Илл. И.Н. Дементьев
Рассказ
Любые совпадения имен и фамилий с реальными людьми и событиями случайны.
В О В А В Л А С О В О Т К Р Ы Л Г Л А З А
Вова Власов открыл глаза, сладко потянулся, разминая каждую косточку. На занавесках играли солнечные зайчики. В его квартире в старом фонде на Петроградской стороне они появлялись только летом и то, благодаря тому, что квартира была на последнем этаже. За окном, выходящим во двор-колодец, каркали вороны, но! Настроение...Во! На работу не надо,- начинался отпуск. Можно еще покемарить, -понежиться. Жена на даче...Хорошо! Пришла мысль: "Хорошо- то, хорошо, а вот завтрак надо готовить себе самому,"- но это не пугало, а скорее радовало. Власов еще раз потянулся, встал и прошлепал босиком по прохладному полу в ванную. Через десять минут на большой, непропорционально вытянутой кухне он сказал себе:
-Нет овсяной каше!!! Да здравствует яичница! - и стал готовить любимый вариант этого блюда.
Профессиональными движениями мелко порезав репчатый лучок, Вова бросил его на раскаленную и смазанную сливочным маслом сковородку. Масло зашкворчало, а лук стал быстро румяниться и делаться сладким. Вова полез в холодильник и достал оттуда банку консервированного горошка мозговых сортов, вкусного и нежного, сыр, хороший, сделанный не на пальмовом масле, а из натурального молока, яйца крупные, привезенные из деревни, с ярко-оранжевыми желтками,- две штуки. Вскрыв банку консервным ножом, который он в глубоком детстве стырил из закрытой на зиму дачи, вывернул на подрумянившийся лук зеленый горошек, добавил еще масла и все перемешал. Через пару минут, он разгреб уже и так вкусную смесь, которую к этому моменту основательно упробовал, сделав на сковородке среди горошка две лунки, разбил и влил в них яйца, причем аккуратно, так, что бы не порушить глазки желтков. Еще немного подождав, посыпал созданную им картинку натертым на крупной терке твердым, так редко встречающимся в наше время настоящим "Советским" сыром и..., подумав, отрезал еще пару..., нет...- четыре, да четыре тонких ломтика, тонкие они вкуснее.
Пока на сковородке доходило главное блюдо, Вова оторвал от мягчайшего багета кусок и ножом разделил его вдоль на две части. Каждую намазал желтым сливочным вологодским маслом и украсил подготовленными ломтиками сыра. Затем приготовил в турке черный кофе, привезенный из Вьетнама, обладающий чудным ароматом и вкусом с нотками шоколада. Положив на тарелку яичницу, налив кофе в чашку, взяв в руку бутерброд, предвкушая каждым сосочком языка предстоящее блаженство, Власов зажмурился, открыл рот и ...
-Больной, вставай! Завтрак приехал. Сколько спать можно!
Санитарка, которая вкатила в палату тележку, где грудились тарелки с овсяной кашей, сделанной на воде, без соли и сбрызнутой растительным маслом, выставляла на тумбочки больничный завтрак и будила заспавшихся.
---------------
Вова Власов открыл глаза. За внутренним чехлом палатки пищал комар. Это было совсем рядом, но Вова даже не трепыхнулся. Добраться до вожделенной сладкой, молодой, горячей крови комар не мог. Вечером Власову удалось, с разгона залетев в палатку, быстро закрыть полог, затянуть за собой молнию и, заткнув дырку на месте трех сходящихся молний грязным носком, обеспечить себе и, давно дрыхнувшему там приятелю, спокойный, бескомаринный сон.
- И чего этот увалень поволокся в поход! Валялся бы сейчас в неглижу на пляжу, где -нибудь на югах - подумал Власов.
-Дрова у него не загораются, из рук все валится, валяется целыми днями в палатке. Вот бы вместо него моя жена поехала, так нет, - молодая супруга не любила дискомфорта и в походы с Власовым не ходила. Мысли прервал сработавший "будильник Абалакова", который был заведен выпитыми на сон грядущий двумя бутылками пива. Прихватив одежду, Вова срочно полез из палатки.
