Глава 20 Проникновение в темницу

Кузьмин Алексей
Смеющаяся гордость рек и озер

Глава двадцатая

Проникновение в темницу

Писатель: Цзинь Юн

Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин

Ту-би Вэн только и думал о каллиграфии Чжан Сюя "Импровизация", попросил: "Брат Тун, дай мне еще посмотреть на надпись".
Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "Да как только старший господин поместья победит брата Фэна, так эта каллиграфия станет твоей, хоть три дня и три ночи подряд на нее смотри!" Ту-би Вэн ответил: "Я семь дней и семь ночей буду смотреть!" Сян Вэнь-тянь произнес: "Хорошо, даже семь дней и ночей". У Ту-би Вэна аж сердце зудело: "Второй старший брат, я пойду большого старшего брата просить биться, хорошо?" Хэй-бай Цзы ответил: "Вы вдвоем здесь побудьте с гостями, я пойду поговорю со старшим братом", –  развернулся, и вышел. Дань-цин Шэн предложит: "Брат Фэн, выпьем вина. Ай, жаль третий старший брат нам немало вина попортил". Сказав, начал наливать в бокалы.
Ту-би Вэн рассердился: "Что значит, "немало попортил?" Ты это вино вольешь в свою утробу, потом отольешь в отхожем месте, как это можно сравнивать с моей каллиграфией на стене, которая сохранится на тысячи лет? А вино, употребленное для каллиграфии – тысячи лет пройдут, кто-то увидит эту каллиграфию, и только тогда узнает о твоем кувшине красного вина из Турфана". Дань-цин Шэн поднял бокал вина, и обратился к стене: "Стена, а стена, тебе выпало счастье в жизни, смогла отведать прекрасного вина, собственноручно приготовленного четвертым господином, даже если бы третий господин и не написал на тебе свою каллиграфию, ты... ты... ты все равно простояла бы в веках". Лин-ху Чун рассмеялся: "По сравнению с этой ничего не смыслящей стеной, позднерожденный отведал этого редкого в веках прекрасного вина, это в самом деле великая удача". Сказав, выпил до дна. Сян Вэнь-тянь стоял в стороне, держа бокал, но вина не пил. Дань-цин Шэн с Лин-ху Чуном, однако, пили до дна, и чем больше пили, тем больше веселились.
Они вдвоем выпили бокалов по семнадцать - восемнадцать, и только тогда вернулся Черно-белый Мудрец: "Брат Фэн, мой большой старший брат просит пожаловать, прошу проследовать. А брат Тун пускай тут пока выпьет несколько бокалов вина, как такое предложение?" Сян Вэнь-тянь оторопел: "Это..." Он ясно видел, что Черно-белый Мудрец решительно не настроен его приглашать, как можно было жестко набиваться в сопровождение?" Он вздохнул: "Ничтожный не увидит большого господина поместья, всю жизнь будет о сем сожалеть". Хэй-бай Цзы ответил: "Прошу брата Туна не держать обиду. Мой большой старший брат давно уже ведет затворническую жизнь, доселе не принимал гостей, лишь только услыхал об утонченном мастерстве меча брата Фэна, исполнился восхищения, только тогда просил о встрече, это вовсе не говорит о том, что он не уважает брата Туна". Сян Вэнь-тянь произнес:
"Не дерзаю, не смею". Лин-ху чун поставил бокал, подумал, что будет неудобно идти в гости при оружии, оставил все, и вышел из зала для игры в шашки вслед за Хэй-бай Цзы. Они прошли несколько галерей, подошли к круглой арке в виде "Лунных дверей пещеры". На входной доске были начертаны два иероглифа: "Сердце циня", выложенные синим стеклом, иероглифы написаны по стародавнему кряжисто, но в них чувствовалась рука Ту-би Вэна.
Прошли лунные ворота, за ними шла украшенная цветами тенистая дорожка, по обе стороны которой рос изящный бамбук, крупная галька под ногами поросла зеленым мхом – было видно, что люди ходят здесь крайне редко. Дорожка привела их к каменному павильону на три комнаты, впереди и позади павильона росли искривленные старые сосны, тянущиеся ввысь, создавая густую тень со всех сторон. Хэй Бай-цзы легонько нажал на дверь, тихо произнес: "Прошу входить". Едва Лин-ху Чун вошел в келью, сразу уловил аромат благовоний. Хэй-бай Цзы сказал: "Большой старший брат, прибыл молодой рыцарь Фэн из фракции Хуашань". Внутри находился старец, он сложил руки в приветствии: "Фэн шаося затруднился визитом в убогое поместье, не встретили заранее, признаем вину, просим простить". Лин-ху Чун увидел, что старцу за шестьдесят лет, он сухой, как деревяшка, лицо в рытвинах, просто живые мощи, но глаза горят воодушевлением, согнулся в поклоне: "Позднерожденный дерзко явился, прошу преждерожденного простить вину". Человек отозвался: "Хорошо сказано, хорошо сказано". Хэй-бай Цзы сказал: «Даосское имя моего старшего брата – Хуан-чжун Гун – Князь Золотого колокола, молодой рыцарь Фэн должен был заранее это знать». Лин-ху Чун ответил: «Давно восхищался именами четверых владельцев поместья, сейчас вижу воочию, воистину, великое счастье». А сам подумал: «Ну и шуточки откалывает старший брат Сян, ничего мне заранее полностью не сказал, только сказал во всем его слушаться. А теперь его здесь нет, если этот старший господин поместья применит особо трудное искусство, я ведь не знаю, как от него защищаться». Хуан-чжун Гун произнес: «Слыхал я, что молодой рыцарь Фэн является преемником преждерожденного господина Фэна с горы Хуашань, методы меча просто волшебные. Дряхлый старик всегда с благоговением относился к старейшине Фэну и как к человеку, и как к мастеру боевых искусств, только к сожалению, мало виделся. Раньше на реках и озерах прошел слух, будто старый мастер Фэн присоединился к небожителям, дряхлый старик загоревал. Сегодня встретил прямого наследника старого мастера Фэна, можно сказать, исполнилось желание всей жизни. Не знаю только, не является ли молодой рыцарь Фэн сыном или племянником старого мастера?» Лин-ху Чун подумал: «Великий дядюшка-наставник Фэн строго приказал никому о нем не рассказывать. Старший брат Сян увидел мою технику меча, догадался, что я его преемник, рассказал тут всем, да еще и назвал меня его фамилией, такая ложь неизбежно будет раскрыта. Но и правду говорить тоже нельзя». Подумав так, сказал весьма туманно: «Я младший последователь его старейшества. Последователь скудоумен, учился недолго и поверхностно, методы меча преждерожденного выучил на одну – две десятых». Хуан-чжун Гун вздохнул: «Если ты выучил только два – три из десяти, и этим победил моих трех младших братьев, значит, методы меча старого господина Фэна непостижимы и непревзойденны». Лин-ху Чун ответил: «Три преждерожденных господина провели только по нескольку приемов, вовсе не были разбиты, но остановили бой». Хуан-чжун Гун покивал головой, на его обтянутом кожей черепе появилась тонкая улыбка: «Юноша не горячится и не зазнается, это очень трудно. Прошу войти в зал для игры на цине, освежиться чаем». Лин-ху Чун и Хэй-бай Цзи проследовали за ним в зал для игры на цине и уселись, молодой прислужник поднес им чай. Хуан-чжун Гун сказал: «Слыхал я, что у молодого рыцаря Фэна есть трактат древней мелодии «Гуан-лин сань». Это так? Дряхлый старик любит музыку, размышлял о том времени, когда Цзи Чжунсань [Чиновник Цзи, Цзи Кан] перед казнью исполнил мелодию «Рассеянные из Гуан-лина», и сказал, что с его смертью ее передача прервется, постоянно сожалел об этом. Если эта мелодия вдруг вернулась в этот мир, и старик сможет ее исполнить, сверяясь с нотной записью, то ему больше будет не о чем сожалеть во всей своей жизни». Когда он произнес это, на его бледном черепе проступил легкий румянец, выдавая страсть.
Лин-ху Чун подумал: «Большой старший брат Сян плел небылицы, обманывал их без жалости. Мне кажется, что все четверо хозяев сливового поместья – незаурядные люди, к тому же я пришел сюда с просьбой о лечении, нельзя так пытать их любопытство. Предположим, что это и в самом деле трактат господина Цю Яна, полученный им из какого-то там древнего захоронения – «Гуанлин сань». Следует передать его – пусть взглянет». Вытащил из-за пазухи ноты, встал, и преподнес двумя руками: «Прошу старшего господина поместья взглянуть». Хуан-чжун Гун, привстав, принял: «Мелодия «Гуанлин сань» давно утрачена в мире людей, и вот теперь ее вновь можно увидеть – это великое счастье, однако… право, не знаю…» В его тоне было сомнение – как он мог знать, было ли это истинными нотами, или шуткой человека, который подделал древние ноты, чтобы обмануть ценителей. Он взглянул на ноты: «О, какая длинная мелодия». Просмотрел первую страницу, и его лицо вдруг изменилось. Он правой рукой перелистывал ноты, а его левая рука на поверхности стола будто бы зажимала струны циня, похвалил: «Великолепно! Спокойная и прямая, но прекрасная и совершенная». Перевернул вторую страницу, посмотрел немного и снова похвалил: «Возвышенная и изящная, в глубине скрывающая сокровенную истину, в краткий миг эта мелодия циня уводит дух в бескрайние дали».
Хэй-бай Цзы увидел, что Хуан-чжун Гун посмотрел только две страницы, и уже разволновался, испугался, что он теперь надолго погрузится в созерцание, и влез в разговор: «Этот молодой рыцарь Фэн прибыл сюда со своим побратимом Туном. Они говорят, что если в «Одиноком сливовом поместье» найдется кто-нибудь, кто сможет победить брата Фэна в мастерстве фехтования…» Хуан-чжун Гун ответил: «Эн, наверняка, если кто-то победит его в фехтовании, то они дадут мне переписать эту мелодию «Гуанлин сань» – так, или нет? Хэй-бай Цзы сказал: «Точно. Мы втроем один за другим проиграли, если только большой старший брат «тронет коня», наша сливовая усадьба... хэ-хэ...» Хуан-чжун Гун неуловимо улыбнулся: «Уж если вы проиграли, то я тоже не справлюсь». Хэй-бай Цзы возразил: «Как мы трое можем сравниться с большим старшим братом?» Хуан-чжун Гун произнес: «Старик совсем бесполезен».
Лин-ху Чун поднялся с места: «Глава поместья прозывается «Князь Золотого колокола»,
[«Золотой колокол» – это название «первой мужской» ступени китайского хроматического звукоряда, примерно соответствует ре (D) в европейской номенклатуре ]
он высокий мастер игры на цине. Эти ноты, разумеется, трудно достать, но это вовсе не какая-то запрещенная к передаче тайна, глава поместья может смело оставить их для копирования, через три дня позднерожденный придет их забрать». Хуан-чжун Гун и Хэй-бай Цзы были поражены. В зале для игры в шашки Хэй-бай Цзы неистово торговался с Сян Вэнь-тянем, который искусно разжигал его интерес, никто не мог предположить, что этот Фэн Эр-чжун такой простодушный. Он был мастером игры в шашки, предполагал, что Лин-ху Чун подготовил какую-то коварную ловушку, чтобы обмануть Хуан-чжун Гуна, но тут никакого подвоха не было. Хуан-чжун Гун произнес: «Незаслуженно не приму награду. Мы не знаем друг друга, как могу принять щедрый дар?
Двое уважаемых прибыли в убогое поместье, скажите откровенно, с какими помыслами?»
