С другой стороны неба

...Проще говоря - у Сэиланн была та жизнь, которой у нее не было.
То есть, она не понимала ее, как настоящую. Тут легко запутаться. Это означает -
 такой жизни не бывало. Не бывает ее. Значит, ее и не было. Но эта жизнь, тем не менее - есть. Значит, она была. 

Во-первых, планета с другой стороны неба оказалась большая и круглая, и до каждого ее бока можно было добраться почти в один миг, чего раньше не было.
Во-вторых, когда они улетали, Таскат сказал, что люди будут почитать ее и она будет учить их. Но что именно Таскат под этим подразумевал, она поняла только через четыре родных года - и два здешних учебных.

- Смотри - сказал Таскат, показывая на увеличенную картинку звездного неба перед посадкой. - Мой мяч.
- Мяч?..
Таскат издал хрипящий смешок. Как только они оказались на корабле, она начала замечать, как он меняется. Он вел себя свободнее, мог лечь на пол - хотя вовсю жаловался, как не годятся для этого стальные коридоры - и порой она с трудом понимала язык его тела, хотя речь его оставалась речью посланника.  По крайней мере, когда они совершили посадку, Сэиланн была кое к чему готова. Все было не тем, чем казалось с первого взгляда. Город был не городом - он был паутиной, сетью, мягким гамаком, но не городом. А земля - мячом, желтым, голубым и зеленым.   

Полтора десятка лет назад ей нужно было раз в несколько дней выходить на какое-то возвышение в зале, заполненном кучей народа, и рассказывать о своем мире и о магии, что само по себе было странно. Учить приходилось только после этого. Таскат объяснил ей, что это нужно, потому что здешние люди не очень понимают, что такое магия, у них другие головы и в них другое содержимое.

Во-первых, это было тяжело - богиня могла теперь говорить на любом языке, но течение их мыслей вызывало у нее ужас. Они задавали странные вопросы, к примеру - почему бог имеет право распоряжаться жизнью других людей, а маг - нет: зачем людям власть и кто ее устанавливает там, где есть боги: зачем говорить неправду, если ты не планируешь сложнейшую комбинацию по обману конкурента или у тебя нет врага: почему маг владеет своей силой: а если он это делает, потому что такова его природа, то какова же их природа?
Во-вторых, жители планеты, с их большей восприимчивостью, чаще могли понимать друг друга и даже почему-то слышать мысли друг друга (насколько это было возможно). Магию они понимали как теорию. И то, что ужасно мешало Сэиланн - это то, что они все они спали по-другому.
Учиться магии привычным способом, с помощью снов, в этом случае было бесполезно. Полезно было только понимать, как она работает, рассказывать и пытаться придумать каждому, как в случае Таската, свою - причем совершенно ей непонятную.
Только теперь она поняла, насколько он другой. Раньше он казался одним из глав, стратегом, верным последователем - а как же может быть иначе? - прямым, как стрела, как и все они - но на Хэле люди хранили верность не богине, а некоей идее, и привычно ссорились, если идеи не совпадали. В этом случае порой бесполезно было даже колдовать.
"Позвоночник гнется, а дух - нет" - ворчала она, прилетая домой после еще одного дня.   

Таскат умел находиться в тысяче мест одновременно, не засыпая. Если ей для этого нужно было спать или, наоборот, быть в напряжении, успокоив мысли для начала, то он мог обходиться и без этого.

Сначала хэлианцы были, но их как бы тоже не было. Закрыв глаза, она видела вокруг пустое поле. Выросшая в других местах, она привыкла воспринимать как "своих" тех людей, которые ей служили, или ели то же, что и она, или выросли в тех же условиях, что и она. То, что она была богиней, не мешало ей сохранять этот образ мыслей. Но вокруг были люди! Они ходили, думали и говорили, хотя двигались, спали и даже передвигались по-другому. Когда Таскат, выйдя на трап, первым делом опустился на четвереньки, выгнул спину и, врезаясь когтями в пол, гордо пошел к встречавшему его важному лицу, севшему на холодный полосатый металл, ей стоило больших трудов сохранить самообладание. Тут он вел себя совершенно свободно - особенно его радовала возможность понимать тех, кто общался с помощью ушей. Он признавался, что от постоянной необходимости издавать неприятные звуки в других землях у него саднит горло. Это напоминало превращение - чего она не видела даже в Айде, то есть, никогда - одним махом весь его облик решительно изменился. Она никогда бы не подумала, что у него есть клыки, что в его доме есть места для того, чтобы сворачиваться клубком или валяться в песке, а выход представляет из себя плетеную стенку, по которой так удобно лазать.
Происхождение от больших зверей под названием "кошки" действительно направило их в другую сторону - они вполне могли понимать людей, похожих на Сэиланн, но не могли даже подумать того, что она. У них был свой язык жестов, недоступный ей просто потому, что ее руки и лицо были устроены по-другому.

