133
Что ещё можно сделать? Это вопрос, который я постоянно задаю себе. Мне в руки попалась книга клинического психолога Лоуренсa ЛеШана «Рак, как поворотный момент» (Cancer As a Turning Point: A Handbook for People with Cancer, Their Families, and Health Professionals).
В своей книге ЛеШан пишет, что состояние иммунной системы очень зависит от чувств и переживаний человека. Психологическая работа с онкологическим больным может повлиять на его эмоциональное состояние, увеличивая возможность к самоисцелению.
ЛеШан пишет, что защитные силы организма определяются генетикой человека. Эти силы могут быть ослаблены неблагоприятными факторами. К таким факторам, в числе других, относятся долговременный стресс и потеря надежды на то, что человек может жить в соответствии со своими ценностями.
Эмоции, испытываемые в течении жизни играют большую роль и в тенденции человека заболеть раком и в том, как болезнь будет развиваться.
Было выявлено, что большинство заболевших раком людей объединяло одно обстоятельство: перед тем, как заболеть они чувствовали глубочайшую безнадёжность. Жизнь для них потеряла смысл. Они были в отчаянии, глубоко веря, что ничего не смогут изменить в своей жизни и все надежды на лучшее потеряны.
Во время психотерапии оказывалось, что чувсто отчаяния и безнадёжности сопровождало человека большую часть жизни, а не возникaло только во время болезни. В течении жизни эти чувства в одно время могли затихать, в другое – проявляться сильнее, но они были всегда. Люди даже не представляли себе, что находились в отчаянии, это было просто их естественным состоянием. Диагноз "рак" для таких людей был только ещё одним подтверждением беспросвeтности и безнадёжности их существования.
ЛеШан пишет, что люди в отчаянии видят только две дороги в жизни: либо они будут сами собой и тогда они будут отвергнуты и обречены на одиночество; либо они будут приспосабливаться к желаниям и требованиям других, жертвуя своей индивидуальностью и своими желаниями – и тогда их будут принимать и давать любовь. Во втором случае они всё равно чувствуют себя совершенно одинокими, потому что их принимают за то, что они делают, а не за то что они такие, как есть. И в этом случае они всё равно чувствуют себя отвергнутыми. Они видят только два выбора и от этого впадают в отчаяние.
Люди, не теряющие надежды на лучшее, верящие, что ситуация может быть изменена благодаря их собственным усилиям, либо благодаря какой-нибудь случайности, либо просто время всё исправит, никогда не впадают в отчаяние.
Люди, погружённые в бездну отчаяния, считают, что у них всё равно ничего не получится. За отчаянием лежит твёрдое убеждение, что я, такой как я есть, никому не интересен и не нужен. Эти люди обречены.
Все пациенты говорили одно и то же: чтобы быть принятыми другими и получить их любовь, они должны отказаться от себя. Такие, как они есть, они не заслуживают любви.
ЛеШан пишет, что больной должен иметь возможность проработать эти чувства. Пациенту надо помочь осознать, что его позиция – это дорога в никуда, и что для него жизненно важно стать самим собой, не боясь быть отвергнутым и нелюбимым.
Чтобы помочь больному надо найти ответы на вопросы – Что правильно для этого человека? Какой стиль жизни принесёт радость и энтузиазм? У каждого человека есть свой способ существования, приносящий ему удовлетворение и этот способ надо найти. Усилия человека должны быть направлены на изменение себя.
ЛеШан пишет, что задача психолога состоит в том, чтобы помочь пациенту понять что ему мешает на пути к достижению жизни, наполненной смыслом и радостью.
Исследования показали, что если y больного человека появляется цель, ради которой стоит жить и появляется возможность наконец реализoвать то, что он не мог сделать раньше, то это мобилизует защитные силы организма и повышает сопротивляемость болезни.
ЛеШан пишет, что, конечно же, никаких гарантий нет. После прохождения психотерапии многие пациенты умерли, но многие, даже с безнадёжными диагнозами, находились в длительной ремиссии и продолжали жить.
ЛеШан подчёркивает важность поддержки супруга(и). Он(а) должен создавать все условия для изменения и духовного роста больного. И в то же время меняться сам. Искреннее, доверительное общение между супругами в это тяжёлое для семьи время жизненно необходимо.
Пациенту необходимо сделать всё, чтобы мобилизовать иммунную систему для преодоления болезни, а для этого надо научиться жить с энтузиамом.
В общем жизнь, приносящая радость и дающая возможность реализовать свои таланты – лучшее средство сохранить здоровье.
Доктор ЛеШан приводит много примеров, когда пациенты, несмотря на мрачные прогонзы врачей, улучшали своё состояние и продолжали жить. И в этом не последнюю роль играла психотерапия, помогавшая найти пациентам новые цели и дававшая силы изменить привичное течение жизни.
Вот, например, история Марии.
Мария родилась и выросла в Бразилии. Она работала педиатром и очень любила свою работу. Её муж был инженером-электриком, но хотел посвятить свою жизнь поэзии. Он ненавидел свою работу, хотя и достиг в ней высот. Две их дочери-близняшки мечтали стать актрисами. Когда дочерям было по десять лет один известный театральный режиссёр обратил внимание на талантливых девочек. Это послужило Марии толчком для решения переехать в Лондон, где её муж и дети имели бы больше возможностей для реализации их творческих наклонностей.
В Лондоне Мария не смогла найти работу по своей специальности. Марии предложили высокооплачиваемую работу в области онкологии. Работа Марии очень не нравилась, но она работала, чтобы её муж и дети могли полностью посвящать себя любимым занятиям. Она очень скучала по родной Бразилии, но не имела возможности поехать туда даже в отпуск.
Когда Марии было 48 лет, она обнаружила затвердение в груди. К коллеге специалисту она обратилась только через год. Диагноз был неутешительный – неоперабельный рак с метастазами. Врачи могли предложить Марии только химиотерапию. Прогноз был очень неблагоприятный.
Доктор Лешан был приглашён к Марии для консультации, в ходе которой выяснилось, что в жизни Марии не было ни капли радости и счастья. Она делала всё, чтобы её близким было хорошо, чтобы они могли исполнить свои мечты. Её муж, занимаясь исключеительно поэзией, достиг некоторого успеха. Он опубликовал два сборника своих стихов, его поэмы появлялись в ряде журналов. Дочери учились в дорогой частной школе и брали частные уроки актёрского мастерства. В общем, все были счастливы, и за это счастье платила Мария. И она же была самым несчастным человеком в семье, работая на нелюбимой работе и отчаянно скучая по Бразилии. Мария не видела выхода. Ведь её близкие могли продолжать свой приятный образ жизни только при условии, если она, Мария, будет содержать их.
И тогда доктор, желая вывести Марию из состояния тупика и спровоцировать её на какие-либо действия, спросил:
– А как вы собираетесь поддерживать привычный для вашей семьи образ жизни, когда вы окажетесь на кладбище? Ведь прогноз в вашем случае очень неблагоприятный.
– Не знаю, – ответила Мария голосом, полным отчаяния и тоски. – Я думала, вы мне подскажете, что делать.
И тогда доктор объяснил Марии, что у её тела нет причины для мобилизации всех сил для борьбы с болезнью, что Мария, заботится обо всех, только не о себе и это неправильно.
Это был решающий момент. Мария находилась в очень плохом состоянии и физически и эмоционально. И это состояние быстро ухудшалось. Слова доктора ЛеШана послужили для Марии толчком.
В тот же день она позвала мужа и дочерей в больницу и объявила им, что сейчас её очередь позаботиться о себе и настал момент для мужа и дочерей помочь ей.
Во-первых, муж должен найти работу, совмещая её со своей поэзией. Во-вторых, девочки пойдут учиться в обыкновенную школу. А на уроки актерского мастерства им прийдётся зарабатвать самим. В-третьих, служанки в их доме больше не будет. Вся работа по дому будет распределена между членами семьи. И, самое главное, Мария уйдёт с работы, она больше не хочет работать онкологом.
