Везёт ли мне на подобные знакомства или сама их отыскиваю? Ведь есть, есть в некоторых людях загадки, смысл которых непременно хочется разгадать, хотя некоторые так и не смогла до конца постигнуть, и истинная их суть оставалась в самых дальних уголках душ моих «подследственных», - они уносили её с собой. Вот и из той поездки в Сочинский пансионат, что в сорока метрах от моря, я привезла записки о затейливой женщине, которые и сбились в небольшой рассказ.
«Сегодня ночью меня разбудила гроза. По крыше балкона то накатываясь, то чуть стихая горохом сыпал дождь, почти с полчаса, беспрерывно вызывающе, рокотал гром, я крутилась с боку на бок, пробовала заткнуть уши бирушами, но и через них докатывались его раскаты. Но вдруг во мне, без предисловий и контекста, зазвучала фраза: «И рея в тех стылых далёкостях, не ведая их берегов…» Моя ли, или из прочитанного? А, впрочем, такое со мной бывает часто, - вдруг, без особых визуальных и слуховых подсказок, собьется некое речение, которое потом преследует до тех пор, пока не впишу его в очередной рассказ или не «пришпилю» в файл под названием «Фразы». Вот и эта прицепилась, и поутру стала выныривать внезапно и вдруг… ну, вот, как сейчас, когда ем манную кашу, которую подают как добавление и которую, кстати, только и предпочитаю, потому что… Но ладно, отвлеклась. И так, о чем я?.. «И рея в тех стылых далёкостях, не ведая…» Ну вот, опять… Так, и что будем делать после завтрака? (Это я – к себе… привычка советоваться со вторым «я»). Ну, хорошо, хорошо, идём к морю, хотя оно сегодня серое, лохматое, неприветливое и всё плещет, плещет, словно волною хочет слизнуть и меня… Ерунду несу. Ну, зачем я морю? Маленькая серенькая крупинка, да к тому же вечно чем-либо озабоченная… «И рея в тех стылых…» Опять? Что за наваждение! Отстань, умоляю!.. Ой, какой красивый камешек! Агат? Докатился-доплыл сюда от индийских берегов? Да нет, просто похож… Что-то моей подружки не видать, обычно-то по утрам тоже - сюда… Наверное, захандрила и сидит, укрывшись пледом в уголке дивана. Странноватая женщина. Я хотя бы люблю внедряться в тех людей, которые попадаются, выворачивать их, рассматривать, а ей, похоже, все безразличны и даже сторонится их. А вот меня подпускает… иногда. «И рея…» Так вот, эта самая Надин… И почему хочет, чтобы именно так её называла, а не просто Надя, Надежда, Наденька? Наверное, из-за звука «и». Ведь в её имени все буквы глухие, а «и» как бы осветляет их: и-и-и, и-и-и… как писк комара. Ой, что это я?.. Итак, что – после набережной, куда пойдем? Не знаешь. Ну, тогда… А, вон и Надин идёт… и даже рукой мне машет. Но остановилась, смотрит на море. В этом черном пончо она еще стройней и, надо сказать, привлекательней, хотя… Но уже почти подошла… и даже не поздоровалась.
- Привет, Надин! Как спалось?
Молчит. Мимо прошла. Правда, хоть взглянула мельком. Но взгляд какой-то…
– Или, может, вовсе не спалось?
Остановилась. Обернулась. Улыбнулась? Да еще так светло!
- С полночи… в грозу не спалось. И хорошо, что не спалось.
- А почему хорошо-то?
- Знаешь, иногда бывают состояния, когда… - И снова замолчала.
Давай, давай... о своём «когда». Нет, опять молчит. Отвернулась. Пошла. Надин, ну пожалуйста! «Состояния, когда…» что? Нет, так и не услышу от неё о «когда». Подошла к набегающим волнам. Сбросила сабо. В воду вошла. Воздела руки к небу. Ну, и картинка! Серое небо, море, переходящее в серое, над ним - метущиеся клочья кипени и на переднем плане стройная женщина в черном с воздетыми руками … Где мой фотоаппарат? Ага, вот… Такой и увезу её с собой, когда расстанемся, - есть в этой фотографии нечто, выявляющее её суть».
