В,П. ИВАНОВ
О ДЕТСТВЕ И НЕ ТОЛЬКО
(из писем к Г.Ч., 2002-2003г.)
Мне хотелось бы, чтобы члены моего «клана» лучше знали и меня и моё время. Я ведь не могу посадить напротив себя внуков, а тем более детей, и начать им рассказывать последовательно и подробно о себе и прошлом. Нет времени и таких условий, а в записях что-то останется, и крупицы житейской мудрости, золотинки ярких событий отыщутся в «сером шлихе» наших будней и деяний. Мне не стыдно и пококетничать. Ведь читать они это будут, когда меня уже не будет, а «мёртвые сраму не имут», как сказано в «Слове о полку Игореве». А недостойных поступков я не совершал, хотя и праведником себя не считаю. Будет в этих строках присутствовать и субъективизм. Я не рациональный и бесстрастный летописец, а очевидец и сопереживатель того, о чём пишу. И первое, с чего хочу начать – с учителей (даже лучше так: с Учителей), с тех, кто учил, воспитывал и формировал нас. А это и родители, и старшие родственники, и педагоги, руководители, начальники, старшие. И в огромной мере – друзья, влияние которых, хотя и отфильтровывается разумом, мировоззрением, вкусами, но, безусловно, огромно.
Начну с детского сада, где как я уже рассказывал, мне везло на «воспиталок». Не помню, чтобы меня наказывали или осуждали за что-то, не помню даже, чтобы бранили или выговаривали. Хотя я был не мёд и сахар. Я плохо ел, был очень разборчив в пище (свежие щи, пенка на молоке, тушёная морковка, белый хлеб к борщу и многое другое не принимались мною, как и густой кисель или разные каши). Война и блокада мигом отучили от капризов, а последующие серьёзные голодовки (в геологических партиях) сделали то, что я сейчас ем всё безо всякой выборки.
«Воспиталки», эти милые женщины, молодые и старые (сама понимаешь, кто в том возрасте казался «старым») всегда лялькались со мной, что хорошо подтверждается фотографиями: я либо рядом с ними, либо на руках и в непосредственной близости. Часто и сейчас задумываюсь – почему? Не думаю, что я был как-то особенно привлекателен внешне: нормальный мальчик, правда, из интеллигентной семьи (мама – врач, папа – инженер-химик). Но в этом детсаде у большинства родители – врачи (детсад от II-го Меда), так что и не это делало погоду. Наверное, я был живой, активный, шалун не злой и не злостный, выдумщик, весёлый улыбчивый оптимист. Я не был драчуном, плаксой или ябедой. Но был предприимчив и стремился к лидерству. Стремление это было безотчётным. Я не старался властвовать, верховодить, кого-то покорять. Многое получалось само собой. Я не художник, но лучше всех рисовал из своих сверстников, лучше всех читал (часто заменял в старшей группе взрослых), хорошо лазал и бегал, хотя не был самым большим и сильным, был восприимчив и «рукаст».
Наверное, это шло от родителей и не столько на генном уровне, сколько на примере, которые брал от взрослых. Несмотря на большую занятость, они уделяли нам много внимания, воспитывая и духовно-нравственно и физически-прикладно. Отец учил кататься на коньках и лыжах, грести на лодке, рисовать, строгать и мастерить. Рукодельничать. Бабушка водила на каток в Таврический сад, мы жили там поблизости. Мама учила читать, рассказывать, петь песни. Причём, последнее получалось само собой: за домашней работой и др. делом она пела песни и народные, и песни тех лет, а я слушал, подпевал, сам распевал, создавая себе хорошее настроение. Бабушка (ей в конце 30-х было около 60 лет) рассказывала сказки, различные истории из своей жизни, выдержки из книг, которые ей когда-то читал мой дед (бабушка была неграмотная), к тому времени уже умерший.
