"Обликас моралес" в.к. Бориса Владимировича.
(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2017/09/01/611)
Среди целой плеяды наших великих князей, отличившихся различными малопочтенными выходками, в.к. Борис Владимирович занимает особое место.
Великий князь Борис Владимирович родился 12 (24) ноября 1877 года в Петербурге. Его отцом был в.к. Владимир Александрович (дядя Николая Второго), а матерью - в.к. Мария Павловна (до брака - герцогиня Мекленбург-Шверинская).
(Борис был их третьим сыном и приходился внуком императору Александру Второму).
Как тогда и было принято, сразу после рождения отпрысков великих князей императорской фамилии буквально осыпали высшими орденами Российской империи.
Вот и новорожденный Борис был сразу награжден:
• Орденом Святого Андрея Первозванного (12.11.1877);
• Орденом Святого Александра Невского (12.11.1877);
• Орденом Белого Орла (12.11.1877);
• Орденом Святой Анны 1 ст. (12.11.1877);
• Орденом Святого Станислава 1 ст. (12.11.1877);
Чего стОили эти ордена, раздаваемые младенцам, только за то, что те появились на свет – понятно.
А вот почему наши императоры не понимали, что этот средневековый обычай только дискредитирует высшие награды своей страны, сказать сложно.
Скорее всего, они просто не задумывались над тем, какое впечатление производят эти пародийные награждения на их подданных.
Мнение «какого-то простонародья» тогда совершенно не интересовало власть имущих из высшего сословия российской знати…
(Известный русский писатель-эмигрант Роман Борисович Гуль очень тонко и точно уловил страшный вред, наносимый императорской России сословно-классовым делением русского общества. Сословные и средневеково-феодальные привилегии, которые имели её правящие слои, народ просто ненавидел.
В своей книге «Я унес Россию» Р.Б. Гуль вспоминает:
«…В сочельник 1917 года я и брат решили ехать к Корнилову на Дон на вооруженную борьбу с большевизмом…
До Новочеркасска добрались с подложными документами. Через день-два пошли записываться в бюро Добровольческой армии. Нас было шестеро “толстопятых” пензяков: Борис Иванов, Н. Покровский, Эраст Вашенко и Дм. Ягодин (мой однополчанин и друг, прапорщик из бывших семинаристов).
Представились заведующему — гвардии полковнику Хованскому. Вылощенный, пшютоватый петербуржец, “аристократически” растягивая слова, сказал нам:
“Поступая в нашу (это он подчеркнул) армию, вы должны прежде всего помнить, что это не какая-нибудь рабоче-крестьянская армия, а офицерская!”.
Прием Хованским меня поразил.
“Неужели, — думал я, — он не хочет, чтобы это была народная армия, а хочет только офицерскую?”
На Дмитрия Ягодина прием произвел такое впечатление, что на другой же день он решил ехать назад в Пензу.
Он долго уговаривал и меня. “Разве ты не видишь, — говорил он, — что такая “офицерская” армия победить никогда не сможет?”.
В глубине души я чувствовал, что Дмитрий прав. Но психологически я для себя “отрезал все концы”. И я остался…
В “ледяном походе” я участвовал как рядовой боец Корниловского офицерского ударного полка…
Как добровольно я вступил в Добрармию, так же добровольно и ушел. Я не мог оставаться — и политически и душевно.
Политически потому, что всем существом чувствовал: — такая “офицерская” армия победить не может. Несмотря на доблесть и героизм ее бойцов, поражение ее неминуемо…потому, что народ не с ней.
К белым народ не хотел идти: господа.
Здесь сказался один из самых больших грехов старой России: ее сословность. И связанный с ней страшный разрыв между интеллигенцией и народом (“пропасть между культурой и природой”, по слову А.Блока)…
Крестьяне еще пребывали в бакунинском дурмане революции.
И царскому генералу Антону Деникину, а уж тем паче гвардии полковнику Хованскому, мужик не верил».
Но то, что было ясно прапорщику-добровольцу Роману Гулю, ОЧЕНЬ туго доходило до вождей «белого дела» и уж, тем более, до всяких «великих князей», которые с молоком матери впитали все эти сословные привилегии и жить без них не могли).
Были у юного в.к. Бориса и иностранные награды, также полученные неизвестно за что:
• Австрийский орден Святого Стефана большой крест (1896);
• Шведский орден Серафимов (12.07.1897);
• Большой крест Французского ордена Почётного легиона (26.03.1908)
• Ольденбургский орден Заслуг герцога Петра-Фридриха-Людвига (17.02.1910).
Так что орденами он был обвешан, как новогодняя елка игрушками.
Общее образование в.к. Борис Владимирович получил под наблюдением своих «Августейших родителей». Затем он окончил престижное Николаевское кавалерийское училище по 1 разряду (1896).
12.08.1896г. он был выпущен из Николаевского кавалерийского училища корнетом в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк.
12.11.1897 — назначен флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству.
12.08.1902 — произведен в поручики со старшинством с 12.08.1900.
08.1903 — отчислен из полка в Свиту.
1904—1905 — участвовал в русско-японской войне.
Ну, вроде бы всё неплохо и даже похвально: как-никак, молодой поручик, великий князь из императорской Свиты решил ЛИЧНО поучаствовать в войне на Дальнем Востоке!
Но если кто-то думает, что он там, во главе своего гусарского эскадрона, скакал в лихие атаки на японских «мартышек», то глубоко заблуждается.