Так всё и получилось. Через год Мария устроилась на работу педиатром. Эта работа оплачивалась далеко не так хорошо, как работа онколога, но Марии была счастлива.
Кроме того, Мария обратилась к диетологу и изменила свою диету.
В конце концов, химиотерапия, на которую в начале лечения было мало надежды, сработала хорошо. Опухоль уменьшилась, хотя и не исчезла. С тех пор прошло четыре года. Состояние Марии стабилизировалось. Она находится под постоянным присмотром врачей.
Каждый год Мария проводит свой отпуск в Бразилии. Ездит она туда одна, поскольку денег не хватает. Вопрос о переезде в Бразилию на постоянное место жительства остаётся открытым.
Или другой случай – Чарлз, довольно успешный писатель. Он очень хотел попробовать себя в другом жанре, но боялся провала. В конце концов этот человек заболел раком поджелудочной железы. Прогноз был неутешительный. Врачи могли предложить только химиотерапию, и то без особой надежды на успех.
Доктор ЛеШан работал с Чарлзом, вдохновляя его на осуществление своей мечты. Чарлз решил рискнуть и начал писать повесть в новом для себя жанре.
Химиотерапия дала гораздо лучший результат, чем ожидалось. Опухоль значительно уменьшилась в размере и перестала расти.
Между тем книга в новом для Чалза стиле была закончена, он собирался приняться за вторую.
Через девять месяцев после окончания двух курсов химиотерапии Чарлз попал в автомобильную аварию. Виновником был другой водитель. В результате аварии Чарлз получил серьёзную травму головы, он потерял способность говорить и писать. Кроме того, ему было трудно ходить. Через два месяца после аварии рак вернулся, начал быстро распространяться по всему телу и писатель умер. Что это? Случайность? Судьба?
В конце книги автор предлагает читателю сделать двадцать девять упражнений, чтобы лучше понять что ты на самом деле хочешь и что тебе мешает воплотить в жизнь твои сокровенные желания.
134
Я читаю страницу за страницей и думаю о том, как это верно, по крайней мере, в моём случае. Перед тем, как заболеть у меня было и чувсто отчаяния и ощущение тупика.
Особенно меня впечатлил приведенный в книге отрывок из датированного 1402 годом письма Маэстро Лоренцо Сассоли, доктора, к своему пациенту.
"...позвольте мне рассказать вам о вещах, знать которые вам крайне необходимо. Рассердиться и покричать иногда – нормально. А вот долго горевать и принимать всё близко к сердцу для здоровья крайне вредено, это разрушает наше тело больше, чем что-либо другое”.
И эти слова были написаны более шестисот лет тому назад!
Oстаётся только недоумевать почему люди продолжают делать то, что вредит их здоровью. И почему это делала я?
Я спрашиваю себя: "Почему ты всё принимала так близко к сердцу?". И отвечаю: "Потому что по-другому не могла". И это правда.
Оглядываясь назад я удивляюсь сама себе. И зачем я так переживала обо всём и обо всех? Зачем рвала своё сердце в клочья? Зачем не спала ночами, тревожась о каких-то событиях, казавшимися мне катастрофой? Зачем мучала себя воспоминаниями о тяжёлых событиях прошлого? Почему не могла отпустить это прошлое, принять и простить других и себя? Ведь жизнь идёт так, как идёт, и мои переживания не меняют абсолютно ничего, а только вредят мне и подрывают здоровье.
И ведь я очень старалась изменить своё отношение к жизни, но у меня ничего не получалось. Почему? Я плохо старалась? А как же горы прoчитанных мною книг, многочисленные тренинги, йога, бесконечное прослушивание душеспасительных лекций, цигун, тайчи, молитвы, посты и многое другое?
Я прикладывала огромные усилия, чтобы обрести душевное равновесие.
Но не смогла этого сделать. Тогда не смогла. Мне пришлось заплатить огромную цену за умение сохранять спокойствие и жить легко и радостно. Сейчас я стала гораздо спокойнее реагировать на всё, потому что поняла что в жизни главное, а что – второстепенное.
По сути с момента диагноза всё, что я делала – это училась быть счастливой и ценить то, что у меня есть. Я поняла что с одним и тем же человеком можно быть и счастливой и несчастной, и это во многом зависит от того, как ты сама к этому человеку относишься, какой стороной ты к нему повернёшься. И это знание далось мне очень и очень тяжело.
Но самое главное – это научиться быть в ладу с самим собой. Потому что, когда тебе плохо самому с собой, то начинаешь верить, что люди, окужающие тебя, плохиe. Oни действуют тебе на нервы и тебе хочется избежать общения с ними. Ты начинаешь искать виноватых. Но это не люди плохие, это тебе плохо самому с собой, это у тебя в душе полный разлад. И тебе надо искать способы этот разлад внутри себя преодолеть.
И только ты сам можешь сделать это.
135
Время от времени я хожу на ланч со своими старыми друзьями Р. и его женой Х. С Р. мы когда-то работали вместе. Р. девяносто два года, а его жене X. – восемьдесят пять.
Х. несколько лет назад (почти одновременно со мной) поставили тот же диагноз, что и мне. Ей сделали одну операцию и на этом всё закончилось. Несмотря на преклонный возраст и кучу болезней, она восстановилась и больше не имела проблем с онкологией.
...Мы сидим в уютном ресторане. Я не видела P. и его жену около года. Как же они изменились! И не в лучшую сторону.
P. всегда был заядлым теннесистом. Он начал играть в тридцать и продолжал играть и в сорок, и в пятьдесят, и шестьдесят, и в семьдесят, и, трудно поверить, но, и в восемьдесят и даже в девяносто. Ещё год назад он был достаточно бодрым, с энтузиaзмом рассказывал о своей деятельности в теннисной ассоциации. Его жена, хоть и обременённая кучей болезней, тогда выглядела совсем неплохо. Супруги, как и обычно, много шутили, мы смеялись.
Я всегда восхищалась этими людьми, их жизнестойкостью и оптимизмом. Они были для меня примером для подражания.
И вот прошёл всего лишь год, и я не узнаю в сидящих напротив меня дряхлых стариках с потухшими глазами P. и его неунывающую жену.
Год – большой срок, особенно в старости.
Мы разговариваем, но очевидно, что P. трудно собраться с мыслями. Его жена не может прочитать меню – за последний год у неё резко ухудшилось зрение. В какой-то момент P. становится таким, как раньше – он пытается шутить, но ему трудно, и это невозможно не заметить. Я смотрю на этих людей, своих друзей, которых я знаю больше двадцати лет, и на душе становится всё тяжелее и тяжелее.
Конечно, дожить до старости – это привилегия, и многие до неё не доживут. Но, с другой стороны... Мне бесконечно грустно смотреть на моих дорогих старых друзей, немощь и беспомощность которых так и бросаются в глаза.
Х. говорит, что ей трудно заниматься хозяйством, дают о себе знать многочисленные проблемы со здоровьем.
– Мы продаём дом и скоро переежаем, – сообщает Х. – Перебираемся поближе к дочери. Будем жить в пансионе для пожилых людей. У нас будет своя квартира. Готовить, стирать, убирать не надо, всё уже включено.
Мы заканчиваем ланч. Мои друзья с видимым трудом встают из-за стола. Выходим из ресторана. Я смотрю на две сгорбленные фигурки, нетвёрдыми шагами направляющиеся к автомобилю, и моё сердце сжимается. P. садится за руль, осторожно выезжает с парковки, я машу им вслед. Увидимся ли мы ещё?
...Я еду домой, за окном мелькают заснеженные деревья. Быстро меркнет серый промозглый день. Зима. Старость – тоже зима, окончание жизненного цикла.
В моей памяти возникают изрезанные морщинами лица моих друзей. Я думаю о разительной перемене, проиcшедшей с ними, о разрушительной работе времени. И ведь это неизбежно. Никто не в состоянии остановить ход времени. И как же бысто оно проходит! И если чего-то не сделал сегодня, то завтра, возможно уже не успеешь.
Время – самое ценное, что есть у человека, но это понимаешь только с возрастом.
136
Наступил апрель и привёл за собой настоящую весну.