Отвязавшись от требований будильника, Власов достал из- под полога палатки удочку; ржавую, опаленную в костре банку из-под " Свинины пряной" с наловленными накануне шитиками и отнес все это к байдаркам, лежащим на берегу озера. Шитики в изобилии встречались под корягами в протекающем рядом с лагерем и впадающем в озеро ручье. Над озером клочьями расползался утренний туман. Власов подошел к своей лежащей вверх дном байдарке, перевернул ее и подтащил к кромке воды. От одежды, от берега, от воды, от лодки веяло любимым букетом походных ароматов: смесью запахов костра, сырой земли, озера, рыбы. Стояла предрассветная тишина, в которой иногда раздавался тихий скрип. Это одна сосна склонилась к другой и, покачиваясь в экстазе, терла ее ствол своим. Да от озера доносился плеск рыбы, гоняющей мелочь. Озеро ждало рыбака.
Опять подойдя к палатке, Вова взял валяющиеся около нее весло и якорь, представлявший собой каменюгу в хозяйственной сетке с привязанной к ней бельевой веревкой. Принеся все это на берег, Власов стал укладываться. Он закрепил удочку на деке байдарки, а конец якорной веревки примотал к шпангоуту, положил на кильсон сетку с камнем, банку с наживкой, коробку с запасными крючками, проверил наличие в бортовом кармане мешка для рыбы и спустил свой "Салют-3" на воду.
Оттолкнувшись от дна ногой, поместил седалище на фанерку от вертящегося стула, позаимствованного в родном КБ, где он трудился конструктором, и, цепляясь иногда килем за песок, отплыл от берега. Оказавшись на более глубоком месте, Власов опустил перо руля и стал грести к виднеющимся неподалеку камышам. Тихо, тихо подойдя к намеченному месту, слегка табаня и стараясь ничем, ни веслом, ни каменюгой не зацепить за борт, бесшумно опустил якорь в воду. Лодка развернулась носом по ветру и перед Власовым между лодкой и камышом образовалось чистое от травы место, достаточно удобное для заброса крючка. Власов закрепил на деке весло , настроил удочку, достал из банки наживку, расковыряв домик шитика, сделанный из палочек и песчинок, насадил червячка на крючок, поплевал на него для рыбацкого счастья и забросил наживку поближе к камышам. Почти сразу поплавок дрогнул раз, дрогнул другой и резко ушел под воду. Подсечка!!!... Удочка дугой!!! ... И Власов почувствовал тяжесть,рывки и метания попавшейся рыбы , и почему-то, какое-то шевеление подмышкой. Кто-то настойчиво пытался туда что-то засунуть.
-Больной! Возьмите градусник!
Над его кроватью стояла молоденькая медсестричка Ирочка, пытаясь воткнуть ему в подмышку термометр.
-Да смотрите, не разбейте !
В хирургическом отделении областной больницы закончился "Тихий час."
--------------
Вова Власов открыл глаза. Монотонный и тихий стук колес неожиданно сменился сильными и резкими толчками, от одного из которых Власова, хоть и не сбросило с полки, но заставило проснуться. По потолку купе, куда уперся его взгляд и где тускло светился ночник, побежали световые блики от уличных фонарей, от окон каких-то пакгаузов, от прогремевшего встречного поезда. Судя по всему, приближалась станция.
В купе было жарко. Вова откинул скомканную простыню и повернулся на бок. "О Боже!", или вернее сказать: "Что за черт!" - На соседней полке лежала девушка. Лица, которое скрывал купейный столик, он не увидел, но зато все остальное, тоже от жары едва прикрытое простыней, он разглядел. На ум пришли, насколько ему помнились, слова классика: "...а взор его все далее ползет, вот круглая коленочка и вот, чему смеетесь вы заране, остановился на двойном кургане..." . Порадовав украдкой так свой глаз, Власов с усилием отвернулся.
-Наверно, пока спал, на предыдущей станции подселили, - подумал Вова.
