В большом концертном зале мегаполиса собиралась толпа. Как нам всем давно известно. Толпа людей мало отличается от стада скота. А зрители, пришедшие на концерт скрипичной или органной музыки, не похожи на толпу. Но все больше и чаще горожане собирались здесь, на каком-нибудь рок-концерте или дискотеке, дергались в конвульсиях, громко кричали и свистели. А иногда эффект психоакустики усиливали алкоголем или психотропными препаратами.
Сегодня все ждали чего-то необычного, для этих краев нового: объявления. Развешенные по всему городу и афиши на стендах извещали, что сегодня должен приехать не то жрец, не то шаман, вроде исцеляющий и лечащий душевную грусть. И петь свои песнопения. В зале не было ни одного свободного места. Точнее, все кресла из зала убрали, некуда было даже встать. В углу сцены стоял какой-то механический агрегат, напоминающий первый катушечный магнитофон высотой метра два, вся его механика была видна, а электричество шло только к двигателю, который приводит шестерни в движение, никаких усилителей там не было, а вместо динамика кверху торчал раструб от сузафона, только в разы больше. Это был генератор низкочастотных волн, самые высокие ноты которого воспринимались как сибирский бас или хрип контрафагота, а низкие вообще не были слышны — это был инфразвук, который можно было пустить в окружающую среду, оставив его незамеченным, тем самым возбуждая в людях разные эмоции и тем самым управлять толпой.
На сцене появился «жрец». Он скинул с себя плащ, расшитый золотыми нитями, и достал из кармана маленькую кривую трость. Это его дирижерская палочка. Лицо его было восточным — не то бурятское, не то тувинское, по нижней окантовке шла черная, как смоль, борода; волосы на японский манер собраны в пучок на макушке. Шаман провел палочкой по воздуху, и вся толпа мигом стала ровным строем. Никто не ожидал такого начала, да и не понял, что произошло. Каждый думал, что он сам, без чьей-то команды, сделал шаг: кто вперед, кто назад, кто в сторону. А тем временем наш гость провел рукой вдоль агрегата, его колеса закрутились, и раструб забасил в контроктаве на одной ноте, слегка хрипя, нет таких голосов, которые могли бы взять эту ноту. А шаман начал петь с этим «камертоном-аккомпаниатором» в октаву, опять же на одной ноте, повторяя одну и ту же длинную фразу, совершенно не распознаваемую как слова на каком-то языке, и только транскрипцию одного маленького кусочка можно было распознать как «суганден бустилат хана». И эта фраза повторялась ритмично сотни раз, а люди, ведомые непонятно какой силой, поднимали руки вверх, падали на колени и бились лбами о пол, хотя никакого сговора здесь не было, а любой человек, вошедший в зал, через минуту невольно оказывался со всем в строю.
В параллельном мире, знакомом нам еще из фильма, снятого по «сказке о потерянном времени» Шварца, где время вполне вещественно, а у агрегата, стоящего на сцене, колеса крутились в обратную сторону, и раструб не излучал волну, а наоборот всасывал ее, зато он умел качать Джоули на низкой частоте, и он выплевывал их в виде полупрозрачных капель красного цвета. Именно на этой энергии и работал агрегат. И именно такими Джоулями он кормил шамана и все его начальство. Не надо быть семи пядей во лбу, что шаману доставались лишь объедки с царского стола, а людей просто загоняли в состояние эйфории, чтобы они приходили в зал к шаману.