Этот отрезок времени примерно от 1935 до 40-41гг. я вмещаю в период довоенного своего воспитания, где три класса ср. школы тоже дали мне очень много полезного. В школу я пошёл с 8 лет, хотя был готов и на год раньше (читал и считал хорошо), но надо было похлопотать, чтобы взяли семилетнего, а мои родители и не стремились сделать меня «скороспелкой», поскольку о военной службе после школы и о вузе и прочих перспективах как-то не думалось. По крайней мере, родители со мной не делились.
Однако, о своём будущем или «делать жизнь с кого» (помнишь у Маяковского?) я всё же задумывался и некие планы строил. В предвоенные годы идеологически нас готовили к войне, к войне с капиталистическим миром, с буржуинами. Ты сама, наверное, хорошо помнишь кино, песни, книги тех лет. Преклонение перед военными подвигами, перед Красной Армией.
Не берусь сейчас судить, верно это было или нет, скорее всего верно, ибо война с Германией, да ещё с фашистской, была неизбежна. Гитлеру нужно было жизненное пространство, сырьё, покорный и вымуштрованный народ, трудовые рабы. Но то, что лозунги и крики о мощи и силе нашей армии были преувеличены, это тоже верно. Вспоминаю войну «финскую» (осень 39 - весну 40гг.). Хотя мы и отхватили необходимую для безопасности Ленинграда территорию, отодвинув границу от 25-30км (Белоостров) до 140-150км (за Выборг), но тактически потерпели поражение: не смогли воевать по-современному. Я хорошо помню, как только после этой «зимней компании» у нас появились автоматы и миномёты, лыжные мобильные батальоны и тактика «клиновых ударов» с заходом в тыл укреплений «Линии Маннергейма». Ведь даже в битве за Москву в декабре 41г. наша нерасформированная конница шла в атаку Чапаевской лавиной с шашками против танковых пулемётов. Какой кровью и потерями мы остановили тогда немцев! Сколько вдов и сирот образовали! Я и сейчас задаю себе этот вопрос: почему?
Но ответ мой – в других письмах-очерках, а сейчас про предвоенного Витю Иванова. Кинофильмы «Трактористы», «Истребители», «Если завтра война» и др., а также песни «Три танкиста», «Любимый город» и «Если завтра война» и книги тех лет, даже детские вроде повестей Арк.Гайдара (очень хороших, высокохудожественных) подымали дух патриотизма и военного героизма. Все мы, малыши, хотели быть лётчиками, моряками, героями.
Были и конкретные личности, с кого хотелось делать жизнь: Чкалов, Громов, папанинцы, герои Хасана и т.д. Но у меня был другой идеал: генералиссимус Суворов. Он тоже перед войной поднимал на щит, а меня, кроме его легендарной и героической личности, подкупила дата его рождения 1730 год (т.е. 200 лет до меня!) и дата смерти 1800 год, что для меня, тогдашнего, 70 лет казались почти вековым сроком жизни. Я с благоговением смотрел на эти цифры: 1730-1800гг. и боялся даже загадывать (это же кощунство!), что и я смогу дожить до XXI века, до 2000 года. Как показали грядущие годы, этого могло и не случиться (война, блокада, опасности дикой природы и человеческой недоцивилизации), но всё же получилось, и 2000г. уже за плечами.
Я не был особенно крепким и сильным, хотя и вынослив и шустр, и роста тогда был среднего. Это сейчас я многим студенткам достаю до плеча, и парни все выше меня на голову. Но мои сверстники-ровесники были, как и я, плохо вскормлены в детстве и юности, крепко утрамбованы жизнью. И сейчас ещё мы, преподаватели, в среде молодёжи стоим в ряду: от 165 до 171см, редко подымаясь выше. Да это видно и по нашему курсу: крупные парни – меньшинство, а большинство (особенно блокадники) – мелкота.