...Пригревает весеннее солнышко, и всё живое торопится расти и утвердить себя на этой земле. В тёплом воздухе плывёт запах сирени.
В этом году я особенно остро замечаю, как пробуджается природа. Весна – это жизнь. Зима – это тоже жизнь, но какая-то другая. И кто знает, сколько вёсен мне ещё суждено увидеть.
Ещё совсем недавно клён под моим окном размахивал голыми ветвями под порывами холодного ветра, и не было даже намека, что пройдёт немного времени, почки на дереве лопнут и на свет Божий явятся крохотные зелёные листочки. А сегодня дерево весело шелестит светло-зелёной листвой, и ласковый весенний ветерок раскачивает ожившие ветви.
Как хочется навечно запечетлеть в своей душе эти краски, этот особый весенний дух. И совсем не хочется думать, что пройдёт всего лишь несколько месяцев и опять на землю опустится зима, и от этого цветения не останется и следа. Но это – закон жизни, так было, есть и будет всегда.
137
Я веду уединённый образ жизни. Мне необходимо быть одной и проводить много времени на природе, чтобы сохранять внутреннее равновесие.
Моя жизнь течёт спокойно и ровно. Я живу обыкновенной жизнью и счастлива этим. И совсем не думаю о том, что меня ждёт. В конце июня мне надо проходить очередное обследование и кто знает, что оно покажет. Но сейчас это не имеет никакого значения – я наслаждаюсь моментом. Обычная жизнь с обычными заботами радует меня. Благодаря болезни я научилась быть счастливой.
Я продолжаю осваивать медитации под руководством З. З. объясняет мне, что практикуемая нами медитация – это способ постичь самую глубинную суть себя, и, самое главное, очистить свой внутренний мир от переживаний и болезней. Медитация – это способ обрести себя в новом качестве. Как раз то, что мне так необходимо.
Я не хочу упустить ни малейшей возможности помочь себе, поэтому когда на одном из сайтов я нахожу информацию о методе РПТ (RPT), то решаю позаниматься ещё и по этой системе. И уже через несколько дней начинаю работать с психологом Э. по этой методике. Я нахожу её полезной, что-то новое открывается для меня.
138
В округе ходит эпидемия гриппа и я избегаю бывать в людных местах. Гриппом я не заболела, в отличие от моего мужа, зато сильно простудилась.
... Ночь. Высокая температура и сильная головная боль не дают мне уснуть. Моё сознание как бы разделилось на две части: одна часть говорит: "Ничего, потерпи немного, всё пройдёт, бывало и похуже. Другая же шепчет: "Как я устала. Хорошо бы умереть прямо сейчас, просто заснуть – и не проснуться. И всем проблемам – конец."
И тут же останавливаю себя. Что за глупые мысли! Ну уж нет, я не поддамся. Да, я приболела, ослабла, но буду смотреть на своё состояние, как на небольшое препятствие на своём пути.
Проходят несколько дней и мне становится лучше.
139
Моё общение сведено до минимума. Постоянно общаюсь только с членами своей семьи. С остальными – изредка и большей частью по телефону. Для общения нужна энергия, а у меня её немного.
Как-то позвонила приятельница и рассказалa, что её подруге Л. поставили диагноз – рак груди.
Л. не доверяет официальной медицине и предпочитает алтернативные методы. Она нашла клинику, где применяют разнообразные методы очищения организма, позвонила и поговорила с владельцем, доктором К. Доктор посоветовал для начала вспомнить стрессовую ситуацию трёхлетней давности, связанную с женщиной и написать этой женщине письмо.
Л. сразу же поняла о ком идёт речь – о её любомой бабушке, умершей три года назад. Л. не смогла поехать на похороны и это было источником постоянного чувства горя и вины. Л. написала письмо своей покойной бабушке, при этом выплыло множество не осозноваемых ею чувств и переживаний, связанных и с бабушкой и с другими близкими людьми. Было много слёз, но после этого Л. почувствовала облегчение.
Я тоже решила позвонить в клинику доктора К. Доктор перезвонил мне через неделю и попросил рассказать о своём состоянии. Я вкратце описала ему свою историю.
Доктор объяснил мне, что для таких пациентов как я у них есть специальная восьминедельная программа. Он долго перечислял мне всё, что в эту программу входит. Я слушала его и понимала, что делать этого не буду. Кроме того цена для меня совершенно недоступная.
– Может быть, вы дадите мне какой-нибудь совет?, – спрашиваю его. Например, такой, как вы дали Л.
– У вас другой случай, – слышу я в ответ. – Вы где-то застряли, поэтому болезнь возвращается.
Я благодарю доктора и мы прощаемся.
Что ж, во всяком случае я сделала попытку.
"Застряла" – это он правильно сказал. У меня есть ощущение, что я действительно застряла. Понять бы ещё где. Почему болезнь возвращается? Что ещё можно сделать для выздоровления? Я продолжаю искать ответы на эти вопросы.
А Л. в конце концов нашла другую клинику, в Мексике, и уехала туда для прохождения трёхнедельного курса лечения.
140
…Просыпаюсь ночью от боли в животе. Ну вот, опять. После первой операции у меня не всё в порядке с пищеварением. Из моей диеты исключены бобовые, орехи, сырые овощи и ещё много чего. Я очень осторожна с едой, но тем не менее уже три раза попадала в больницу с диагнозом "непроходимость кишечника". Это дикая боль, а лечение всегда одно и то же. Сильные обезболивающие, постельный режим и полный голод втечении двадцати четырёх часов.
…Лежу в полной темоноте, прислушиваясь к своим ощущениям. Может, пронесёт. Вроде бы ничего из запрещённых продуктов не ела. "Завтра надо поголодать",–- думаю я.
Как неудачно. В холодильнике стоит большая миска с клубникой, самой настоящей, не из магазина, а купленной на ферме. Клубника сладкая, ароматная, а мне нельзя. Ну, что поделаешь.
Сон не идёт, я продолжаю пялиться в темноту. Очень неприятно – не спать глубокой ночью. Я думаю о миллионах людей, мирно спящих в своих постелях, принимающих спокойный ночной сон, как данность. И о других людях, больных и страдающих, для которых ночь – это испытание.
В конце концов боль утихает, и я засыпаю.
141
Прошло несколько дней, боли в животе продолжают беспокоить меня. Я исключила твёрдую пищу. Страх, что эта боль в конце концов закончится непроходимостью кишечника, заставляет меня нервничать. Я прислушиваюсь к боли: меньше, больше или ушла? Но она не уходит, несмотря на все изменения в диете и однодневную голодовку. Что ж, самое время обратится к моей акупункуристке, доктору В.
Доктор В. – удивительная женщина. Я знаю её около десяти лет, сейчас ей немногим более сорока. А начинала она лет двенадцать назад, имея офис в две комнаты и единственного пациента. И вот за несколько лет, без всякой рекламы, её практика настолько расширилась, что возникла необходимость в большем помещении, поскольку старое не вмещало всех желающих попасть к ней. Через пару лет ей пришлось нанять ещё больший офис и временно прекратить набор новых пациентов, поскольку она не справлялась с таким большим потоком людей. На мой вопрос как ей это удалось, доктор В. ответила:
– Не знаю. Я ничего не понимаю в бизнесе, но я очень люблю свою работу.
... Я сижу в уютной комнате в ожидании доктора В. Наконец она появляется и мы радостно приветствуем друг друга. Она спрашивает, как у меня дела. Я вкратце обрисовываю ситуацию.
Доктор В. осматривает мой язык, внимательно слушает пульс на обеих руках и объясняет почему у меня болит живот.
Она начинает втыкать в меня иголки. Между тем мы, как и обычно, разговариваем.
– Что мне больше всего нравится в моей работе, – говорит доктор. В, ловко ставя очередную иголку, – это то, что, когда человек выздоравливает, он опять может отдавать любовь. Больной человек этого делать не может. А если человек не получает любви и не может её давать, то смысл жить пропадает.
Эти слова ударяют меня, как током. Мои глаза наполняются слезами.