На следующий день шаман дал еще один сеанс. Снова закрутились агрегата, снова на ту же фразу на той же ноте, а людей, одурманенных этой мантрой, стало в разы больше. Они уже не помещались в зал, кто-то даже активно распихивал локтями себе подобных, чтобы подойти ближе к сцене. И вот посреди сеанса на галерке нал всеми фанатами нового гостя появился силуэт мужчины. Он был обут в высокие кожаные сапоги, одет в просторную белую рубаху, расшитую синими узорами, подпоясанную плетеным кожаным ремнем, с длинными русыми волосами и бородой того же цвета. И, когда в зале позвучала очередная «суганден бустилат хана», он иронично засмеялся, затем достал из кармана маленькую флейту и начал на ней играть, изображая птичьи голоса. Глаза шамана налились кровью, он достал из-под плаща змею и бросил ее над головами поклонников в незваного гостя. Но тот на мгновение вспыхнул яркой звездой и исчез, оставив от себя лишь раскат смеха. А фанатики, закодированные шаманом и его железным механизмом, продолжили быть поклоны. В этот раз в конце сеанса зрители шамана раздарили: кто-то принес ему цветы, кто-то дорогие вещи из дома, кто-то сувениры на память, а автомобилисты спорили, кто сегодня будет для него бесплатным таксистом. А куда же делся наш светлый гость? Он материализовался в параллельном мире, в том часом, где время вещественно, а начальники шамана страстно пожинали плоды сеансов, рядом с домиком, обнесенным частоколом и находящимся под строгой охраной часовых. В домике, в небольшом кабинете, обшитом красным деревом, стоял рояль. Нижние струны его были спущены и издавали тот самый инфразвук, который на сцене издавал агрегат, а верхние струны были заглушены и, как ни бей по клавишам, не звучали. Попасть в дом, казалось, нереально: вражеские воины взяли дом в оцепление и поставили часовых, которые не пускали никого. И вот ночью над домом пролетел маленький совёнок с большими глазами. Он вызвал у охраны жуткий страх, у часовых закружились головы, они начали терять сознание и падать с ног. Этим моментом и воспользовался незваный гость. Он проник в кабинет с роялем и затаился до рассвета. Как только первые лучи солнца осветили кабинет, он открыл рояль и заглянул внутрь. Струны малой октавы и выше были облиты какой-то кислой на запах белой застывшей массой, напоминающий обойный клей «бустилат». Гость достал из сапога ключ для настройки фортепиано и начал натягивать струны. Когда все было готово, он положил кирпич на правую педаль, высвободил все струны: «Ну что, бустилат хана? Сам так пел, теперь получай!» — засмеявшись в голос, произнес наш шпион и взял громкий аккорд. Зазвучали все струны без исключения. Бустилат со струн осыпался, а следом за ним начали осыпаться стены домика. За стеной светило огромное северное солнце, и вдаль уходили многочисленные струны, которые еще предстояло настроить на новый лад. «Ну что, шаман, теперь мой ход! Лови!»
В назначенное время толпа горожан снова пришла в концертный зал. Численность толпы возросла еще минимум вдвое. Шаман понимал, что еще немного – и весь город окажется у него на коротком поводке навсегда, даже когда он отсюда уедет. Он снова вышел на сцену и принялся запускать агрегат, но на этот раз агрегат не завелся. Это очень сильно разозлило шамана, ибо другого источника зомбирующего инфразвука у него не было; играть обертонами и бинауральными ритмами было пока стремно, а допускать прозрения свежеослепленной толпы нельзя. Он начал бить по раструбу, потом по колесам, внутри что-то зазвенело, из агрегата на сцену выкатилась парочка шестерен, а из раструба послышалось пение птиц. Озлобленный шаман со змеиными глазами пытался взять ситуацию под контроль, он окинул взглядом всю толпу и заорал, срывая голос: «А ну все разом! Суганден бустилат хана!» Грянул хор, заглушивший птичьи голоса, все, как по команде, подняли руки вверх, затем упали на колени и начали судорожно биться лбами о пол. Но местами отдельные люди отвернулись от шамана и закричали и закричали: «Народ, вы посмотрите, что шаман один с вами сделал! Вы скоро отдадите ему всё, что у вас есть, а души уже продали!» Но толпа хватала их за одежду и тащила вниз бить поклоны со всеми. Но те, кто не стал бить поклоны, просто вышли из зала.
Так шли сеанс за сеансом, весь город, как по команде, приходил в зал, и никто не заметил, что шамана на сцене давно уже нет, да и из города он исчез. Он давно уже сидит в бане с себе подобными и отмечает победу над очередной толпой. А стадо и по сей день продолжает ходить в зал и петь одну и ту же фразу на той же ноте, и лишь зрячим ничего не осталось делать, как объединиться и уйти, ибо нельзя быть зрячих среди слепых — рано или поздно глаза выколют и затопчут. Прозревших было очень немного. И только они увидят, как новое солнце, незримое для толпы, всходит на севере. Остальные могли бы, да ослепли.
Москва, 21.10.2016