Часть первая
Был чудесный июльский день. Самая середина июля. В лесу, за садовой оградой зацвели белоголовник и иван-чай. Пчёлы сонно гудели над благо-ухающими травами. Солнце не палило, а приятно согревало полуобнажённых дачников. Ничто не предвещало ни грозы, ни плохой погоды, ни какого-либо неудобства. Дачники садоводческого общества «Подснежник» поговаривали о том, что в лесу появились маслята в великом множестве, дикая клубника и душица. Лес манил к себе своей красотой, запахами, дарами и Лидия Семёновна отозвалась на этот зов. Она сказала мужу, Вадиму Петровичу, что сходит в лес буквально на полчасика за душицей, которая росла совсем неподалёку от их забора. Её сыновья, братья-погодки 5 и 6 лет от роду спали после обеда. Ничто не мешало предприимчивой дачнице прогуляться по лесу в послеобеденный час.
Некоторое время она шла по дорожке, протоптанной многими поколениями грибников и ягодников, потом свернула в лес. Довольно долго она брела среди разнотравья, а душица всё не попадалась. Лидия Семёновна хотела уж было повернуть в обратную сторону, однако нелёгкая побудила её сделать несколько шагов, отдаливших её от её родной дачи. И… о, радость! Перед нею открылась поляна, заросшая душицей. Невысокие пышные кустики были покрыты нежными голубовато-розовыми свежими соцветиями. Какое великолепие, какое обилие, какая роскошь! Лидия Семёновна оглядела довольным, счастливым взглядом полянку, деревья, окружавшие её, и приступила к делу. Она нарвала объёмистый букет ароматных веточек и ей ещё было мало. Не хотелось уходить от этих благодатных зарослей.
Внезапный мужской вскрик нарушил всё очарование, всю прелесть её состояния. Она оглянулась и увидела в нескольких десятках метров от себя двоих мужчин, которые потихоньку двигались по направлению к ней и пристально смотрели на неё. Лидия Семёновна не поняла, что в облике этих мужчин напугало её. Она совсем не отдавала отчёта в своих мыслях и чувствах. Она только выронила из рук охапку душицы и бросилась бежать прочь, подальше от непрошеных пришельцев. На бегу она оглянулась и убедилась в том, что они бегут следом за нею. Тогда она, не сомневаясь больше ни в чём, задала такого стрекача, на который она не была способна ни при каких других обстоятельствах. Она бежала, и, казалось, какая-то сила несла её через кочки, заросли, травяную путанину. Куда она бежала – ей было всё равно, лишь бы подальше от этих людей, которые внушали ей ужас. Долго она в таком беге не могла продержаться – это она понимала. Они сильнее её, ноги у них длиннее. Они догонят её. Надо было исчезнуть, но куда? Впереди перед нею высилась каменистая внушительная горка, поросшая скудной растительностью. У её подножья, среди кустов и деревьев валялось несколько берёз, поваленных когда-то сильным ветром. Среди них, задрав кверху корневище, лежала старая сосна. Лидия Семёновна метнулась к корневищу, пролезла в его полураскрытую пасть, ободрав при этом спину. К своей радости она об-наружила под корнями хорошенькое углубление, куда она свалилась с большим удовольствием. Трава и корни надёжно укрыли её от преследователей.
А они промчались мимо, тяжело дыша, сопя и ругаясь матом. Шум их шагов затих, но Лидия Семёновна продолжала лежать в своём убежище, не дыша и не двигаясь. Прошло не менее получаса, и они вернулись. Вернулись уставшие, обозлённые и несчастные.
– Бесполезно, – сказал один из них. – Точно сквозь землю провалилась. И куда она могла подеваться? За горой растёт белоголовник, а дальше – лес – такие заросли… Но ведь и следов никаких нет.
–А бежала-то она как! Словно чёрт на крыльях неслась, – вторил другой, вкрадчивый и льстивый голосок.
– А какая была женщина! Молодая, сочная…, – продолжал сокрушаться первый голос. – Какая женщина! Видно было, что у неё под кожей есть кое-что. В прошлый раз нам попалась такая дохлая, костлявая баба, а эта справная. Ах, какая женщина… А всё из-за тебя! Ты чего закричал? Ты спугнул её. Мы бы незаметно подошли к ней.