Вот какая запись имеется в дневнике Георгия Антоновича Плансона, (дипломатического чиновника при наместнике ЕИВ на Дальнем Востоке):
«10 августа [1904 года].
Узнаю, что в Ляояне В. кн. Борис Владимирович ухаживал за сестрой милосердия княгиней Гагариной. Она дала ему пощёчину и пожаловалась Куропаткину. Он призвал его и сделал замечание.
Тот обиделся:
«Вы забываете, генерал, что вы говорите с великим князем».
Куропаткин рассердился: «Молчать, руки по швам!»
Тогда вел. князь выстрелил в него из револьвера, ранил в руку легко. Куропаткин запросил государя, как поступить.
Государь ответил: по закону.
Следовало расстрелять. Составили комиссию-экспертизу умственных способностей. Признали ненормальным, увезли в Россию». (Источник - Журнал "Красный архив", т. 41-42 стр. 190)
Неплохое «участие в боях», не правда ли?!
Для того чтобы «заработать по мордасам» от княгини Гагариной, великому князю, должно быть, нужно было очень постараться!
Ну а уж, раз эта история дошла до самого Куропаткина, то «дело было громкое» и в.к. Борис Владимирович «прославился» им, как следует…
Несмотря на такое деятельное «участие» в битвах русско-японской войны, в.к. Борис Владимирович к очередному тезоименинству Николая Второго был удостоен сразу ДВУХ отличий:
06.12.1904 — произведен в штабс-ротмистры со старшинством с 12.08.1904. 06.12.1904 — награждён золотым оружием с надписью «За храбрость» за дело при Хаояне.
В апреле 1908 года в.к. Борис отчего-то из Свиты «вернулся в строй», а 12 августа того же года он был произведён в ротмистры.
В июне 1911 года он был представителем особы Государя Императора на торжестве коронования английского короля Георга V.
26.08.1912 он становится полковником.
20.03.1914г. в.к. Борис Владимирович назначен командующим лейб-гвардии Атаманским Наследника Цесаревича полком.
23.11.1914 года, уже в разгар Первой мировой войны, он произведён в генерал-майоры с назначением в Свиту Его Императорского Величества.
17.09.1915г. в.к. Борис отозван в Ставку и назначен и. д. походного атамана всех казачьих войск при Верховном Главнокомандующем. 4.10.1915 — утверждён в этой должности.
В апреле 1916 года он был пожалован перначом (эмблемой атаманской власти).
Ну, вроде бы, неплохая военная карьера.
«Звезд с неба» в.к. Борис Владимирович, конечно «не хватал», в строй, под германские пулеметы, тоже не очень-то стремился, но в основном околачиваясь при штабах и Ставке, он умудрился даже получить высшую военную награду: орден Святого Георгия 4 ст. (04.11.1914), а также мечи и бант к ордену Святого Владимира 4 ст. (9.02.1915);
Давайте посмотрим, как же отзывались о в.к. Борисе Владимировиче (и его матушке) современники, те, кто его знали лично, общались с ним и могли оценивать его «морально-деловые качества».
Подчеркнем, что энергичная мамаша в.к. Бориса Владимировича, великая княгиня Мария Павловна Мекленбург-Шверинская, имела ОЧЕНЬ большие амбиции и всерьез рассчитывала посадить на царский престол кого-либо из своих сыновей (в.к. Кирилла, Андрея, или Бориса Владимировичей)
Вот что об этом записал в своем дневнике В.П. Пуришкевич:
«26 ноября 1916 года.
Около 12 ч. дня ко мне позвонили по телефону из дворца великого князя Кирилла Владимировича и передали, что Его Высочество просит меня заехать к нему сегодня по важному делу около 2-х часов.
Я ответил, что буду, и решил поехать, хотя великий князь Кирилл, как и оба милые его братья, всегда внушали мне чувство глубочайшего отвращения, вместе с их матерью великой княгиней Марией Павловной, имени коей я не мог слышать хладнокровно на фронте в течение всего моего пребывания там с первых дней войны.
Я чувствую, что Владимировичи и их мамаша, оставшаяся закоренелой немкой и германофилкой, не только вредят нашим армиям на фронте, но и беспрестанно подкатываются под Государя, прикрываясь идейными мотивами блага России.
Они не оставили мысли о том, что корона России когда-нибудь может перейти к их линии, и не забыть мне рассказа Ивана Григорьевича Щегловитова о том, что в бытность его министром юстиции к нему однажды разлетелся великий князь Борис Владимирович с целью выяснения вопроса: имеют ли по законам Российской империи право на престолонаследие они, Владимировичи, а если не имеют, то почему?
Щегловитов, ставший после этого разговора с великим князем Борисом предметом их самой жестокой ненависти и получивший от них кличку Ваньки Каина, разъяснил великому князю, что прав у них на престолонаследие нет вследствие того, что Великая Княгиня Мария Павловна, мать их, осталась и после брака своего лютеранкой.
Борис уехал, не солоно хлебавши, но через некоторое время представил в распоряжение Щегловитова документ, из коего явствовало, что великая княгиня Мария Павловна из лютеранки уже обратилась в православную...»
Не правда ли, эта чудесная история отлично характеризует нравы, царившие в великокняжеском семействе» Романовых?!
Великий князь Борис Владимирович, что называется, «при живом императоре», живо интересуется у министра юстиции Щегловитова о праве своего почтенного семейства на престолонаследие (а это было возможно лишь в случае, если помрут и царь, и цесаревич Алексей и брат царя в.к Михаил Александрович!!!), и узнав, что препятствием для их этого счастья, является «неправильное» вероисповедание их матушки, быстренько сагитировал ее на оперативный переход в православие!