«Весь день по небу шастали мятые облака, к вечеру сбились в серое лоскутное одеяло и из него заморосил дождь. После ужина мы вышли на балкон. Надин налила из термоса по чашке кофе, но беседовать, - как обычно - не стали и между нами повисла длинная пауза. Ну что ж, пока нарушать этого затишья не буду, поняв, что если хочу остаться в круге доверия этой женщины, то надо приспосабливаться к ней с её неожиданными молчаниями… Эти кипарисы так похожи на свечи! Или на маячки… и если б прямо сейчас вспыхнули и осветили волны… да ещё разноцветными лучами! Какая лепота была бы!..
Но кажется, Надин собирается что-то вымолвить… да, допила кофе, обернулась:
- Знаешь, иногда бывают ночью состояния… - Ой, кажется хочет продолжить то, о чём хотела, но передумала? - Состояния, когда спать просто жалко.
- Как… как это? - взглянула удивлённо.
- А вот так. Жаль и всё. Ведь наш сон – маленькая смерть, а мы и так живём…
Махнула рукой, умолкла. И сейчас сидит ко мне в полупрофиль, а я, почему-то решив, что не ждёт от меня ответа, рассматриваю её. Да, не красавица, но есть в её лице то, что ускользает то и дело, а поэтому... Особенно глаза. Какие ж темные! И в них всегда - то ли вопрос, то ли желание что-то услышать, сказать. Беспокойный взгляд и… Но встала моя беспокойная, подошла к оградке балкона:
- Живём какое-то мгновение… и даже не живём, а... Вспыхнем, как спички и всё.
Промолчать, чтобы не прерывать её потока сознания? Но вдруг обернулась:
- Ну, чего молчишь?
- Да я… да вроде бы я… - забормотала, соображая, что же ответить на этот её философский вопрос?
- А, впрочем, можешь не отвечать, - раскинула руки, как и у моря: – Знаешь, а я люблю вот такую погоду. И потому, что… - Еще выше подняла руки: - Потому, что в такие часы словно растворяюсь во влажности и это помогает мне возвращаться туда, где когда-то было очень хорошо. Странно, да?
- Да нет, почему же, - улыбнулась. - Но Надин, что-то ты… возвращаясь туда, где тебе было хорошо, совсем загрустила. Давай-ка лучше… - Взяла свой маленький плейер, включила: - Давай послушаем музыку.
И она присела, взяла термос, наполнила свою чашку, потянулась к моей.
- Нет, не надо… - я накрыла её ладонью: - Больше не хочу».
«Сегодня за завтраком Надин была особенно молчалива и иногда что-то коротко записывала на салфетке. Спросить, что она - там… или молча предложить свой блокнот?
- Может, мой блокнот возь…
- Нет, - резко прервала, даже не взглянув на меня, и снова что-то записала.
Позавтракали... всё так же молча. Встали, направились к выходу. И тут она с паузами прошептала на ухо:
- Поз-на-комлю тебя… сегодня… с моим…
И опять замолчала… вернее, молчала, пока выходили из корпуса на улицу.
- Надин, - не вынесла паузы: - так с кем ты меня собираешься знакомить?
- Как… разве не сказала? – искренне удивилась.
Я только руками развела, а она, проследив за ними, почему-то рассмеялась:
- Ну, тогда… - И решительно зашагала к спуску, взмахом руки пригласив идти за ней.
Да нет, мне как раз нравится, что Надин молчалива, ведь от говорливых устаю уже через полчаса и, наверное, потому, что мысли мои тоже устают метаться от перепрыгивающих с одного на другое смыслов моих собеседников, а вот когда остаюсь с «глазу на глаз» только - со своими и устремляю их в одно русло, то и они успокаиваются, да и я с ними. Так что мне повезло с моей подругой, вот только если бы ни её чудачества… А, впрочем, как раз они-то и…
- Ну, вот, пришли. - Она остановилась, улыбнулась: – Вот моя радость, моё дорогое тюльпановое дерево, с которым тебя и хотела…
- Надин! – опешила я. - Так это всего лишь дерево! Я-то думала…
Она не ответила, а подошла к его толстому темно-коричневому стволу, припала к нему, постояла так с минуту, обернулась:
- Это лириодендрон. Красиво название, да?