Как нас растили родители трудно представить. Так на моём свидетельстве о рождении красными чернилами надписано: «Выдано 10 метров марли на пелёнки. 1930 год». А продуктовые очереди, да и другой дефицит? Все, кто переживал это время взрослым, уже спят вечным сном, и лишь мы, кому за 70, помним кое-какие факты тогдашней очень тяжёлой жизни. Я помню, как в 39-40гг. мы всей семьёй стояли в очереди за сливочным маслом, давали в 1 руки по 200 граммов, вот мы впятером могли купить 1кг, чтобы не стоять каждый день. Хорошо помню, как однажды (тоже в те годы) бежали за двухколёсной тележкой продавца, на которой громоздились дощатые ящики, сквозь щели которых виднелись яйца из Прибалтики, переложенные стружкой, и которые мы могли купить лишь десяток в руки. А бежали мы с 60-тилетней бабушкой вдоль булыжной мостовой Шуваловского рынка к лотку-ларьку, куда эти яйца «выбрасывали». И в этой, типичной для того времени погоне, участвовало человек 50-60. Нам тогда ещё хватило! То же самое было с материалами (тканями) на рубашки и платья и с другим дефицитом.
Правда, были и более стабильные и обильные времена, по моим воспоминаниям примерно 37-38гг. до «финской» и перед самой войной: зимой-весной 1941 года. (Это так, штрихи воспоминаний, для более полной картины, когда росли и формировались мы). И я вовсе не охаиваю и не проклинаю то время, не касаюсь политики (а слово «политика» означает власть и управление сообществом людей (государством), об этом – тоже разговор в других письмах). Я просто рисую экономический фон нашего детства глазами и памятью дошкольника и младшего школьника.
Ещё о стиле жизни, о быте, о теплоносителях. Дрова и керосин были главными. Газа и теплоцентралей не было в наших домах по 8-ой Советской улице. Газификация началась вообще после войны, у нас на Выборгской стороне (куда мы переехали во время блокады, так как под окном нашей довоенной квартиры влепился немецкий снаряд). Так как мы жили с мамой и бабушкой в её кабинете гл. врача на набережной у фабрики «Красный маяк» (у Гренадёрского моста), то все остались живы, но без многих вещей и книг, размётанных взрывом.
Так вот о довоенных теплоносителях (дровах-керосине). Получали мы осенью ордер на дрова: 2м3. Ехали на набережную Невы между Смольным и Обуховской обороной (проспект начинался от нынешнего моста Ал. Невского), где эти дрова – метровые поленья – отмерял деревянным метром строгий дядька. Дрова – сырая осина, часто с трухлявой сердцевиной. Хорошо это помню, так как жаждал соснового чубашка, строгать и строить корабли и самолёты, что мы с братом очень любили делать. Дрова горели плохо, так как сохли в осеннем подвале, где на каждую квартиру дома выделялся дощатый закуток с дверцей и замком, чтоб не спёрли это богатство. Те, кто не успевал распилить, расколоть и перенести в подвал, складывали свои кубометры во дворе и обивали проволокой, железом с крыш до тех пор, пока не перенесут в закутки.
Двор-колодец был типичен для тогдашнего центра города: кругом дома в 4-5 этажей, сзади – флигель, бывший каретный и дровяной сарай, где размещалась домовая общественная прачечная. Бельё больших стирок сушили на чердаке, где тоже у каждой квартиры был свой огороженный закуток на запоре. На замок запирались и ворота под аркой, где-то в 030-1 час ночи; и чтобы запозднившемуся попасть домой, надо было звонить в дворницкую каморку, где он жил, и он с ворчанием отпирал калитку, рассмотрев, что ты – свой. Это всё сохранялось ещё и в наши студенческие годы, и есть у меня стих на эту тему (1949-51гг.).
Каждый раз, когда я слишком поздно
Возвращаюсь и звоню под аркой,
Открывает сторож мне «сурьёзный»,
Валенками по камням прошаркав.
