---Нина, можно часа на два плиту занять? Меня баба Даша попросила воды нагреть, надо бабу Сашу помыть сегодня.
---Всё у вас не вовремя, Лёлька. А мальца мне когда купать? А ужин готовить?- Нина Телепнёва скривилась, но потом всё же милостиво разрешила,- ладно, чёрт с вами : только чтобы к пяти часам плита была свободна!
---Да, конечно, мы справимся. Пока бак нагреется, мы её быстренько в ванную доставим: Петька, внук бабы Даши, на стул подшипники к ножкам прикрутил, теперь её можно быстренько возить. Только вот сажать на стул с кровати и в ванную трудно. Может поможешь?
---Лёлька, ну ты совсем обалдела, ещё и таскать эту старуху?
---Да что ж делать-то , живой человек, жалко ведь,что ж ей грязной лежать? Баба Даша совсем уж замучилась. Ну, войди в положение, помоги.
--- Это не моё дело...
---Ну, мы всё ж соседи. Помоги, пожалуйста!
---И чего это прямо сегодня приспичило?
---Да она уже три недели немытая, а у меня сегодня как раз выходной, - и Лёля, тщательно скрывая раздражение ко всем выпендриваниям этой Нинки Телепнёвой, тяжело вздохнула.
---Ладно,- смилостивилась та, -только помогу посадить и обратно. Мыть мне некогда.
Телепнёвы считали себя хозяевами в этой коммунальной квартире. Первой причиной было их большое количество: сам дед Вассилиан, его дочь Марфа и два её сына: старший Павел, только что вернувшийся из тюрьмы, и младший Василий, который женился на красивой, но стервозной женщине Нине, он взял её с мальчиком-подростком, а полгода назад она родила ему их общего сына. Младшая дочь Марфы Надежда была не замужем, но поведением строгим не отличалась и не стиснялась изредка приводить в дом своих непостоянных кавалеров. Вся семья и так не отличалась особой культурой, но с появлением Нинки, которая вела себя уж слишком нахально, соседство с Телепнёвыми ещё более стало напрягать, и связываться с ними поэтому никому не хотелось.
Второй причиной являлось то,что дед Вассилиан считал себя причастным каким-то дальним боком к старинному дворянскому роду( его костромской ветви). Высокий, чуть сгорбленный старик, несколько раз в день он проходил через кухню ни на кого не глядя, кашляя и отхаркиваясь, покурить на чёрную лестницу. Он никогда ни с кем не здоровался.
Как в каждой коммунальной квартире было составлено расписание, когда кому мыть места общего пользования, оно учитывало число членов семьи, и листок, на котором оно было начертано крупными буквами самим Марком Вишневецким, висел на двери туалета. Телепнёвы расписание игнорировали, а убирались дай бог раз в полгода.
Когда однажды зимой Сергей Николаевич пришёл с работы весь замёрзший и начал сильно кашлять, Лёлька, померив ему температуру, ужаснулась: градусник показывал 38.8. Она быстренько уложила его в постель, дала ему таблетку аспирина и побежала на кухню вскипятить чайник , чтобы напоить его чаем с малиной и мёдом. На плите, естественно, не было ни одной свободной конфорки: Нинка что-то жарила, варила и просто грела воду. Лёлька объяснила ей ситуацию и вполне культурно попросила дать возможность поставить свой чайник на плиту.
---Вишь, всё занято, потерпите, бары! Только пришла и всё ей освобождай!- как всегда грубо рявкнула Нинка.
---Нина, я ж тебе объясняю, что Сергей Николаевич...
---Скажите, пожалуйста, «Сергей Николаевич»! Барин какой выискался!-скривилась Нинка в злобной ухмылке,- всё вам: и комната самая большая, и плиту освобождай немедленно... какая особенная, богом избранная,- уже не первые раз намекала она на Лёлькину национальность,- а мы простые русские люди страдать должны?-Продолжала она ёрничать. -Что ваши врачи тогда ещё не всех потравили? Ничего и на вас...