Теперь посмотрим, на его отношение к тем, кого нынче стало принято красиво называть «женщинами с пониженной социальной ответственностью», а в те времена изящно именовали «кокотками», т.е. к «дамам легкого поведения».
Любопытное письмо написал в октябре 1911 года, из Парижа, своей матушке князь Феликс Юсупов (младший):
«Из театра поехали ужинать в Caffe de Paris. Как раз перед нами сидел Александр Михайлович со своей дамой [В свете ходили слухи о любовнице-американке великого князя] и Ксения Александровна со своим англичанином [В свете ходили слухи о недвусмысленных отношениях великой княгини с неким англичанином господином F].
Это прямо непонятно, как можно так афишироваться. У Ксении вид ужасный, цвет кожи совсем земляной. Ее англичанин очень красив и замечательно симпатичен, а американка так себе, очень банальное лицо, но зато чудные белые зубы.
Почти рядом с нами сидел Борис Владимирович [великий князь] с целым гаремом кокоток.
Александр Михайлович на старости лет с ума спятил. Когда мы все вышли на улицу, он бросился на Дмитрия Павловича и меня, схватил нас за руки, и мы бешено начали крутиться на тротуаре при общем удивлении публики и прохожих».
Упомянутый Феликсом Юсуповым в.к. Александр Михайлович («спятивший с ума на старости лет») - это его будущий тесть и батюшка его красавицы-жены Ирины.
Про «гарем кокоток» крутившийся вокруг в.к. Бориса – без комментариев.
В те времена великим князьям и обладателям «голубой крови» публично общаться с «кокотками» было, говоря нынешним слэнгом «западло», но в.к. Борис, как видим, не особо стеснялся этого.
Особого рассказа заслуживает история женитьбы в.к. Бориса Владимировича.
Википедия сообщает о ней подчеркнуто сухо:
«В 1919 году в Генуе в.к. Борис Владимирович женился на дочери полковника С. А. Рашевского — Зинаиде (3.11.1896 ; 30.11.1963) — своей любовнице ещё с дореволюционных лет, от которой имел умершего в 1916 (?) младенца».
Тут все туманно и выглядит более-менее благообразно.
Подлинную историю этой водевильно-драматической женитьбы, в своих воспоминаниях рассказал историк и писатель Владислав Михайлович Глинка, которому довелось встречаться со многими интересными людьми России первой половины ХХ века.
Одним из них был Петр Григорьевич Елисеев, в прошлом – сын знаменитого петербургского городского головы, франт и офицер, работавший в 1928 году в Старой Руссе (где тогда проживал В.М. Глинка) … профессиональным конферансье(!)
( А нам-то рассказывают, что чуть ли не всех бывших офицеров поголовно большевики после Гражданской расстреляли, или, на худой конец, в Гулаг упекли. А тут "сынок" самого Елисеева и бывший поручик не скрывается где-нибудь в подполье, а спокойно выступает с публичными "конферансами" под собственной фамилией...)
Вот что В.М. Глинка рассказывает о Петре Елисееве:
«Окончив одну из петербургских гимназий, а потом Тверское кавалерийское военное училище (тут характерная деталь — в Николаевское училище его не приняли из-за происхождения, хотя папаша и был действительным статским советником, но все же купеческого звания, а раз так, то Николаевское закрыло перед ним двери), Петр Григорьевич закончил Тверское училище, кажется мне, был досрочный выпуск 1914 года, за две недели до обычного выпуска.
Не знаю, служил ли он в строю, но, во всяком случае, папенька очень скоро пристроил его адъютантом к одному из генералов в штабе Западного фронта, который в 16–17-м году был во Пскове».
Как видим, даже наличие у «папеньки» Петра Елисеева звания «действительный статский советник» и должности городского головы Петербурга, не позволило его сыну учиться в Николаевском кавалерийском училище, (которое, напомню, в свое время окончил в.к. Борис Владимирович), ибо купеческое происхождение Петру помешало…
Но теплое тыловое местечко, своему балбесу-сыночку, во время мировой войны, папаша, разумеется, обеспечил.
«С Петром Григорьевичем мы подружились», - рассказывал В.М. Глинка.
«Он был неистощимым кладезем анекдотов, которыми смешил нас за играми… Однажды, я спросил его — Петр Григорьевич, а вы женаты?
И услышал довольно странный ответ: не знаю, что вам ответить. Формально, мол, женат, но до него дошли слухи, что его жена за рубежом с ним уже развелась, так что он не знает — женат он или нет».
И вот что Петр Елисеев рассказал В.М. Глинке о своей веселой службе, во время мировой войны, и не менее феерической женитьбе:
«Служа в штабе Западного фронта во Пскове, он крупно играл в карты. Еще будучи гимназистом, потом юнкером, немного поигрывал, а тут, можно сказать, пустился…
— Мы же бездельники все там были, — сказал он. — Делать-то, вообще говоря, нечего было… Ну, конечно, какие-то обязанности были, служба все-таки, но большей частью балбесничали… И вот крупно играли, и один раз я проиграл шестьдесят четыре тысячи… Ну, имя — Елисеев, это фирма, богатство, но шестьдесят четыре тысячи… А у меня с собой пять-шесть тысяч…
Отдал то, что было, а за остальными поехал в Петроград. Приехал в Петроград — папа, я проиграл шестьдесят четыре тысячи! Отец пришел в неистовство: ты понимаешь, что ты делаешь? Ну, пять, ну, десять тысяч, но шестьдесят четыре! Ты с ума сошел! Дай мне честное слово, что больше не сядешь за карты! Я же не могу такие деньги платить — это будет в ущерб твоему брату, твоей сестре!»