И ворчит себе в тулуп овчинный,
И сопит спросонья красным носом:
«Мол-де по какой-такой причине
Черти в этот час прохожих носят?
Что, мол, ходют, нечего им делать.
Вот и ночью нет спокою тоже…».
Слушай, дед, а ты ложился в девять,
Лет на сорок будучи моложе?
Сам, наверно, приходил под утро,
Разве не бывало? Ну, скажи-ка,
Что не правда, не была, как будто,
Шуркой тётя Шура сторожиха?
Вот и я никак не мог иначе:
Надо было проводить до дома,
А потом ей объяснять задачи
По Стрелкову из второго тома.
Ну, а после – не было трамвая…
Лужи за ночь лишь слегка промёрзли.
А луна над городом такая…
И такие над Казанским звёзды…
Ну, вот видишь, а ворчал сначала:
«Носит леший, мать вас растакую…»
Но, пожалуй, хватит, я отчалю,
Вроде бы пора на боковую.
И хотя в студенческие годы я жил в «корпусах» жилмассива (с подпольной кличкой «слеза социализма» из-за перенаселённости небольших и малогабаритных квартир), где « сурьёзного» дяди Васи- Вани не было, но поздно ночью обращался за дворницкой помощью, если засиживался у друзей и подруг на Пушкинской, Стремянной, Свечном переулке.
Эти милые и трогательные воспоминания резко контрастируют с нынешним состоянием дел: отсутствием дворников, не только в домах запиравших ворота под аркой, но и скалывающих лёд, поливающих улицу, подметающих двор. Исчезли, ушли в прошлое эти милые сердцу картинки заботы о человеке и городе со стороны домовых служб. Не знаю как у вас, а у нас лестницу мыли в последний раз в перестроечные годы. Хотя двор и лестницы всё же метут, а снег с крыш после оттепели сбрасывают. Задаюсь вопросом: почему так? Нет стимула идти в дворники, нет зарплаты, казённого жилья? Или нет престижа просто работать физически, трудиться, а выгоднее торчать охранником в магазинах, учреждениях и других местах скопления людей здоровым, молодым мужикам-бездельникам, которые всё равно ничего не сделают в случае действительно криминального проявления на этом месте. Вопиющие случаи с убийством кассиров и охранников скорее исключение, и не гибель в перестрелке и схватке, а «жертвы – лишние свидетели», которыми могут быть просто прохожие, оказавшиеся рядом, а вовсе не отважные и самоотверженные охранники. Их убивают на всякий случай циничные и безжалостные злодеи и бандиты. Тем не менее, количество этих охранников растёт, паразитируя на ценах и стоимостях товаров и услуг в нашем городе (и обществе), и ни чуточки не увеличивая безопасность. Кроме того, эти охранники – камуфляж для тоже бандитско-рекэтирских сообществ, именуемых «крышами» в предпринимательстве и торговле. (Это всё не брюзжание старого питерца, а моё отношение к проблеме, мой взгляд на вещи).
Но вернёмся к Суворову предвоенных лет. Следуя его примеру и готовясь к жизненным испытаниям, я вслед за ним закалял себя. Измерив по себе его дату рождения, я как ростовую планку его успехов примерял на себя (в 20, 30, 40 лет), хотя, если вначале это было весьма серьёзно, то потом просто из любопытства – сравнивал его и свои возрастные успехи. Однако, польза в детстве от этого была. Помню как я в студёной коммунальной кухне под общей раковиной (одна для всех нужд) умывался холодной водой до пояса, подставляя под струю крана шею, плечи, растирая живот и ноги. А ступни закалял снегом. Босиком пробегал-проходил несколько десятков метров во дворе или на улице. И это в 10-13 лет! без чьей-то подначки или рекомендации. Книги и Суворов подвигали меня на это. Зато впоследствии я не очень страдал от простуды, не знал что такое ангина, а в геологических партиях всегда, если была вода, утром окунался или обтирался. Так было и в горных ручьях Южн. Казахстана, в Сибири, в Туве и на Белом море, где to морской воды примерно +5, +7о С. Для Беломорских купаний я выбирал кусок берега с ямой или обрывчиком у кромки воды. Я хорошо помню, как я прыгал в воду, но как оказывался на берегу, пулей выскакивая из закаливательной купели, не всегда осознанно помнил. Но обрывчик-уступчик выбирал со «ступеньками», чтобы побыстрее оказаться на суше. В горном ручье или речке организовывал «бассейн» (ямку-ячейку), куда можно было лечь и быстро встать. Есть и стихи той поры:
«Кончив свой ночной отдых,
В ледяной ручей – бултых!