Поезд резко дернулся и остановился. Послышались голоса. Кто-то протопал по коридору, обстукивая каждое купе своей, судя по всему, внегабаритной поклажей. Власов еще раз взглянул на женскую фигуру. Та не шевелилась. Он встал, натянул треники и, обернувшись, увидел лицо незнакомки. Впечатление от фигуры было не только не испорчено, а значительно усилилось. В полумраке русоволосая незнакомка казалась настоящей сказочной спящей красавицей. Власов остолбенел. Толчок вновь прицепленного тепловоза привел его в себя и он вышел из купе. Незнакомка , открыв огромные серые с поволокой глаза,Глядела ему вслед и лукаво улыбалась.
В коридоре было пусто. Со стороны тамбура в вагон просачивалась прохлада. Власов прошел к выходу и спустился по ступеням на ночной перрон. Какая-то запоздалая бабка попыталась всучить ему теплую бутылку водки, другая предложила дорожный набор: вареную картошку, тоже теплую, из-под полотенца, и малосольных огурцов в полиэтиленовом пакете, но разгоряченному Власову было не до еды. Мысли его крутились вокруг незнакомки. По составу прокатился перестук вагонов и они тихо поползли вдоль перрона. Вова запрыгнул на подножку и, пользуясь отсутствием заблудившегося в вагоне хмельного проводника, проехал, наслаждаясь освежающим встречным ветерком, вдоль всей станции, затем прошел в купе.
Там ничего не изменилось. Та же прекрасная незнакомка, та же поза, так же белело в темноте колено. Власов лег на свою полку, отвернулся носов к стенке и попытался уснуть. В тишине, нарушаемой лишь мерным перестуком колес, он уловил какой-то шорох и вдруг почувствовал всеми клеточками своего разгоряченного существа, как к нему прижалось, неожиданно прохладное, обнаженное женское тело. "Как мы здесь помещаемся," - почему-то подумал он.
- Милый! Давай знакомиться, - послышался звонкий, серебристый голос незнакомки. Её длинные распущенные волосы упали на его подушку. Аромат этих волос, аромат ее бархатной кожи закружил голову . Почти теряя сознание от вспыхнувшего огнем желания, совсем захмелев от предстоящего блаженства Власов захотел повернуться к ней, такой податливой, такой зовущей, но что-то не давало это сделать, что-то держало за плечо...
Рука дежурной медсестры трясла Власова , пытаясь его разбудить.
-Больной, а больной! - Кричала она своим мерзким скрипучим голосом, перебудив всех остальных страдальцев в палате.
-Ты что, забыл, что у тебя сегодня операция? Да отпусти подушку! Ишь вцепился. Вставай давай, на клизму пора!
_____________
Вова Власов открыл глаза. Пластинка играла что-то заунывное, и пары, обнявшись, медленно топтались на ограниченной площади заставленной мебелью комнаты. Первый раз в жизни он заснул лежа головой на столе, причем выпил-то совсем чуть-чуть, просто очень устал. Накануне умудрился в один день сдать сразу два непростых экзамена, один, исправляя неуд, второй, очередной и последний в эту сессию. И вот, в самый разгар дружеской вечеринки, когда, казалось, он уже "охмурил" случайно оказавшуюся на этом празднике жизни мурманчанку, присев на секунду за стол, мгновенно заснул.
Мурманчанка не дожидалась, пока он выспится и танцевала с его институтским приятелем , на вид сущим задохликом , Лебедевым. Власову стало не интересно, но легкий хмель из головы еще не выветрился, и поэтому он решил, скорее доказывая нечто самому себе, продолжить производить впечатление на ветреную даму из провинциального города. Подойдя к танцующей паре, Власов расцепил их руки и прошел между ними к окну. Развернувшись к танцующим и, привлекая внимание всех хлопками в ладоши, сказал:
- А вот так, кроме меня и Долохова сможет кто-нибудь повторить? Если , конечно, кто читал "Войну и мир" и помнит этого кутилу, - и, бросив взгляд на равнодушное лицо девушки, понял, что она ему не нравится и зря все это он затеял.
Но, как говорится, " Остапа понесло". Власов распахнул окно, взял початую бутылку портвейна, спрятанную кем-то за занавеской на подоконнике и еще раз обернулся к заинтересованно глядящим приятелям.
- Обратите внимание!"- сказал он.