Она не докончила фразу, так как Лёлька со всего маху отвесила ей оплеуху. Откуда у Лёльки взялось столько силы, она и сама потом не понимала, ведь Нина была почти на голову выше её и толще раза в два.
--- Ты, гнусная дрянь, слушай меня внимательно,- спокойным и твёрдым голосом начала Лёлька,- ошалелая Нинка стояла с пунцовой щекой молча уставившись на Лёльку.
---То, что ты антисемитка, мне плевать! Но никогда, слышишь, никогда ничего плохого про Сергея Николаевича не смей ни только говорить, но даже и думать. Он всю войну с первого до последнего дня воевал. На его счету восемнадцать сбитых вражеских самолётов, он герой Советского Союза, инвалид ! И даже сейчас преподаёт в Академии будущим офицерам. Он передаёт им свои знания и опыт, чтобы если опять случится беда, они смогли защитить нашу Родину, наш народ и даже таких дур, как ты!!!
Нина стояла молча, вытаращив испуганные глаза.
---Ты всё поняла,-Нина молча кивнула.
---Я тебя спрашиваю, ты всё поняла?-уже громче спросила Лёлька. Она сняла с одной из конфорок какое-то Телепнёвское варево и поставила на неё свой чайник.
---Да, Елена Семёновна, поняла всё,- тихо пробормотала Нина.
---И ещё,-внятно и жестко добавила Лёлька,-чтобы всегда две конфорки были свободны, всегда! Поняла?И график мытья мест общего пользования соблюдался по правилам, а ни так как вам заблагорассудится. Здесь кроме вашей семьи ещё люди живут, которым и есть, и в чистоте жить надо. Поняла?
---Но у меня же ребёнок маленький,-пыталась оправдаться Нина.
---А тот «ребёнок» пятнадцатилетний, что курит пол дня во дворе с пацанами, не может налить ведро воды и коридор помыть? А мамаша ваша, которая по три часа на Тишинском рынке ворованным шоколадом торгует, не способна туалет помыть?- у Нинки глаза полезли на лоб.
---Ещё продолжать?- Нина покачала головой. Дождавшись пока вода в чайнике закипела, Лёлька молча ушла с кухни.
Вряд ли кто-то из жильцов слышал этот разговор, но вскоре все были немало удивлены,что грубости Нинкины прекратились, две конфорки всегда были свободны, а дежурство Телепнёвы исполняли аккуратно по расписанию.
***
Недельку Сергею Николаевичу пришлось проваляться в постели, пока не спала температура и не уменьшился кашель, но месяца через два такие же симптомы повторились уже казалось без всякой причины: он не простужался, не грипповал. Опять пришлось взять больничный, так как температура никак не опускалась ниже 38 градусов. Лёлька перепробовала все известные домашние средства, все рекомендованные доктором лекарства, но толку никакого не было. Через три недели участковый врач из поликлиники развёл руками и потребовал немедленной госпитализации больного. Сопротивляться у Сергея Николаевича уже даже не было сил: он давно заметил, что при кашле на платке остаются яркие пятнышки крови. Поместили его в Лефортово, в один из корпусов Военного Госпиталя им. Бурденко. Когда на следующий день Лёлька приехала навестить мужа, идя по коридору и не успев дойти до его палаты, услышала, как её сразу же окликнула постовая медсестра, которая не поднимая глаз сообщила:
---Вас в ординаторской ждёт лечащий врач. Он просил зайти сразу же , как вы появитесь.
Как только она зашла в ординаторскую и встретилась взглядом с врачом, тяжестью на сердце сразу же легло нехорошее предчувствие.
---Елена Семёновна, я не умею, не привык как-то утешать или давать ложную надежду...
Лёлька вся сжалась внутри и молча стояла, уже почти зная, что можно услышать после такого вступления. В этот миг она возненавидела этого врача-правдолюбца, хотя понимала, что как ЭТО сказать и когда не имеет никакого значения.
---Мы вчера сразу же вечером сделали Сергею Николаевичу рентген и то, что увидели не даёт практически никакой надежды.
---А биопсия? Может операция?