– Как вы правы, доктор В., – говорю я срывающимся голосом. – Перед тем, как заболеть, я именно так и чувствовала: я никого и ничего не любила, и меня никто не любил. Я была пустая и не хотела жить.
Слёзы катятся по моему лицу. Доктор В. смотрит на меня, в её глазах – понимание и сочувствие.
Как у неё так получается – несколькими словами выразить самую суть. И так всегда.
Иголки поставлены, а мы всё ещё разговариваем. Но вот стук в дверь –медсестра напоминает, что другой пациент уже заждался. Доктор В. уходит, выключив свет в комнате.
Следующие тридцать минут я лежу в полной темноте, слушая прекрасную, успокаювающую музыку. Мне очень хорошо. Все мои тревоги и заботы отступают, я как будто попадаю в другой мир, где нет ни боли, ни страданий, a есть только бесконечно прекрасная мелодия.
Через полчаса раздаётся тихий стук в дверь, заходит медсестра для того, чтобы вытащить иголки. Вспыхивает свет и возвращает меня в реальность.
А потом я выхожу из офиса доктора В. в серый дождливый день. На душе у меня радостно.
142
Мне становится лучше, но я продолжаю соблюдать диету – боюсь, что боль опять вернётся. Прошла неделя, боли нет. Я начинаю есть свой обычный набор продуктов – и боль возрвращается.
...Я лежу в постели, боясь пошевелиться – от движения боль усиливается. "Что же происходит? – встревоженно думаю я, – И что делать?"
Боль не настолько сильная, чтобы ехать в больницу. Но, с другой стороны, я не могу есть нормально, мой вес уменьшается, и общее самочувствие плохое. Всё это продолжается уже третью неделю, я абсолютно измотана и обессилена и физически и эмоционально. Сегодня четверг, а в понедельник у меня назначена очередная компьютерная томография, а потом – визит к онкологу. Что же делать? Конечно, я могу поголодать, ведь боль появляется только после еды. Но с другой стороны, я теряю вес и силы.
...Прислушиваюсь к боли – по крайней мере она не усиливается. Постепенно боль утихает. Я встаю с постели. Господи, какое счастье, когда ничего не болит!
На следующий день звоню своему хирургу, доктору Ч. Объясняю свою ситуацию. После множества вопросов доктор даёт свой совет: если боль будет невыносимой или начнётся рвота срочно ехать в больницу. А пока подождать результаты томографии и тогда он сможет точно определить происхождение боли и сказать что надо делать. Что же касается еды – то употреблять только протёртую пищу.
143
Живот продолжает болеть и это беспокоит меня. На фоне этой боли я как-то незаметно, не особенно волнуясь, прошла компьютерную томографию. Я увижу своего онколога, доктора Ч. через три дня.
И опять больница, и опять я сижу в очереди в ожидании приёма. Странно, но я совершенно спокойна. Это так не похоже на меня. Обычно меня трясёт от страха – что скажет онколог? А сейчас ни малейшего беспокойства. Может это моя интуиция подсказывает, что у меня всё хорошо и нет причины для волнения? Хочется в это верить.
Через некоторое время я сижу напротив своего онколога, доктора Ч.
– Как вы себя чувствуете? – спрашивает она, оглядывая меня.
– У меня болит живот, уже почти месяц.
– Вы потеряли много веса, это меня беспокоит. Вам надо срочно сделать колоноскопию.
Доктор Ч. смотрит на экран компьютера.
– Пятно в лёгком вырасло в два раза. Но не будем делать операцию, вас и так слишком много резали. Сделаем абляцию.
– А это что такое? – спокойно спрашиваю я.
Надо же, я совершенно не волнуюсь.
Доктор объясняет мне суть процедуры: в опухоль вставляют специальную иглу и через неё на опухоль воздействуют или высокой или низкой температурой, или применяют лазер или вводят вещества, разрушающие раковые клетки. Это как решит хирург. Суть в том, что по сравнению с операцией, даже сделанной лапроскопически, этa процедура считатся наиболее щадащей.
– Так значит, это всё таки рак? – спрашиваю я.
– По-видимому да, но без биопсии сказать наверняка невозможно, – объясняет мне доктор. – Но я не беспокоюсь насчёт этого пятна, оно слишком маленькое. Что меня волнует, так это ваши боли в животе. Срочно свяжитесь с вашим хирургом насчёт колоноскопии.
Мы прощаемся.
Дома я сразу же укалдываюсь в постель – чувствую себя очень слабо физически. Но вообще-то я спокойна. Даже странно. С чего бы это?
144
Я очень похудела и мне это совсем не нравится. Кажется, что вместе с весом уходят и силы. Нет, пусть лучше веса будет немного больше, чем меньше. Мне предстоит делать колоноскопию, а это значит ещё килограм-другой долой. Надо набирать вес, но я не могу есть нормально. Чтобы поддержать мой организм, муж покупает в аптеке специальный напиток, содержащий протеин со множеством витаминов и минералов. Три раза в день я пью жидкость со вкусом шоколада и чувствую, что моё тело как-будто наполняется энергией.
Физически я чувствую себя слабо, но настроение у меня совсем не такое как раньше. Я спокойна.
Теперь я рассматриваю свою ситуацию не как катастрофу. Моя состояние – это не катастрофа, а просто очередное препятствие на моём жизненном пути, и мне надо сделать всё, чтобы успешно его преодолеть. А препятствия будут всегда. Не стоит ожидать, что вот сейчас ты решишь свою проблему и настанет прекрасная, безоблачная жизнь. Такого никогда не будет. Пока человек жив, проблемы будут возникать. Главное, не впадать в отчаяние, не бояться и стараться найти наилучшее решение. И ещё делать правильные выводы. Такой подход к жизненным задачам мне нравится гораздо больше.
145
Я продолжаю свою диету из протёртых вареных овощей, так, на всякий случай. Вес мой увеличивается, да и чувстувую себя практически здоровой. Какое это счастье! Я потихоньку начинаю есть обычную еду – и, вот, опять – боль в животе, но самое плохое в том, что аппетит совсем пропал, слабость такая, что я не могу встать с постели. Мой вес тает. Господи, что же это? Я чувствую себя так же, как шесть лет назад, когда я только начинала болеть и не было диагноза. Сейчас всё то же самое – я не могу есть, жуткая слабость, вес уменьшается. А ведь я только делала компьютерную томографию и со сторону желудочно-кишечного тракта ничего необычного не было замечено. Что же это? Мне предстоит операция, мне нужны силы, а силы мои уходят. Мне очень плохо, но я не впадаю в панику, как это было шесть лет назад. В конце концов я делаю всё возможное для выздоровления. А там – как Бог даст.
Через два дня боль в животе внезапно ушла. У меня появился аппетит, и хотя я ещё продолжаю свою щадащую диету, чувствую себя намного лучше.
146
Я записана на среду к хирургу, который будет делать абляцию. К этому дню я уже совершенно прихожу в себя.
Больница, где меня примет хирург, находится в часе езды от моего дома. В этой больнице я ещё никогда не была.
…Я оставляю свою машину на полупустой парковке и направляюсь к входу красивого здания. В пустынном холле прохладно. Слева ресепшн с единственной служащей, справа у окна – трое молодых ребят. Я подхожу к респешн, называю своё имя, женщина смотрит в экран, говорит, что мне прежде всего надо пройти в лабораторию.
Женщина подзывает одного из парней и просит его проводить меня до места.
Парнишка здоровоется со мной и просит следовать за ним.
– Вы здесь работаете? – удивленно спрашиваю я парня.
Уж больно молод.
– Нет, – улыбается в ответ парень, – я волонтёр.
Ну тогда ясно.
Он рассказывает, что ему пятнадцать лет, что он хочет стать доктором, поэтому он здесь.
Разговаривая мы доходим до лаборатории. Парень желает мне удачи и уходит.
Я сажусь в кресло. Кроме меня здесь ещё пару человек. Вообще больница выглядит пустынно. Может быть, все уже вылечились, думаю я про себя. Хорошо бы, если так.
Из глубины помещения выходит медсестра, называет моё имя.