-Если, кто помнит, здесь не третий этаж старого фонда, как в романе у Толстого, а седьмой, "сталинского" дома.
Осторожно устроившись на межрамном пространстве и свесив ноги в наружу, Власов посмотрел вниз. Внизу, через асфальтовую дорожку и металлическое ограждение, начинался сквер. Дом был угловой, и рядом проходила улица, по которой шли люди - муравьи и ехали машины, размером не больше спичечной коробки. Голова у него слегка закружилась, но делать нечего, "назвался груздем...". Вова взял в зубы бутылку вина, завел руки за спину, и, задрав голову, выпил, обливаясь, весь оставшийся напиток. Пустая бутылка полетела вниз, и не долетев до дорожки рассыпалась мелкими брызгами, зацепив карниз над третьим этажом. Проводив ее взглядом, Власов улыбнулся и... соскользнул с подоконника. Время резко затормозило.
Окно, где он только что наслаждался вином и вниманием приятелей, стало медленно удаляться, но, почему-то не вверх в небо, а в бок так, что он уже видел угловое окно квартиры, где проходила гулянка. Друзья и подруги столпились у открытого окна, и их лица, к его удивлению, не искажала гримаса ужаса и скорби, а наоборот, они светились улыбками, и кое-кто даже махал на прощание рукой. Тут Власов понял, что он не падает, а парит в воздухе. Он попробовал по управлять процессом, и все получилось. Легкое напряжение мысли и парение перешло в полет. Мимолетное желание и, сделав вираж, можно изменить направление. Можно повернуть в любую сторону. Захотел, и он плавно парил над городом, захотел, и мгновенно взмывал вверх, выше новой телевизионной вышки , выше всех шпилей Ленинграда. Власов еще ни разу не видел сверху свой город, так, по настоящему, не в кино и не на открытке. Оказалось, что город не только изумительно красив, но и утопает в зелени. Сады и парки, скверы и бульвары разбивали серую каменную громаду на островки, утопающие в зеленом океане кустов, деревьев, травы и цветов.
Власов медленно полетел, оглядывая город. Вот тут он бывал..., и здесь отметился..., тут удирал от шпаны..., а вот и Марсово поле около памятника Суворову, где вместе со своими одноклассниками дрался класс на класс после "выпускного". Кстати, надо посмотреть, как там моя малая родина "Дибуновская" себя чувствует, подумал Вова и направил свой полет в Ждановский район.
Под ним промелькнул Каменный остров и дуб Петра Великого, стоящий прямо посередине проезжей части и огороженный чугунной оградой, Невка, по которой, как желто-красные трамваи на широкой улице, сновали туда-сюда восьмерки академички, и как легковушки, четверки, двойки, и прочие каноэ с байдарками. На пологих берегах реки примостились кое-где рыбачьи лодки. Мелкие пацаны бродили по колено в воде и ловили сачками колюшку. Из трубы бани, что на Приморском проспекте, шел дымок. А вот и булыжная мостовая Дибуновской, покрашенные блеклой желтой, зеленоватой или серой краской, построенные пленными немцами двухэтажные ее дома. Под ним проплыл еще не снесенный почерневший, как капля дегтя, деревянный соседний дом, и, наконец, показался родной, испрыганный, истыканный ножичками, ископанный зарытыми кладами из фантиков и стеклышек, двор.
В центре двора, на лужайке, рядом с цветочной клумбой и песочницей, за самодельным, наспех сколоченным из досок столом, рядом с кустами акации, окружавшими лужайку, как обычно, сидели мужики и играли в домино. Около акации, наверно, после вчерашнего дождя, разлилась лужа в форме Каспийского моря,- полигон, для испытаний бумажных корабликов и новых галош. На скамейке, у одной из парадных, рядом с неболтающими ногами бабками сидели, болтая и ногами, и языком, соседские девчонки: две Ирки и Верка. За домом на пустыре около помойки играли в футбол ребята. Приглядевшись, он узнал своих дворовых друзей: вечно хмурого Витьку, маленького ростом, классного заводилу и отличника "Пономаря", мелкого Сережку, "Кузю" и длинного "Ваську" с соседнего двора.