--- И биопсию взяли, результат пока не готов, но и так всё ясно. Случай уже не операбельный... У него довольно большая опухоль на позвоночнике и метастазы в обоих лёгких.-говоря это, врач смотрел куда-то мимо Лёльки. Она молчала, закрыв ладонями лицо и , когда это молчание, казалось, уж слишком затянулось, только спросила:
--- Сколько?
---Месяца два, от силы три...- и теперь он в упор посмотрел на маленькую, рыжую, очень красивую молодую женщину, по щекам которой текли слёзы. Лёлька подошла к зеркалу, висевшему над небольшим умывальником, открыла кран и начала плескать себе в лицо холодной водой.
---Ну, дайте же мне хоть какое-нибудь успокоительное что ли! Как я смогу сейчас войти к нему в палату? Я совсем не умею врать! Он же сразу всё поймёт... Как я смогу, как я смогу... я врать не умею, как я врать-то буду, что говорить...- бормотала она, пока не подействовало какое-то зелье, налитое ей врачом. Потом ещё раз умылась холодной водой и присела на диван, минуты через две встала, глубоко вздохнула, задержав дыхание с силой выдохнула и вышла из ординаторской.
Она смогла. Смогла и врать, и улыбаться, и вселять надежду и в него, и в себя, повторять, что она так его любит, что с ним никогда ничего плохого быть не может и он должен ей верить. И он верил, но главное, что и сама она в эти моменты искренне верила в то, что ничего плохого с ним случится не может.
Она сидела у его постели и они оба вспоминали, как всё произошло.
Лёлька работала санитаркой в госпитале в Гомеле уже четыре года. Её привезли вместе с раненными партизанами в этот госпиталь летом 1944 года, когда Кристя вымолила взять девчонку, которая погибала от какой-то болезни, температурила и бредила. Разумеется она никому не рассказывала, что пришлось пережить Лёльке. Лёльку долго лечили, а когда дело пошло на поправку, сама стала понемногу помогать то пол помыть, то судно вынести, то покормить раненных. А потом и вовсе стала работать санитаркой на законных основаниях, все её любили за отзывчивость, за умение сострадать, за заботливость, за трудолюбие.
А в 1949 году в госпиталь поступил лётчик в тяжёлом состоянии, при испытании нового самолёта он неудачно катапультировался и у него сильно пострадал позвоночник. Доктора предполагали, что он и ходить -то не сможет. Это был её Серёжа- Сергей Николаевич Ларионов, высокий красавец с тёмно-русыми волосами и пронзительным взглядом карих глаз. И врачи, и медсёстры шептались между собой о нём, охали — герой Советского Союза, лётчик ас и так не повезло! А она, Лёлька, настолько сразу влюбилась, что ни минуточки не сомневалась, что он будет ходить. Каждую свободную минутку она была возле него, они много говорили обо всём. Оказалось, что и он, так же как и она, теперь один- война отняла у него всех: родителей, жену с маленьким сыном- они умерли в Ленинграде в блокаду пока он бил фашистскую сволочь.
Ларионов пробыл в Гомельском госпитале почти год, но всё же мечта Лёлькина и его сбылась- он начал ходить, пусть с палочкой, но всё же сам. Потом они поженились и он увёз её в Москву, где ему предложили преподавать в военной Академии. Всё было замечательно, только вот детей Бог им не дал: Ларионов думал,что это его травма виновата, а Лёлька считала, что это она не может. Про Шпаковского она ему ничего не рассказывала, так кроме Кристи никто этот ужас и не узнал никогда.
И вот опять она, Лёлька, сидит у постели своего Серёженьки и опять пытается верить, что всё будет хорошо. Но хорошо не может быть, поэтому ей надо просто быть с ним каждый час, каждую минуту, каждое мгновение и держать себя в руках, разговаривая про то да сё, вспоминая, улыбаясь, облегчая этим ему страдания.
Врач не угадал- Сергей Николаевич умер через две недели. Его похоронили со всеми полагающимися почестями на Ваганьковском кладбище.
Потом посидели с бабой Дашей и Вишневецкими у неё в комнате и помянули Серёжу.
Так окончились Лёлькины восемь лет счастья.
Художник Виллем Хаенрайтс