Меня ведут в комнату, где измеряют давление, температуру и уровень кислорода в крови.
Потом меня направляют в другую часть больницы, где я встречусь с хирургом.
…Небольшая комната со светлосерыми стенами. Посредине белое высокое кресло, покрытое тонкой бумагой. Я сижу в смотровой комнате в ожидании хирурга.
Опять с удивлением замечаю, что совершенно не волнуюсь. Это так не похоже на меня. Обычно моя тревожность зашкаливает, меня трясёт, сердце выскакивает из груди, лицо краснеет. И вдруг такое спокойствие, как будто я зашла в гости на чашку чая. Сама себе удивляюсь.
Раздаётся лёгкий стук в дверь и на пороге появляется доктор Б. Ему лет сорок, не больше. После приветствия доктор начинает мне рассказвать о процедуре и её рисках: о кровотечении, о коллапсе лёгких и прочих "приятных" вещах. Приводит статистику: такой-то процент пациентов проходят абляцию успешно, без осложнений, такой-то процент получает осложнения и в таком случае происходит то-то и то-то. Всё это звучит устрашающе, если быть человеком впечатлительным. А я человек впечатлительный, поэтому не впускаю в сознание сказанное доктором. И что значит статистика? Молодому родственнику моего мужа, тот который умер, в начале лечения было сказано, что в соответствии со статистикой его шансы выздоровления равны 90%. И что? Он умер. Я свято верю, что каждый случай индивидуален, каждый человек имеет свои особенности, и можно выжить и с четвёртой стадией. Как, например, один наш знакомый. У него был рак крови, последняя стадия. Он прошёл все ужасы лечения и остался жив. Это было много лет тому назад, и сегодня трудно поверить в то, что он был болен, глядя на этого здорового мужчину, окружённого его четырьмя детьми.
– После абляции могут назначить облучение, – слышу я голос доктора Б.
Слова об облучении я просто пропускаю мимо ушей. Всё по очереди. Мне бы справитьтся с абляцией.
– Доктор, – говорю я, когда он делает паузу, – Мне всё равно надо делать это, так что давайте не будем задерживаться. Я хочу избавиться от проблемы как можно быстрее. Когда будет операция?
– Сейчас узнаем, – говорит доктор и выходит.
Через минуту возвращается.
– Процедура будет сделана третьего августа.
– Так долго? – я немного расстроена.
– Это всего лишь через три недели, – успокаивает меня доктор.
– Неужели нельзя пораньше? – с надеждой спрашиваю я.
– К сожалению все даты уже расписаны.
Ну что ж, ничего не поделаешь.
– Как вы думаете, это рак? – спрашиваю я.
– Без биопсии невозможно определить, – отвечает доктор. – Хотите, сделаем биопсию?
Ну уж нет. Для меня биопсия – это та же операция.
– Нет, никакой биопсии, – поспешно говорю я.
– Есть вероятность, что опухоль доброкачественная, – доктор вопросительно смотрит на меня.
– Нет, я не хочу тянуть. Будем делать абляцию.
Доктор прощается со мной и уходит.
На смену доктору приходит медсестра. Она задаёт мне множество вопросов и даёт исчерпывающие инструкции насчёт операции.
– За два дня до абляции вам позвонят из больницы и скажут во сколько приехать. Обычно абляцию назначают на утро и выписывают в тот же день, если всё нормально.
Медсестра желает мне удачи и уходит, вручив письменные инструкции.
Я выхожу из смотровой и перехожу в другое отделение – мне надо сдать кровь.
147
Через полчаса я уже выезжаю с парковки больницы. Но я не поеду домой. Больница находится вблизи океана, и я не могу упустить возможность заехать на пляж.
И вот уже вместо больницы – безбрежный океан. Я погружаюсь в прохладную воду, поворачиваюсь на спину и лежу, покачиваясь на волнах, глядя в бездонную синеву неба. Солнце садится, окрашивая весь мир в золотистый цвет. Боже, какое счастье! Я не думаю о том, что меня ждёт. Всё это будет потом – болничная койка, операция, игла, воткнутая в моё лёгкое и ядовитая жидкость убивающая раковые клетки. Это – потом. А пока я счастлива качаться на волнах, вдыхать свежий воздух, смотреть на уходящее за горизонт солнце и испытывать радость от того, что я жива.
148
День абляции приближается, я остаюсь спокойной. Если и нервиничаю, то совсем чуть-чуть.
Я ожидаю звонка из госпиталя – мне должны сообщить о времени абляции. Вот и звонок – мне назанчено на 14:30, а в больнице надо быть в 13:00.
– Значит, мне придётся остаться в больнице на ночь?
– Да, – отвечает медсестра.
Я немного расстроена, уж очень не хочется задерживаться в больнице. А ещё я озабочена невозможностью есть и пить почти целый день. Вернее за два часа до прибытия в больницу я могу выпить стакан воды. А вот с едой – после полуночи накануне дня абляции есть уже нельзя. Я же очень беспокоюсь насчёт своего веса – за пять недель, пока у меня болел живот, я потеряла пять килограммов. Так что сейчас я усиленно ем, набираю вес. Когда моя подруга говорит, что хочет похудеть, я усмехаюсь. Кому что. Но лучше иметь немного больше, чем меньше, особенно в моём положении.
Но, с другой стороны, я могу хорошо выспаться.
До больницы ехaть около полутора часов. Мы с мужем решаем выехать из дома в десять.
149
... Я просыпаюсь рано, спать уже не хочется. Стоит тихое солнечное утро. Я вздыхаю. Хорошо бы поехать на океан, или пройтись вдоль реки, обрамлённой высокими деревьями. Но вместо этого мне предстоит лежать на операционном столе и хирургические инструменты будут вонзатьcя в моё тело. Ну, что же, деваться некуда.
Я встаю и начинаю приготовления. Завтракать нельзя, в одиннадцать часов можно выпить стакан воды. Самое главное – не забыть намазать область порта обезболивающим кремом лидокоином и это надо сделать где-то минут за тридцать до начала всех процедур, чтобы крем начал действовать. Я не устаю благословлять людей, изобретших порт и лидокоин, иначе на моих венах живого места не осталось бы. И я уже не говорю о боли, которую я избегаю благодаря порту и крему.
Ну вот вещи сложены, мы с мужем садимся в машину и направляемся в больницу. Настроение у меня хорошее, я рассказываю мужу что-то забавное. Интересно, но я никогда раньше так себя не чувствовала перед операцией. Обычно тряслась от страха, и было не до разговоров. С чего бы я такая расслабленная?
Мы въезжаем в город, последняя часть дороги идёт вдоль реки. Я вижу прогулочные корабли, палубы которых усеяны людьми, решившими в этот прекресный летний день насладиться прогулкой по воде.
Мы едем на большой скорости, картины за окном машины быстро меняются. Люди идут по тратуарам, кто куда. А моё дело сейчас – настроиться на то, что меня ждёт. Я повтряю про себя: "Я настроена на то, чтобы абляция прошла хорошо. Я настроена на то, чтобы быстро восстановиться."
Ещё один поворот – и вот она, больница – большое высокое современное здание. Мы паркуем машину в поздемной парковке. Служащий спрашивает на какое время мы оставляем машину.
– До завтра. – неуверенно отвечаю я.
Кто знает, как всё пойдёт?
150
Мы заходим в здание. Атмосфера совесем не больничая. Если бы не несколько людей в инвалидных колясках, то можно было бы подумать, что находишься, например, в гостинице.
Направо виднеется эскалатор. Я говорю служащему, что нам на второй этаж.
– Там есть справочное бюро, они вас направят в нужное место, – отвечает служащий, молодой высокий мужчина. В больнице вообще много молодых работников. Врачи, медсёстры, обслуживающий персонал – многие из них не достигли и тридцати пяти.
Поднимаемся по экалатору, в справочной объясняют куда идти. На лифте поднимаемся на второй этаж.
На ресепшен называю своё имя, мне на руку прикреляют браслет с моими данными – имя, фамилия, дата рождения.