Спустившись пониже, Власов увидел окно своей коммунальной квартиры на первом этаже. Перед раскрытым окном кухни, выходящим во двор, стояли его папа и мама. Они обнимались и целовались. Отца уже ждал во дворе "ЗИМ", чтобы отвезти на завод, где он работал начальником производства. Власову так захотелось влететь в кухню, прижаться захлебываясь счастьем, как когда-то трехлетним "Валиком" к ногам родителей, но окно вдруг захлопнулось, на его стук папа и мама обернулись и увидели взрослого сына. Они что-то крикнули ему. Внезапно неведомая сила подхватила Вову как перышко и швырнула в облака.
Вокруг была сплошная молочная пелена. Одежда намокла и тянула вниз. Пронизывающая сырость все сгущалась и сгущалась, пока не стала водой. Власов стал разгребать пелену руками и почувствовал, что ... плывет. Повеял легкий ветерок и, наконец, разогнал морось. Стало гораздо теплее. Солнце было в зените и, хоть и пряталось за легкую пелену облаков, быстро согрело Вову. Наконец, ветерок очистил небо. Двадцатипятиглазое светило стало печь так, что даже прохладная вода не могла остудить молочно-белого тела Власова. Громадные плоские волны океана, как на гигантских качелях, то подымали пловца, так, что он видел на горизонте далекий экзотический остров, где наслаждался отпуском и жизнью с молодой, как было сказано в отеле, женой, то опускали в глубокий провал, загораживая собой пол-неба.
-Что-то далеко заплыл, - подумал Власов.
-Пора выгребать к берегу.
Неожиданно он почувствовал тревогу, и, действительно, когда волна опять подняла его, неподалеку от себя он с ужасом заметил треугольный плавник. Плавник быстро перемещался по кругу, в центре которого был он, такой молодой и красивый, такой живой... пока.
Лихорадочно молотя руками и ногами по воде, он быстро поплыл к желанной, очень далекой земле, понимая прекрасно, что не успеет, что сейчас его начнут заживо съедать по частям. Ужас сковал сердце пловца. Он попытался увернуться, и акула промахнулась, ободрав только своей шкурой - наждаком кожу с правого бока. Власов почувствовал резкую боль и... , вдруг услышал знакомый, и , непонятно откуда взявшийся голос.
- Спокойно, Вова, спокойно! Сейчас я тебя выручу, - рядом с ним плыл его
школьный друг Женька, с которым он восемь лет просидел за одной партой, и, который уже лет двадцать, как куда-то пропал. Он ткнул вновь подплывшей рыбе пальцем в глаз, и та, вдруг обиженно взвизгнув, пропала.
- Становись на дно, не бойся, ты уже у берега, - сказал Женька. Власов опустил ноги и, действительно почувствовал долгожданную твердь. Встав на дно он обернулся к другу:
- Ты откуда взялся? - крикнул Женьке, но тот промолчал, и поплыл обратно от берега.
-Погоди! Я с тобой! - закричал Вовка.
- Тебе со мной еще рано! - услышал он затихающий ответ.
Обернувшись обратно к берегу, никакого острова Власов не увидел. Под ногами был гладкий, скользкий от влаги гранит. Со стороны, где только что была вода, клубилось облако. В нескольких шагах от места, где стоял Власов, уже был виден край площадки. Сделав эти шаги и заглянув за этот край, в разрывах стелющейся у скалы туманной влаги, он увидел обрыв, уходящий уступами вниз. Надо было, как-то выбираться, тем более, что опять похолодало и его начинал потряхивать озноб. Взглянув еще раз он понял, что скала абсолютно гладкая, зацепиться не за что, так что придется прыгать с уступа на уступ, каждый из которых находился в пяти-шести метрах ниже другого. Именно так ему пришлось однажды уходить от коменданта общежития медицинского института, спрыгнув сначала из окна третьего этажа на козырек над первым, а оттуда на землю.
