Мир сломанных судеб

 
«Зона» – это слово всегда звучит пугающее. «Зона» огорожена от мира высокими стенами, густо облепленными колючей проволокой, вышками с вооруженными охранниками. Там за «зоной» совсем другая жизнь, непохожая на нашу. Кто-то рассказывает страшные истории о жизни на «зонах», кто-то слагает романтические песни. Вместе с тем, «зона» – это место, куда душа не рвется никогда, где жизнь застывает на долгие года, а годы текут медленно и до безобразия однообразно. Человек и на «зоне» может устроиться хорошо, но даже самый хорошо устроенный на «зоне», не имеет того, что есть у самого последнего за «зоной» – свободы!
На «зоне» все устроено таким образом, чтобы ограничить свободу его обитателей. Жизнь в неволе требует соблюдения определенных правил и режима, и самое главное правило состоит в том, что путь за территорию «зоны» для невольника заказан. Даже если ты устроишься жить очень хорошо, тебе придется жить на территории «зоны» и по правилам «зоны».
Жизнь распорядилась так, что мне иногда приходилось бывать в исправительных колониях, и я взял для себя за правило не осуждать тех, кто уже однажды осужден судом. Мера наказания уже определена, и она достаточно сурова, даже если придется провести в неволе только один год. А среди жителей «зоны» есть те, кому отмерено жить там почти два десятилетия, то есть одну целую жизнь молодого человека. Жизнь вне семьи, вне дома и того уголка на свете, где прошло твое детство, и без тех людей, кто дорог и близок…
Современная «зона» в России больше ориентирована на исполнение наказания, нежели на исправление осужденного. Впрочем, сложно даже предполагать, что на «зоне» можно сделать из закоренелого преступника истинного джентльмена. Правила «зоны» совсем не предполагают таких перемен во внутренней сущности человека.
Вместе с тем, стремиться к лучшему нужно всегда и везде, и если хоть кто-то желает переосмыслить свое прошлое и устроить достойное будущее, этот шанс необходимо представить даже на «зоне». Впрочем, на воле немало тех лиц, соседство с которыми для нас гораздо опаснее, нежели с теми, кто томится в неволе. В этом мире все относительно, и «зона» не показатель абсолютного злодейства.
Итак, мы приехали на «зону», привезли книги, свежие газеты и журналы для осужденных, а также подготовил свой концерт ансамбль «Нохчо». Клуб исправительной колонии №2 поселка Чернокозово вполне мог бы сойти за обычный сельский дом культуры, и он чем-то даже лучше. Окна закрывают синие гардины, широкая сцена позволяет выступить всем составом даже такому известному в республике коллективу, как «Нохчо». Все это так, но в зале сидит контингент, который сложно спутать с простоватыми сельскими жителями. Все в черных робах с бирками, мужчины с серьезными лицами, совсем молодые ребята, с лиц которых еще не сошли отпечатки детства. Всех их объединила вместе и надолго зона строгого режима. Строгий режим накладывает свой отпечаток на нрав человека, и это не шумный и суетливый общий режим. Здесь иной ход времени и иная шкала измерения этого хода. Даже скупая улыбка арестанта не способна скрыть глубину тоски в его глазах, и если мы приехали с концертом и книгами, то заполнили собой два часа из того океана времени, который сидельцам предстоит провести здесь. Мы можем приехать сюда через три года, и заметим здесь мало перемен, те же люди, те же лица, за небольшим исключением, и тот же клуб. В этом и состоит весь ужас участка строгого режима, - в обыденности и однообразности всей жизни.
Заключенные – большие психологи, ты еще не сказал и слова, а они уже составили свое мнение о тебе, оценили по жестам, взгляду, походке. Это тоже своеобразная черта неволи – оценивать тех, кто рядом и выстраивать отношения на узком пространстве так, чтобы не пострадать, а где можно и выгадать…
Чистые девичьи голоса со сцены поют песни о Родине, о юношах - къонахий, по ком тоскуют девичьи сердца, о благородстве и чести настоящих чеченцев. Это не просто песня, это возвышенное сказание, заставляющее задумываться о своих корнях, о смысле своего пребывания на этой земле, о том, каким ходят видеть своего избранника эти красивые девушки.