– Я ногу подвернул, – заныл голосок.
– Ногу подвернул? Вот я тебя вместо неё сейчас… А потом тобою же и закушу, – злобно проговорил первый.
Лидия Семёновна закрыла глаза. Сознание её помутилось. Какая-то неотвратимая сила бережно опустила её в небытие.
Часть вторая
Лидия Семёновна спала и видела странный сон. Ей снилась её свадьба: праздничный стол, заваленный объедками, перепившиеся гости, и она – не-веста, вовсе не в подвенечном платье. На ней был какой-то серенький не-взрачный костюм, а её жених – вовсе не её муж, Вадим Петрович, а какой-то другой мужчина. И этот другой мужчина протянул ей роскошный букет роз, среди которых возвышался цветок чертополоха. Она взяла букет в руки и бросила его на стол, к объедкам, а он, этот другой мужчина, расхохотался, крепко поцеловал её в губы, потом перекрестил и исчез. Исчез навсегда. Лидия Семёновна тотчас же сообразила: доллар упал в цене, и теперь она – не богатая невеста, а бесприданница, и он покинул её из-за этого. «Свинья», – подумала Лидия Семёновна и проснулась. Она лежала в какой-то яме. Под нею была земля, с боков и сверху какие-то сухие ветки, и тоже земля. Только с левого бока тянуло прохладой. Там, очевидно, был выход. Лидия Семёновна подвинулась к нему. Она выбралась из своего убежища, стала на ноги и огляделась вокруг. Была ночь. Было темно. Небо, очевидно, заволокло облаками. Луна не светила, и звёзд не было видно. Только лес шумел со стоном, будто жалуясь на что-то. Ветер гулял по его вершинам. Бедная женщина, ничего не понимая, ничего не видя вокруг себя, нащупала внизу у своих ног ствол поваленного дерева, села на него и задумалась. Что случилось? Почему она здесь? Почему в лесу? Почему ночь? Как её зовут, и кто она? Кроме всего горели ссадины на спине, тупо болела голова с левой стороны. Лидия Семёновна ударилась ею о древесную корягу, когда валилась на дно ямы. Но зачем она полезла в эту яму? Если всё, что с нею творится в данный момент, не сон – так что же это? Она ничего не понимала. В её сознании вдруг зазвучали слова какой-то детской песенки: «Ехала деревня мимо мужика, вдруг из-под собаки лают ворота…». «Что за чертовщина»? – подумала Лидия Семёновна. А мозг её немедленно отозвался другими стихами: «Выпью-ка я чаю, съем я бутерброд, и тогда, конечно, встречу Новый год». «А вот эту ерунду я придумала. Ту, первую, я где-то в какой-то книге вычитала, а вторую – я», – подумала новоявленная поэтесса и поняла, что ей очень хочется есть. Её потянуло туда, где это можно было бы осуществить. Но где это? Она посмотрела на небо и увидела, что облака кое-где разошлись, что звёзды глянули оттуда на неё, что небо чуть-чуть посветлело, и каменистая горка, поросшая скудной растительностью, обозначилась перед нею во всём своём неприступном величии.
Лидия Семёновна встала и пошла вперёд. Она взобралась, цепляясь руками за камни и траву, на самую вершину каменистой горки. Она огляделась по сторонам. Вокруг повсюду один лишь лес, и только лес, шевелящийся в предутренней синеве. И ничего больше. Только в одной стороне она увидела перед собою цепочку электрических огней. Очевидно, там проходила железная или шоссейная дорога. Это было так далеко, но это было. И Лидия Семёновна пошла туда. Чтобы не сбиться с пути, она, ещё находясь на вершине горы, протянула к огням свои руки, четко определила направление и пошла туда, где могли быть чай и бутерброды. Она шла, четко держа в голове направление, избранное ею, а её мозг продолжал свои игры. «Верной дорогой идёте, товарищи!» – настойчиво говорил ей кто-то, время от времени, безбожно картавя. «Да ведь это же Ленин! – подумала Лидия Семёновна. – Твои бы слова, товарищ Ленин, да Богу в уши, было бы неплохо».