Власов, крепко держась руками за край скалы, повис над первым уступом ,вытянувшись во весь рост, чтобы было меньше до него лететь и разжал руки. Приземление было совсем мягким, совсем не таким, как тогда, в общежитии. Затем последовал второй прыжок, третий...Повиснув очередной раз, он пальцами босых ног вдруг почувствовал какую-то опору и ,отнюдь не из камня. Пошарив ногой вокруг и обнаружив, что можно надежно встать, отпустил руки и обернулся. Прыгать дальше не пришлось. В полумраке Власов обнаружил, что стоит в большом помещении, на дощатом полу. С одной стороны этого пространства слегка колыхался огромный занавес, за которым слышался приглушенный гул толпы.
-Аншлаг! - всплыло откуда-то в голове ранее не употреблявшееся им слово, хотя очень хотелось сказать другое.
Подойдя на цыпочках к занавесу и пробравшись между его створками, Вова увидел картину в стиле известного современного художника. Лица, лица, лица, только не застывшие на полотне, а живые, заполнившие огромный бурлящий театральный зал, его партер и ложи. Многие из них, мелькавшие на телеэкране и на фото в газетах в светской или политической хронике, были узнаваемы.
Сам зал был необычным. Кресел в партере не было. Его заполняла толпа людей, далеко не в праздничной одежде. Никто на сцену не смотрел, а, наоборот, люди бродили туда, сюда по залу, подходя иногда к ложам и, прислушиваясь, тянули шеи, смотрели на то, что творится там. Ложи, украшенные, где лозунгами, где плакатами с названиями партий, где просто объявлениями типа, "Продам голоса" или "Разыскиваю собаку..." , дальше шла чья-то фамилия. Эти ложи, казавшиеся обычными снаружи, были сами по себе большими помещениями с накрытыми столами и толпящимися вокруг них людьми, значительно более упитанными, чем те, что в партере. Скорее всего, ложи сообщались друг с другом, потому что некоторые гости, большей частью, как их признал Власов, театральные, да и некоторые другие узнаваемые персоны, появлялись в разных ложах, с пафосом или с траурным лицом, в зависимости от состава собравшейся за столом публики, произносили речи и норовили что-нибудь слямзить со стола.
Внимание Власова привлек шум и аплодисменты небольшой группы людей столпившейся у одной из лож.
- Бла, бла, бла... перестройка. Бла, бла, бла ...гласность,-неслось из глубины ложи от "тостующего" за столом лысовика в дорогом костюме, нос с заправленными в кирзовые сапоги брюками. Иногда, отвлегшись на зудящего четырьмя моторчиками дрона, отмахиваясь от него рукой, как от комара, неожиданно, без какой-либо паузы менял тему и все слышали:
- Бла, бла, бла ...углубить, с ударением на второе "у".
Сидящий напротив него с трясущимися руками человек разливал вино по бокалам. Другой, постоянно ему мешая, пытался отнять бутылку и при этом приговаривал:
- только сухой закон спасет страну.
Поглядывая на происходящее из-под густых черных бровей, тоже лысыватый, упитанный, почему-то в пиджаке и тельняшке, с наколкой на руке "полундра", что-то шептал в булавку, приколотую к пиджаку.
Из расположенной неподалеку ложи неслась такая же словесная жвачка, как и из первой. Те же слова: "улучшить...углубить... повысить",- только звучали они с правильными ударениями. Да и лектор знал такое необычное, мудреное и красивое слово, как " импортозамещение". Проскакивали интересные предложения: - Повысить пенсионный возраст при одновременном введении четырехдневной рабочей неделе, или, - деньги есть, но вы держитесь.
Речь произносилась медленно, со значением, как бы словораздельно, как для сирых и недалеких отроков. Она, эта речь, сопровождалась в нужных местах нахмуриванием бровей, взбрыкиванием головы и указующими жестами руки столичного доцента в провинциальном вузе, косящего через слово в бумажку, лежащую на столе. Вся фигура председательствующего: узкие плечи, невысокий рост, а также голова, покрытая кудрявыми волосами и глубокие залысины, делали его неуловимо похожим на последнего профукавшего страну царя, не хватало только усов и бородки.
Менторское словоизвержение закончилось ответом лектора, оторвавшего свой взгляд от шпаргалки, на вопрос одного из собравшегося около ложи людей в партере:
- Не нравится зарплата учителем, иди работать в банкиры.