Лин-ху Чун подумал: «В конце концов, зачем мы со старшим братом Сянем прибыли в Сливовое поместье, он мне так и не сказал. Вспоминается, речь шла о моем лечении, но он все обставил столь таинственным образом, что не получается напрямую просить об этом четверых хозяев поместья, эти четверо – люди уникальные и выдающиеся, может быть, с ними нельзя говорить напрямую. Так или иначе, поскольку я не знаю намерений брата Сяна, то, если прямо попрошу о лечении, то введу их в заблуждение». Вслух же сказал: «Позднерожденный прибыл в сливовое поместье, следуя за старшим братом Сяном, до того, как вошел сюда, никогда прежде не слышал уважаемые имена четверых хозяев поместья, и не знал что в этом мире есть это «Сливовое поместье горы Гушань»». Подумал, и добавил: «Позднерожденный малообразован и скудоумен, не знал, что в воинском сообществе есть такие высокие мастера старшего поколения, прошу уважаемых простить мое невежество».
Хуан-чжун Гун обменялся быстрыми взглядами с Хэй-бай Цзы и улыбнулся: «Дряхлый старик благодарен молодому рыцарю Фэну за его искренние слова. Старик в самом деле был очень удивлен, мы вчетвером живем в затворничестве, на реках и озерах крайне мало людей знают о нас, мы никак не связаны с школами фехтования Пяти Твердынь, как их представители могли прибыть к нам. Исходя из сказанного, Фэн шаося не знаком с нашей предшествующей историей?» Лин-ху Чун ответил: «Преждерожденному очень стыдно, прошу двух уважаемых дать указания. А то, что недавно говорил вроде «Давно преклоняюсь перед славными именами четверых хозяев поместья», на самом деле… реально… это…»
Хуан-чжун Гун покивал головой: «Князь Золотого колокола, Черно-белый Мудрец, это наши прозвища, которые мы себе взяли, а старые имена мы больше не употребляем. Молодой рыцарь раньше никогда не слышал наших имен, и это естественно». Правой рукой тронул струны циня и спросил: «Эту нотную запись ты от чистого сердца предоставляешь дряхлому старику, чтобы он переписал?» Лин-ху Чун ответил: «Именно так. Только из-за того, что эти ноты принадлежат брату Туну, позднерожденный упомянул о даче на время. Иначе бы преждерожденный мог бы смело забрать их себе. Драгоценный меч жалуют герою, никто не дает его взаймы». Хуан-чжун Гун хмыкнул, на его лице мелькнул оттенок удовлетворения. Хэй-бай Цзы сказал: «Ты даешь эти ноты моему старшему брату на время, а твой брат Тун согласен?» Лин-ху Чун сказал: «Большой старший брат Тун на всю жизнь связан дружбой с позднерожденным, он широк душой и щедр, раз ничтожный согласился, как он может не принять это во внимание». Хэй-бай Цзы покивал головой. Хуан-чжун Гун произнес: «Молодой рыцарь Фэн столь добр, дряхлый старик преисполнен благодарности.
Да только, раз этого не одобрил собственными устами старший брат Тун, дряхлый старик не может быть спокойным. Брат Тун говорил, чтобы получить этот трактат, человеку из нашего поместья нужно одолеть тебя в технике меча, дряхлый старик не просит снисхождения. Уж лучше нам померяться десятком приемов, как тебе такое?"
Лин-ху Чун подумал: "Только что второй господин поместья говорил:
– Нам троим братьям, с тобой в воинском мастерстве не сравниться, – значит, боевые навыки главы поместья намного выше, чем у них троих. У третьего господина угун выдающийся, я, только опираясь на переданное дядюшкой – великим наставником Фэном искусство меча смог достичь преимущества, в схватке со старшим господином не обязательно одержу победу, если проиграю, то разве не сам навлеку позор на свою голову? А если одержу победу, какая мне от этого выгода?"
И тут же сказал: "Мой старший брат Тун иногда сболтнет такие слова, что позднерожденному становится невыносимо стыдно. Четверо хозяев поместья не осудили это сумасбродство, позднерожденный уже необычайно признателен, к чему ему дерзать бросать вызов главе поместья?"
Хуан-чжун Гун улыбнулся: "Ты очень хороший человек, мы с тобой разберем пару приемов, и вовремя остановимся, что в этом такого?" Обернулся, снял со стены флейту сяо из драгоценной яшмы, передал ее Лин-ху Чуну: "Эта флейта будет мечом, а моим оружием будет цинь из нефрита". Он обоими руками взял с прикроватного столика украшенный нефритом цинь, и улыбнулся: "Хоть я и не считаю эти два музыкальных инструмента сокровищем, равным нескольким городам, однако это вещи редкие, и разве можно их портить? Для виду только ими помашем, и довольно будет".  Лин-ху Чун увидел, что флейта сделана из чистейшей зеленой яшмы, цветом подобной изумруду, но у самого мундштука имелось несколько прожилок киноварно-красного цвета, блестящих, как алая кровь. Нефритовый цинь в руках Хуан-чжун Гуна выглядел старым и темным, ему явно было несколько сотен лет, и возможно, даже поболее тысячи – это два антикварных музыкальных инструмента, стоит им только столкнуться, и оба разлетятся на кусочки, разумеется, ими нельзя драться по-настоящему. Отказаться было нельзя, он двумя руками принял нефритовую флейту, и глубоко поклонился: "Прошу главу поместья дать указания". Хуан-чжун Гун произнес: "Старый господин Фэн был великим рыцарем меча, я им всегда восхищался, разумеется, не могу с пренебрежением смотреть на преемника его искусства фехтования. Молодой рыцарь Фэн, прошу!"
Лин-ху Чун поднял флейту, легонько провел ей в воздухе, ветерок проник в отверстия, и родился мягкий музыкальный звук. Хуан-чжун Гун провел правой рукой по струнам циня, раздался звук, и он повел хвостовик циня в правое плечо Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун услыхал звук циня, его сердце слегка вздрогнуло, а яшмовая флейта медленно пошла к локтю Хуан-чжун Гуна. Если бы цинь пошел дальше, то флейта дотронулась бы до точек на его локте. Хуан-чжун Гун вернул цинь, и направил его в дробящий удар по пояснице, вместе с движением циня вновь тронул струны. Лин-ху Чун подумал: «Если я буду защищаться флейтой, то оба музыкальных инструмента будут разбиты. Чтобы спасти инструменты, он остановит атаку. Но при таком способе боя не избежать осуждения». Он описал флейтой дугу, и направил атаку в подмышечную область противника. Хуан-чжун Гун повел цинь для защиты. Лин-ху Чун убрал флейту обратно. Хуан-чжун Гун снова издал несколько аккордов, и мелодия циня ускорилась. Хэй-бай Цзы изменился в лице, отступил на несколько шагов, и запер перед собой дверь. Он знал, что Хуан-чжун Гун играет на цине вовсе не ради праздного досуга, а вливает свою внутреннюю силу в вибрации струн для того, чтобы расстроить мысли и дух врага. Внутренняя сила противника начинала резонировать со звуками циня, и постепенно переходила в подчинение звукам. Когда мелодия циня замедлялась, то приемы противника тоже замедлялись, когда мелодия ускорялась, то приемы противника тоже ускорялись. Но Хуан-чжун Гун как раз замедлял движения противника, когда тому нужно было ускоряться, и тот не мог защититься от его атак. Хэй-бай Цзы знал, что это мастерство старшего брата нельзя недооценивать, поэтому вышел из музыкального зала, опасаясь, что его внутренняя сила потерпит ущерб.
Он, хоть и отгородился дверями, но все же из-за них доносились приглушенные звуки циня – то медленные, то быстрые, то вдруг все замирало, то вдруг внезапно раздавался громкий звук, прошло немного времени, и звуки циня стали звучать все быстрее и быстрее. Хэй-бай Цзы почувствовал, что у него дух и мысли путаются, дыхания не хватает, он сделал еще несколько шагов назад, вышел из павильона, и закрыл большие ворота.
Теперь две двери преграждали путь звукам, зачастую их не было слышно, но иногда вдруг звуки яростно вздымались, прорываясь сквозь двери, и в эти мгновения сердце Хэй-бай Цзы начинало учащенно биться.
Ожидание было долгим, но звуки циня все не останавливались, и он изумился: «Оказывается, мастерство этого Фэна столь высоко, да и внутренняя сила под стать. Как он может справиться с «семиструнным мечом не имеющим формы» моего старшего брата?» В этот момент к нему подошли Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн. Дань-цин Шэн тихо спросил: «Ну как?» Хэй-бай Цзы ответил: «Дерутся уже очень давно, но этот юноша все еще держится. Я боюсь, как бы большой старший брат не забрал его жизнь». Дань-цин Шэн произнес: «Я пойду попрошу старшего брата проявить милосердие, нельзя убивать такого хорошего приятеля». Хэй-бай Цзы покачал головой: «Входить нельзя». И тут раздались громкие дребезжащие аккорды, удар по струнам – и братья отступили на шаг назад, потом было еще пять таких ударов, и трое отступили на пять шагов. У Ту-би Вэна лицо побелело, он собрался с духом, и произнес: «Эта техника «шесть гвоздей раскалывают гору» «невидимого семиструнного меча» нашего старшего брата в самом деле очень сильна. Эти шесть ударов были безжалостно жестокими, как-то там этот Фэн?»
Не успел он договорить, как снова послышался громкий звук, словно у циня порвалось сразу несколько струн. Хэй-бай Цзы перепугался, толкнув большие ворота, бросился внутрь, распахнул двери в музыкальный зал, и увидел остолбеневшего в молчании Хуан-чжун Гуна, все струны циня были порваны, и свисали вниз. Лин-ху Чун держал в руках яшмовую флейту, стоял рядом, согнувшись в поклоне: «Провинился!» Было ясно, что в этом состязании Хуан-чжун Гун потерпел поражение.
Хэй-бай Цзы и его младшие братья пришли в ужас. Они втроем знали, какая великая внутренняя сила у их большого старшего брата, он был несравненным мастером в «лесу воинов», невозможно было себе представить, что он будет сломлен этим юнцом из фракции Хуашань, если бы они не увидели это своими собственными глазами, то ни за что бы не поверили. Хуан-чжун Гун горько усмехнулся: «У молодого рыцаря Фэна тончайшие методы меча, дряхлый старик за всю свою жизнь не видел ничего подобного, да и внутренняя сила просто неимоверная, в самом деле, остается только восхищаться и преклоняться. «Не имеющий формы семиструнный меч» дряхлого старика раньше считался выдающейся школой в воинском сообществе, кто мог ожидать, что для молодого рыцаря Фэна это будет просто веселым развлечением. Мы, четверо братьев, засиделись в отшельничестве в сливовом поместье, более десяти лет не показывались на реках и озерах, хэ-хэ, в самом деле превратились в лягушек на дне колодца». [Пословица про лягушку, которая считала, что из колодца видит и небо, и звезды, и ее кругозор вполне достаточен]
В его словах было нескрываемое горе. Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный из последних сил защищался, премного благодарен преждерожденному, что тот пощадил его». Хуан-чжун Гун протяжно вздохнул, покачал головой, и в изнеможении сел в полном истощении духа.
Лин-ху Чун увидел его состояние, это было невыносимо, он подумал: «Сян дагэ очевидно не хотел позволить им узнать, что у меня совершенно нет внутренней силы, если бы они узнали, что я болен и нуждаюсь в лечении, то это могло быть препятствием. Однако благородный муж прозрачен и чист, я не могу пользоваться преимуществом». И тут же сказал: «Старший господин поместья, есть одна вещь, которую я должен прояснить. Я не боялся твоего «не имеющего формы семиструнного меча» вовсе не потому, что моя внутренняя сила высокая и могучая, а потому, что позднерожденный является не имеющим никакой внутренней силы противником». Хуан-чжун Гун был потрясен. он тут же встал на ноги: «Что?» Лин-ху Чун пояснил: «Позднерожденный получил множество внутренних ран, потерял всю внутреннюю энергию, поэтому совершенно нечувствителен к музыке твоего циня».  Хуан-чжун Гун был и потрясен, и обрадован, дрожащим голосом произнес: «В самом деле?» Лин-ху Чун ответил: «Если преждерожденный не доверяет, пусть обследует пульс, и убедится сам». Сказав, протянул правую руку.