Между тем ветер затих. Небо окончательно очистилось от облаков и начало светлеть на востоке. Лёгкий туман поднялся от земли. «Который теперь час? – подумала отважная путешественница. – Скорей всего, уже три часа ночи. Да, теперь день уже пошёл на убыль. Раньше начинало светать в два часа ночи, а теперь позже». Рассуждая таким образом, Лидия Семёновна упорно и старательно шла вперёд, обходя заросли переплетённых друг с другом кустов, поваленные деревья, бугры и ямы, от которых она столько натерпелась тогда, когда вокруг было темно. А утро стремительно вступало в свои права. Лидия Семёновна видела яснее и отчётливее всё, что было перед нею и вокруг неё: деревья, кусты, траву, а из травы на неё кокетливо поглядывали свеженькие масляточки. «Боже, сколько их, – подумала она, страстная любительница собирать грибы. – Непременно надо прийти сюда с Вадимом. Вот он обрадуется! Только не надо говорить ему, что я во сне выходила замуж за кого-то другого». И вдруг она остановилась. Она вспомнила имя мужа. Вадим! А её-то как зовут? Пройдя ещё немного, она вспомнила и своё имя, а потом имена своих сыновей: Илья и Кирилл, дачу и то, как она увлечённо собирала душицу, как она заметила этих ужасных
людей, как она убегала от них, как спряталась от них. Она всё вспомнила, и давешний ужас навалился на неё. Ей было уже не до масляточек. Скорей вон из этого проклятого леса! Она побежала вперёд, побежала быстро, гонимая страхом, ловко перескакивая через препятствия, благополучно минуя заросли, кочки и прочие лесные неудобья.
А утром, между тем, разгоралось всё больше. Розовая заря полыхнула на востоке. Радостно зазвучали птичьи голоса, прежде такие робкие и неуверенные. Застрекотала сорока, нахально и навязчиво. Туман, прежде такой лёгкий и почти невидимый, уплотнился, припал к земле, обволок белой влажной пеленой лес, и он, лес, утонул в белом мраке.
Лидия Семёновна торопливо шагала в тумане, невзирая на его причуды, на его сказочные представления. Порой она с шага переходила на бег. Страх за себя, за детей, за мужа, тоска по дому, по всему близкому, родному, привычному рвала её душу на части. Господи, где же эта дорога? Где огни, которые светили ей ночью?
Вдруг земля оборвалась под нею, и она съехала вниз, по глинистому склону прямо на дорогу. Дорога была хорошая, изъезженная множеством машин, но это её не обрадовало, а скорее напугало. Она перебежала дорогу и пошла вдоль неё, скрываясь за деревьями. Вскоре дорога свернула в сторону, а там, среди тумана обнаружились железнодорожные пути и здание вокзала. Лидия Семёновна вышла из-за деревьев, прошла привокзальную площадку и села на скамейку в полном изнеможении.
Часть третья
Итак, Лидия Семёновна сидела на скамейке и думала. А что же будет дальше? Она пришла туда, куда стремилась прийти. А дальше-то что? У неё не было ни денег, ни ключей от квартиры, ни документов. Села она на мокрую от росы скамейку. Бриджи её намокли и причиняли ей досадные неприятности. Было холодно. Пока она бежала по лесу, всё было нормально. Было даже жарко. По её лицу и спине стекали капли пота, но вот она сидит неподвижно и остывает. Скоро её начнёт бить дрожь. А солнышко, долгожданное светило, не торопится подняться над лесом, разогнать туман и обогреть её, бедную, несчастную. Кроме всего этого она понимала, что выглядит ужасно. Её кроссовки, бриджи и футболка, мокрые от росы, грязные, перепачканы землёй и глиной. Футболка на спине изодрана в клочья, волосы спутаны, лицо, руки и ноги искусаны гнусом, грязные, исцарапанные. Умыться бы, но где? Вокзал был закрыт. Никого нигде не было видно. Было, по всей вероятности, ещё очень рано. Хорошо бы найти колонку или колодец. Умыться бы, напиться. О! Вода! Как она была ей нужна сейчас, чистая, тёплая. А вот людей ей совсем не хотелось видеть. Они будут разглядывать её, шептаться, осуждать её, брезговать ею. Не прошло ещё и суток, как с нею приключилась беда, а она уже стала изгоем, бомжихой в глазах благополучных людей. Между тем, вокзал заработал. Появились первые пассажиры, объявили о прибы-тии первой электрички. И вот она появилась, выплыла из тумана, покатилась мимо, замедляя ход, остановилась. Лидия Семёновна вошла в вагон. Можно сказать, что вагон был пуст. Несколько пассажиров ничего не значили в этой пустоте. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо то, что всё-таки в вагоне она была не одна, а то бы ей было совсем жутко и тоскливо ехать одной в пустом вагоне; плохо то, что её могли увидеть в её неприглядном виде. Лидия Семеновна затаилась на одном из сидений, сжалась в комочек, спрятала лицо за руками и застыла в позе глубоко задумавшегося человека. Она и вправду задумалась. Ей на память пришло одно событие, участницей которого она стала помимо своей воли. Давно это было. Тогда не было в её жизни ни детей, ни Вадима Петровича. Она училась в школе в старших классах, и звали её тогда не Лидией Семёновной, а просто Лидой. Она шла по безлюдной улице своего родного города. Навстречу ей шла девушка, примерно одних с нею лет. Вдруг, откуда ни возьмись, выскочил какой-то парень, наскочил на де-вушку и начал её избивать. Он бил её головой о стену дома. У девушки из носа хлынула кровь. Лида кинулась к этому парню, схватила его за ворот и попыталась оттащить его от девушки. Какая-то женщина, оказавшаяся в этот момент рядом, тоже ухватилась за парня. Вдвоём им удалось оторвать драчуна от его жертвы. Он вырвался из их рук и убежал. Потрясённая, избитая девчонка, глотая кровь и слёзы, закрыв руками избитое лицо, побежала куда-то, очевидно, домой. Женщина и Лида остались в одиночестве. Они удивлённо смотрели друг на друга, наконец, взрослая дама прервала молчание.
– Девка-то сама, поди, виновата, что её побили, – сказала она. – Хорошую бы не стали бить. Уж это точно!
Лида ничего не сказала ей в ответ. Она не знала, что можно сказать в ответ, но это событие глубоко врезалось в её память, и теперь она понимала, что она всем своим несчастным видом, голодная, напуганная, уставшая, замёрзшая, не вызовет у людей сочувствия. Её будут осуждать за легкомыслие, за коротенькие бриджи, за соблазнительную фигуру, за красивые ножки. Она, она во всём была виновата! Она привлекла к себе внимание насильников, а, может быть, не только насильников. Может быть, они не только насытили бы ею свою похоть, но и желудки. Найдутся же, конечно, у них защитники и адвокаты. Они пожалеют их и осудят её. Лидии Семёновне от этих мыслей становилось всё хуже и хуже. В горле нарастал болезненный ком. Трудно было дышать. Её тошнило, болела ушибленная голова, захотелось сжаться настолько, чтобы стать совсем невидимой ни для кого, превратиться в точку. И что же дальше? Она может не выдержать напряжения, её просто разорвёт на части от всего этого, и тогда берегитесь все, кто будет рядом в этот момент.
– Ваш билет, – прозвучал над нею голос контролёра.
Лидия Семёновна сквозь пальцы посмотрела на женщину в форменной одежде, склонившуюся над нею.
– Ваш билет, – повторила женщина.
И вдруг она ахнула. Схватила Лидию Семёновну за плечо, сжала его, оттолкнулась от него и быстро ушла куда-то. Через несколько минут она вернулась в сопровождении двоих мужчин. Один был в форме полицейского, другой – в форме железнодорожного начальства. Мужчины уселись рядом с Лидией Семёновной: один слева, а другой, тот, что был полицейским, сел напротив. Женщина-контролёр стояла рядом и внимательно смотрела на всех троих. Полицейский начал задавать вопросы.
– Как вас зовут, куда вы едете, где вы живете? – спрашивал он.
Лидия Семёновна молчала. Губы её судорожно подёрнулись. Дважды она вздохнула глубоко и опять замерла.
– Похоже, она не может говорить, – сказала женщина-контролёр.
– Вы не можете говорить или не хотите говорить? – спросил полицейский.
Не получив ответа, он достал из служебной сумки блокнот, шариковую ручку и подал всё это Лидии Семёновне.
– Тогда пишите. Писать-то вы можете?