Слушатели в ложе закивали головами, в партере послышался возмущенный гул толпы, а за спиной лектора раздался свистящий шепот. На такой шепот переходила коллега Власова по работе Козлова, когда хотела по секрету сообщить своим подругам новости из жизни КБ. Этот шепот был всегда слышен во всех уголках заставленного кульманами помещения.
- Умный, да! Опять хрень сморозил.
Лектор скривил рот в сторону говорившего и ответил:
- "А я ем яблоко и смотрю в окно". Ничего, потерпят еще.
- Я тоже люблю яблоки. И вижу, что за окном делантся. Сказано, по написанному говори! - одернул его голос.
Свита, окружающая лектора, во время речи внимательно его слушала, хмурила бровки, делала умный сосредоточенный взгляд, давила зевоту и что-то записывала в блокноты. Заглянув туда можно было прочесть:
- расформировать Таманскую...,
- военно- медицинскую в пригород, здания на торги..,
- не забыть, рубли поменять...,
- пригласить В...ву, пусть шпагат покажет!
Неожиданно в ложе появилось нечто с плакатом в руках. На картонке коряво было написано: " Стригу, брею, прижигаю бородавки, пою". Нечто отложило плакат и бесцеремонно прервало речь, всплеснув руками и воскликнув:
-Звезда в шоке! Разве можно быть таким похожим на Николашу!
Мастерски, одним движением руки волосяной мысок между двумя залысинами председателя был сбрит.
- Вот так лучше, да и лоб стал выше, значительнее! - сказав, нечто исчезло также мгновенно, как и появилось.
Внезапно где-то сбоку заиграла музыка и Власов перевел взгляд туда.
Над ложей, от куда доносилась бравурная мелодия, расположенной сбоку от центральной, почему-то висела надпись: " ЛОЖА ЦАРСКАЯ". В ложе виднелась своя маленькая сцена, на которой три балерины исполняли танец маленьких лебедей. Около них топтался и тоже пытался станцевать нечто в присядку здоровенный нетрезвый мужик в исподнем. Слегка качнувшись при очередном "па", мужик прервал танец, и, с трудом сказав балеринам:
- Ну..! Не так стоите,- плюхнулся в кресло у стола.
Тут же к нему на колени запрыгнул большой рыжий кот. К ошейнику от блох был приколот бейджик, на котором было написано: "КОТ УЧЕНЫЙ. К.Эк.Н." Мужик окинул взглядом стоявший перед ним стол, главным украшением которого был огромный пирог с капустой, отрезал от него кусок и дал коту. Тот, издавая от удовольствия громоподобное урчание снежного барса, в мгновение ока сожрал угощение.
-У..., котяра! - ласково сказал мужик.
Тут же к нему потянулись многочисленные гости, каждому из них отрезалось по доле пирога, и они, также как и кот, урча, отходили к своему месту. Некоторые отщипывали от пирога кусочек и с криком:
- На драку, собаку, - кидали этот кусочек в партер.
После чего все собирались у края ложи и со смехом и улюлюканьем смотрели за возникшей в зале давкой среди отдельных лиц. Из партера до них доносились крики:
- По справедливости делите, по справедливости!
- А Козлевичу?
- Про культуру, мать вашу, забыли!
Последнее было сказано голосом Паратова из "Жестокого романса".
Вдруг раздался выстрел, хлопнула дверь и в ложу ворвался молодой, круглолицый, лихой парень в "кубанке", перевязанной красной лентой, с пистолетом в одной руке и гранатой в другой.
- Лежать, контра! Все под стол! Взорву к чертовой матери!- закричал парень.
Мужик в исподнем послушно полез, куда сказали, за ним поспешно остальные. Парень обошел вокруг стола, приглядываясь к торчащим из-под него частям тела, нашел, кого искал, положил гранату на стол и свободной рукой выволок на свет божий за ухо такого же круглолицего и похожего на него господина в цивильном.
- Я тебе покажу рынок! Я тебе покажу шоковую терапию! - закричал он на господина.
- Ухи отпусти деда, ухи! Больно! - вопил, провожаемый из ложи пинками молодого парня, господин. Опять хлопнула дверь, опять раздался выстрел, и все стихло.