Хуан-чжун Гун и Хэй-бай Цзы изумились, они подумали, что, пусть он и прибыл в сливовое поместье не с совсем понятными намерениями, и не выглядел врагом, но все же, как он мог так чистосердечно позволить посторонним узнать состояние его жизненной энергии? Если Хуан-чжун Гун получит информацию о состоянии его пульса, при этом будет удерживать его запястье, контролируя точки, то у него будет полная власть над его жизнью. Хуан-чжун Гун только что не мог одолеть Лин-ху Чуна при помощи волшебного приема "Шесть гвоздей раскалывают гору", даже все струны на цине порвал, все же имел некоторое неудовольствие, и подумал: "Если ты протягиваешь ко мне руку, собираясь нажать на мои точки, то я первый в тебя выпущу энергию". Он медленно протянул руку вперед, и коснулся запястья Лин-ху Чуна. Вытянув руку, он втайне приготовился использовать технику "Захваты когтей тигра", "Когти дракона", "Восемнадцать малых захватов" – три превосходных техники цинна. Какой бы прием не применил Лин-ху Чун, он был готов перехватить его руку, и не дать тому атаковать. Но едва он коснулся пульса Лин-ху Чуна, то с изумлением обнаружил, что он предельно мягкий и слабый, почти неощутимый – его внутренняя сила была исчерпана. Он остолбенел ненадолго, а потом невольно расхохотался: "Вот оно как, оказывается! Я попался на розыгрыш, ты и твой старший брат надули меня!" Хоть он и говорил, что попался на обман, но при этом был чрезвычайно обрадован.
Хотя его "семиструнный не имеющий формы меч" только издавал звуки, но эти звуки приводили в беспорядок внутреннюю энергию противника, и расстраивали его приемы, но вопреки всем ожиданиям, его техника не оказала никакого воздействия на Лин-ху Чуна, у которого внутренней силы вовсе не было. Когда Хуан-чжун Гун потерпел поражение, его "сердце покрылось пеплом, чувства заморозились", но, когда он узнал, что причиной поражения было не то, что его многие десятилетия шлифуемая несравненная техника оказалась никудышной, он пришел в восторг. Он непрерывно тряс Лин-ху Чуна за руку, приговаривая: "Хороший братишка, добрый братишка, но зачем же ты открыл старику этот свой секрет?" Лин-ху Чун рассмеялся: "Позднерожденный скрывал это во время соревнования на мечах, но теперь-то зачем ему людей обманывать? Преждерожденный "для быка играл на цине", но по счастью, ему попался позднерожденный бык, ничего не смыслящий в музыке". Хуан-чжун Гун, расхохотался, поглаживая бороду: "Значит, получается так, что используемый стариком "семиструнный меч, не имеющий формы", вовсе не превратился в " меч с оборванными струнами, не имеющий пользы", хэ-хэ, хэ-хэ!"
Хэй-бай Цзы произнес: "Молодой рыцарь Фэн, ты чистосердечно рассказал все моему старшему брату, мы с братьями все растроганы. Но ты все так рассказал, что если бы мы с братьями захотели тебя погубить, разве это не было бы так просто, как ладонь перевернуть? Хоть твое искусство фехтования и необычайно высоко, но внутренней силы совсем нет, ты бы не смог нам сопротивляться".
Лин-ху Чун ответил: "Второй господин поместья сказал верно. Позднерожденный знает, что четверо хозяев поместья –  великие герои и благородные рыцари, поэтому и рассказал начистоту". Хуан-чжун Гун кивнул головой: "Верно, верно. Брат Фэн, но зачем ты на самом деле прибыл в наше поместье, ты так и не объяснил. Мы четверо братьев относимся к тебе, как к старому другу, если это в наших силах, не можем ни  в чем тебе отказать". Ту-би Вэн предложил: "Твоя внутренняя сила потеряна, очевидно, что ты получил тяжелые внутренние раны. Есть у меня хороший приятель, врач просто божественный, только со странностями, ради меня он не откажется тебя лечить. Этот "знаменитый лекарь, убивающий людей" Пин И-чжи свел со мной знакомство..." Лин-ху Чун сокрушенно произнес: "Доктор Пин И-чжи?" Ту-би Вэн ответил: "Точно, ты тоже слышал о нем, так или нет?"
Лин-ху Чун печально произнес: "Этот великий лекарь Пин окончил свои дни на холме Вубаган в провинции Шаньдун". Ту-би Вэн вскрикнул: "А! Он... он умер?" Дань-цин Шэн спросил: "Он же любую болезнь мог вылечить, отчего же самому себе помочь не смог? А, его из мести убил кто-нибудь?" Лин-ху Чун покачал головой, он до сих пор сожалел о смерти Пин И-чжи, произнес: "Великий лекарь Пин перед своей смертью обследовал пульс позднерожденного, сказал, что его болезнь предельно странная и он ее вылечить не может".
Ту-би Вэн, услыхав, что Пин И-чжи умер, расстроился, замер в молчании, проливая слезы. Хуан-чжун Гун тяжело задумался, потом сказал: "Брат Фэн, я укажу тебе один путь, не знаю, согласишься ли ты или нет, сложно сказать. Я напишу письмо к настоятелю монастыря Шаолинь, великому наставнику Фан Чжэну, он возможно сможет помочь тебе возобновить внутреннюю силу при помощи шаолиньского искусства "И Цзинь Цзин". Это искусство вообще-то секретное, но великий наставник Фан Чжэн в свое время получил от меня милость, и может согласиться вернуть долг". Лин-ху Чун увидел, что они оба рекомендовали знающих людей, и проявили этим не только свою невероятную осведомленность, но и доброе к нему отношение, это его растрогало. Он ответил: "Это искусство "И Цзинь Цзин" великий наставник Фан Чжэн передает только членам клана Шаолинь, позднерожденный отказался перейти в другой клан, в этом все затруднение".
Сказав, глубоко поклонился со сложением рук, произнес: "Позднерожденный необычайно растроган заботливым отношением четырех хозяев поместья. Жизнь и смерть определяются судьбой, внутренние раны позднерожденного – сущая ерунда, а вот заставил четверых хозяев поместья волноваться. На этом позднерожденный откланивается". Хуан-чжун Гун произнес: "Прошу обождать", –  ушел во внутренние покои, и скоро вернулся, неся фарфоровый флакончик: "Эти две пилюли получил в былые годы от предшествующего учителя, они необычайно действенны, могут восполнять жизненные силы и лечить раны.
Дарю это своему братишке, мы же друзья, не будем придавать значения таким пустякам". Лин-ху Чун увидел, что пробка на фарфоровом флаконе была очень древней, понял, что это была реликвия, переданная учителем, сохраненная до сегодняшнего дня, разумеется, он бесценна, и быстро сказал: "Это принадлежало почитаемому учителю преждерожденного, редкая вещь, позднерожденный не смеет принять". Хуан-чжун Гун покачал головой: "Мы вчетвером отгородились от рек и озер, давно не принимаем вызовов на бой от посторонних, нам ни к чему лекарство для лечения ран. Мы затворники, не имеем детей, ты отказываешься, нам придется эти пилюли с собой в гроб взять".
Лин-ху Чун услышал скорбь в его голосе, так что принял с благодарностью, попрощался, и вышел из дверей. Хэй-бай Цзы, Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн проводили его в зал для игры в шашки. Сян Вэнь-тянь увидел их серьезные лица, и понял, что Лин-ху Чун победил и главу поместья. Если бы Лин-ху Чун проиграл, то Черно-белый Мудрец наверняка сохранял бы невозмутимое выражение лица, а вот Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн наверняка пришли бы в восторг, и мчались бы заполучить каллиграфию Чжан Сюя и пейзаж Фань Куаня. Однако он притворно спросил: "Брат Фэн, глава поместья уже дал тебе указания по технике меча?" Лин-ху Чун ответил: "Глава поместья обладает высокой внутренней силой, людям трудно ему противостоять, но совпало так, что у маленького младшего брата в это время вообще внутренней силы не было, и его техника выпуска внутренней силы при помощи драгоценного циня не возымела действия. Просто повезло –  везение превосходит все в Поднебесной". Дань-цин Шэн, выпучив глаза, обратился к Сян Вэнь-тяню: "Этот брат Фэн такой чистосердечный, ничего в секрете не держит. А вот ты сказал, что его внутренняя сила превосходит твою, и мой старший брат попался на твой обман". Сян Вэнь-тянь расхохотался: "Когда внутренняя сила брата Фэна не была потеряна, она намного превосходила мою! Я говорил о прошлом, не имел в виду, что прямо сейчас". Ту-би Вэн вскрикнул: "Ты нехороший человек!" Сян Вэнь-тянь сложил руки перед грудью: "Раз в сливовом поместье не нашлось людей, способных победить моего брата Фэна, прощаюсь с тремя господами". Повернув голову к Лин-ху Чуну, произнес: "Мы уходим!" Лин-ху Чун обнял кулак с глубоким поклоном: "Сегодня мне посчастливилось поклониться четырем хозяевам сливового поместья, это удача всей жизни. Если будет на то кармическое предопределение, буду рад потом вновь нанести визит в драгоценное поместье". Дань-цин Шэн произнес: "Братишка, да в любой день приходи выпить вина, неважно, какой будет день, я для тебя достану свои лучшие вина из коллекции, и мы их будем дегустировать одно за другим. А вот этот брат Тун... хэ- хэ, хэ-хэ!" Сян Вэнь-тянь улыбнулся: "У ничтожного способности к выпивке ограниченные, он сам не посмеет вернуться, чтобы не навлечь неприятности на свою голову". Говоря, снова обнял кулак перед грудью, а потом потянул Лин-ху Чуна к выходу. Хэй-бай Цзы и остальные пошли их провожать, но он им сказал: "Прошу трех хозяев поместья не провожать".
Ту-би Вэн произнес: "Ты что, подумал, что мы тебя провожаем? Мы провожаем брата Фэна. Если бы брат Тун уходил отсюда в одиночестве, мы бы и шагу наружу не сделали". Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "Вот оно как, оказывается". Трое провожающих вышли с ними за главные ворота, и только там с уважением попрощались с Лин-ху Чуном. Ту-би Вэн с Дань-цин Шэном все время таращились на сверток за спиной Сян Вэнь-тяня, сожалея, что нельзя его отнять силой. Сян Вэнь-тянь, ведя Лин-ху Чуна за руку, уже ушел далеко от сливового поместья, скрывшись в тени плакучих ив, и рассмеялся: "Братишка, но как же тебе удалось победить потрясающую силу энергии техники "не имеющего формы меча" из циня главного господина сливового поместья?" Лин-ху Чун ответил: "Оказывается, старший брат заранее все знал. К счастью, моя внутренняя сила совершенно утеряна, иначе меня бы уже и в живых не было. Большой старший брат, ты мстишь четверым хозяевам поместья?" Сян-вэнь Тянь ответил: "Нет у меня мести. Я с ними раньше не встречался, откуда может быть месть?"
Вдруг сзади раздался крик: "Брат Тун, брат Фэн, вернитесь, пожалуйста". Лин-ху Чун развернулся, и увидел бешено несущегося Дань-цин Шэна, держащего в руках чашу с вином, наполненной более, чем наполовину, кричащего: «Брат Фэн, у меня тут есть полбутылки «Зеленого бамбука», более чем столетней выдержки, если ты не отведаешь, потом точно будешь жалеть». Говоря, передал чашу.