Лидия Семёновна кивнула головой, взяла блокнот и ручку. Она написала свой адрес, имя, фамилию, номер сотового телефона своего мужа – Вадима Петровича, подумала немного и добавила: «Вчера мне пришлось убегать от каких-то страшных людей. Их было двое. Мне удалось спрятаться. Всю ночь я шла по лесу и вышла к вокзалу».
Полицейский прочёл её запись и спросил:
– Где это было?
Лидия Семёновна взяла из его рук блокнот и нарисовала на странице прямоугольник, обозначив его словами «дача» и «подснежник», стрелкой она указала свой путь до того места, где она наткнулась на соблазнившую её душицу, и где она увидела преступников. Своё бегство она обозначила вопросительным знаком, нарисовала конус – каменистую горку, а оттуда стрелкой указала направление, по которому она двигалась от горки до вокзала. Полицейский внимательно следил за её рисованием. Он кивнул головой, забрал у неё блокнот, пошёл из вагона в тамбур и начал звонить оттуда куда-то по телефону. Контролёрша села на его место.
– Куда её теперь? – спросила она у мужчины в форме железнодорожного начальства.
– Я думаю, надо вызвать скорую. В больницу её надо. Физически она не очень пострадала, но вот нервы…, психика…, ей нужна помощь.
– Скажите-ка, – обратился он к Лидии Семёновне. – Если не можете говорить, сделайте знак головой. До этого происшествия вы говорили?
Лидия Семёновна кивнула головой.
– Тогда скорую непременно! И принесите-ка сюда мою ветровку, термос с чаем и бутерброды.
Контролёрша поднялась со скамьи и ушла из вагона. Вернулся полицей-ский. Он подошёл к Лидии Семёновне, присел перед нею на корточки.
– Так. Я созвонился сейчас с вашим мужем. Вас всю ночь и до сих пор искали в лесу. Он немедленно выезжает с детьми в город. Я также сообщил о ваших обидчиках куда следует. Это очень серьёзные люди. Их будут искать там, где вы указали. И найдут – не сомневайтесь. Им грозит пожизненное заключение. Ну, а теперь спасибо вам за сведения. Им же цены нет. До свидания. Выздоравливайте. Всё будет хорошо. Не надо думать о плохом.
Полицейский встал во весь рост, улыбнулся и ушёл. Железнодорожник тоже поднялся и ушёл куда-то. Но он вскоре вернулся и сел рядом с Лидией Семёновной. Он ничего не говорил ей, а только задумчиво смотрел перед собой до самого города.
Появилась женщина-контролёр. Она принесла Лидии Семёновне тёплую ветровку, горячего чаю и бутерброд с сыром.
Часть четвёртая
Прошло два месяца. Была середина сентября. Последняя электричка шла полным ходом к городу. Утомлённые дачники дремали на своих сидениях. Дежурный по поезду, Василий Григорьевич Хмель обходил вагоны уже в третий раз, зорко оглядывая пассажиров, дабы вовремя заметить возможные неполадки и отклонения от нормы. В четвёртом вагоне навстречу ему поднялась какая-то женщина. Она с улыбкой смотрела на приближающегося к ней Василия Григорьевича.
– Здравствуйте, – вы не узнаёте меня?
Василий Григорьевич резко затормозил и остановился. Лицо его поначалу выражало одно лишь недоумение и досаду, но вот оно прояснилось. Он вспомнил её. Но, как же она изменилась! Тогда, два месяца назад, это была озябшая, голодная, уставшая, перепуганная, больная бродяжка, грязная, исцарапанная, с широкой ссадиной на лбу. Она не могла говорить и старательно закрывала лицо руками, а он сидел рядом с нею, прикрывая собою её от внешнего мира, которого она (это было заметно) боялась. Теперь же перед ним стояла вполне приличная, ухоженная дама, с миловидным улыбающимся лицом. Её спутник, очевидно, муж, поднялся вслед за нею. Он внимательно посмотрел на Василия Григорьевича и протянул ему руку. Мужчины обменялись рукопожатиями.
– Посидите с нами, – предложил Вадим Петрович. – Хотелось бы узнать, как вас зовут, кому мы обязаны за заботу и внимание.
– Да, – подхватила Лидия Семёновна. – Вы всё время пробегаете мимо нас и не узнаёте меня.
Василий Григорьевич сел на скамейку, напротив Лидии Семёновны.