Отметим, что штабной офицер, служивший в управлении крупнейшего фронта царской России, во время тяжелейшей мировой войны, спокойно говорит о том, что «мы же бездельники все там были».
И главным его времяпрепровождением в штабе было «балбесничание» и азартные игры с крупными ставками. Вышестоящее начальство тоже не слишком-то утруждалось стратегическими изысками и смотрело на все это «балбесничание» благосклонно, отпуская своих офицеров аж в Петроград и покутить, и собрать там денег, чтобы рассчитаться с карточными долгами.
Отец пообещал Петру Елисееву оплатить этот долг и, взяв с него обещание больше не играть, оплатил его.
«Петр Григорьевич уехал во Псков и некоторое время честно держался. Поигрывал, но по маленькой — сто, двести рублей, однако в ноябре 1916 года черт попутал, он все же сел за крупную игру и проиграл девяносто шесть тысяч. Ему опять поверили — все же Елисеев.
И он опять явился к генералу:
— Разрешите съездить в Петроград, надо по делам, отдать долги…
— Ну, поезжайте, поезжайте, поручик.
Поехал, явился к папе.
— Папа, прости, но я опять проиграл.
— Сколько?
— Девяносто шесть тысяч…
— Что?? Сколько? Да ты с ума сошел! Полтораста тысяч просадить в карты! Ты хоть понимаешь, что уже залез в карман к сестре, к брату? Я не буду платить этих денег!
— Но, папа, это долг чести… Я не могу туда приехать и не платить. Я застрелюсь!
— Стреляйся!
Вышел, рассказывал Петр Григорьевич, из отцовского кабинета, пошел в свою комнату. Как быть? Вернуться без денег нельзя. Но платить нечем. Неужели стреляться? Но что делать?
Долг есть долг — его нельзя не отдать... Значит, все-таки стреляться? Или есть еще какой-то выход? Но выхода он не видел…»
Надо сказать, что папаша Петра Григорьевича был крепкой закалки и не поддался на сыновнее «демонстративно-суицидальное поведение». Мол, хочешь стреляться – стреляйся, раз такой дурак, что не можешь справиться со своими страстями и азартом.
(Как знать, если бы нынешние «богатенькие буратины», сказочно обогатившиеся на народном горе и разорении, проявляли такую же твердость к своим набедокурившим чадам, то число разных наркоманов и подонков в их среде может быть было бы и поменьше).
Проигравшемуся же «в дым» поручику Петру Елисееву, как писали классики, «оставалось только одно: пропадать!»
Но до «стреляния» дело, все-таки, чудесным образом, не дошло:
«Вошел лакей и сказал:
— Петр Григорьевич, вас просят к телефону.
— Слушаю.
— Поручик Елисеев?
— Так точно.
— С вами говорит полковник такой-то.
— Слушаю, господин полковник.
— Я имею поручение от одного высокого доверителя переговорить с вами. Но перед тем как ехать к вам для разговора, позвольте задать вам один вопрос.
— Пожалуйста.
— Верно ли то, что третьего дня вы проиграли ротмистру такому-то девяносто шесть тысяч?
Он хотел ответить, что это никого не касается, но, тем не менее, все-таки подтвердил.
— Ну, тогда я сейчас приеду. Я знаю ваш адрес.
Действительно, через пятнадцать минут лакей доложил, что в гостиной ждет некий полковник. Петр Григорьевич вышел к нему.
Это был офицер с аксельбантами, чей-то адъютант, который сказал, что имеет от своего непосредственного начальника (он же доверитель) предложение: если послезавтра в церкви Пантелеймона в 12 часов дня Петр Григорьевич, будучи одет в походно-парадный вариант формы, будет обвенчан с некоей дамой, имя которой его не будет касаться и никогда не будет иметь никаких претензий к этой даме, то ему будет вручен чек на девяносто шесть, нет, на сто тысяч для ровного счета».
Нам все время рассказывают, что царь-батюшка был настолько благороден (и глуп, добавлю), что ЗАПРЕТИЛ жандармерии и контрразведке вести оперативную работу в офицерской среде. (К чему это, в результате, привело – общеизвестно: к развалу армии, во время мировой войны, немалую роль в котором сыграли и многие «г.г. офицеры»).
Так вот, похоже, что, в отличие от поиска немецких шпионов и революционных агентов, контроль за результатами азартных игр (и крупных проигрышей «состоятельных» сынков), был поставлен превосходно.
Не думаю, что сам поручик П. Елисеев, или его загадочный удачливый картежный визави-ротмистр, на всех углах трубили о сногсшибательном проигрыше Елисеева. (96 тысяч рублей тогда были целым состоянием и такие деньги «любят тишину»).
Однако, всего через пару дней это уже было известно «полковнику с аксельбантами», который был адьютантом некоего очень высокопоставленного (судя по званию адъютанта) и сказочно богатого (судя по размеру гонорара) господина.
Продолжим рассказ В.М. Глинки:
«Ну, Петр Григорьевич, конечно, был удивлен… но перед ним был вполне серьезный человек, немолодой уже полковник и предлагал такую сделку… А что, собственно, делать? Что делать? Он не был женат, у него в это время не было никакой возлюбленной… сто тысяч? Все разговоры с отцом будут тем самым погашены…
Петр Григорьевич сказал, что ему нужен час-полтора на размышления…
— Пожалуйста, я вам позвоню через полтора часа.