Лин-ху Чун принял вино, увидел, что оно изумрудное, как драгоценная яшма, вино в бокале смотрится изумительно, будто сосуд бездонный, аромат густой и богатый, похвалил: «Хорошее вино». Выпил один глоток, похвалил снова: «Отлично!» Сделал подряд четыре глотка, и осушил чашу до половины, изрек: «Это вино сочетает в себе живую легкость и плотность, то и другое сочетаются, полагаю, что происхождение его из районов Янчжоу или Чжэньцзяна в провинции Цзянсу». Дань-цин Шэн обрадовался: «Точно, это вино, разумеется, из Чжэцзяна, из храма Золотой горы, является сокровищем этого монастыря, их в этом мире всего шесть кувшинов. Настоятель монастыря соблюдает запрет на винопитие, отправил один кувшин мне, я выпил только половину!
Брат Фэн, у меня там есть еще несколько сортов прекрасного вина, прошу тебя продегустировать, как тебе такое предложение?» Лин-ху Чун чувствовал дружеское расположение к «Четырем друзьям из Цзяннани», к тому же там имелось отличное вино – как не обрадоваться? Однако он повернул голову, взглянуть, что об этом думает Сяе Вэнь-тянь. Тот ответил: «Братишка, четвертый господин поместья зовет тебя выпить вина, так что ступай. Что до меня, то четвертый и третий хозяева поместья на меня гневаются, так что я… хэ-хэ, хэ-хэ». Дань-цин Шэн засмеялся: «Да когда это я на тебя сердился? Пошли вместе, вместе пойдем! Ты друг брату Фэну, я тебя тоже приглашаю выпить вина». Сян Вэнь-тянь собирался еще отнекиваться, но Дань-цин Шэн схватил его и Лин-ху Чуна за руки, засмеялся: «Пошли, пошли! Выпьем еще по нескольку бокалов». Лин-ху Чун подумал: «Когда мы прощались, четвертый господин поместья сильно обижался на старшего брата Сяна, что же это он вдруг стал таким любезным? Не иначе он не может забыть о каллиграфии и картине, которые лежат в его заплечном мешке, вот и ищет способ добыть их иным путем?» Они втроем вернулись в сливовое поместье, Ту-би Вэн уже стоял в дверях, радостно приговаривая: «Брат Фэн снова вернулся, замечательно, замечательно!», – и все четверо снова вошли в зал для игры в шашки.
Дань-цин Шэн наливал разнообразные вина, и они с Лин-ху Чуном пили вдоволь, а Черно-белый Мудрец меж тем так и не показался.
Уже вечерело, Ту-би Вэн с Дань-цин Шэном будто бы ждали кого-то, не справляясь с собой, постоянно бросали взгляд на входной проем. Сян Вэнь-тянь дважды уже пытался откланяться, но они его вновь и вновь удерживали. Лин-ху Чун ни на что не обращал внимания, только пил вино. Сян Вэнь-тянь посмотрел на темнеющее небо, и засмеялся: "Если двое хозяев поместья не оставят нас на ужин, то, не иначе, хотят, чтобы я, такой обжора, ослабел от голода!" Ту-би Вэн откликнулся: "Слушаюсь, слушаюсь!", – и громко вскричал: "Домоуправитель Дин, быстрее распорядись насчет банкета!" Только Дин Цянь издалека откликнулся на приказ, как входная дверь распахнулась, и в зал устремился Хэй-бай Цзы, который сразу же обратился к Лин-ху Чуну: "Брат Фэн, в убогом поместье есть еще один человек, который просит тебя дать указания в фехтовании". Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн тут же вскочили на ноги, и в один голос спросили: "Старший брат согласился?" Лин-ху Чун подумал: "Чтобы этот человек со мной посоревновался в фехтовании, необходимо было согласие главы поместья.
Похоже, что пока они вдвоем меня здесь удерживали, второй господин поместья все это время вел консультации со старшим господином, упрашивая его так долго, пока тот не согласился. Тогда этот человек либо сын старшего господина, либо племянник, или другой младший последователь – неужели его мастерство меча превосходит уровень главы поместья?" Но тут его мысли приняли другой оборот: "Ай-йо, беда! Они же знают, что моя внутренняя сила утеряна, им же стоит послать младшего родственника или подчиненного, сказав ему использовать внутреннюю энергию, разве он тут же не заберет мою жизнь?" Он тут же пресек эту мысль: "Четверо хозяев поместья – честные герои и прямодушные мужи, как можно подозревать их в столь низменных помыслах? Но четвертый и третий хозяева поместья совершенно обезумели от желания завладеть свитками с живописью и каллиграфией, второй господин сохраняет невозмутимый вид, но и он бы хотел любой ценой получить свои партии, ради этих предметов они могут пойти и на сомнительные меры. Ладно, если противник предпримет попытку использовать внутреннюю силу, проколю ему мечом важные суставы, только и всего".
Хэй-бай Цзы сказал: "Молодой рыцарь Фэн, затрудню вас еще одним визитом". Лин-ху Чун ответил: "Если говорить по правде, то позднерожденный даже третьему и четвертому господину, а уж тем более второму и главному господину поместья не соперник. Четверо преждерожденных из одинокого сливового поместья имеют непревзойденное гунфу, только из-за того, что выпили с позднерожденным пару чарок вина, прониклись к нему симпатией и соблаговолили уступить. У позднерожденного техника меча грубая и мелковатая, по правде говоря, не стоит вновь демонстрировать это убожество". Дань-цин Шэн произнес: "Брат Фэн, у того человека боевое мастерство конечно выше твоего, но тебе бояться не стоит, он..." Черно-белый Мудрец прервал его: "В убогом поместье есть еще один выдающийся мастер меча предшествующего поколения, он услыхал про отличное мастерство молодого рыцаря Фэна, сказал что тоже хочет с ним немного посоревноваться, надеется, что молодой рыцарь Фэн согласится на еще один раз". Лин-ху Чун в сердце чувствовал, что в следующей схватке он может ранить противника, и это вызовет вражду с четырьмя хозяевами поместья: "Четверо хозяев поместья так хорошо относятся к позднерожденному, может получиться, что мы сейчас сразимся еще раз, не знаю, вдруг мой противник отличается гневным характером, разбушуется, и я причиню ему рану, разве не навлеку на себя этим ваш гнев?" Дань-цин Шэн рассмеялся: "Да ничего, не... не сможешь..." Хэй-бай Цзы снова перебил его: "Чтобы не случилось, мы, четверо хозяев поместья, ни в чем не будем винить молодого рыцаря Фэна". Сян Вэнь-тянь поддержал: "Да ладно, померяйся еще раз, что мешает? А вот у меня есть срочные дела, пойду-ка я вперед. Встретимся с тобой в столице округа Цзясин". Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн разом вскричали: "Что это такое, ты решил вперед уйти?" Ту-би Вэн добавил: "Только если ты оставишь здесь каллиграфию Чжан Сюя". Дань-цин Шэн произнес: "Если молодой рыцарь Фэн проиграет, где нам тебя искать со свитками каллиграфии, картиной, и партиями в шашки? Так не пойдет, не выйдет! Оставайся пока здесь, домоуправитель Дин, скоро начнет банкет!"
Хэй-бай Цзы произнес: "Молодой рыцарь Фэн, я пойду с тобой. Брат Тун, ты пока покушай, мы скоро вернемся, и составим тебе компанию".
Сян Вэнь-тянь покачал головой: "Эту схватку вы наверняка выиграете. Брат Фэн, хоть и обладает высоким мастерством фехтования, но опыта реальных боев у него маловато.
К тому же вы знаете, что у него внутренней силы совсем нет, если я не буду рядом с соревнующимися, то, даже если мы проиграем, то я такой проигрыш не признаю". Хэй-бай Цзы сказал: "Брат Тун, к чему эти слова? Неужели мы способны на обман?" Сян Вэнь-тянь ответил: "Четверо хозяев Сливового поместья Одинокой горы являются благородными рыцарями, ничтожный всегда преклонялся, разумеется, полностью вам доверяет. Но брат Фэн отправляется на бой с кем-то другим, ничтожный в самом деле не знает, что за высокий мастер есть в этом поместье, помимо четверых его хозяев? Второй господин поместья, затрудню вас вопросом, кто этот человек? Если ничтожный будет знать, что он такой же, как четверо хозяев поместья, такой же честный и блестящий герой-рыцарь, то сразу успокоюсь". Дань-цин Шэн произнес: "Этот преждерожденный обладает высоким боевым искусством, по сравнению с нами, гораздо выше, не стоит и говорить". Сян Вэнь-тянь сказал: "Людей с уровнем и репутацией четверых хозяев поместья в воинском сообществе по пальцам можно счесть, полагаю, что ничтожный знает его имя". Ту-би Вэн ответил: "Тем не менее, мы не можем сказать тебе имя этого человека". Сян Вэнь-тянь ответил: "В таком случае ничтожный должен присутствовать при состязании, чтобы избежать дискуссий". Дань-цин Шэн сказал: "Ну что ты такой упрямый? Я тебя вижу на состязании, мне уже не по себе, а этот человек долгое время провел в затворничестве, он не желает видеть других людей". Сян Вэнь-тянь спросил: "Ну и как тогда брату Фэну с ним состязаться?" Хэй-бай Цзы ответил: "Обе стороны оденут темные маски, будут видны только глаза, нельзя будет распознать противника". Сян Вэнь-тян спросил: "Что, четверо хозяев поместья тоже оденут такие маски?" Хэй-бай Цзы ответил: "Именно. Этот человек очень вспыльчив, иначе он не согласится на состязание". Сян Вэнь-тянь предложил: "Ну, так и ничтожный такую же маску оденет".
Хэй-бай Цзы помолчал, наконец, произнес: "Если брат Тун непременно хочет присутствовать на поединке, то он должен пообещать, что от начала и до конца не проронит ни звука". Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "Прикидываться немым и глухим не так-то просто, а?"
Тут Хэй-бай Цзы пошел вперед, показывая дорогу, Сян Вэнь-тянь и Лин-ху Чун пошли за ним, а Дань-цин Шэн и Ту-би Вэн плелись в самом конце. Лин-ху Чун узнал дорогу, ведущую в комнату главы поместья, они подошли к залу для игре на цине, и Черно-белый Мудрец трижды легонько постучал в двери, раскрыл их, и вошел внутрь.
Тут они увидели человека с черной маской на голове, судя по одежде, это был Хуан-чжун Гун. Хэй-бай Цзы подошел к нему, и прошептал на ухо несколько слов. Хуан-чжун Гун отрицательно закачал головой, прошептал что-то в ответ – было ясно, что он против присоединения Сян Вэнь-тяня. Хэй-бай Цзы кивнул в ответ, обернулся и произнес: "Мой старший брат полагает, что соревнование на мечах – это мелочь, но наш друг легко впадает в гнев, такое случается очень часто, и посему от этого дела придется отказаться".
Пятеро поклонились Хуан-чжун Гуну, попрощались, и пошли прочь.