– Присядьте в зале ожидания, вас позовут, – говорит сидящий на ресепшен молодой парень.
Мы заходим в зал ожидания – просторное помещение, разделённое на секции панелями из непрозрачного стеклa. И опять совсем не похоже на больницу. Интерьер в светлых тонах, мягкие удобные кресла и диваны, ковровое покрытие, живые растения – всё это создаёт ощущение уюта и покоя.
Мы с мужем усаживаемся на диван. Вокруг нас человек десять. Одни из них ожидают вызвова, так же как и я. Другие, сопровождающие больных, ждут, когда закончится операция.
Люди читают, смотрят в свои телефоны, тихо переговариваются.
Я закрываю глаза и начинаю молиться.
…Oоткрываю глаза и смотрю на часы - уже 14:30, а меня ещё не вызывали. Подхожу к респешн и спрашиваю не забыли ли они обо мне,
– Нет, – говорит служащий – сейчас я проверю, подождите секунду.
Он смотрит на экран.
– Перед вами ещё один пациент.
– И когда же меня позовут? – спрашиваю я.
– Не могу сказать точно, но вы следующая.
Я опять усаживаюсь рядом с мужем.
Наконец в зал заходит медсестра и называет моё имя.
Мы с мужем подходим к медсестре, она приветствует нас и просит следовать за ней.
Медсестра нажимает на кнопку на стене, двери распахиваются и мы оказываемся в другом помещнии. Атмосфера здесь очень спокойная и тоже не больничная. Широкий коридор, по обеим сторонам – маленькие комнаты. Медсестра приводит нас в такую комнату, предлагает мне лечь на каталку. Муж усаживется на рядом стоящее кресло.
– А я вас помню, вы у нас уже были, – говорит медсестра, застёгивая на моей руке манжетку для измерения давления. Одновременно она меряет мою температуру – просто скользнула каким-то прибором по моей голове, и проверяет уровень кислорода, прицепив на палец что-то вроде прищепки.
Я смотрю на её лицо – нет, не помню.
Манжетка, надувается, замирает, потом с тихим свистом начинает сдуваться.
– 150 на 80, – говорит медсестра.
– Для меня высоковато.
– Это нервы.
Медсестра даёт мне комплект больничной одежды – халат, шапочка, носки и просит переодеться. Тут же висит вешалка с пакетом для одежды.
Медсестра желает мне удачи и уходит, предупредив, что скоро подойдёт другая медесетра, чтобы вставить в порт иглу.
Я переoдеваюсь, муж укладывает всё в пакет.
Через пару минут в команту входит молодая женщина в униформе, представляется и просит назвать моё имя, фамилию и дату рождения. Это делается для того, чтобы не перепутать больных. Я отвечаю на множесто вопросов. Наконец все вопоросы заданы.
– Сейчас вставим иглу, – говорит медсестра.
Она вручает маски мне и мужу и надевает маску сама – когда вставляют иглу в порт принимают особые меры предосторожности. Медсестра, вытирает крем с моей кожи, надевает перчатки и раскрывает пакет с разными трубочками и иголками. Я отворачиваюсь. Медсестра абсолютно безболезнно всталвяет иглу. Боже, благослови людей, изобретших порт и лидокоин!
– Знаете, – говорю я, – это у меня уже четвёртая операция, и я почти не волнуюсь. Раньше было не так. С чего бы это? Может быть, я просто привыкла?
– Так обычно и бывает, – отвечает медсестра. – Пугает неизвестность, а вы уже примерно знаете чего ожидать.
Медсестра прощается, желает мне удачи.
– Скоро к вам придёт анестезиолог, – предупредила она, выходя из команты.
Я не успела опoмниться как на пороге появилаcь женщина средних лет в хирургической форме. Она представлятся и начинает задавать вопросы. Когда я ела и пила в последний раз? Как я перенесла анестезию во время предыдущих операций? Какие пожелания я имею?
Пожелание у меня есть.
Я рассказываю анестезиологу, что в прошлый раз мне очень поцарапали горло и прошу, чтобы они вставляли трубку в горло полегче.
Доктор улыбается:
– Конечно, мы всё сделаем, как можно лучше. Для абляции используется трубка большего диаметра. Но мы будем осторожны. Вам надо подождать примерно час, – добавляет она.
– Час? Но мне было назначено на 14:30, – восклицаю я,
– Я знаю, но сегодня много пациентов.
Анестезиолог желает мне удачи и уходит.
Минут через двадцать в команту стремительно входит мой хирург, доктор Б, улыбающийся и энергичный.
Он приветствует нас, спрашивает, как я себя чувствую и есть ли у меня вопросы насчёт абляции.
Вопросов у меня нет. Я совершенно не хочу знать детали предстоящей процедуры.
– Вообще-то после абляции мы отпускаем пациентов домой в тот же день, если всё в порядке. Но вам надо будет остаться на ночь в больнице, потому что вам назначили на позднее время.
– Но почему так? – я немного расстроена.
Уж очень не хочется провести ночь на больничной койке.
– В отделе расписаний вам дали такое время, это от меня не зависит, – отвечает доктор.
Он желает мне удачи и уходит.
– Всё-таки хирурги – необыкновенные люди, – говорю я своему мужу. – Такая тяжёлая, ответственная работа. И ведь он уже полдня простоял у операцинного стола, а свеж и бодр.
Прошло совсем немного времени и вот уже пришёл санитар, чтобы отвезти меня в операционную.
Муж уходит в зал ожидания, а меня везут по длинным коридорам. Я сижу на каталке, настроение хорошее. Санитар шутит, я улыбаюсь. Но вот каталка остановилась – приехали.
Дверь в операционнутю открывается и я оказываюсь в большом зале, напичканным аппаратурой.
Меня приветствует медестра, просит назвать свои данные.
Потом я ложусь на операционный стол и спрашиваю:
– Меня будут переворачивать?
– Нет, вы будете лежать на спине.
Я удивляюсь – как они достигнут лёгкого?
– А меня привяжут?
– Обязательно, – говорит медсестра.
Входит хирург. И я всё-таки задаю интересующий меня вопрос:
– Доктор, а что вы будете использовать для уничтожения раковых клеток?
– Мы обычно используем высокую температуру и вашем случае будет то же самое.
Потом мне на лицо накладывают маску – и всё.
151
– Операция длилалсь полтора часа и прошло хорошо, – слышу мyжской голос.
Я пытаюсь открыть глаза, но не могу – веки тяжёлые, и в горле пересохло.
– Я хочу пить, – произношу с трудом.
Женкий голос отвечает: “Вам ещё нельзя. Сначала надо сделать рентген, потом через два часа ещё один, и, если всё в порядке, можете и пить и есть”.
Я делаю очередную попытку открыть глаза. На этот раз получается, хотя и ненадолго. Но я уcпеваю увидеть женскую фигуру в униформе медсестры.
Глаза опять закрываются.
Слух улавливает какой-то звук – привезли рентгеновский аппарат.
– Вас надо приподнять для рентгена, – раздаётся голос медсестры, – и я вам помогу.
Медсестра нажимает на кнопку на кровати – моё туловище начинает подниматься, я принимаю почти вертикальное положение. Медсестра держит меня, чьи-то другие руки подсoвывают мне под спину твёрдую доску, на колени кладут что-то тяжёлое.
– Сейчас сделаем рентген, – слышу я голос мужчины.
Раздаётся гудение.
– Ещё раз, – говорит тот же мужчина.
Опять гудение.
– Всё, закончили.
– Позовите моего мужа, – прошу я.
– Да, он уже идёт, – отвечает кто-то.
Медленно я прихожу в себя.
– Ну как ты? – слышу голос мужа.
– Нормально, – отвечаю я.
И это действительно так. А вот я уже и смогла открыть глаза. Cпрашиваю, хлопочущую у моей кровати медсестру: “Операция шла полтора часа?”
– Да, – слышу в ответ.
– Почему так долго?
– Сейчас посмотрим, – отвечает медсестра.
Она смотрит в монитор.
– Снимки делали полчаса, а операция заняла час.