- Ну, с охраной все ясно. Тоже небось не так стояли! - раздался под столом голос главного мужика, и через паузу:
- Вроде ушел Аркаша, можно вылеза...- опять наступила тишина и вдруг послышалась длинная многоэтажная непереводимая игра слов, только после которой, уже почти парламентским языком тирада была закончена:
- ну, что за ... котяра! То песни поет, а то серет хуже лошади!
Громко кряхтя, ведь многие уже достаточно набили царским угощеньем животы, гости, как тараканы, полезли из-под стола.
- Егорку уволок,краснопузый! О, смотрите, и гранату свою забыл! - удивленно сказал главный, вытирая руку о край скатерти, и в раздумье продолжил:
- и что мне с этой кошачьей мордой делать?
- Котов следует душить... А если жалко переименуйте его и кому-нибудь передайте, - предложил интеллигент в клетчатом пиджаке.
- И не жалко тезку, Анатолий? Что ж, обойдемся без референдума, - и мужик в исподнем стал обводить суровым взором своих гостей.
Неожиданно его взгляд уперся во Власова. Луч театральной световой пушки ослепил оцепеневшего Вову. Невидимый оркестр "врезал" туш. Прищуренные глаза мужика загорелись красными угольками, рука протянулась из ложи и уперлась указующим перстом прямо в грудь стоящему на сцене:
- Ну, что Вова Власов! Примешь моего кота Борисыча, тьфу, черт, оговорился, Барсика на перевоспитание? Думай быстрее, второй раз не предложу.
Оркестр заиграл предновогодние "пять минут". Место, куда ткнулся палец мужика, ожгло холодом и Власов мгновенно, не раздумывая шмыгнул за занавес и очутился в кромешной тьме. И только где-то далеко впереди, как в тоннеле метро. светился маленький огонек. Вова почувствовал, что ему очень надо туда, к свету, и он сначала медленно, потом все быстрее и быстрее стал приближаться к выходу из темноты. Неожиданно с двух боковых сторон тоннеля появились два небольших, размером с теннисный мяч, ослепительных, переливающихся разноцветными красками, огненных шара.
- Зачем здесь шаровые молнии,- только успел подумать Власов, как они ударили его в грудь и взорвались, обжигая яркими брызгами праздничного салюта остановившееся сердце . После чего наступила полная темнота.
______________
- Слава богу, запустилось,- отметил врач, стоящий у экрана прибора, контролировавшего работу сердца.
- Вы, Анатолий Пантелеймонович, прямо чудеса своими руками творите. Можно сказать, с того света человека достали, - заговорили ассистировавшие хирургу врачи.
- Ладно, ладно, смотрите не сглазьте. Теперь главное для него хороший домашний уход и реабилитация,- прервал славословия хирург.
- Вот с домашним уходом, наверно будет напряженно, заметила ведущая больного врач.
- Один он. Скорой даже дверь пришлось ломать, никто на звонок не открывал.
- А! Значит, говорите,- ничье старичье! - констатировал хирург,
- Ничего, оклемается. Раньше все с большим запасом прочности делали, и не только холодильники, - сказал он, сдернул маску и снял перчатки,
- Везите в отделение, в общую палату поближе к народу, - распорядился бог и царь хирургии и вышел из операционной.
__________
В областной больнице, в шестиместной палате, пропитанной стонами тяжелых больных и запахом лекарств Владимир Игоревич Власов - далеко не молодой, сухонький мужичок, прошедший огонь, воду и медные трубы,отдавший двадцать три года на строительство подводного флота и, что бы обеспечить семью в лихие годы, остатки своих способностей на такие достойные занятия, как продажа пива и изображение тени прохожего в массовке на Ленфильме, попировавший и поголодавший, погулявший и пострадавший, когда-то успешный, трижды женатый и столько же раз разведенный, разбросавший по стране двух своих детей, давно простившийся с друзьями и забытый приятелями, Вова Власов "открыл" глаза.
Сквозь постепенно рассеивающийся туман с широкого оконного карниза старинного больничного здания через стекло на очнувшегося Власова глядела ухмыляющаяся, светящаяся самодовольством морда огромного, рыжего, блохастого, беспородного кота Барсика.