыхнуло на её девичьем лице.
Валя, сбросив одеяло, села в постели... Она, словно забыла, что в одной коротенькой ночной рубашёнке, которая не скрывает, а более возбуждает,...
Ножки резво полезли в белый мех сапожек.... Она покручивала ножками, любуясь ...
На ресницах у неё заблестели слезинки счастья....
Мы встретились глазами...
Валя, не отводя глаз от моих, говорит:
- Павлик, ты такой добрый и милый! Я от всего сердца хочу тебя вознаградить за любовь твою ко мне самым дорогим, что у меня есть, и знай – я тебя очень люблю.
С этими словами она кокетливо улыбнулась, тряхнула гривой своих пахнущих степью волос и легла на постель. В сапожках...
Её грудь высоко подымалась...
Медовый месяц пронёсся, словно ураган, в любви и ласках. Валентина поступила в Театральное училище, а я уехал к месту службы на Тихий океан.
Промчались несколько лет молодости.
Уже с Северного флота мчусь на Большую землю. Выхожу из вагона и.... слышу:
«Скорый поезд « Мурманск – Адлер» прибыл на первую платформу. Прибывший пассажир Павел Чистяков срочно подойдите к «Информбюро. Вас ждут.»
Подходя к месту вызова, я буквально замер от изумления, когда увидел Валентину, которая вдруг чайкой кинулась ко мне. Я отшвырнул свой чемодан и крепко обнял её, не произнося ни слова. Оглушённые счастьем, мы долго стояли так у всех на виду, прижавшись друг к другу, слегка покачиваясь, как на палубе моей подлодки, и не обращая внимания на пристальные взгляды, которые чувствовали на себе.
Наконец-то посмотрел на неё: никогда раньше не замечал, что у неё такие огромные глаза, что она вся так прекрасна. Поцеловал её, чувствуя себя совершенно счастливым, и почувствовал, что должен сказать ей великую новость, рождённую только сейчас, здесь, на вокзале. И проникновенным голосом произнёс:
- Валюша,... я люблю тебя!
Засмеялась. - Верю, - сказала она, не выказывая ни малейшего удивления, - не хватало только, чтобы ты не любил меня. Я ведь, Павел, люблю тебя с первого мгновения нашей встречи. Ещё до сапожек.
Мишель, клянусь морем, подо мной, подводником, будто глубинная мина рванула, и всю палубу вокзала, как волной, захлестнула - Любовь.
Она уехала со мной на Север...