Я совcем пришла в себя после наркоза. Медсестра спрашивает, как я себя чувствую. Нормально я себя чувствую. Ничего не болит. Только невыносимо хочется пить
– Пока нельзя, потерпите, надо сделать второй рентген.
Время прошло быстро и вот опять рентгеновский аппарат, опять доска под спиной и свинцовый фартук на нижнюю часть тела.
Тут же врач смотрит на снимки – всё нормально. Cлава Богу.
– Как вы себя чувствуете? – спрашивет меня незнакомый доктор.
– Хорошо и готова ехать домой, – отвечаю я.
– Вы можете ехать, если хотите. Доктор Б. предоставил вам выбор – можете остаться на ночь в больнице, а можете отправляться домой.
– Лучше останемся, – говорит мой муж.
Я бы предпочла уехать, но муж настаивает, чтобы остаться под присмотром врачей эту ночь.
– Я останусь, – говорю я. – И, пожалуйста, пить.
– Хорошо, – отвечает врач и уходит с распоряжением перевести меня в стационар.
Медсестра приносит мне большой стакан с водой. Ах, какая вкусная вода! Покончив с одним стаканом воды, я прошу ещё. Мой муж оптравляется к кулеру и возвращается с двумя стаканами. Я тут же выпиваю и эту воду.
Медсестра сообщает мне, что больница переполнена и для меня ищут место. Это возьмёт какое-то время. Я смотрю на часы – уже около девяти вечера.
Мы с мужем на короткое время остаёмся одни.
– Куда тебе втыкали иглу? – спрашивет он.
– Не знаю, я ничего не чувствую.
Муж осматривает моё тело, но нигде ничего не видно.
Когда заходит медсестра, я спрашиваю:
– А где место прокола?
Медсестра деликатно приподнимает накрывающее меня одеяло, немного отворачивает халат и указывает на малeнький пластырь на моей левой груди.
– Здесь, – говорит она.
Я удивлена до предела.
– Как, чтобы достать лёгкое, они прокалывали грудь?
– Да, так и есть. Не болит? – спрашивает медсестра.
– Нет, у меня вообще ничего не болит.
Я действительно хорошо себя чувствую. Единственно, что у меня побаливает, так это горло, но это нормально после трубки. Говорить мне трудновато, да и голос стал сиплым. Но это пройдёт через пару дней, я знаю.
152
Около десяти часов пришла медсестра с сообщением, что для меня нашли место и сейчас придёт санитар, чтобы отвезти меня в палату.
На пороге появляется молодой парень, берёт мою каталку и мы начинаем двигаться к лифту. Мой муж следует за нами.
Меня на каталке вкатывают в лифт.
– А на какой этаж мы едем? – задаю вопрос.
– На четырнадцатый.
И вот мы уже останавиливемся на посту медсестры и она напрaвляет меня в приготовленную для меня команту.
Я укладываюсь на кровать, парень с каталкой уходит.
За время болезни я лежала в больнице несколько раз. И каждый раз моё состояние не позволяло как следует рассмотреть обстановку – не до того было. В этот же раз я чувствую себя хорошо. Мой взгляд скользит по палате.
В просторной команте две кровати, они разделены между собой занавеской, тут же два раскладных кресла для близких пациента, тех, кто хочет остатьcя на ночь. Туалет и душ для пациентов в комнате. Для посетителей – в коридоре. В палате два больших плоских телевизора, прикреплённых высоко на стенах.
Появляется медсестра, представляется, начинает мерять моё давление, температуру.
– Может никого не подселят в эту комнату? – с надеждой спрашиваю я.
– Нет, это вряд ли. Больница переполнена. К нам везут онкологических пациентов из всего города и переводят из отеделения скорой помощи, которое располежено в этом же здании.
– Столько много больных?
– Да, – отвечает медсестра. – Здание, в котором мы находимся – главное. Места не хватает, поэтому больница постоянно достраиваится, и открываются новые отделения.
Мне на мгновение становится грустно – больница растёт, а это значит, что всё больше людей сталкиваются со страшной болезнью.
– Сейчас моя смена заканчивается, к вам придёт другая медсестра, – она называет имя медсестры. – Если что, нажимайте кнопку, – она вручает мне пульт, – и медсестра придёт.
Я уже знаю больничные порядки, знаю, что ночью каждые несколько часов приходит медработник, чтобы померять давление и температуру. Я прошу медсестру:
– Пожалуйста, не надо мне ничего мерять ночью, мне хочется поспать.
Медсестра обещает, что даст знать о моей просьбе своей сменщице и уходит, пожелав спокойной ночи.
Я вытянулась на кровати. Кровать с тихим гулом тут же изменила свою поверхность. Это больничная кровать, подключенная к электрической сети, автомотически подстраивается под позу человека.
Вся палата напичкана оборудованием – сейчас всё выключено, кроме прибора, на котором высвечивается давление и частота пульса.
Мой муж уже разложил кресло и накрылся одеялом, которое лежало тут же.
Мы желаем друг другу спокойной ночи и через минуту мой муж засыпает.
…Я лежу в больничной палате онкологической больницы, полной больных людей и улыбаюсь.
Абляция позади, а я – жива. И это самое главное. Я жива! Господи, как хорошо! Я жива! Спасибо тебе, Господи!
153
На этаже тихо – час поздний и все уже спят. А я не могу заснуть.
Тишина длилась около часа. Потом в мою палату привезли натужно кашляющую старушку. В общем спокойной ночи не получилось, но это не важно.
Около семи утра ко мне пришёл свежий и улыбающийся хирург, доктор Б. И когда он нашёл время, чтобы восстановиться? Ведь вчера оперирировал целый день.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он.
– Чувствую себя хорошо.
– Через месяц вам надо пройти обследование, вам позвoнят, чтобы назначить дату. О результатах я вам сообщу по телефону.
– Хорошо. Только пожaлуйста, выпишите меня как можно быстрее, – прошу
я.
– Сделаем всё возможное, чтобы ускорить выписку, – обещает он
и c пожеланиями хорошего дня выходит из палаты.
Мне не терпится как можно быстрее покинуть больницу, но приходится ждать пока оформят все бумаги, а это берёт пару часов.
Тем временем в больнице наступает время завтрака. В комнату заходит женщина – работница пищеблока. Вручает мне меню и предлагает сделать заказ. Мне не до еды, а вот мой муж проголодался. Я передаю ему меню, пусть сам выбирает. Муж подчёркивает назавния нескольких блюд и через полчаса другая женщина привозит заказанную еду. Муж ест, а я в нетерпении ворочаюсь на кровати. Поскорее бы на волю!
Наконец через два часa приходит медсестра, вытаскивает иглу из моего порта, даёт мне устные и письменные инструкции и провожает нас с мужем на первый этаж.
– Вы знаете, как пройти на парковку? – спрашивает она.
– Да, – кивает мой муж, – не беспокойтесь.
Мы прощаемся с медсестрой.
Через некоторое время мы уже выезжаем из из огромного подземного гаража.
На улице свежо, прошёл дождь с грозой. Тротуары полны людей, спешащих по своим делам. Жизнь идёт своим чередом. Машина мчится по дороге, и я уже забыла о том, что было вчера и просто радуюсь, что сегодня я – часть этой жизни.
154
После абляции прошёл один день, второй и третий. Я сняла маленький бэнд-эйд с груди – там оказался крохотный синяк и царапина длиной в несколько миллиметров – это след от иглы, через которую разрушали раковые клетки. И это всё.
Вообще, чувствую себя нормально, только немного понижен уровень энергии и изредка чуть-чуть побаливает в месте прокола. Ну и горло пока ещё не пришло в норму.
Абляция была в четверг, а во вторник мне надо идти к онкологу, докотору Ч. Если она назначит радиацию, откажусь. Это я решила твёрдо.
В понедельник утром раздаётся звонок из больницы.
– Вам назначено на завтра, – слышу я голос медсестры, – но доктор Ч. сказала, что в вашем визите нет необходимости. Доктор Ч. ждёт вас через три месяца.