– Ну, как вы? – спросил он. – Поправились? Заговорили?
– Ещё как! – ответил за жену Вадим Петрович. – Больше всего во всей этой истории её огорчает то, что она бросила душицу. А в общем, продержали её в больнице несколько дней и выписали на все четыре стороны. Заговорила она в тот же день, к вечеру. Она здорова.
Он с улыбкой оглядел жену, сжал ей руку, тряхнул её и отбросил в сторону.
– Седых волос она мне добавила немало, сыновей перепугала. А так всё ничего.
Он вдруг поднялся. Василий Григорьевич тоже встал, повинуясь его внимательному и призывному взгляду.
– На два слова отойдёмте, – тихо проговорил Вадим Петрович.
Они пошли по вагону и остановились в тамбуре.
– Так как же вас всё-таки зовут? – спросил Вадим Петрович.
– Василий Григорьевич.
– А я – Вадим Петрович.
– Очень приятно. Вы хотите мне что-то сообщить?
– Я хочу спросить. Этих людей нашли? Арестовали?
– Нашли, – нехотя ответил Василий Григорьевич. – Нашли только одного живым, а другой был убит и объеден. Теперь тому, кто живой, грозит высшая мера.
Вадим Петрович стиснул зубы, лицо его исказила брезгливая страдальческая гримаса.
– Ради Бога, – проговорил он. – Возможно, мы с вами ещё увидимся. Не говорите ничего об этом моей жене.
– Конечно, – торопливо проговорил Василий Григорьевич.
– Жена моя очень больна. Она, что называется, перегрелась в свете наших дел. Телевизор мы убрали, радио ограничили, сад, огород, дом, дети – вот всё, что её сейчас окружает. Она – хорошая хозяйка, сильная, выносливая женщина, но все эти страсти-мордасти ей не под силу. Психиатр советует загружать её работой, но не новостями, понимаете?
– Вполне, – ответил Василий Григорьевич.
– Пойдёмте к ней, а то она начнёт тревожиться.
Мужчины вернулись в вагон. Лидия Семёновна боязливо смотрела на них.
– Для чего вы так поспешно уединились? – спросила она.
– Да так, – ответил ей муж. – Я спросил у Василия Григорьевича, его Василием Григорьевичем зовут, я спросил у него кое-что о мужских делах. Тебе это знать необязательно.
Лидия Семёновна опустила глаза и задумалась, а Вадим Петрович продолжал, как ни в чём не бывало:
– Представляешь, Вася, мы накопали на нашем огороде 15 кулей картошки. Это, не считая того, что мы уже съели за полтора месяца. А ягоды-то сколько было! Досталось Лидии и варить, и сушить. А помидоров, огурцов сколько было! Сколько ты банок накрутила, Лида? – спросил он у Лидии Семёновны.
Она покачала головой.
– Я не помню, – вяло и неохотно проговорила она. Помолчав немного, она вдруг заговорила твёрдым и решительным тоном. – Вадим, ты напрасно за меня так переживаешь. Не такая я уж больная. Я всё помню, что мне в самом деле интересно.
Она повернулась к Василию Григорьевичу.
– Я вас на всю жизнь запомнила, как вы сидели возле меня тогда, утром, в электричке, как дали чаю, хлеба с сыром, как согрели меня своей курткой, как проводили меня из вагона к машине скорой помощи, как сдали меня врачам с рук на руки. Я всё помню. Но меня заботит одна мысль: мы ведь все – люди, да? Но одни такие жестокие, а другие добрые. Я не могу постигнуть природу зла. Это меня беспокоит.
– Это всех беспокоит, – ответил Василий Григорьевич. – Все озабочены этим. Самое лучшее – это делать добро, просто делать добро и всё. Тогда и зла будет меньше, а, может быть, его совсем когда-нибудь не будет.
– Хорошо бы.
Лидия Семёновна мечтательно улыбнулась и положила голову мужу на плечо. Василий Григорьевич поднялся со скамьи.
– Простите меня, я всё-таки на работе. Надо обойти весь поезд.
– Дайте ваш телефон, – попросил его Вадим Петрович. – Не хотелось бы терять вас, добрый человек.
Василий Григорьевич на секунду задумался, потом достал из нагрудного кармана свою визитку и подал её Вадиму Петровичу.