Полковник ушел, а Петр Григорьевич пошел в свою комнату. Так стреляться или венчаться? Отец денег не даст, это ясно… Ну, и он решил, что повенчается… Повенчается! А что там будет дальше — кто знает?
И через двое суток он прохаживался около церкви Пантелеймона-целителя в чикчирах, в сапогах с розетками, с шашкой и с тем единственным орденком Станислава, который, добавил Петр Григорьевич, “я заработал неизвестно чем, служа в штабе”.
(Отметим, что отличная и самокритичная оценка и этого «орденка», и его службы в штабе царского фронта получилась у бывшего поручика Елисеева!)
И вот, что было дальше:
«Через несколько минут подъехал автомобиль, из которого вышла молодая дама с двумя офицерами. Один из них был знакомый ему полковник, который, отведя его в сторону, вынул бумажник и сказал, что как честному человеку передает чек. Петр Григорьевич был достаточно искушен, чтобы понять — чек на сто тысяч рублей вполне настоящий, на его имя и в один из банков Петрограда.
После чего все проследовали в церковь, причт уже был готов, дама сняла при помощи Петра Григорьевича манто, и он без всякого труда мог понять, что она на седьмом-восьмом месяце беременности.
После чего они были обвенчаны, шаферы и Петр Григорьевич расписались в соответствующей книге, он поцеловал у своей супруги руку, подсадил ее в автомобиль, откозырял, они уехали, а он пошел в банк.
— Петр Григорьевич, а кто же была эта дама?
— А это, знаете, уже не входит в сферу моего рассказа. Я, конечно, знаю ее имя, прочел его в брачном свидетельстве, но, извините, Владислав Михайлович, я вам этого не скажу…
На этом кончился этот анекдот в старом понятии этого слова, и я остался в неведении относительно имени героини в течение лет, этак, больше двадцати».
Итак, некто очень богатый и «всемогущий» (интересно, не он ли и направил к штабному горе-картежнику столь «удачливого» ротмистра с незаурядным шулерским талантом), воспользовался крупным проигрышем поручика П. Елисеева, чтобы принудить его к заключению фиктивного брака и «покрыть» этим самым свой блудливый грех.
О том, как произошла разгадка личности этого богатого блудодея, рассказал В.М. Глинка:
«После войны Лев Львович Раков познакомил меня с Яковом Ивановичем Давидовичем — доктором юридических наук, большим знатоком военных форм и военных традиций.
И как-то у нас зашел разговор о его товарищах по гимназии, его знакомых в старом Петербурге и Петрограде, и я услышал от него имя Петра Григорьевича Елисеева.
— Яков Иванович, — сказал я, — а вы знаете, я однажды зимней ночью, идя с ним из гостей, услышал от него вот такой рассказ…
И пересказал ему эту историю.
— Ха, — сказал Яков Иванович, — так я могу вам назвать эту даму!
— Кто же она?
— Зинаида Сергеевна Рашевская, дочь полковника Рашевского, убитого одним снарядом с генералом Кондратенко в Порт-Артуре, и родная сестра известной вам Наталии Сергеевны Рашевской, актрисы и режиссера петербургских театров.
— А кто же, собственно, был тем человеком, из-за которого возникла вся эта история?
— Великий князь Борис Владимирович, — сказал Яков Иванович.
— А что же было дальше?
— Дальше? Заграница. Их развели. Да, давайте посмотрим Готский альманах предвоенных лет — вот у меня стоит такой альманах 1940 года, давайте посмотрим.
Яков Иванович открыл соответствующую страницу, и мы прочли: великий князь Борис Владимирович, светлейшая княгиня Романовская, по первому браку мадам Елисеев. Никаких сомнений не оставалось».
Так что именно в.к. Борис Владимирович и был тем сказочно богатым и всемогущим господином, чей грех и покрыл своим фиктивным венчанием поручик Петр Елисеев.
Разумеется, 100 тысяч рублей, которые в.к. Борис «отвалил» Петру за это надругательство над церковными таинствами, были взяты из государственного («народного») кармана….
Интересно и то, что этот «православный» великий князь императорской фамилии совсем не боялся обмануть самого Господа Бога (за большие деньги устраивая это фиктивное венчание), но очень боялся перечить своей матушке, которая тогда была категорически против этого брака
Ну и еще одно подтверждение этой истории приводит В.М. Глинка:
«Через несколько месяцев после этого я был консультантом картины “Отцы и дети”, которую ставила как режиссер Наталия Сергеевна Рашевская…
Прежде чем начать съемку, и мы с Наталией Сергеевной сели в тени какого-то деревца, курили и разговаривали.
Мы были давно знакомы, не первую картину и не первый спектакль делали вместе, и я спросил:
— Наталия Сергеевна, скажите, пожалуйста, у вас есть сестра?
— А как же! В Париже. Я от нее получаю посылки. Вот собираюсь к ней поехать в гости.
— Наталия Сергеевна, а вы знали Петра Григорьевича Елисеева?
— Господи! Петьку? Да это же приятель, боже мой! Балда такая, все считал себя женатым, а на самом деле они были разведены в двадцать шестом году!»
(Журнал «Звезда» 2003, № 4).
Характерно, что о судьбе ребенка, родившегося у Зинаиды Рашевской и в.к. Бориса Владимировича НИКТО из рассказчиков не вспомнил ни слова…
Стало быть, и расторгли этот фиктивный брак (и «обманное» венчание) не в 1919 году, как утверждает Википедия, а только в 1926 году, уж родной сестре Зинаиды Рашевской это событие должно быть хорошо известно.