И скорей, скорей на берег
По неровным камням дна…
Наш ручей довольно мелок,
А водица – холодна.
Разотрёшься полотенцем,
Кожа покраснеет аж…
До чего ж приятен, черти,
Майки тёплый трикотаж!»
Эти полу-экзотические купания впоследствии превратил в коллекционирование водоомовений-водопогружений. В коллекцию входят моря: Белое, Чёрное, …………., Каспийское, Балтийское, Японское. Нет лишь Арала, куда с III курса стремился всю жизнь и так и не попал (Арал исчез, по крайней мере, в том виде, что поразил меня сказочной синевой и экзотикой, когда я ехал на практику и из окна вагона увидел его сказочную синеву. Она отражена и повторена в моих картинах, подаренных друзьям). Вообще, купания, вода, погруженье в эту подвижную стихию для меня и наслаждение и род ритуала. Во-первых, часто вспоминаю слова академика И.П.Павлова: «Самые сильные мои эмоции всегда были связаны с водой. С водой в любом виде». Я тоже тут как академик: от моря до лужи и дождя, от купания, до бани и «водопоя» в пересохшем казахстанском ручье – «Слава воде!» (это уже из Чуковского).
Есть и ещё стих о море, где тоже гимн воде, приведу отрывок:
«Эти глуби, эти дали,
Этот свет и эти краски…
Море – всех начал начало.
Море – явь и море – сказка!»
….............................................
И никто не станет спорить,
И за мной повторит тоже:
«Кто хоть раз бывал на море,
Тот забыть его не сможет!»
И хотя с момента написания этих строк прошло несколько десятилетий, моё восторженное отношение к морю не изменилось. За эти годы я несколько раз бывал на Чёрном море, бывал и на других и везде купался: «руки-ноги опускал» в любую погоду, в любую tо. Коллекционировал и большие озёра и водохранилища: Ладожское, Онежское, Водлозеро (Заонежье), Белое, Рыбинское водохранилище (р. Шекстна), Чудское и Псковское, оз. Севан, Байкал, Ала-куль (Джунгария), Иркутское водохранилище (р.Ангара), река Енисей (сейчас там два огромных водохранилища: Красноярское море и Саяно-Шушенское у Большого порога – скалистого сброса, где эта могучая река рассекает надвое Саяны) и в множестве других озёр. Купался также и в Амуре.
К чему такое рассказываю? Во-первых, мемуарно вспоминаю (самому приятно окунуться в воспоминания с седой головой). Во-вторых, показать географию моих походов и геологических, и туристических. В-третьих, напомнить о разнице ощущений . В Капчагайском водохранилище (р.Или) tо = 27-30о, в Ангаре и Байкале 11о С, а в Белом около 7о. Самое холодное купание – в горных ручьях Приэльбрусья и Саян (из ледников и снежников): 2-4о С. Бодрящая свежесть для молодых членов тела; сейчас я уже вряд ли на такое решусь. Но босиком по снегу – пожалуйста, и без последствий. Вот оно суворовское: «Тяжело в ученье – легко в жизни (в бою)». И, в-четвёртых, я – Водолей. На этой физкультурно-закаливательной ноте, без пижонства и хвастовства, закончу.