С вершины холма, у подножия которого раскинулся Уэлсхпул, открывается вид на заповедный Барри-Бич и безбрежные просторы Тихого океана, исчезающие за горизонтом. По склонам соседних холмов, насколько хватает глаз, протянулись пастбища, а справа чуть виднеется голубая нить реки Агнес с водопадом. Здесь же установлен простой камень, который украшают именная табличка и красный цветок. Робин хотела, чтобы ее прах был развеян над Большим Барьерным рифом – такова была ее последняя воля.
Осенью 1995 года моя старая корреспондентка Робин Сазерленд, жившая в Сиднее, сообщила, что серьезно больна. В своем письме она писала, что едет в онкологическую больницу в Германии для прохождения интенсивного курса лечения лейкемии. С этого дня ее письма стали приходить из Корнвестхайма. Мы пригласили ее к нам в Финляндию на Новый год, и она пообещала приехать. В последний день уходящего года я встретил ее в морском порту Хельсинки, и мы успели добраться до нас всего за час до Нового года.
Встретив с нами Новый год и проведя в нашем обществе еще несколько дней, Робин, накануне своего возвращения в клинику, взяла с меня обещание навестить ее в Австралии и оставила мне в залог миниатюрный бумеранг, который попросила вернуть, когда я буду там. В феврале мне, действительно, предстояла поездка в Мельбурн на международный конгресс переводчиков, поэтому я осмелился пообещать, что верну его. Через месяц я отправился выполнять данное мною обещание.
Когда мой междугородный автобус, пересекнув Викторианскую ночь, остановился на автобусном вокзале Сиднея, Робин уже ждала меня в соломенной шляпе и солнечных очках. Еще до того, как поздороваться с ней, я заметил, что она плохо себя чувствует – так она похудела и осунулась. Явно обрадовавшись при виде меня, она обняла меня за шею и указала жестом на стильный винтажный кабриолет, приглашая меня сесть в него. Кабриолет юрко пробирался сквозь заторы большого города и устремился в сторону спокойного и зеленого Пенсхерста на берегу океана. Мы остановились перед каменным коттеджем с черепичной крышей и въехали во двор.
Внутри довольно старого дома царил богемный беспорядок: повсюду стопками лежали диски и книги по здоровью и искусству. Я обратил внимание на одну из них, которая называлась "Хочу опять стать здоровой". Больше всего книг было по восточной медицине, а с книжной полки выглядывало несколько виниловых дисков Моцарта.
Меня встретил Джордж – постоянный бойфренд Робин. Он походил на Будду, восседавшего на своем троне. Джордж научил Робин нырять с аквалангом, и они вместе подолгу обследовали Большой Барьерный риф. У них была и другая совместная страсть – приобретение и восстановление старых винтовых самолетов. Им очень повезло, и они стали счастливыми обладателями самолета времен Второй мировой войны Douglas DC-3 VH-ANR, принадлежавшего главнокомандующему военно-воздушными силами США.
Робин подготовила для меня очень насыщенную программу. Узнав, что я никогда не пробовал fish-and-chips по-австралийски, мы заехали в ресторанчик на берегу океана рядом с Сиднейским оперным театром, и там я узнал, что на вечер у нас забронированы билеты на оперу Бенджамина Бриттена "Сон в летнюю ночь" в исполнении Австралийской оперы, отмечавшей свой 40-лений юбилей. У нас еще оставалось время на то, чтобы переодеться дома и вовремя добраться до театра. У меня был с собой мой любимый серый костюм в клетку, в котором я щеголял на приеме у мэра Мельбурна, так что на этот счет можно было не волноваться.
В фойе Сиднейской оперы Робин, помня о моем неравнодушном отношении к Хему, принесла мне "Дайкири" с двойной порцией рома. Сама она ограничилась натуральным соком.
На Робин было черное вечернее платье, хорошо контрастирующее с ее отвыкшей от солнца кожей. На его фоне тонкая нить жемчуга смотрелась особенно изящно. Зал затаил дыхание в предвкушении чуда…
Многоуровневые декорации, завораживающее звучание оркестра, детский хор и ориентальная атмосфера оперы, либретто которой было создано Бриттеном совместно с тенором Петером Пирсом, другом и коллегой композитора, оказали на меня самое сильное впечатление за время поездки в Австралию.
Темный южный вечер, мягкое дыхание океана, ласкающего берег гавани на Беннелонг-Пойнт, и нарядная публика вызвали у меня просто ощущение эйфории и заставили забыть обо всем на свете.
В оставшиеся дни мы кормили с рук забавных опоссумов в Сиднейском Гайд-парке, любовались знаменитым мостом Harbour Bridge, лакомились папайей, манго и лучшими в городе устрицами, за которыми Джордж специально ездил в порт и для которых он по собственному рецепту готовил самое главное – соус, купались и загорали на Manly Beach – одном из пятидесяти двух песчаных океанских пляжей Сиднея. Глядя, как я ем устрицы, Джордж улыбался и говорил, что я – неисправимый европеец.
Ужиная на трехсотметровой Sydney Centrepoint Tower, мы вспоминали нашу мимолетную встречу в конце семидесятых на перроне Варшавского вокзала в Ленинграде, с которого Робин уезжала на ночном поезде в Таллинн, и пили Jacob’s Creek. Как мы тогда обменялись адресами, проговорив всего несколько минут до отправления поезда, и как я взахлеб рассказывал ей о князе Мышкине, который приехал в Петербург именно на этот вокзал, как после этого она целых двадцать лет писала мне письма – сначала в Ленинград, а потом в Хельсинки, куда я переехал жить в 1983 году. Сколько же лет прошло с тех пор!
В августе 1996 года меня разбудил телефонный звонок Джорджа, который сообщил, что Робин больше нет. Я был настолько потрясен, что от неожиданности промямлил какие-то английские соболезнования и стал расспрашивать о подробностях.
После смерти Робин я продолжал переписываться с ее родителями – Джимом и Гвен, у которых я гостил в свой приезд и которые хотели взять меня в сыновья. Вскоре Джим овдовел, но по-прежнему находит силы для ведения фермерского хозяйства – у него около сотни племенных быков, пасущихся на собственных пастбищах на холмах, часть из которых он сдает в аренду. Одиночество Джима скрашивают дети и внуки, а также председательство в местном клубе петанка. В 2006 году я получил от Джима письмо, в котором он сообщал, что устал сдавать в аренду свою ферму и решил продать ее, так что теперь пастбища на холме Робин перейдут в собственность двух новых владельцев, но за ним останется право ухода за могилой.
Мы постоянно приглашаем Джима в гости и не теряем надежду на то, что в один прекрасный день он напишет или позвонит и известит нас о своем приезде.
Фото автора.
© Андрей Тарзалайнен, 2017.