Причиной того, что в.к. Борис Владимирович устроил весь этот «цирк» с фальшивым венчанием (что, согласитесь, исчерпывающе демонстрирует «глубину» его православной веры, а также соблюдение им церковных канонов и правил), было то обстоятельство, что его матушка выступала категорической противницей брака своего «сиятельного» сына с дочерью «какого-то полковника».
Кроме всего прочего, этот «морганатический брак» лишал в.к. Бориса Владимировича даже теоретических надежд на российский престол.
Видимо, только в 1926 году, окончательно убедившись, что реставрация монархии в России не будет, они заочно развелись с псевдо-мужем Петром Елисеевым и наконец, оформили свои отношения.
Ну и еще одно мнение о моральном облике в.к. Бориса Владимировича, теперь уже из уст других великих князей, его родственников.
В дневниках в.к. Андрея Владимировича (родного брата в.к. Бориса Владимировича) есть любопытная запись о его встрече и беседе с в.к. Николаем Николаевичем (Младшим) в марте 1917 года.
Напомню, что этот в.к. Николай Николаевич (Младший), в семье Романовых его, по свойски, именовали «Николашей», с августа 1914 по август 1915 года был Верховным главнокомандующим царской армии, а когда царица заподозрила его в стремлении «самому сеть на трон и всем владеть», и убедила в этом Николая Второго, то «Николаша» был отправлен в почетную ссылку на Кавказ в качестве главнокомандующего тамошним второстепенным фронтом.
«Николаша», разумеется был страшно обижен этой отставкой, но вида не подавал и сохранял внешнюю лояльность царю.
После отречения Николая Второго, Временное правительство поначалу вновь назначило «Николашу» на должность Верховного, но несколько дней спустя, отменило это назначение.
Вот в этот-то самый небольшой промежуток, когда «Николаша» думал, что он снова стал «Верховным» и был полон самых честолюбивых замыслов и надежд, и состоялась его встреча с в.к. Андреем Владимировичем, 7 марта 1917 года, в Кисловодске, в его салон-вагоне.
И вот что «Николаша» сказал в.к. Андрею Владимировичу:
«Прежде чем говорить дальше о делах, должен тебе сказать два слова о (тут в дневнике в.к. Андрея несколько слов зачеркнуты, но очевидно, что речь о в.к. Кирилле Владимировиче – мой комментарий).
Ты знаешь, я всегда был откровенен и в этом случае буду как всегда. Ты выслушай, тебе это будет полезно на будущее - Бог весть, что еще может быть.
(Тоже зачеркнуто, видимо было записано что-то вроде: «Его поведение во время Февральской смуты» - коммент.) глубоко возмутило всех. Еще, после опубликования отречения это было бы допустимо, но до этого долг присяги и чести не допускали таких действий. (Тоже зачеркнуто, скорее всего речь у них шла о знаменитой явке в.к. Кирилла Владимировича, с красным бантом на груди, к мятежной Думе, во главе своего Гвардейского Экипажа – мой коммент.), т.е. переходить на сторону, в то время врагов Государя, где кровь наших предков, честь и сознание своего достоинства. Господь с ним, тяжело мне об этом говорить».
Вот что вспоминает в своих мемуарах П. Половцев, бывший начштаба Дикой дивизии о поведении в.к. Кирилла Владимировича в дни Февральской революции:
"Из числа грустных зрелищ… нужно отметить появление Гвардейского экипажа с красными тряпками, под предводительством великого князя Кирилла Владимировича…
Появление Великого князя под красным флагом было понято как отказ Императорской фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции. Защитники монархии приуныли.
А неделю спустя это впечатление было ещё усилено появлением в печати интервью с Великим князем Кириллом Владимировичем, начавшееся словами: «мой дворник и я, мы одинаково видели, что со старым правительством Россия потеряет всё».
И кончавшееся заявлением, что Великий князь доволен быть свободным гражданином, и что над его дворцом развевается красный флаг".
А вот что «Николаша» сказал тогда о в.к. Борисе Владимировиче:
Не знали [...] возбудило столько негодований, что …(Тут тоже несколько слов в дневнике зачеркнуты, но явно речь идет уже о в.к. Борисе Владимировиче, числившимся походным атаманом всех казачьих войск – коммент.), в квадрате хуже - именно в квадрате.
Это имя стало среди всего казачества ругательным. Сам по себе милый и симпатичный мальчик, его ли это вина или окружающих, но его имя стало «ругательным» проклятым для всего казачества.
Где бы он не проехал, всюду оставляет смрадный след.
Мне представили счета парохода «Куропаткин» за его проезд из Энзели в Баку, переход в 12 ч. и стоит 10 тысяч руб. Масса вина и т.д. Запомни все это. Эти имена окончательно скомпрометированы».
Как видим, имя в.к. Бориса Владимировича, по мнению «Николаши», стало «среди всего казачества ругательным» и он везде оставляет за собой «смрадный след»!!!
Согласитесь, что ТАКУЮ оценку от ближайшего родственника надо еще уметь заслужить! Кроме всего прочего, этот «походный атаман всех казачьих войск» умел ТАК швыряться государственными деньгами на свои загулы, что поражался даже видавший виды «Николаша».
Потратить 10 тысяч рублей, за время короткого перехода на пароходе по Каспийскому морю – далеко не каждый сумел бы это сделать!