Дан-цин Шэн в сердцах бросил: "Брат Тун, вот какой ты странный человек, неужели ты боишься, что мы с братьями можем обидеть брата Фэна,? Если бы ты не скандалил, желая присутствовать на соревновании, наши надежды не разлетелись бы, как дым, разве это не ты всем радость испортил?" Ту-би Вэн произнес: "Второй старший брат столько сил потратил, чтобы получить согласие большого старшего брата, а ты снова все испортил своей несговорчивостью". Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "Ладно, ладно! Я уступлю, не буду наблюдать за соревнованием. Но уж вы будьте справедливыми, не обманите моего брата Фэна". Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн обрадовались, разом воскликнув: "Да за кого ты нас принимаешь? Да кому в голову придет обижать молодого рыцаря Фэна?" Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "Я подожду вас в комнате для игры в шашки. Брат Фэн, они точно что-то задумали, ты будь предельно бдительным, не поддавайся на тайные уловки". Лин-ху Чун рассмеялся: "В сливовом поместье сплошь благородные воины, как они могут чинить козни людям?" Дан-цин Шэн рассмеялся: "Точно, молодой рыцарь Фэн не такой мелкий человечишко, как ты, он настоящий благородный муж". Сян Вэнь-тянь прошел несколько шагов, вдруг остановился, и махнул рукой: "Брат Фэн, подойди, мне надо тебе наедине кое-что сказать". Дань-цин Шэн рассмеялся, не обращая особого внимания. Лин-ху Чун подумал: "Брат Сян уж чересчур осторожен, мне же не три годика, меня не так-то легко провести", – и приблизился к нему.
Сян Вэнь-тянь потянул его за руку, и Лин-ху Чун почувствовал, что в его ладони оказался комок бумаги, в который был завернут какой-то твердый предмет. Сян Вэнь-тянь, посмеиваясь, привлек его к себе, и зашептал на ухо: "Когда увидешь этого человека, подойди к нему поближе, привлеки его к себе, и незаметно передай бумагу с этой вещицей. Это дело крайне важное, не оплошай.
Хэ-хэ, хэ-хэ". Он говорил эти слова с крайне серьезным выражением, но на лице сохранял дурашливое выражение, а в конце расхохотался, что совершенно не сходилось со смыслом его слов. Дань-цин Шэн поинтересовался: "Что тут смешного? Мы и так знаем, что у молодого рыцаря Фэна искусство фехтования высочайшее, а о твоих методах меча мы наставлений пока не просили наставлений". Сян Вэнь-тянь рассмеялся: "У ничтожного методы меча мелки и посредственны, к чему просить поучений". Сказав, махнул руками, и пошел прочь.
Дань-цин Шэн рассмеялся: "Отлично, пошли снова к старшему брату". Четверо снова вошли в зал для игры на цине. Хуан-чжун Гун не ожидал, что они вернутся, и уже снял с головы маску. Хэй-бай Цзы сказал: "Большой старший брат, этот Тун согласился с твоими словами, обещал не присутствовать на состязании". Хуан-чжун Гун сказал: "Хорошо", – снова взял повязку, и одел на голову. Дань-цин Шэн открыл деревянный шкаф, извлек оттуда три маски, одну передал Лин-ху Чуну, сказав: "Это моя. Старший брат, я позаимствую твою подушку, чтобы сделать маску". Он пересек комнату, и скоро вернулся с надетым на голову чехлом от подушки, в котором ножницами были проделаны два круглых отверстия, из которых глядели сверкающие глаза.
Хуан-чжун Гун покивал, обратился к Лин-ху Чуну: "В соревновании вы оба будете использовать деревянные мечи, во избежание использования внутренней силы, прошу прощения у брата Фэна". Лин-ху Чун с радостью ответил: "Так это – лучше некуда". Хуан-чжун Гун обратился к Хэй-бай Цзы: "Второй брат, возьми два деревянных меча".
Хэй-бай Цзы раскрыл сундук, и извлек два деревянных меча.
Хуан-чжун Гун обратился к Лин-ху Чуну: "Брат Фэн, кто бы не победил в этом соревновании, прошу тебя, не рассказывай об этом посторонним".
Лин-ху Чун ответил: "Это само собой, позднерожденный уже говорил, что явился в сливовое поместье не раде славы, к чему ему об этом трепаться за его пределами? К тому же у позднерожденного поражений много, побед мало, не о чем и рассказывать".
Хуан-чжун Гун произнес: «Ну, это как раз вряд ли. Надеюсь, что брат Фэн будет верен своему слову, и о том, что будет происходить, никому не расскажет, включая и своего брата Туна?» Лин-ху Чун нерешительно произнес: «Даже брату Туну нельзя рассказывать? Если я буду отмалчиваться, это повредит нашей дружбе». Хуан-чжун Гун ответил: «Этот брат Тун хорошо знаком с жизнью рек и озер, он знал, что если Брат Фэн даст слово старику, то оно будет стоить дороже тысячи золотых, не сможет принуждать тебя нарушить обещание». Лин-ху Чун кивнул головой: «Это верно. Позднерожденный дал слово, и будет его держать». Хуан-чжун Гун сложил руки перед грудью: «Премного благодарен брату Фэну за согласие. Прошу!» Лин-ху Чун развернулся, и пошел прочь из зала, но Дань-цин Шэн окликнул его из глубины помещения: «Проход здесь». Лин-ху Чун вздрогнул, изумившись: «Почему надо идти внутрь?» И тут же догадался: «А, точно!
Если мой соперник по бою на мечах – девушка, возможно, супруга или наложница хозяина поместья, поэтому они и не хотят, чтобы брат Сян наблюдал за поединком, они не хотят, чтобы она видела в лицо меня, и не позволяют мне разглядеть ее облик, понять, что она женщина. К тому же глава поместья так настойчиво запрещает мне об этом рассказывать брату Сяну, если это не секреты женского терема, то какие могут быть иные причины?»
Он подумал об этом, и его подозрения сразу рассеялись, но, сжав в ладони записку и твердый предмет, он задумался: "Похоже, Старший брат Сян все заранее распланировал, продумал глубоко и на много ходов вперед, хотел встретиться с девушкой лицом к лицу. Но, раз он не может сам ее увидеть, то поручил мне передать записку и памятную вещичку. Все это весьма отдает любовной интрижкой. Хотя брат Сян для меня ближайший друг, но четверо хозяев поместья отнеслись ко мне с великим радушием, если я передам записку, обижу четверых хозяев поместья, как же быть?" Снова подумал:
"Старший брат Сян и четверо хозяев поместья все в возрасте пятидесяти-шестидесяти лет, та дама наверняка тоже не молода, даже если и была когда-то давно любовная связь, так это дело давно минувших дней, даже если и передам это письмо, это не повредит ее репутации". Поколебавшись некоторое время, пятеро вошли во внутренние покои. Внутри была постель и столик, по старинному просто, над кроватью висели марлевые занавеси, старые и ветхие, пожелтевшие от времени. На столике лежал короткий цинь, почерневший от старости, будто сделанный из железа. Лин-ху Чун подумал:
"Ситуация разворачивается точно по плану старшего брата Сяна. Эх, неужели я могу отказать ему в помощи осуществить сердечные желания?" Эго характер беспечный и беззаботный, что касается конфуцианских запретов, то он их в голову не берет, если бы сейчас была девушка, подобная Юэ Лин-шань, и ее бы отдали за Линь Пин-чжи, будь он Сян Вэнь-тянем, то и через десять лет пустился бы на любые ухищрения, только бы повстречаться с ней лицом к лицу, а если бы не удалось, то хоть передать памятную вещицу, излить свои чувства, и этим утешить горечь десятилетних раздумий. Таже подумал: "Большой старший брат Сян забросил колдовское учение, вплоть до того, что и с руководителем учения, и всем соучениками разругался, и наверное, тоже именно из-за этой несчастной любви". Он в своих мыслях унесся в далекие дали, а Хуан Чжун-гун меж тем скинул с постели все белье, поднял доски ложа, и там открылась кованая железная дверь с медным кольцом. Хуан Чжун-гун потянул за кольцо, поднял железную дверь четырех локтей в ширину и пяти локтей в длину, за дверью оказался прямоугольный тоннель. Дверь была в пловину локтя толщиной, он переставил ее рядом с проходом, и произнес: "У этого человека довольно странное обиталище, прошу младшего брата Фэна проходить". Сказав, прыгнул в проем. Хэй-бай Цзы предложил: "Прошу молодого рыцаря Фэна пройти вперед".
Лин-ху Чун поразился, спрыгнул вниз, увидел, что на стенах имеются масляные лампы, бросающие мерцающее желтое пламя, и убедился, что попал в подземный ход. Он двинулся за Хуан Чжун-гуном, а оставшиеся трое братьев попрыгали следом.
Прошли около двух саженей, и уперлись в препятствие. Хуан Чжун-гун вынул из-за пазухи связку ключей, вставил ключ в отверстие, и прикладывая усилия, провернул несколько раз. Раздался лязг, каменная дверь медленно отошла в сторону. Лин-ху Чун изумлялся все больше – однако, у Сян Вэнь-тяня было весьма неординарное любовное увлечение, он подумал: "Они держат девушку под землей, разумеется, это заключение в темнице против ее воли. Четверо хозяев поместья похожи на справедливых рыцарей, как они могли пойти на такое подлое дело?"
Он прошел каменные двери вслед за Хуан-чжун Гуном, тоннель шел все глубже вниз, они прошли еще несколько десятков саженей, и снова уперлись в дверь. Хуан-чжун Гун снова задвигал ключами, отпирая. Эта дверь оказалась из железа. Подземный ход продолжал наклоняться все глубже под землю, казалось, он опустился уже на сотню саженей вниз. Подземный ход сделал несколько извивов, и привел к новым воротам. Лин-ху Чун постепенно начал приходить в гнев: "Я считал этих четверых хозяев поместья утонченными рыцарями, ценителями музыки, шашек, каллиграфии и живописи, мог ли я знать, что у них тут личная тюрьма, в которой они тайно держат девушку вдали от лучей солнца". Спускаясь в подземелье, он был просто настороже, но теперь просто трепетал от гнева: "Они не смогли победить меня в соревновании на мечах, может быть, теперь специально ведут сюда, чтобы сделать своим пленником? В этом подземном ходе засов на засове, за дверью – дверь, в самом деле, и с крыльями не улетишь".
Однако, при всей настороженности, впереди шел Князь Золотого Колокола Хуан-чжун Гун, позади – Черно-белый Мудрец, Лысая Кисть, и Живописец, у него в руках не было никакого оружия, так что ничего нельзя было предпринять. Сразу за третьей, железной дверью была деревянная дверь, многочисленные гвозди держали толстый слой хлопка, затем снова была железная дверь и деревянная с толстой хлопковой обивкой. Лин-ху Чун подумал: "Зачем за двумя железными дверями дополнительные деревянные двери с толстой обивкой? Точно, у пленницы в этой тюрьме необыкновенно мощная внутренняя сила, мягкая обивка предохраняет от ее ударов ладонями, а железо противостоит твердым ударам". После этого они прошли еще несколько чжанов, дверей больше не было, где-то мерцали плошки с маслом, но большинство ламп уже выгорели, и стояла непроглядная тьма. Они прошли еще довольно далеко, и наконец, вошли в свет лампы. Лин-ху Чун дышал неровно, взглянув на влажные стены и пол, вдруг догадался: "Ай-ё, Сливовое поместье расположено рядом с озером Сиху, похоже, что мы сейчас находимся под самым дном озера.
Этот человек содержится в темнице подо дном озера, разумеется, не может сам сбежать. Другие снаружи, если захотят помочь, тоже ничего не смогут, если попробуют прорыть подкоп, то его затопят воды озера". Прошли еще несколько саженей вперед, проход вдруг сузился, пришлось идти пригибаясь, чем дальше, тем ниже. Снова прошли несколько саженей, Хуан-чжун Гун вдруг остановился, зажег факел, засветлил фонари на стене, в их свете обнаружилась железная дверь с отверстием. Хуан-чжун Гун громко крикнул в отверстие: "Господин Жэнь, Хуан-чжун Гун с братьями вчетвером кланяются, пришли с визитом".
Лин-ху Чун остолбенел: "Какой еще господин Жэнь? Неужели тут не женщина в заточении?" Но изнутри никто не откликался. Хуан-чжун Гун снова произнес: "Господин Жэнь, мы давно тебя не навещали, очень сожалеем, сегодня пришли с важным делом". Изнутри послышался густой голос: "Пошел отсюда со своими хоть большими, хоть с малыми делами! Все это дерьмо собачье, катитесь от меня подальше со своей вонью!"