Господи, какое счастье! Завтра мне не надо идти к врачу. Это значит у меня будет несколько месяцев нормальной жизни. На это время я могу забыть о болезни, об анализах, забыть об угрозе жизни и просто жить! Спасибо Тебе, Господи!
***
Прошло пять дней после абляции и я совершенно пришла в себя. И только саднящее горло напоминает мне о пережитом. У меня прекрасное настроение. Каждая клеточка моего тела ликует – я жива! Болезнь не только научила меня быть счастливой, но и обострила моё восприятие. Я наслажадаюсь каждым мгновением жизни.
…С утра льёт дождь. Небо насупилось, слышен монотонный стук капель о крышу дома. Я лежу в своей постели с книгой в руках. Радость бытия заполнила меня. Наверно так себя чувствуют люди, возвратившиеся живыми с войны.
155
После абляции прошёл месяц. Я опять сдаю анализы и прохожу компьютерную томографию. Само по себе это не больно и не сложно. Но давит на психику и напоминает мне, что я принадлежу к миру больных.
***
– Раз, два, три, – считает медсестра и втыкает иглу в мой порт.
– Если бы не лидокоин, я бы здесь уже обрыдалась. Не переношу боли, – говорю я
– А знаете что интересно, – произносит симпатичная медсестричка, – встречаются люди, которые практически не чувствуют боли. Бывает вставляешь иглу в порт, а пациент даже не поморщится. Я спрашиваю: "Вам не больно?", а пациент отвечает, что чувствует всего лишь слабый укол. У таких людей высокий болевой порог.
– И много таких счастливчиков? – спрашиваю я.
– По моему опыту процентов сорок.
Медсестра набирает кровь, а я вспоминаю эпизод четырёхлетней давности.
...Я сижу в просторном зале, где делают химиотерапию. Зал разделен на отсеки, в каждом отсеке четыре кресла. Напротив сидит очень пожилой мужчина и рассказывает нам с мужем о себе.
– Знаете, я всю жизнь был очень здоровый, никогда не болел, а в восемьдесят лет на тебе – поставили диагноз – рак. Операцию сделать нельзя, предложили химиотерапию. А после химии такая слабость, что ходить не могу. Жена умерла несколько лет назад, так что за мной ухаживает сын, – он кивает головой в сторону сидящего рядом с ним мужчины лет пятидесяти. – Да ещё порт! Когда вставляют иглу у меня от боли глаза на лоб лезут.
– Так вы можете использовать лидокоин, – говорю я.
И начинаю рассказывать товарищу по несчастью о чудодейственном креме.
Как я рада, что другой человек будет страдать немножко меньше!
Мужчина оживляется, просит сына записать название.
– А как вы узнали о лидокоине? – задаёт вопрос сын.
– Одна медсестра из этого отделения посоветовала мне попросить у моего онколога рецепт на на этот крем, узнав, что я очень плохо переношу боль.
Господи, благослови эту милую женщину!
…Медсестра заканчивает набирать кровь в пробирки – сегодня их только две, обычно пробирок бывает пять – вытаскивает иглу, заклеивает порт бэнд-эйдом.
Мы прощаемся, а я поднимаюсь на лифте на второй этаж – мне предстоит компьютерная томография.
Обращаю внимание, что в больнице совсем мало пациентов.
– У вас сегодня мало народа, – говорю я девушке, сидящей на ресепшн.
– Да, это из-за праздников – три дня выходных. Но после этого опять будет обычный наплыв пациентов.
Да, болезнь не болезнь, а люди стараются не выпадать из нормального ритма жизни и откладывают и посещение врачей, и анализы, и лечение для того, чтобы провеcти длинные выходные привычным способом – либо в кругу семьи, либо отправляясь в короткое путешествие либо делая ещё что-то, приносящее радость и удовольствие.
Я усаживаюсь в кресло. Прямо передо мной сидит мужчина средних лет с застывшим лицом. Мужчина выглядит так, как будто он силится понять что же произошло, но понять не может и не может согласиться с происшедшим. Наверно, новый пациент. А может быть и не новый, а просто услышал от врача очень плохую новость.
Периодически из-за закрытых дверей выходит медсестра и вызывает очередного пациента. А вот зовут и меня. Мы с медсестрой приветствуем друг друга, как старые знакомые.
– Как вы себя чувстуете? – спрашивает медсестра.
– Нормально, – отвечаю я.
Мы заходим в помещение, где громоздится аппарат компьютерной томографии.
Привычно укладываюсь на узкое ложе, поднимаю руки.
– Следуйте инструкциям, – говорит медсестра и выходит в соседнее помещение.
Я начинаю медленно въежать в круглое отверстие. Вижу как что-то внутри этого круга начинает очень быстро крутиться, слышу, как набирает силу звук томографа. Механический голос командует: "Вдохните. Задержите Дыхание". Неколько секунд – и я медленно выезжаю из круга. "Выдохните".
И так два раза. Или может быть три? Не помню.
Потом машина замирает, гудение прекращается. Всё.
Открывается дверь, заходит медсестра, нажимает на кнопку, ложе двигается вниз. Наконец я могу встать.
Мы прощаемся и я направляюсь к выходу.
Теперь надо ждать результатов. Опять ждать. И это один из самых сложных моментов.
156
Я сижу, сжимая в руке телефон, в ожидании звонка доктора Б. Время тянется бесконечно. Телефон молчит. Напряжение увеличивается с каждой минутой. Господи, это просто невыносимо!
Каждый раз, оказываясь в такой ситуации, возникает ощущение, что на тебя на всей скорости мчится поезд, издавая тревожные звуки, прдупреждающие об опасности. Предупреждает не для того, чтобы ты убежал прочь с рельс, а чтобы дать тебе знать "Готовься!". Потому что этой опасности избежать невозможно. Это неминуемо и неотвратимо. И тебе только остаётся упасть между рельсами, зажмурить глаза и изо всех сил прижаться, вдавиться в просмоленные шпалы, молясь, чтобы пронесло. Надеясь, что грохочущий состав, грозящий тебе каждую секунду гибелью, унесётся вдаль и ты останешься лежать на шпалах насмерть перепуганный, но живой. Живой! Это самое главное.
…Наконец раздаётся звонок и и бодрый голос доктора сообщает, что анализы хорошие.
– Как вы себя чувствуете? – интересуется доктор.
Как чувствую? Как человек, которому объявили, что смертный приговор отменён.
Лязгающий железом поезд умчался вдаль и можно наконец перевести дух, унять дрожь в теле и свободно вдохнуть полной грудью.
До следующего раза.
157
Я уже давно решила для себя вопрос "Что такое счастье?".
Выбирать в супермаркете продукты, принести их домой, приготовить еду и накормить свою семью – это счастье.
Услышать, как твой муж после рабочего дня открывает своим ключом двери вашего дома – это счастье.
Набрать знакомый номер телефона и услышать голос мамы – это счастье.
Поговорить с сыном, отмечая про себя каким взрослым он стал, узнать о его трудностях и радостях – это счастье.
Увидеться с подругой, поболтать с ней о всякой всячине – это счастье.
Распахнуть утром окно и приветствовать новый день, наполненный обычными делами – это счастье.
Вечером лечь спать, и заснуть спокойным, ничем не потревоженным сном – это счастье.
Слышать шум ветра в вершинах деревьев – это счастье.
Видеть солнечные блики на воде – это счастье.
Идти по берегу океана, не переставая восхищаться огромностью небесного купола над головой и бесконечностью водной глади – это счастье.
Быть в кругу жизни, чувствовать свою принадлежность жизни – это счастье.
Как хорошо просто жить, заниматься обычными делами и не думать о том, что завтра надо идти к онкологу и бояться, что доктор принесёт плохую весть и твоя жизнь снова превратится в ад, из которого так трудно вырваться. Но если тебе всё-таки удаётся сделать это и оказаться в кругу жизни снова, то каждая твoя минута наполняется радостью, потому что ты никогда не забудешь каково там – по другую сторону. Возвращение в жизнь даёт ни с чем не сравнимое ощущение счастья.
Да здравствует Жизнь!
Продолжение следует...