«Николаша» надеялся прибыть в Ставку, в роли Верховного, и навести там порядок с этими двумя родственничками:
«По приезде в Ставку я переговорю с Борисом и наведу еще справки об его поведении; и ежели, и там я услышу то, что слышал здесь, то мне придется сказать ему, что оставаться походным атаманом он не может. Конечно, это будет сделано деликатно. Он мне подаст рапорт, что здоровье мешает продолжать нести службу - и его уход будет красив, но терпеть дальше такую “славу” я не могу.
Насчет Кирилла я еще не решил, но повелеваю, чтоб никто из братьев к мама не ездил ни в коем случае. Ты отлично сумеешь это устроить, никого не обижая, и передать это мама в достаточно деликатной форме. Теперь мы должны быть очень осторожны: ничего не говорить, быть сдержанными и спокойными».
(Но ничего этого «Николаше» сделать было не суждено. Председатель Временного правительства князь Львов «попросил» его подать в отставку, что «Николаша» и сделал, обидевшись до глубины души. Он отошел от активных дел, от политики, а еще в 1919 году эмигрировал из Крыма на английском дредноуте и провел остаток своих дней в эмиграции, в роли простого обывателя).
Раз уж зашла речь о дневнике в.к. Андрея Владимировича, надо бы привести еще несколько интересных записей из него, ярко характеризующих «обликас моралес» в.к. Дмитрия Павловича, одного из убийц Г.Е. Распутина.
За участие в этом убийстве, Николай Второй повелел в.к. Дмитрию Павловичу (который, напомню, был действующим офицером, а в самом разгаре шла мировая война), перестать «прожигать жизнь» по кабакам и салонам в Петрограде и убыть, наконец-таки, в Действующую армию, в Персию, в отряд генерала Баратова.
Казалось бы, это было прямой обязанностью русского офицера и члена императорской фамилии: показать всем личный пример отваги и мужества, да и смыть свое позорное участие в убийстве простого безоружного мужика личной доблестью на фронте, верно?!
Но на деле, это повеление вызвало настоящую панику как у самого в.к. Дмитрия Павловича, так и у всего великокняжеского клана Романовых. К царю была направлена целая петиция, подписанная едва ли не всем семейством, в которой Николая Второго заклинали оставить в.к. Дмитрия Павловича в тылу, ссылаясь на его молодость и «плохое здоровье».
Царь, однако же, был непреклонен, настоял на своем решении, и даже приказал флигель-адьютанту графу Кутайсову сопровождать в.к. Дмитрия Павловича в этой «ссылке» на фронт (видимо, чтобы тот не сбежал куда-нибудь по дороге).
И вот о том, КАК в.к. Дмитрий Павлович ехал на фронт и сделал несколько записей в своем дневнике в.к. Андрей Владимирович:
«29 декабря 1916 года.
После отъезда Дмитрия генерал Лайминг прислал с пути два письма.
На следующий день, после отъезда у Дмитрия был вроде нервного припадка. Он плакал почти весь день.
В суматохе отъезда они забыли взять с собой деньги и провизию. Второе оказалось драматичным. Они два дня ничего не могли получить есть. Вчера из Баку граф Кутайсов телеграфировал о проезде».
Стало быть, едучи на фронт (разумеется, в собственном великокняжеском поезде и салон-вагоне, а не в теплушке лежа на соломе), в окружении своих слуг и обслуги, великий князь (!) Дмитрий Павлович «плакал почти весь день»!!!
Да и с харчами у него были какие-то нелады.
Не думаю, что они там голодали, д.б. каких-то гастрономических изысков в спешке прихватить позабыли, вот и «изволили нервничать и гневаться»…
Но и это еще не все.
Вот дневниковая запись от 15 февраля 1917 года:
«15 февраля, Кисловодск.
…
Теперь запишу то, что мне говорил генерал Бернов Евгений Иванович со слов бакинского градоначальника.
Когда Дмитрий прибыл в Баку, он должен был в тот же день на пароходе идти в Ензела, но, увидев бурное море, отказался продолжать путешествие, сказав: «Не могу» и заплакав.
Он уехал только через два дня, и в это время из Петрограда сыпались шифрованные депеши одна за другой».
Ну, и как вам это нравится?!
Уж какой-то через чур плаксивым был этот великий князь!
Уже после революции, оказавшись в эмиграции, младшая сестра императора Николая Второго великая княгиня Ольга Александровна в своих воспоминаниях достаточно откровенно анализировала обстановку в великокняжеском семействе сложившуюся в последние годы перед Февральской революцией и отречением царя:
«Михаил был единственным братом, который у него остался. Он мог бы оказать Ники большую помощь. Снова повторяю, виноваты мы все.
Из троих сыновей дяди Владимира один был выслан за границу, второй, Борис, открыто жил с любовницей, а от третьего, Андрея, не было никакого проку.
А ведь они были сыновьями старшего великого князя и по закону о престолонаследии стояли на третьем месте – после Алексея и Михаила. Не было никого из членов нашей фамилии, которые могли оказать поддержку Ники, за исключением, может быть, Сандро, моего зятя, да и там со временем начались нелады: между Сандро и Ксенией появились серьезные разногласия.
Какой пример мы могли дать своим соотечественникам?»
Ответ на этот вопрос достаточно прост: НИКАКОГО!!!
Что бы там ни сочиняли нынешние псевдомонархисты, все семейство Романовых уже перед Февральской революцией полностью себя дискредитировало и во все огромной стране не оказалось НИКОГО, кто реально выступил бы на их защиту.
Несколько слов о том, как сложилась судьба в.к. Бориса Владимировича после революции.