Лин-ху Чун неописуемо изумился, все его прежние умозаключения в один миг рассеялись, как дым. Этот голос не только принадлежал пожилому мужчине, да и слова были грубыми, под стать базарному торговцу. Хуан-чжун Гун ответил: "Прежде мы почитали методы меча господина Жэня, как первые в этом мире, но сейчас понял, что это было глубокое заблуждение. В Сливовое поместье явился человек, мы вчетвером не смогли быть ему противниками, по сравнению с его мастерством фехтования, методы меча господина Жэня – это как если бы "маленький шаман встретил большого шамана"".
Лин-ху Чун подумал: "Оказывается, он его дразнит, чтобы тот сразился со мной". Тот человек громко расхохотался: "Вы, четверо псов, не одолели человека, подстрекаете его со мной биться на мечах, хотите вместо вас, четырех дураков, выставить сильного противника? Ха-ха, интересный план, да жаль, я уже больше десяти лет не держал в руках меч, все приемы фехтования позабыл начисто. Бабушку вашу долбать, ублюдки, катитесь отсюда, поджав хвосты". Лин-ху Чун в глубине сердца перепугался: "Этот человек несравненно сообразительный, предугадывает, как божество – едва услыхал слова Хуан-чжун Гуна, сразу все рассчитал". Ту-би Вэн произнес:
"Большой старший брат, господин Жэнь вряд ли может быть соперником этому человеку. Этот человек сказал, что в Сливовом поместье его никто не одолеет, и, наверное, он не ошибся. Не стоит донимать господина Жэня разговорами". Тот по фамилии Жэнь вскричал: "К чему вам меня подстрекать? Неужели некий Жэнь должен вместо вас обделывать ваши жалкие делишки?" Ту-би Вэн продолжил:
"Этот человек владеет методами меча горы Хуашань, которые он получил от старого господина Фэн Цин-яна. Большой старший брат, слыхал я, что когда-то господин Жэнь исходил вдоль и поперек реки и озера, неба не боялся, Земли не страшился, только боялся одного Фэн Цин-яна. У господина Жэня есть внешнее прозвище, звали его "Завидев Фэна, убегающий". Этот иероглиф "Фэн" указывает точно на старого господина Фэн Цин-яна, это верные слова?" Тот Жэнь громко разорался, ругаясь: "Дерьмо, дерьмо, вот воняет". Дань-цин Шэн сказал: "Третий старший брат ошибается". Ту-би Вэн спросил: "Как ошибаюсь?" Дань-цин Шэн ответил: "Ты один иероглиф перепутал. Господина Жэня прозывали не "Завидев Фэна, убегающий", а "Услыхав о Фэне, убегает" Ты посуди, если бы господин Жэнь увидел господина Фэна, значит, они были бы очень близко, дал бы ему старый господин Фэн убежать? Только услыхав имя господина Фэна, он хватался в бег, как паршивая собака..." Ту-би Вэн вставил словцо: "Помедленнее заводи сеть, не вспугни рыбу!" Дань-цин Шэн продолжил: "С тех пор, как стал главарем, вплоть до сегодняшнего времени". Тот по фамилии Жэнь не стал гневаться, а наоборот – рассмеялся: "Четверо дураков зашли в тупик, только и рассчитывают на то, что старый господин вступит в дело. Бабушку вашу растак, не поддамся я на ваши козни, не быть мне Жэнем".
Хуан-чжун Гун вздохнул: "Брат Фэн, этот Жэнь, как услышит иероглиф "Фэн", его души хунь улетают, души по рассеиваются, храбрость лопается. Это соревнование ни к чему, мы признаем, что ты являешься величайшим мастером меча нашего времени".
Лин-ху Чун, хоть и увидел, что этот человек вовсе не женщина, и все его прежние догадки были ошибочными, но увидел, что этот человек заключен в это подземелье уже давно, невольно проникся сочувствием, из слов присутствующих понял, что этот человек мастер старшего поколения, с высочайшим уровнем боевого мастерства. Услыхав слова Хуан-чжун Гуна, тут же сказал: "Эти слова главы поместья неправильны, когда старый господин Фэн с позднерожденным обсуждали техники меча, то, касаясь этого господина... господина Жэня, говоря о его методах меча, он говорил, что признает только одного господина Жэня, если бы он на склоне лет смог увидеться с ним, то непременно бы с величайшим почтением поклонился бы земно и просил бы о наставлениях".
Едва он это сказал, как четверо братьев пришли в ужас. А тот по фамилии Жэнь напротив – обрадовался и рассмеялся: "Дружок, ты это верно сказал, Фэн Цин-ян вовсе не поверхностный болтун, только он смог бы оценить утонченную глубину моих методов меча". Хуан-чжун Гун произнес: "Фэн... старый господин Фэн знает... знает, что он здесь?" Он говорил трясущимся голосом, в совершенной панике. Лин-ху Чун выпалил наобум: "Старый господин Фэн знает только, что господин Жэнь удалился в отшельничество на знаменитые горы, в исторические места. Во время тренировок меча он поучал позднерожденного, часто приводил в пример господина Жэня, говорил, что если бы не было могучей техники меча господина Жэня, то все эти приемы меча не было бы смысла изучать". В этот момент он был очень недоволен четырьмя хозяевами поместья, и его слова содержали насмешку, он сердцем видел, что этот господин Жэнь герой прежнего поколения, подло заключенный в эту железную клетку, но почему эти четверо пошли на такое грязное дело, он не мог знать.
Господин Жэнь спросил: "Точно, дружок, Фэн-цин Ян действительно обладает отличным кругозором. Так ты побил этих четверых скотов из Сливового поместья?"
Лин-ху Чун ответил: "Поскольку позднерожденный получил передачу меча от старого господина Фэн Цин-яна, то, за исключением господина Жэнь или его учеников, обычные люди ему не соперники". Эта его фраза была оскорбительной для Хуан-чжун Гуна и остальных братьев. Чем больше он понимал, какой сырой и отвратительной была эта темница, тем больше он гневался на четверых братьев, находясь в этом месте ему было трудно сдерживаться, они заключили сюда высокого мастера мира боевых искусств, неизвестно, какое долгое время содержат здесь, в нем вспыхнул праведный гнев, он не стал сдерживаться в словах, подумав, что если они захотят убить его на месте – ну и что из того? Хуан-чжун Гун, услыхав это, почувствовал себя очень неловко, но ведь они все в самом деле проиграли в соревновании на мечах, и по существу сказать было нечего. Дань-цин Шэн проговорил: "Младший брат Фэн, твои слова..." Но в этот момент Хэй-бай Цзи дернул его за рукав, и Дань-цин Шэн примолк.
Тот человек произнес: "Очень хорошо, очень хорошо, братишка, ты мне весь гнев успокоил. Так как же ты с ними разделался?" Лин-ху Чун ответил: "Первым человеком, с которым я соревновался в Сливовом поместье, был приятель по фамилии Дин, по прозвищу "Прямой меч - молния" – Дин Цянь. Человек ответил: "У этого человека в методах меча превращения не настоящие, но блеск меча пугает людей, это вовсе не истинный навык. Тебе даже не требовалось самому ранить его, достаточно было подставить кончик меча – и он сам, напоровшись с маха, отрезал себе пальцы, либо кисть, либо всю руку".
Едва услышав эти слова, все пятеро пришли в ужас, разом вскрикнув: "А"! Человек спросил: "Так и было, я не ошибся?" Лин-ху Чун ответил: "Сказано очень верно, преждерожденный будто бы видел все собственными глазами". Человек рассмеялся: "Отлично! Так что же ты ему отрезал: пальцы, или целиком кисть?" Лин-ху Чун ответил: "Позднерожденный развернул меч плоской частью. Тот человек сказал: "Неправильно, вот это неправильно! Как можно быть учтивым с врагами? Проявишь милосердие, в будущем потерпишь великий ущерб. Ну, а вторым противником кто был?" Лин-ху Чун ответил: "Четвертый хозяин поместья". Человек сказал: "Да, у старины четвертого методы меча малость повыше, чем у этого "Прямого меча-молнии", но ненамного. Он увидел, как ты победил Дин Цяна, сразу же применил против тебя свою лучшую технику, эх, как же эти методы меча называются? А, точно, что-то вроде "Разбрызгивать тушь, рубить паклей меч-кисть", что-то наподобие "Белая радуга пронзает солнце", "Полет дракона, танец феникса", "Весенний ветерок в тополях и ивах". Дань-цин Шэн услышал, как точно он называет его приемы меча, и изумился еще более.
Лин-ху Чун сказал: "Методы меча четвертого господина тоже можно считать высоко-светлыми, но в стыках его атак слишком много изъянов". Человек расхохотался: "Ученик старого Фэна действительно мастер на все руки, ты сразу распознал роковую слабину этого "Брызающегося тушью меча". В его технике есть один самый сильный прием, называется "Нефритовый дракон переворачивается" – очень жесткое разрубание на уровне головы, не используй он этого приема – и ладно, но не следовало этим приемом атаковать ученика старого Фэна. Тебе стоило только скользнуть под его мечом – и его пяти пальцев как не бывало, из руки свежая кровь – и "Брызгающийся тушью меч" превращается в "Брызгающийся кровью меч" ха-ха, ха-ха".
Лин-ху Чун сказал: "Преждерожденный проникает в сущность вещей, как дух, позднерожденный одержал победу именно на этом приеме. Но позднерожденный не питал к нему ни вражды, ни мести, к тому же четвертый господин угощал прекрасным вином, оказывал глубокое расположение, к чему было отрезать его пальцы, да и рубить не стоило, ха-ха, ха-ха". Лицо у Дань-цин Шэна и до того было то красным, то синим, прямо соответствуя его имени "Красно-синий мастер", да на голову был накинут колпак из подушки, так что лица никто не мог рассмотреть. Тот человек произнес: "Лысый третий старик всегда использует "Пань Гуань би" - "Кисть вынесения приговора", у него все иероглифы напоминают мазню трехлетнего ребенка, а еще корчит из себя эстета, утверждает, что его боевое искусство включает в себя все знаменитые стили каллиграфии. Хэ-хэ, дружок, надо знать приемы врага, это великое дело жизни и смерти, надо прикладывать все силы, если бояться – то победы не будет, к чему еще эта эстетская вальяжность, к чему разбираться в оттисках иероглифов Чжуна и Вана?
[Чжун Яо и Ван Сичжи (знаменитые мастера стилей каллиграфии кайшу и синшу)]
Только если твой уровень боевого искусства намного превосходит уровень противника, то еще можно с ним поиграться. Но, если уровень противников приблизительно равен, то брать в руки "Кисть вынесения приговора" вместо меча, выписывая в воздухе иероглифы – это значить добровольно отдать свою жизнь в руки врага".
Лин-ху Чун произненс: "Слова преждерожденного справедливы, едва третий господин начинает бой, он сразу дает противнику слишком большое преимущество". Услыхав эти рассуждения, Ту-би Вэн пришел в ярость, но, чем больше он думал, тем больше понимал, что их слова полностью справедливы, его попытки преобразовать методы каллиграфии в приемы фехтования "кистью вынесения приговора" были просто забавой, это уменьшило мощь его оружия, если бы Лин-ху Чун не проявил милосердия, то и десять Ту-би Вэнов упали бы замертво. Подумав об этом, он ощутил, что тело покрылось холодным потом. Тот человек рассмеялся: "Победить лысого старину третьего – это очень легко. Его методы фехтования Паньгуаньби весьма интересны, но это же безумие – вопреки всему смешивать в единое целое боевое искусство и каллиграфию. Хэ-хэ, приемы высокого мастера, в бою важна мера, а он своей судьбой рисковал ради развлечения, но вот дожил до сего дня – каких только чудес не встретишь в воинском сообществе. Третий старина лысый, ты последние десять лет скрывался, не выходил в мир рек и озер – так или нет?"
