Лет пять назад как-то в сентябре я взял неделю в счёт отпуска и отправился в город своей юности, в Воронеж. Сколько себя помню, когда ещё жил там, из прямых скорых в столицу всегда надеялся взять билеты на поезд фирменный, двадцать пятый, который впоследствии приобрёл имя собственное, естественно, «Воронеж». И уже полжизни, как ставши москвичом, езжу теперь из Москвы на родину этим легендарным поездом.
Помнится, до отправления оставались сакральные пять минут, проводница вежливо просила провожающих покинуть вагон. Кроме меня купе занимало ещё двое служилых молодых людей с сержантскими нашивками на форме. И когда поезду пришёл срок тронуться, в купе ворвался последний, четвёртый пассажир в чёрных роговых очках, сразу же заполонив собой всё свободное купейное пространство. Первым делом занялся внушительными чемоданами, сопя от натуги, приподнял их до третьей, самой верхней полки, тщательнейшим образом уложил.
Комплекция его даже со спины поражала. Я бы так сказал – это был кубический человек, кубический настолько, что первая ассоциация, которая пронзила мой мозг, глядя на внушительную фигуру - знаменитый «Чёрный квадрат» Малевича. И когда он в очередной раз повернулся ко мне лицом и снял очки, я опешил: передо мной стоял знакомый по институту, мало того – по одному «потоку» на курсе!
«Камень – ножницы – бумага» - мы не забыли за прошедшие годы наш общий пароль-ответ, одновременно вскинули руки соответствующих жестов, и мой однокашник, как и много лет назад, как и почти всегда, выиграл эту шуточную приветственную дуэль, и мы расхохотались! Кто ты – что ты – как ты – и пошло, и поехало под перестук вагонных колёс, «… и мы только в два часа ночи вспомнили, что доктора велят ложиться спать в одиннадцать».
Поутру мой Сергей – а так звали однокашника – предложил прямо с вокзала двинуться к нему домой, благо, квартира его находилась недалеко, на Кольцовской, на одной из старых знаковых улиц Воронежа. Трамваи в городе давно отменили, что ностальгической ноткой мгновенно прошлось по памяти моей, и какой-то маленький невзрачный автобус с немыслимым для меня двести шестым маршрутом довёз нас до его дома.
И прошло-то… а сколько, если подсчитать, прошло лет... двадцать… двадцать пять... неужели?..
За разговорами незаметно наступил вечер, на старых часах с кукушкой прокуковало семь, раздался звонок.
- Маша, - кинулся открывать двери мой квадратный человек, - сейчас я тебя с женой познакомлю.
Вошла невысокая худенькая женщина, русоволосая, с причёской под Мирей Матье, как-то застенчиво, лодочкой, протянула руку, устало представилась и выскользнула в другую комнату. Минуты через две вернулась, включила торшер – что вы в потёмках-то сидите! – и вышла на кухню. С торшером одновременно зажглась подсветка старинной дубовой стенки, переделанной на современный лад, высветились книги, в основном русской классики из прежних подписных изданий, отдельные тома разных калибров стыдливо расположились на нижней полке, засверкал узкими цветами спектра богемский хрусталь на шести бокалах, выстроенных полукругом, старый советский фарфор, обречённо сложенный тарелочными стопками, местами обрёл трещинки на глазури.
Но более всего привлекла моё внимание угловая горка, почти пустая, но на самой центральной, самой освещённой стеклянной полке высвечивалась встроенными светильничками странная чайная чашка, вся в трещинах, вдоль и поперёк, но склеенная со всей тщательностью, какая только и могла быть у настоящего хозяина старой воронежской квартиры. Чашка самая простая, чистейшей воды ширпотреб конца семидесятых прошлого века, какие наверняка ещё сохранились у горожан в их старых городских квартирах.
- Что, заинтригован, дружище?
Сергей допил очередной стакан зелёного чая с жасмином, привстал и со стуком поставил его на подоконник.
- Собственно, с неё и началась история нашей семьи, и дороже её для нас вещи нет. Если ты припомнишь наш курс, я в своё студенческое прошлое был-таки развязным парнем, легкомысленным и весёлым. Известно ли тебе или нет, но одним из занимательнейших моих проказ была следующая.
В то время воронежский общественный транспорт я знал в совершенстве. Мало того, что через весь город приходилось добираться на двух маршрутах в институт, но ещё и посещать деда по отцу, который жил один, и которому приходилось оказывать всевозможные услуги по хозяйству. Тогда ещё мост на левый берег между остановками «Берёзовая Роща» и «Динамо» только строился, и мне приходилось разными путями добираться к нему то через Чернавский мост, то через Вогрэсовский, в зависимости от места моего пребывания в городе. А дед был (царствие ему небесное!) тот ещё старичок. То на рынок ему съезди, то в хозмагазин за обоями - а ремонты он делал каждый год, то придумывал мне ещё какую-нибудь мелочь достать – отвёртку ли, плашку ли на двенадцать, кисть фальцевую - а телефона у деда не было - в общем, скучать не давал, и требы свои передавал через отца, снимавшего от него комнату поблизости, в соседнем доме. Я проживал в то время с матерью совершенно в другом районе, родители мои были в разводе. Таким образом, в поездках тратилось иногда часа по четыре в день.