Эта земля не делилась на страны. 
Сэиланн летала над огромными полями, на которых чернели выступы электростанций, над городами, вдающимися в леса узкими полосками, над зелеными и голубыми морями, где плавали невероятные существа, которых эти люди разводили. Здесь было очень много воды, куда больше, чем в ее засушливых землях, но меньше, чем в джунглях. Это было очень убогое определение  - поправила она себя с первого же раза - и поэтому ей пришлось зарыться в информационный поток. Таскат мог помочь ей только на первых порах - вскоре ему пришлось, как он сказал, "пойти поправить голову" - пожить пару лет там, где собирались люди, мысли которых он считал полностью здоровыми. Вернулся он совершенно непохожим на себя, уже не таким гибким и тонким - он прибавил в росте и в мускулах, начал носить юбку длиннее обычного, и на его лице и шее появилась короткая шерсть, похожая на пух.
- Наконец-то - с удовольствием говорил он, потягиваясь утром, когда встречал ее на террасе над городом перед вылетом. С ним случилось что-то важное, что он называл "выполнить долг". Он теперь жил недалеко и работал (опять это слово - работал) - там же, где "читала свой предмет" она. Институт стал их домом, просто потому, что дом - понятие растяжимое. 
Разве должен работать человек с таким огромным количеством заслуг?..

Он любил заходить к ней в гости, когда ничто не требовало его присутствия. Несмотря на то, что у него была огромная семья и (что восхитило Сэиланн) - теперь появилось несколько десятков кровных детей. В местах, где слушали музыку под открытым небом, он появлялся сам-десят. Эти люди всегда находили время на какие-то приятные дела, в отличие от нее. Ее времяпровождение могло ограничиваться плетением тесемок или просто тем, что она сидела, уставившись в стену, и грезила наяву. 
Родной мир не занимал ее мысли, пока она не выходила рассказывать о нем, и это было очень странно: но, тысячу раз спросив, не должна ли она тосковать по нему, она дала себе ответ "нет". Там все было сделано, и сделано хорошо.
Дальше можно было бы только умереть.  Но это было бы невесело. А надо, чтобы весело!

- О-о-о... Я теперь как Учитель, живу себе в башне! - однажды сказала она, пока сидела в кресле, напоминавшем мешок, и глядела с огромной высоты на город, поющий внизу. Между домов гулял ветер, почти как в ущельях, и песни у него были похожие.
- Ты лучшая учительница для десяти тысяч глупых детенышей эн-тай - серьезно отозвался он, свернувшись вокруг мешка. - Это довольно высокое положение. Я был обязан предоставить тебе, кроме этой комнатушки, что-нибудь высокое.
То, что он называл "комнатушкой" с присущим ему чувством юмора, в котором она за годы все-таки научилась разбираться, состояло из нескольких округлых комнат, желтых и оранжевых оттого, что она не захотела ничего делать с полупрозрачным гибким  материалом, из которого они состояли, лепившихся друг к другу ближе к вершине высокого шпиля. Она знала, что их прилепили сюда специально для нее. В первые годы ей хотелось разбить на улице палатку, чтобы жить ближе к твердой поверхности, но движущиеся дороги  и ужас Таската перед тем, что его богиню невозможно будет вовремя найти кому-нибудь, кроме него самого, вынудили ее жить в месте, похожем на башню Его Священного величества. Только в сотню раз выше.   
Она не спрашивала Таската, можно ли здесь поселиться - просто показала пальцем и сказала "здесь". В будущем он объяснит ей, каких трудов это стоило, и они вместе над этим посмеются. Тогда она не знала, что можно жить внизу, в этих огромных общих зданиях, совершенно бесплатно.    