Ту-би Вэн хмыкнул, и ничего не ответил, но в сердце его прокрался холод, он подумал: "Каждое его слово совершенно правильно, если бы эти десять лет я бродил по рекам и озерам, смог бы дожить до этого дня?" Человек продолжил: "Искусство железной доски для игры в шашки старины Второго, можно считать годным талантом, сразу атакует людей, один прием быстрее другого, будто бешенный ветер и проливной дождь, обычному человеку действительно нелегко сопротивляться. Дружок, расскажи, как ты его разбил, хочу послушать". Лин-ху Чун ответил: "Иероглиф "разбил", позднерожденный как раз не посмел бы употреблять, я не более чем контратаковал, первым приемом принудил его принять защитную форму". Человек спросил: "А второй прием?" Лин-ху Чун ответил: "Второй прием был встречной атакой, второй хозяин поместья снова защитился". Человек сказал: "Очень хорошо. Ну а третий прием?" Лин-ху Чун произнес: "Третьим приемом я по-прежнему атаковал, он защищался". Человек похвалил: "Превосходно. Когда-то Черно-белый Мудрец потрясал реки и озера своим могуществом, в то время он использовал железную доску. Если он атаковал кого-то тремя приемами, счастьем для его противника было остаться в живых. Потом он стал использовать намагниченную доску для игры в шашки, и его преимущество стало еще большим. Дружок вынудил его защищаться три раза подряд, очень хорошо! А четвертый прием был каким?" Лин-ху Чун ответил: "Четвертым приемом позднерожденный атаковал с инициативой, второй господин успешно защищался". Человек усомнился: "Методы меча старого Фэна в самом деле настолько высоки? Хотя победить Хэй-бай Цзи вовсе не трудно, но заставить его и четвертым приемом уйти в защиту, хэ-хэ, очень хорошо! Ну, а пятый прием?" Лин-ху Чун ответил и на пятом приеме не было никаких изменений". Человек по фамилии Жэнь ахнул, не в силах говорить, потом спросил: "Ты все время атаковал, он только отбивался?"
Лин-ху Чун замялся: "Ну, это... ... точный счет приемам уже и не вспомню".
Хэй-бай Цзи сказал: "Приемы меча молодого рыцаря Фэна просто волшебные, от начала и до конца мне так и не удалось перехватить инициативу. Он провел более сорока приемов, я понял, что не являюсь ему противником, решил признать равенство сил". В этот момент, он отвечал этому Жэну с голосом, исполненным уважения.
Тот человек снова ахнул: "Да разве такое возможно? Фэн Цин-ян, хоть и является выдающимся талантом "направления меча" фракции Хуашань, но хуашаньские методы фехтования направления меча имеют свои пределы возможностей. Я не могу поверить, что в клане Хуашань есть человек, способный заставить Черно-белого Мудреца защищаться сорок раз, и не давать ему шанса провести свой прием".
Хэй-бай Цзы произнес: "Старый господин Жэнь перехваливает позднерожденного! Брат Фэн превзошел своего учителя, у него такие высокие методы меча, он давно превзошел школу сторонников направления меча клана Хуашань. Да во всем мире есть считанные мастера уровня господина Жэня, способных дать ему указания". Лин-ху Чун подумал: "Хуан-чжун Гун, Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн втроем относятся с презрением, а вот Хэй-бай Цзы, однако, предельно учтив. Но кто-то дерзит, кто-то превозносит, они едины в мыслях – все хотят заставить этого старого господина соревноваться со мной на мечах".
Тот человек произнес: "Тьфу, задницу лошадиную ты соблазнишь, такая же вонь. У Хуан-чжун Гуна боевое искусство в плане количества приемов с Хэй-бай Цзи одинаково – что пол-цзиня, что восемь лянов – одно и то же. А вот внутренняя сила неплоха, дружок, скажи – ты его внутренней силой превзошел?" Лин-ху Чун ответил: "Позднерожденный прежде получил ранения, внутренняя сила отсутствует, поэтому "семиструнный не имеющий формы меч" главы поместья не возымел никакого действия". Тот человек расхохотался: "А вот это забавно! Очень хорошо, дружок, мне очень хочется посмотреть твои методы меча". Лин-ху Чун ответил: "Преждерожденный не должен поддаваться на уловку. Четверо друзей из Цзяннани хотят вынудить тебя соревноваться со мной на мечах, но замысел тут совсем в другом." Человек спросил: "А что это тайный план?" Лин-ху Чун ответил: "Мы с моим другом бьемся об заклад, если кто-нибудь в сливовом поместье победит меня на мечах, то мой друг передаст им несколько вещей". Человек спросил: "Отдаст вещи? Эх, наверняка это музыкальный трактат, трактат по шашкам, а также произведения живописи и каллиграфии старых мастеров".
Лин-ху Чун произнес: "Преждерожденный проницает сущность вещей, как божество".
Тот человек сказал: "Я только хочу посмотреть на твои приемы фехтования, к тому же, я не обязательно одержу победу". Лин-ху Чун ответил: "Преждерожденный победит позднерожденного – это девять из десяти, но следует попросить четверых хозяев поместья об одной вещи". Тот человек спросил: "Какой вещи?" Лин-ху Чун ответил: "Преждерожденный победит позднерожденного с мечом в руке, выиграет для вас столько редких драгоценных вещей, четверо хозяев поместья пусть тогда откроют двери темницы, и с почтением отпустят преждерожденного". Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн в один голос воскликнули: "Это совершенно невозможно". Хуан-чжун Гун только хмыкнул. Тот человек произнес: "Дружок, это – красивые мечты. Тебя Фэн Цин-ян послал для этого?" Лин-ху Чун ответил: "Старый господин Фэн абсолютно ничего не знает что преждерожденного держат в заточении, позднерожденный тоже ничего об этом не знал". Вдруг Хэй-бай Цзы спросил: "Молодой рыцарь Фэн, а этого господина Жэна как зовут по имени? Из какой он фракции происходит? Почему здесь заточен? Ты уже слышал об этом от старого господина Фэна?"
Хэй-бай Цзы внезапно задал эти четыре вопроса, и ни на один из них у Лин-ху Чуна не было ответа. Раньше он провел против Хэй-бай Цзы более сорока атак, но тот сумел их отбить, сейчас противник задал четыре вопроса, их тоже можно считать атаками, но Лин-ху Чун ни одной атаки не отбил, только промямлил: "Это... я как раз от старого господина Фэна не слышал, ... этого я не знаю". Дань-цин Шэн сказал: "Точно, конечно, ты этого не можешь знать. Если бы ты знал причину, по которой он находится здесь, ты бы не требовал от нас его выпустить. Если этот человек выйдет отсюда, то в воинском сообществе все перевернется вверх дном, Небо и Земля перевернутся, и неизвесно сколько людей падет от его руки, а уж спокойным денькам наверняка придет конец". Тот человк расхохотался: "Точно! Четверо друзей из Цзяннани смельчаки от Неба, но и они не осмелятся выпустить меня из клетки. К тому же, они стерегут меня по приказу, они не более, чем сторожа адских врат, откуда у них право выпускать старика? Дружок, ты им такое предложил, потому что переоценил их положение".
Лин-ху Чун не ответил, подумав: "О том, что здесь происходит, я не имею ни малейшего представления, скажу хоть слово – наверняка ошибусь, "из-под одежды покажутся лошадиные копыта"".
Хуан-чжун Гун произнес: "Брат Фэн, ты увидел его в этой темной и сырой тюрьме, проиникся к этому Жэню сочувствием, поэтому так возмутился против нас. Это от того, что у тебя сердце исполнено рыцарской справедливости, старый муж не может тебя за это винить. Ты должен знать, что этот Жэнь, если он вернется на реки и озера, то даже в твоем клане горы Хуашань погибнет добрая половина людей. Господин Жэнь, я правильно говорю?" Тот человек рассмеялся: "Точно, так и есть. Глава клана Хуашань по-прежнему Юэ Бу-цюнь? Этот человек притворяется праведником, жаль, я раньше был занят, а то давно бы разорвал его фальшивую физиономию".
У Лин-ху Чуна сердце вздрогнуло, хотя шифу и выгнал его из клана, и к тому же разослал об этом письма, сделав всех людей истиных кланов его врагами, но шифу и мать-наставница заботились о нем с самого детства, относились, как к родному сыну, такое не забывается, услыхав, как этот Жэнь так позорит его учителя, он не удержался, и гневно заорал: "Заткни пасть! Мой ши...", – тут он запнулся, с трудом остановившись на иеоглифе "фу" – отец, вспомнив, что Сянь Вэн-тянь, представил его четырем хозяевам поместья, как дядюшку-наставника Юэ Бу-цюня, и он чуть не выдал истинное положение вещей.
Но тот Жэнь не понял причины его гнева, и продолжил смеяться: "В школе Хуашань, есть и люди, с которыми я считаюсь.
Один из них – старина Фэн, и ты дружок – тоже. Еще есть одна твоя последовательница, звать что-то вроде "Хуашаньская нефритовая дева Нин", и как-то там еще.
А, вспомнил. Звать Нин Чжун-цзе. Эта девушка великодушна и отважна – личность, да жаль, вышла замуж за Юэ Бу-цюня – свежий цветок попал в коровье дерьмо". Лин-ху Чун услыхал, как тот называет его собственную мать-наставницу "молодой девушкой", уж не знал – плакать или смеяться, предпочел вовсе не отвечать, решив, что он относится к шинян очень благоприятно, назвав ее личностью.
Тот человек спросил: "Дружок, тебя как звать по имени?" Лин-ху Чун отвечал: "Позднерожденного фамилия Фэн, звать Эр-чжун". Тот человек сказал: "С Хуашани, по фамилии Фэн - не могут быть посредственностями. Заходи сюда! Поучусь-ка я методам меча старейшины Фэна". Он поначалу называл Фэн Цин-яна "стариной Фэном" "Лао Фэн", но потом изменил именование на "Фэн Лао" – "Старейшина Фэн", считая, что более вежливое обращение к Фэн Цин-яну больше понравится Лин-ху Чуну.
Лин-ху Чун изумился, ему очень хотелось посмотреть, каков из себя этот человек с необыкновенным воинским мастерством: "Позднерожденный обладает лишь поверхностными знаниями в фехтовании на мечах, с трудом одолел людей снаружи, встретившись с преждерожденным попал на посмешище. Но Старый господин Жэнь подобен дракону и фениксу среди людей, раз уж встретился, то почему не зайти?"
Дань-цин Шэн протиснулся вперед и зашептал на ухо Лин-ху Чуну: "Брат Фэн, боевое искусство этого человека удивительно, навыки несравненно коварны, ты должен быть настороже. Чуть что не так – сразу отступай обратно". Он говорил предельно тихо, но тон его был абсолютно искренним.
Лин-ху Чун был тронут: "Четвертый господин поместья такой праведный! Только что я уколол его своими словами, но он не только не обиделся, но так заботится о моей безопасности". И он невольно устыдился. Тот человек громко произнес: "Входи, входи! Что они там снаружи втихаря нашептывают? Дружок, "Четверо вонючек из Цзяннани" вовсе не хорошие люди. Кроме того, что завлекли тебя сюда, они ничего хорошего не сделали, не то что их словам, половине фразы нельзя доверять".