С марта по июль 1917 года он находился под домашним арестом в своем Английском коттедже в Царском Селе.
07 августа 1917года он был официально уволен от службы «по прошению» с мундиром.
В сентябре 1917 уехал к матери и брату Андрею Владимировичу в Кисловодск.
Кшесинская пишет в своих воспоминаниях, о том, что в начале 1918 года до Кисловодска «докатилась волна большевизма» — «до этого времени мы все жили сравнительно мирно и тихо, хотя и раньше бывали обыски и грабежи под всякими предлогами».
7 августа 1918 года братья были арестованы и перевезены в Пятигорск, но через день отпущены под домашний арест.
13 числа Борис, Андрей и его адъютант полковник Кубе бежали в горы, в Кабарду, где и скрывались до 23 сентября.
Кшесинская в итоге оказалась с сыном, семьей сестры, Рашевской и другими беженцами, которых было около сотни, в Баталпашинской (с 2 до 19 октября), откуда караван под охраной двинулся в Анапу, где решила обосноваться ехавшая под конвоем Мария Павловна.
«В марте Борис и Зина заявили о своем намерении покинуть Россию и в конце месяца уехали за границу. Борис Владимирович хотел уговорить уехать и Великую Княгиню, но она категорически отказалась, и решение Бориса её страшно огорчило»
В 1919 году он эмигрировал через Константинополь в Париж, позже переехал в Италию и вернулся в Париж, в 1920 году.
Как уже говорилось, в 1919 году в Генуе в.к. Борис Владимирович женился на дочери полковника С. А. Рашевского — Зинаиде.
Брак был заключён в Генуе 12 июля 1919 года, в отсутствие ближайшей родни, пока ещё остававшейся в России.
(Каким образом они могли заочно развестись с Петей Елисеевым (я уж не говорю о том, что для «отмены» таинства венчания тогда требовались очень серьезные основания), сказать сложно.
Но за большие деньги можно сделать все).
Отметим, что, что в.к. Андрей Владимирович, в отличие от в.к. Бориса, осмелился венчаться со своей любовницей, печально знаменитой Матильдой Кшесинской, во Франции только после смерти своей матери в 1920 году).
Великой княгине Марии Павловне, кстати, даже удалось вывезти свои драгоценности из России после революции.
Некоторые деньги и драгоценности ей удалось вернуть при помощи британского дипломатического курьера и агента Альберта Стопфорда (о котором у нас уже шла речь в предыдущей главе), вынесшего их из тайника во Владимирском дворце в июле 1917 года.
(В их числе — Владимирская тиара (которая была унаследована дочерью Марии Павловны и продана затем Виндзорам).
Часть её семейных реликвий в ноябре 1918 года была доставлена в двух наволочках в шведскую миссию в Петрограде поверенным лицом великой княгини профессором живописи Ричардом Берггольцем.
А вот Мария Павловна скончалась, так и не успев сообщить членам своей семьи о переправленных в Швецию драгоценностях. (Ювелирные изделия семьи Романовых найдены в архивах МИД Швеции РИА «Новости», 28 августа 2009.).
В январе 2009 года в архивах министерства иностранных дел Швеции были обнаружены ювелирные изделия, которые находились в хранилищах министерства с 1918 года: около 60 различных портсигаров и запонок из золота, серебра и ценных камней, выполненных фирмой Фаберже и шведскими мастерами из семьи Булин; предметы были переданы правительством Швеции наследникам Марии Павловны. (В Лондоне на аукционе «Сотбис» проданы реликвии Романовых Радио «Свобода», 1 декабря 2009).
30 ноября 2009 года на торгах в аукционном доме «Сотбис» в Лондоне состоялись торги по продаже драгоценностей; вырученная сумма, более чем 7 миллионов фунтов стерлингов, в семь раз превысила их предварительную оценку. (Недавно найденные драгоценности Романовых проданы на Sotheby’s более чем за 7 миллионов фунтов NEWSru 1 декабря 2009).
Морганатический брак в.к. Бориса Владимировича с неродовитой и разведённой женщиной лишил его даже гипотетических возможностей получить российскую корону после своего старшего брата Кирилла Владимировича.
Титула «княгини» от Кирилла (считавшего себя Императором) новобрачная не получила, равно как и «морганатической» фамилии (в отличие от жены третьего брата Кшесинской, которая стала «светлейшей княгиней Романовской-Красинской»), поскольку «брак не был официально признан Кириллом Владимировичем».
«Кирилл Владимирович крайне отрицательно отнесся к браку своего брата, и Борис Владимирович ни тогда, ни в дальнейшем даже не пытался получить от него согласие на этот союз». (Закатов А. Н. Становление династии Романовых в изгнании // Исторический Вестник).
Борис умер в Париже 9 ноября 1943 года.
Кшесинская описывает и это событие: «во время обеда Зина, его жена, нам позвонила, что Борису очень плохо. Мы сразу же полетели к нему, но было, увы, уже поздно. Мы застали его мертвым».
Подчеркнем, что в.к. Борис Владимирович с 1940 года и до своей смерти в 1943 году спокойно жил в оккупированным гитлеровцами Париже, не делая никаких политических заявлений, на положении обычного обывателя.
Он был похоронен рядом с матерью в храме-усыпальнице в честь равноапостольных Марии Магдалины и великого князя Владимира в Контрексевиле (спустя двадцать лет там же была погребена и его супруга Зинаида).
На фото: в.к Борис Владимирович (слева, подпирает забор) и в.к. Кирилл Владимирович на Дальнем Востоке. Начало ХХ века.