- О, да… - подошла и я, похлопала по коре. – Но длинновато. И почему так назы…
- Да потому! – И почти отскочив от дерева, выкрикнула: - Подними голову-то, взгляни! Листья у него похожи на лиры…
- А-а, - протянула я, взглянув.
И хотела спросить: чего, мол, вдруг завелась-то? Но хорошо сделала, что не спросила, ибо она тут же заулыбалась и разразилась таким монологом… а, вернее, тирадой, какой еще не довелось от неё слышать:
- Лириодендрон или тюльпановое дерево. И цвести начинает в конце мая… и тогда всё покрывается цветами. Представляешь, какая бывает красота! - Пошла вокруг ствола. Остановилась. Выглянула одним глазом из-за ствола слева: - И цветет почти красными цветами. - Скрылась за ним: - И такой аромат от него!..- Выглянула одним глазом, но уже справа: - Ах… - Выскользнула из-за дерева и закружилась, словно в вальсе: - Как жаль, что не увижу этого цветения! - Остановилась напротив меня: - А, может, останемся, дождёмся этого чуда? Ведь всего каких-то пару недель и… - И рассмеялась так весело и счастливо, будто уже видит те цветы, обоняет их аромат: - Но ладно, шутки – в сторону. - Снова подошла к стволу, попробовала рукой дотянуться до небольшого дупла, еще раз, еще... Нет, не достала: - Видишь это? – Я кивнула. - Так вот… - И замолчала. Думает, продолжать ли? Нет, встрепенулась: - Так вот, когда уеду… - И снова замолчала, постояла с опущенной головой, махнула рукой: - А, впрочем… - Улыбнулась: - Ты иди, а я догоню.
Ну что ж, безропотно исполню еще один каприз моей странноватой подруги, хотя и любопытно: а что ещё удерживает её у дерева?»
«- Надин, Надин... Ну, как можно не сходить в аквапарк? - уговариваю её уже полчаса: – Только-только сезон открыли, народу еще немного, - подбрасываю обстоятельства, зная, что она не любит «толпонароды» (Её неологизм). - Ведь там столько всего и разного! – Но она молчит, молчит и только изредка произносит «нет». – Да потом там же столько горок над бассейнами, а в бассейнах вода, наверное, уже теплая, искупаться можно, позагорать… - И снова «нет» - Тогда хватаюсь за последнее: - А рядом море, и если тебе станет тошно, то сядешь у волн и будешь смотреть только на них.
И последнее срабатывает:
- Хорошо. Идём.
И вот уже бродим с ней по аквапарк
Когда была в Сочи в конце девяностых, то его еще не было, а теперь!.. Сколько ж всего! Ухоженные ярко-зеленые лужайки, полосатые навесы, голубые бассейны, яркие горки с выкрутасами... И всё пёстрое, зовущее.
- Надин, какая ж красота, да? – делаю попытку найти в ней ответный восторг, но она…
Она идет и чуть ли не с опаской поглядывает вокруг, а когда проходим возле большого бассейна, в который из закрученной синей спирали плюхаются в воду визжащие детишки, то даже ладонями затыкает уши и отворачивается.
- Ну, хорошо, - замечаю это: - Если тебе здесь слишком шумно, давай искупаемся вот в том бассейне, а потом…
- Нет, - вдруг прерывает слышанным мною уже сто раз, - я лучше сразу - к морю.
- Но оно еще холодное, давай…
- Нет. Я лучше – морю.
О!.. И сдаюсь:
- Хорошо, ты иди к морю, а я – в бассейн, а потом найду тебя.