Их город не делился на кварталы - он делился на большие сектора, в которых жили невесть как относящиеся друг к другу люди - но это было сразу видно, как. Они были шумные, музыкальные, непохожие на сдержанных кочевников или чопорных аар, очень эмоциональные, веселые и готовые то залепить друг другу плюху посреди улицы, то обвиться одни вокруг другого и поставить руки друг другу на плечи. Их доброжелательность ее не очень-то обманывала, так как в их природе не было желания делать одно добро: если бы в обычай опять вошли убийства - убийца не захотел бы скрыться, потому что гордился бы, поступив правильно. Она никогда не интересовалась, есть ли тут грабители, а не только ловкие воры. Она ходила на праздники, заводила друзей, носила местное платье и разговаривала со всеми, с кем хотелось - но не так часто, как они все, ведь жизнь происходила постоянно: ночью и днем не было ночи и дня. У каждого была тысяча знакомых. Люди засыпали на два-три часа, свернувшись клубком, и снова просыпались, бодрые и готовые заниматься, чем им в голову взбредет.

 Она не заметила, как выросли и ушли дети. Тут у каждого был десяток детей, но любовь к ним казалась ей просто чрезмерной, особенно к девочкам, тогда как она сама ничего особенного не могла придумать всего для двоих сыновей. Для нее, привыкшей видеть вокруг то, чего нет, но не обращающей особого внимания на общую жестокость мира, это было обычным делом - ни аар, ни исхере никогда особенно не интересовались, чем занимается взрослый человек после четырнадцати, если он не был чьим-то наследником. Когда они прилетели, мальчики были уже не мальчики - раз уж им было больше семи.
Эти люди обучали своих подросших детенышей, отсылая большую веселую толпу на острова под руководством юношей, не вошедших в возраст, и пожилых наставников и наставниц, а потом постоянно ездили их навещать, и Сэиланн решила, что нужно исполнить просьбу сыновей и разрешить им поехать туда. Навещать их ей в голову не пришло - так же, как писать им. 
Они, наоборот, все время слали ей письма, которые она не могла прочитать даже с помощью волшебной машинки, и ей читала единственная подруга, именем которой Сэиланн никогда не интересовалась. Необщительность богини и обычная для аар и им подобных молчаливость приводили местных веселых жителей в шок. Двадцать лет спустя подруга поймет, в чем дело: Сэиланн думала, что ее приставили к ней на следующий день после приземления, а подруга - что они познакомились, дружат и занимаются интересными вещами.

Она понимала здешний язык, как понимала любой человеческий, и даже побывала в нескольких землях, где никогда не видели никого, похожего на нее - но письменность ей заново не давалась. Человеку хватает одной письменности за одну жизнь, решила она - что уж там.
Поэтому она обратила внимание на тех, кто когда-то обнаружил в себе способности, соприкоснувшись с металлом из ее мира. Украшения из него вошли в моду, когда Таскат был посланником, и даже после того, как прошло десять лет, на занятиях в университете было полно молодых хэлианцев, а после - и разных других переселенцев, слушавших ее рассказы. Владение амулетом, как она поняла, улучшало способности - особенно магический слух. На пятый год она могла любоваться чудесами, достойными ее давнишних младших учениц, а потом - и старших... Кого взять себе в помощники? И как с ними обходиться?
 Удивительно, что способности, за владение которыми аар и даже айдисы дали бы отрезать себе руку, не становились для них делом всей жизни или даже работой.
Это все как-то отличалось от того, что происходило с людьми в ее земле - просто потому, что из здешних людей не могли получиться боги: им достаточно было быть особенными людьми, которые умеют то, что людям не положено.
Но Таскат?...

Таскат раз в три года отправлялся в короткое путешествие.
Возвращался он оттуда с тяжелым взглядом, теряя гибкость и приобретая злость, и по паре недель не выходил из дома. Остальные ничего не могли с ним сделать - Сэиланн знала, что он со всего размаху доказывает своим старшим, что обязан сделать еще одно таинственное дело, именно он и никто другой.
Ему не нужно было быть чьим-то главой, он даже признавал над собой главенство Совета и начальство Университета - он был главой сам себе.
Его дети рассказывали, что с ним никто ничего не может поделать. Возможно, их дружба объяснялась тем, что он не солгал тогда перед троном, на котором сидел сходящий с ума правитель - однажды поняла она, услышав новости дальнеземелья. И со всей возможной ясностью поняла, что не солгал.
Он записывал для нее сообщения, когда уезжал, и отсылал их так, чтобы она могла слушать их через день. В одном из них был голографический снимок, трехмерная безделица - маленькая фигурка Таската, одетого в красное, стоящего высоко. Возможно, внизу было море голов. Возможно, внизу не было никого. Но вниз спускались тучи, и новости из далеких земель властно говорили ей - этот человек делает противоположное тому, что делал бы бог в ее краях: ему понравилось в одиночку останавливать войны.   
Так он и запомнился ей - стоящий на высокой горе, под спускающимися вниз облаками, сам себе бог и правитель.