Лин-ху Чун был очень озадачен, не в силах решить, которая из сторон является хорошей, и кому следует помогать. Хуан-чжун Гун снял с груди ключ, вставил его в отверстие в железной двери, и несколько раз провернул. Лин-ху Чун предполагал, что он после этого откроет железную дверь, но вышло иначе. Хуан-чжун Гун попятился, на его место прошел Хэй-бай Цзы, снял с себя другой ключ, вставил в другую скважину,и тоже сделал несколько поворотов. Затем Ту-би Вэн и Дань-цин Шэн поочередно подходили, и проворачивали в двери свои ключи. Лин-ху Чун вдруг прозрел: "Оказывается, этот преждерожденный такая важная персона, четверо хозяев поместья каждый имеет свой ключ, и дверь можно открыть только четырьмя ключами вместе. Эти четверо друзей с Цзяннани между собой как братья, четверо – как один человек, неужели они не доверяют друг другу?" И снова подумал: "Только что этот преждерожденный говорил, что четверо друзей из Цзяннани всего лишь тюремщики, и не обладают никакой властью его выпускать. Наверное, приказ разделить ключи исходил от того, кто их сюда послал. Судя по звуку ключей, замочные скважины все забиты ржавчиной. Неизвестно, как давно в последний раз отпиралась эта дверь". Провернув свой ключ, Дань-цин Шэн принялся толкать и тянуть дверь, открывая ее внутрь. Послышался скрип и скрежет, и дверь приоткрылась внутрь на несколько вершков. Едва дверь приоткрылась, Дань-цин Шэн быстро отпрыгнул назад. Остальные четверо тоже прыгнули на сажень назад. Лин-ху Чун невольно последовал их примеру, и тоже отпрыгнул назад на несколько шагов. Тот человек расхохотался: "Дружок, они меня боятся, но ты-то почему испугался?" Лин-ху Чун ответил: "Слушаюсь!" Прошел вперед, толкнул дверь, но петли были забиты ржавчиной и он истратил много сил, прежде, чем открыл ее на пару локтей. Оттуда сразу пахнуло плесенью. Дань-цин Шэн прошел вперед, и передал ему два деревянных меча. Лин-ху Чун принял их в левую руку. Ту-би Вэн сказал: "Брат, прими эту масляную лампу, и иди внутрь", – и снял со стены плошку с маслом и фитилем. Лин-ху Чун взял ее правой рукой, и вошел внутрь. Тут он обнаружил, что темница не более сажени с каждой стороны, у стены стоит лежак. а на нем лежит человек. Его борода спускалась на грудь, все лицо скрыто за усами, а длинные волосы спускаются ниже бровей. Цвет его волос был темно-черным, и пятнышка седины не было. Лин-ху Чун согнулся в поклоне: "Позднерожденный сегодня кланяеется преждерожденному, а также надеется получить от него указания". Тот человек рассмеялся: "Не нужно церемоний, ты мне скуку скрасил, тебе за это большое спасибо". Лин-ху Чун ответил: "Не смею. Лампу на лежак можно поставить?" Человек ответил: "Хорошо", – но руки не протянул, чтобы принять.
Лин-ху Чун подумал: "Темница такая маленькая, как тут биться на мечах?" Но прошел вперед, поставил лампу на лежак, и попутно положил полученный от Сян Вэнь-тяня листок бумаги и твердый предмет в ладонь этого человека. Тот слегка вздрогнул, принял бумажку, громко закричал: "Эй вы, четверо скотов, будете входить на поединок смотреть?" Хуан-чжун Гун ответил: "Пространство слишком узкое, не поместимся". Тот человек воскликнул: "Хорошо! Дружок, прикрой дверь". Лин-ху чун ответил: "Слушаюсь!", – развернулся, и прикрыл дверь. Человек встал, и от его тела пошел легкий звон – будто он был закован тонкими железными цепями. Он правой рукой взял у Лин-ху Чуна деревянный меч, вздохнул: "Старик уже более десяти лет не держал в руках оружие, уж и не знаю, получится ли что-нибудь".
Лин-ху Чун взглянул на его руку, и увидел, что его запястье заковано кандалами, и железная цепь соединяет его руку со стеной позади него. Другая рука и обе ноги также были в стальных кандалах, и тоже соединялись со стеной. Присмотревшись к мерцающим в свете лампы стенам, Лин-ху Чун заметил, что они целиком отлиты из железа, иначе такой высокий мастер запросто выдернул бы свои цепи. Тот человек взял меч, и в воздухе рубанул сверху вниз. Удар был коротким, но воздух наполнился гудением. Лин-ху Чун одобрительно произнес: "Старый преждерожденный весьма силен!"
Тот человек обернулся, и Лин-ху Чун в сумраке заметил, что тот уже развернул бумажку, увидел твердый предмет, и теперь читает послание.
Лин-ху Чун отступил на шаг, чтобы голова была защищена квадратным отверстием железных ворот, и чтобы четверо снаружи не видели, что происходит внутри. Тот человек вздрогнул, читая письмо, цепи его зазвенели, он обернулся к Лин-ху Чуну – его глаза горели воодушевлением: "Дружок, руки мои сковуаны цепями, и я вовсе не наверняка смогу тебя победить!" Лин-ху Чун ответил: "Позднерожденный только начал обучение, не может быть соперником преждерожденному". Тот человек произнес: "Ты Черно-белого Мудреца атаковал более чем сорока приемами, и не дал ему ни одного шанса для контратаки. Сейчас так же попробуй со мной". Лин-ху Чун ответил: "Позднерожденный дерзает быть неучтивым", – и атаковал его колющим ударом точно так, как он атаковал Хэй-бай Цзы.
Тот человек похвалил: "Очень хорошо!" Деревянным мечом ткнул Лин-ху Чуна в запястье, в защите содержалась атака, в атаке была защита, этот яростный прием гармонично сочетал оборону и наступление. Хэй-бай Цзы наблюдал через квадратное отверстие, едва увидел, не смог удержаться от возгласа: "Отличная техника меча!" Тот человек рассмеялся: "Можно считать, что сегодня вам четырем скотам повезло, дам вам расширить ваш убогий кругозор". И в этот миг Лин-ху чун провел второй пронзающий прием.
Тот человек остановил его атаку, указывая своим застывшим мечом на правую руку Лин-ху Чуна. И снова в защите была атака, а атака содержала защиту – это было изумительно. Лин-ху Чун вздрогнул, почувствовать, что в приемах его противника не было погрешностей, если идти напрямую, неизбежно откроются уязвимые места – тот проведет поперечное сбивание, попадая кончиком меча. Он направил меч на подбрюшье противника – в его защите тоже содержалась атака. Тот человек захохотал: "Этот прием замечательный", и тут же перевел свой меч в сторону. Двое так и двигались туда-сюда, за короткий промежуток времени разобрали более двадцати приемов, причем их мечи так и не столкнулись. Лин-ху Чун видел, что превращения приемов его противника несравненно разнообразны, он сам, освоив "Девять мечей Дугу", еще не встречал столь сильного противника, он не мог найти в его технике ни малейшего изъяна. Он опирался на указания Фэн Цин-яна, что "отсутствие приема побеждает приемы", и стал непрерывно видоизменять превращения. Хотя в "Девяти мечах Дугу" и содержалась форма "Преодоления меча", вбиравшая в себя знание всех направлений и школ фехтования Поднебесной, но, даже если сказать "отсутствие формы", то все равно эти движения опирались на опыт всех существующих школ фехтования. Этот человек, принимая разнообразные, как текущие облака, атаки Лин-ху Чуна, хоть никогда прежде с такими не сталкивался, но, опираясь на свой богатый опыт и глубокое мастерство, преодолевал их одну за другой. Они разобрали уже сорок приемов, и тот стал чувствовать некоторое неудобство. Постепенно противник Лин-ху Чуна начал понемногу добавлять внутреннюю силу в свои движения, и его деревянный меч начал свистеть в воздухе, подобно урагану.
Но, невзирая на то, какая внутренняя сила применялась противником, утонченные методы "Девяти мечей Дугу" уводили все в пустоту. У этого человека могучая внутренняя сила и глубокое искусство меча слились нераздельно, он  Лин-ху Чуна  его в тупиковое положение, и, кроме, как сдаться, отбросив меч, у того не было иного выхода. Но Лин-ху Чун непрерывно атаковал, на атаку отвечал контратакой, и его вариации были просто фантастическими. Четверо за железной дверью наблюдали за поединком, но отверстие было слишком маленьким, и видеть могли только двое одновременно, и то – один правым глазом, а другой – левым. Так они смотрели, попеременно уступая другой паре. Они смотрели на поединок, поначалу одобрительно вскрикивая, видя изящную технику Лин-ху Чуна, но потом в сложном переплетении приемов постепенно потеряли смысл происходящего.Иногда, увидев один прием, Хуан-чжун Гун начинал размышлять, но, только он успевал понять, что произошло, как противники проводили еще более десятка приемов, он не успевал следить, и подумал: "Вот оно каково, настоящее мастерство брата Фэна. Когда он бился со мной, то только на треть использовал свое мастерство. Даже если отбросить, что у него вовсе не было внутренней силы, и мой "семиструнный не имеющий формы меч" не мог ему повредить, да будь у него полная сила – что бы я мог сделать против такого уровня фехтования? Он едва провел три приема, как я выронил цинь, и признал поражение. А если бы дрались не на жизнь, а на смерть, то он с первого приема нефритовой флейтой поразил бы мои глаза, сделав слепцом".
Хуан-чжун Гун не мог знать, что переоценивает мастерство фехтования Лин-ху Чуна. "Девять мечей Дугу" позволяли преодолевать сильного соперника, но, если мастерство врага не было высоким, то и применение этого меча тоже не требовало ничего особенного. Но сейчас Лин-ху Чун столкнулся с противником, "пугающим Небо и потрясающим Землю", и в столкновении с ним сила "Девяти мечей Одинокого" раскрылась во всей полноте. Если бы сам Одинокий вновь переродился, или бы это был Фэн Цин-ян, и они бы столкнулись с таким противником, то были бы безмерно счастливы. В "Девяти мечах Дугу", кроме изумительного мастерства фехтовальных приемов, была предельная духовная составляющая, раскрепощенность и способность к импровизации. Чем выше была мудрость использующего этот меч, тем выше были и его приемы, и каждое соревнование на мечах было похоже на озарение поэта, складывающего стихи.
Прошло еще более сорока приемов, чем дальше, тем непринужденней становились приемы Лин-ху Чуна, хотя указаний Фэн Цин-яна иногда оказывалось недостаточно, но, в столкновении с таким сильным противником он естественным образом находил способы сопротивления. Его понимание достигло предела, он всем сердцем сосредоточился на мече, без страха или радости. Его противник проводил лучшие приемы "восьми школ фехтования": иногда стремительно атаковал, иногда плавно замедлялся, иногда внезапно ускорялся, иногда потрясал неспешной величественной мощью. Но, невзирая ни на какие превращения, Лин-ху Чун постоянно непринужденно отвечал на каждый прием, будто знал все эти приемы еще с малолетства.
Тот человек отвел меч и закричал: "Дружок, откуда, в конце концов, ты получил передачу этого меча? Мне кажется, это вовсе не те навыки, которыми владеет Фэн Цин-ян".
Лин-ху Чун слегка вздрогнул: "Если эти методы меча не от Фэн Цин-яна, разве есть еще высокий мастер, способный их передать?" Тот человек произнес: "Это тоже верно. Дай-ка мне сделать вот этот комплекс". Он издал длинный возглас, и с силой послал меч вперед. Лин-ху Чун уклонился, защищаясь ответной атакой. Тот человек продолжал кричать, как безумный, и, чем громче становился его крик, тем быстрее летал его меч. Лин-ху Чун не видел в его приемах ничего особенного, но от мощного крика у него уже гудело в ушах, сердце трепетало, он изо всех сил пытался сохранять спокойствие, отражая его приемы. Но вот человек издал крик, способный расколоть камни. У Лин-ху Чуна зазвенело в ушах, будто ему нанесли удар прямо в мозг, голова закружилась, и он рухнул без сознания.