И так-то хорошо было плавать в прохладной воде под аккомпанемент восторженных детишек, бухающихся с горок в воду, загорать на лежаке, спрятав голову в тени деревца. Но надо… пора идти к Надин, да и обед скоро».
Она сидит прямо у воды, обхватив согнутые колени руками и опустив на них голову, а волны то и дело подкатывают к её ступням, обдавая брызгами уже и без того мокрые до колен джинсы.
- Надин, ну и как тебе море? – спросила, присев рядом.
Но она не ответила… И не только не ответила, но даже не подняла головы.
- Нади-ин! – тронула за плечо.
Но снова - молчок. Задремала? Или обиделась и не хочет отвечать?.. Ладно, немного подожду... А море-то сегодня голубое-голубое, ласковое-ласковое! Да еще вскрики чаек… да еще суденышко вдалеке. Романтика! Так чего ж Надин не любуется всем этим, а уткнулась в колени? Всё же чудаковатая особа… И встала, прошлась туда-сюда вдоль гребня набегающих волн, снова подошла к ней, присела рядом и тихо «озвучила» свою навязчивую фразу, - может услышит и проснётся?
- «И рея в тех стылых далёкостях, не ведая их берегов…»
Её бездонные глаза вдруг вспыхнули передо мной:
- А мне хорошо в стылых. Вот. А мне хорошо в далёкостях. Вот. А мне хорошо было сидеть вот так, а ты… - И резко встала: - Ладно, пошли».
«На этот раз я сказала Надин «нет». И дело в том, что перед её отъездом, - уезжала на следующий день, - непременно захотелось ей съездить с экскурсией в Воронцовские пещеры, а для меня они… Когда была в Чехословакии и нас водили в тамошние… А у меня - клаустрофобия, а я почти задыхаюсь в таких… Ждала я её вечером с впечатлениями, но она почему-то не пришла и к ужину. Да и не только к ужину, не нашла её и в нашем привычном месте встречи, - в холле у телевизора. Ну что, пойти поискать? Постучала в её номер. Тишина. Побродила возле корпуса. Нет её. Спуститься к морю? Но и там не встретила. Ну что ж, может быть, познакомилась с кем-то и сидит в ресторане, а звонить ей не буду. Ну зачем навязываться? Я же не её мать, чтобы… я же не её сестра, чтобы… И, посидев с час у воды, пошла спать, а утром…
Надин пришла к завтраку с лицом… Да нет, то не лицо было, а маска страдания. Но я вроде как ничего не заметила и с ласковой улыбкой спросила:
- Ну и как тебе пещеры Воронцовские? Не заблудилась в них? Давай, выкладывай…
Но она не ответила ни на мою улыбку, ни на вопрос, а только ниже наклонилась над столом, доедая кашу. Приучив себя спокойно воспринимать эту её манеру, - иногда не отвечать на вопрос, - я тоже замолчала, резонно подумав, что если захочет, расскажет, а если нет, то и…
Позавтракали. Вышли в холл, и моя подружка, даже не приостановившись, бросила:
- Пойду собираться…
И ушла к себе. И не приходила ко мне до самого обеда. Молчала и за обедом, хотя я и пробовала разговорить, но она бросала только «да», «нет», а потом опять ушла. Что, так и уедет, не попрощавшись? Нет, всё же попробую найти и поговорить… а, вернее, разговорить, нельзя же вот так расстаться? И опять стала её разыскивать.
Она сидела на траве, прислонившись к стволу тюльпанового дерева и закрыв глаза. Подошла к ней, присела рядом, тихо спросила:
- Надин, ну… И что у тебя на этот раз?