Любопытные люди с этой планеты прекрасно понимали, как интересно вокруг, и постоянно путешествовали, стараясь достигнуть самых отдаленных концов Вселенной, чтобы увеличить количество веселого знания. Однажды целый год ее жизни прошел в полетах - ее хотели видеть люди с разных земель, желавшие приобщиться к тому, что им было недоступно. Она видела, как легко и весело хэлианцы разворачивают порядок своих огромных дел, как когда-то Тайлем - боевые колесницы. Разные земли покорялись их любопытству и отдавали свои сокровища. Через посадочные поля Хэле прибывали самые странные вещи, вещества, материалы, учения, книги и песни. Но чего-то ей не хватало в этой земле.

Ей объяснили еще давным-давно, что она - потомок птиц. Строение ее скелета, ее костей, то, как она усваивала кислород, то, как она думала, как сгибались ее руки и ноги - все было от них. Как потомок птиц, она понимала, чего ей не хватало. Тут не было нужного ветра. Ветер - это то, что помогает птице стать на крыло, то, что дает возможность опереться. Небо - единственная надежная опора, даже если ты на той стороне неба. Невозможно опереться на землю, даже если ты ходишь по земле.
Поэтому двадцать лет спустя после того, как корабль приземлился в безопасном широком поле и ее представили Совету, этим важным лицам с длинными вибриссами, она обратилась напрямую к тем же лицам - правда, постаревшим, а кое-где и слегка сменившим облик, так как ее ученикам очень хорошо удавалась лечебная магия - с просьбой дать ей корабль.

- Но почему вы не можете его купить?
- Я никогда не пользовалась деньгами - сказала богиня. - Я оставлю их вашему Институту. Они пойдут на пользу тем, кто никогда не сможет заплатить за исследования. Вы, как правители, сможете проявить достойную щедрость.   
- Но она же не умеет обращаться с кораблем - растерянно сигналили друг другу все присутствующие при этом.
- Мне это не нужно - сказала она в манере, которую здешние жители считали грубостью, а она - достойной краткостью.
Сэиланн изучила навигацию за прошедшие пять последних лет, но главным было не это. Новейшая система управления, настроенная специально для нее, помогала обращаться с кораблем самым простым образом, главное было - не это. 
Нужно было знать, как устроить все остальное, с чем не справлялись даже лучшие умы. Но самое интересное она приберегла напоследок - свое чувство направления.

- Я отправляюсь туда, куда мне нужно - сказала Сэиланн.
- А куда тебе нужно теперь? - спросила подруга. Последние три года Сэиланн говорила с очень немногими людьми. - У тебя что, внутри компас? Или, может быть, карта? Или у тебя такая сильная интуиция? Магия, конечно, сильная вещь... Да что с тобой? 
- Я знаю - Сэиланн отмахнулась от нее. - Я знаю, что у меня внутри.

Она уже видела путь, который лежит среди звезд, путь, которым еще никто не следовал. Она видела направление дороги, и ей было совершенно все равно, через какие препятствия она проляжет: теперь она не нащупывала путь во тьме, и, как и много лет назад, ее дорога была ровной и прямой - хотя она не знала, что там в конце, ей было совершенно ясно, что конечная точка у дороги есть.
Корабль развернулся над планетой, оставляя под собой высокие здания Университета и отдельное, низкое и плоское - корпус магии, песчаное поле, где занимались люди, умеющие создавать миражи наяву, тысячи магов, работавших в лабораториях Института, стратегов, замышляющих новые шахматные партии, сотни детей Таската и сотни их друзей, темное и ясное небо, океаны и горы.
В рубке она была одна.
 Корабль взял курс в неведомое.