Чтобы вознаграждать себя за убийственные потери времени в общественном транспорте, однажды придумал довольно необычный способ развлекаться: перед тем, как выскочить из переполненного общественного транспорта, я – на прощание! – у самой двери быстренько обнимал приглянувшуюся мне очередную девушку, на три разделения смачно целовал её в губы и также быстренько выскакивал на свежий воздух.
- В губы-то зачем?
- Эх, Емеля, какой ты ненаблюдательный!
Объяснение самое простое – очередная жертва закрывала глазки на время поцелуя - это у девушек срабатывает автоматически, на подсознании, эффект неожиданности к тому же, и когда она прозревала, я был уже внизу, на остановке. Единственное, что она могла услышать от меня: – Ой, простите, обознался, тороплюсь! – и переполненный автобус отходил.
Представляешь, в каком состоянии я её оставлял? Да она потом своим внукам рассказывать будет всю оставшуюся жизнь об этом приключении!
Естественно, кроме самого факта поцелуя ей ничего и не запоминалось, ни физиономии моей, ни роста, ни фигуры – ничего! К тому же извинялся я с поклоном, провожая отходящий автобус… всё, дело сделано, memento mori, как говорят друзья-итальянцы!
Знаешь, я тогда действительно жил, жил с большой буквы Ж. И так продолжалось года два, почти до самого конца пятого курса. Я скопил-таки в памяти своей довольно обширную коллекцию поцелуев, даже начал вести некий статистический учёт своим победам. Вычислил после полугода продолжавшихся опытов, что один поцелуй приходился где-то поездок на пятьдесят пять – шестьдесят.
- Что-то маловато.
- Это как посмотреть. Я же не мог сам создать ситуацию; положим, предложить дяде весом с центнер загородить перед симпатичной девушкой выход из автобуса, или своей жертве указать встать ближе-дальше от двери. Да и симпатичные девушки, которые стояли бы недалеко от дверей, не каждый день попадались.
- Я так чувствую, что твоя система развлечений каким-то образом зашла в тупик?
- Ошибаешься, братец, поднимай планку выше – перешла в новое качество!
Однажды - ох уж это «однажды» - вспоминается тот день так, как будто вчера случилось!
Всё началось опять-таки с моего деда – отец с утра известил, чтобы я после занятий на кафедре заехал к нему, что-то там у него сломалось. Как потом выяснилось, замок квартирной двери стал туго закрываться. Десять капель бытового масла, пять минут работы. Но это так, чтобы ты понимал, как иногда судьба человека меняется из-за какого-то пустяка.
С утра погода стояла великолепная, но к деду я ехал уже промокший до нитки от ливня, прихватившего меня у нашей альма матер. При пересадке на троллейбус немного обсох, и, по своему обыкновению, оценил обстановку, почти сразу же обратил внимание на Неё. Распущенные, вымокшие волосы, превратившие причёску из «химической» в невообразимое нечто, длинные опущенные ресницы, следы чёрной туши от дождя под глазами, какой-то пакет, достаточно тяжёлый, который она держала двумя руками и пыталась балансировать на грани возможного, чтобы не слишком толкать соседей по троллейбусу. Да и стояла она недалеко от выхода, но не совсем близко – идеальная для меня позиция!
И вот он, очередной случай, чтобы пополнить свою коллекцию, а девушке подарить приятные мгновения и отвлечь её от неприятностей непогоды!
Я предусмотрел всё. Всё, кроме одного.
Итак, - три секунды поцелуя закончились для меня неожиданно – у неё вдруг разомкнулись руки, сжимавшие тяжеленный пакет, что-то там с грохотом разбилось, и двумя руками она меня так обняла за шею, что ни о каком отступлении не могло быть и речи.
Как ты думаешь, сколько в городе Воронеже, почти миллионном на тот момент, могло благоденствовать привлекательных девушек, раскатывающих в общественном транспорте в часы пик?
Я прекрасно осознавал, что свои поцелуи надо раздавать однократно намеченной девушке, но, во-первых, дождь спутал все мои карты, я не узнал её даже при всей своей великолепной памяти на лица, а во-вторых, она узнала меня, узнала совсем необычным образом, который я и во сне предвидеть не смог бы, узнала по нашему первому поцелую, как и призналась потом.
Инстинктивно у неё разомкнулись руки, дешёвенький чайный сервиз рухнул и…
Дверь из кухни отворилась:
- Серёжа, что, опять о чашке?
Кивок, и он обернулся ко мне:
- Всё содержимое её пакета пришлось выбросить, ничего не удалось восстановить, как мы потом ни старались; единственное, что воссоздали по осколкам, так вот эту чашку, которую ты видишь на полке, и которую мы вместе склеивали. В нашем случае это удалось: разбитую чашку можно склеить, если делать это вместе.
13. 09. 2017.