Постепенно зал наполняется, рядом с осужденными оказались вольнонаемные, медсестры, педагоги из училища при исправительном учреждении. Песни – словно чистые горные ручьи, утоляющие жажду души. Память уносит меня в далекое солдатское прошлое. В ту пору развала СССР новобранцев в свои подразделения выбирали командиры рот, первым брал себе подчиненных командир первой роты, последнему ротному оставались те, кого не взяли все остальные. У нас было шесть рот, и я достался командиру шестой роты, традиционно самой неуправляемой в части. Внутри роты было пять взводов, и командиру пятого взвода, самого неуправляемого в роте, пришлось взять меня к себе. Причиной столь большого нежелания командиров видеть меня в своих подчиненных послужили мои длинные волосы, ведь весь остальной призыв был подстрижен под нуль. Многонациональный коллектив роты трудно уживался друг с другом, и часто происходили стычки с выяснением отношений. Однажды, когда атмосфера в роте накалилась до точки кипения, нас повели в армейский клуб на концерт, после которого предстояла ночь разборок.
Видимо наши командиры оказались тонкими психологами, концертная программа состояла из песен народов СССР. Мы с удивлением и изумлением слушали грузинскую «Сулико», таджикскую «Баригель», мелодичные украинские и белорусские песни, весь зал аплодировал кавказской лезгинке. За два часа концерта мы словно искупались в чистой родниковой воде, смыли с себя пелену ненависти, и я уже не смотрел на азиатов, как на хитрых и изворотливых людей, желающих урвать чужой кусок. Это были люди со своей богатой культурой, украинцы слагали красивые песни о любви и Родине, а кто из советских людей не восторгался грузинской «Сулико»? А когда мы вышли из зала, никаких разборок не было. Мы все по-новому взглянули друг на друга, через призму той культуры народов, к частице которой приобщились. С тех пор я оценил истинную силу искусства, и верю в его живительную силу…
Ансамбль «Нохчо» демонстрирует свое вокальное искусство, я смотрю на обитателей участка строгого режима, и вижу, как проясняются лица. И даже те, которые встречали нас угрюмыми взглядами, совсем по-иному воспринимают происходящее. Впрочем, это все, чего мы хотели добиться, снять хотя бы на некоторое время ту боль с души, которую налагает «зона».
Концерт традиционно закончился зажигательной лезгинкой. Тут уж клуб «зоны» совсем стал смахивать на сельский дом культуры. Танцоры стремятся продемонстрировать свою удаль и вежливость. Девушка, словно лебедь, плавно проплывает по кругу, ее партнер демонстрирует свою готовность защищать ее от всех опасностей мира. Танец заканчивается, и… правила «зоны» вступают в свои права.
Нас благодарят за концерт, мы желаем сидельцам скорейшего возвращения домой, к родным и близким. Многим предстоит пройти многолетнее сидение в «зонах», прежде чем наше пожелание сбудется.
Реальность - она намного хуже, и не всегда соответствует нашим пожеланиям. При выходе из клуба разговорились с одним из вольнонаемных, рядом юноша лет чуть больше двадцати. Парень молод, но его глаза уже мертвы, этот взгляд можно распознать из тысяч других. Я инстинктивно ищу подтверждения своей догадке, и нахожу его в многочисленных рубцах на руках, это след от вскрытых вен.
«Зона» – это не только высокие стены, колючая проволока и вышки с охранниками, «зона» – это мир сломанных судеб, мир в котором не ты строишь свою жизнь, а жизнь каждый день строит тебя в один ряд с теми, чьи судьбы тоже исковерканы.