И удивительно! Наклонившись и закрыв ладонями лицо, она тихо засмеялась, а потом, - не может без пауз! - заговорила:
- Гроты, гроты… Бриллиантовый, Полярный, Скульптурный… И маленькие озёра в них с водой тёмной-тёмной, что кажется и дна нет. А какие прохладные шершавые стены! Так и хотелось до них дотронуться, так и хотелось прислониться. Как же они красивы!.. эти гроты! Знаешь, когда только входили в пещеру, то… То во мне появилось чувство, будто попадаю в совсем другой мир... куда - потом… когда… И ти-ихо так! Наверное, и мышь услышала, если б она… А сталактиты!.. И маленькими, и огромными сосульками висят под сводами и с некоторых капельки свисают… кап, кап, кап-кап… и на свету играют, как сапфиры, а им навстречу – сталагмиты. И когда их много… когда они подсвечены и тени от них тянутся, то похожи на какие-то неземные города с причудливыми высотками. А одиночные - то на большущие свечи, то на буддийские пагоды… или на диковинные грибы, на старичков согнутых… А в Бриллиантовом гроте сталактиты и сталагмиты подсветили разноцветными лучами и получилась картина… настоящая дивная картина, как у Кандинского*… да еще отражённая в озере… Чудо неземное! Вот этот-то грот меня и заколдовал… загипнотизировал, не отпустил, и я… Вот. – Она неожиданно закончила этим «вот», - словно поставив точку - и, посидев с минуту, улыбнулась, тихо добавила: - Ну я и не смогла уйти от всего этого, осталась там. Все ушли, а я… одна. Тишина! И только иногда - кап, кап-кап, кап-кап-кап…
Я обалдела:
- Нади-ин, ну ты даешь! Как же так… одна, в пещере. И не страшно было?
- Не-а. Ни-исколечко. – И вдруг повторила преследующую меня фразу: - И рея в тех стылых далекостях, не ведая их берегов… - Замолчала, спрятала лицо в ладони и из-под них я услышала: - Нет, не было страшно, пока свет… А вот когда погас…
Одним словом, экскурсовод вывел группу из пещеры, сосчитал своих «подопечных», обнаружилась пропажа, и пришлось ему снова включать свет и отыскивать мою, несообразную в своих «повседневных деяниях», подругу.
Мы посидели молча. Ну, разве можно было её расспрашивать о подробностях этого маленького приключения или корить, убеждать в нелепости поступка? Пусть её желание остаться в пещере станет для меня просто еще одним штрихом к её портрету».
Утром, после завтрака, я провожала Надин к автобусу. Над головой опять серело небо, сливаясь с пенным морем, но вдалеке, в тонкой золотистой раме, ярко и призывно светилась полоса бирюзы и я, дабы оживить легкую грусть нашего расставания, пошутила:
- Смотри, Надин, это тебе небо улыбается.
Но, похоже, она не услышала и, вынув из сумочки небольшой белый сверточек, протянула мне:
- Вот, возьми... Навести моё дерево и передай ему. - И улыбнулась виновато: - Я-то не могла дотянуться до дупла, а ты… Здесь мои письма к нему.
Ну, конечно, я удивилась, и даже чуть растерялась, - что надо было ответить? - но взяла сверточек:
- Хорошо, Надин. Обязательно передам твоему лиди... лидрону.
И она прощально-грустно улыбнулась:
- Лириодендрону».
Смотрю на фотографию: серое небо, переходящее в серое море, метущиеся клочья кипени и на переднем плане - стройная женщина в черном с воздетыми руками… Ушедшей ночью снова разбудила гроза. Правда, бормотанье туч было недолгим, потом совсем откатилось, но где-то далеко затявкала собака и это тявканье…
«Где-то далеко тявкала и тявкала собака, её лай пунктиром тянулся в мозгу, но это успокаивало, баюкая…»
Милая, тихая Надин! Так и не смогла ты… или не захотела принять нашу, уже свершившуюся отдалённость от Природы, и всё льнёшь, приникаешь к ней, в тщетной надежде протягивая руки…
Но отвлекласья... Итак, о чем я?.. Ах, да! «Где-то далеко тявкала и тявкала собака, её лай пунктиром…»
*Воронцовская пещера - Пещера, расположенная на Воронцовском хребте в верховьях реки Кудепсты в Хостинском районе города Сочи Краснодарского края.
*Василий Кандинский (1866-1944) - русский художник и теоретик изобразительного искусства, стоявший у истоков абстракционизма.