ГЛАВА ПЯТАЯ.
Поразмышляв несколько дней, я прихожу к выводу, что мне стоит попросить о помощи самую богатую техникой стройку в селе – ту, где я обычно «шабашу». Однако Илья сразу отказывает:
– Ничем не могу помочь! – говорит он, прячась за своим джипом от шума работающего экскаватора, – иди к Афанасию Юрьевичу, говори с ним. Я лишь распорядитель, хозяин он. Скажет храм построить новый, построим. Этот отремонтировать – сделаем. Прикажет просителей на порог не пускать – будем выполнять!
– Я же с ним не знаком, разве он будет со мной говорить? Да и где я Афанасия Юрьевича найду? – расстраиваюсь я.
– Найти его действительно сложно, – соглашается Илья, – но при желании возможно. На стройке лучше к нему не подходить, он тут всегда без настроения, проблем много. Ты схитри: приезжай завтра на юбилей аэроклуба. На Приокском аэродроме проведут соревнования. Афанасий Юрьевич летать будет обязательно, большой любитель.
– А на чем он летает? – удивляюсь я.
– На всем подряд: самолет, вертолет... да неважно, тебе-то что? Главное, у него после этого всегда хорошее настроение. Тем более, будет банкет: водочка, шашлычки. Афанасий Юрьевич не слушает длинных речей в официальной части, отходит в комнату отдыха. Там к нему и подойдешь, я тебя проведу. Только не подведи меня! Говори кратко и толково, а иначе он потом выскажет мне, что я к нему всяких дурней таскаю!
– Понял! – говорю я, неловко чувствуя себя в старой спецовке. Будто сам факт ее ношения уже компрометирует меня, перед пока еще незнакомым Афанасием Юрьевичем.
Первое, чему я удивился, оказавшись в шикарном кресле напротив известного всей стране миллиардера, расположившегося в еще более шикарном кресле возле венецианского журнального столика, так это то, как эти роскошные предметы контрастируют с убогостью «совковой» комнатой, где мы сидим.
Второе, что вызвало мое удивление, так это запах, исходящий от этого крепкого мужчины лет шестидесяти пяти. Дорогие мужские духи настолько отравляли воздух, что я почувствовал нечто похожее на приступ астмы, после акклиматизации не часто дающей о себе знать.
Потирая заслезившиеся глаза, я представился. Затем сказал, что рассчитываю на помощь в подготовке деревенского храма к достойной встрече викарного епископа. Афанасий Юрьевич в ответ не издал ни звука. Тогда я решил блеснуть талантом оратора:
– Вот вы, Афанасий Юрьевич, строите базу отдыха. Для деревенских жителей это хорошо, появятся рабочие места, они будут вам благодарны. Однако вы подумали, что будет, к примеру, лет через пятнадцать, когда нарастет новое поколение? Народ духовно не образован, процветает пьянство и наркомания. Кто будет беспокоиться о появлении у молодежи нравственности? А без нее что? Опять «семнадцатый год»? Нет, в Настино должен быть храм, как символ вечного, как голос совести в архитектурном исполнении, как образ Бога на малой родине, ради которого можно и нужно сказать «нет» революционному греху! Как вы считаете?
– А мне этот прохиндей Илья сказал, что у меня завелся поклонник, и жаждет получить книгу с автографом! – ровным, как у диктора телевидения, голосом, произнес Афанасий Юрьевич.
– Какую книгу? – изумляюсь я.
– Художественную. Я написал роман, посвященный этапам добычи нефти в России. Сейчас идут переговоры о съемке фильма по моей книге. Мой совет, молодой человек, когда вы в следующий раз пойдете просить помощи, сначала узнайте о человеке, и попытайтесь в разговоре расположить его к себе, а потом переходите к делу.
– Что ж, спасибо. Но мне нужна разовая помощь! – смутившись, говорю я.
– Нет, не разовая. Я в людях разбираюсь. Вы еще придете. Но я уже восстанавливаю два собора, у меня орден за меценатство. Однако в Настино все очень непросто. Возможно, вы знаете: стройку зажали, нет нормальной дороги. Скорей всего, придется ее законсервировать, пока я не придумаю, как выйти из ситуации. Рабочих переброшу в другое место. В Настино останется несколько механизаторов и техника. Вот если вам надо будет что-нибудь перевезти или выкопать, звоните Илье, он выделит. Больше ничем не помогу, и только для храма, никаких «своих дел», учтите!
– Хорошо, понял. Спасибо, вы очень помогли! – Я радуюсь тому, что получил помощь.
– Мою книгу-то возьми! – напоследок говорит Афанасий Юрьевич, протягивая мне толстенный фолиант, – я все равно уже ее подписал!
На волне энтузиазма, вызванного удачной, на мой взгляд, встречей, я немедленно отправляюсь в Настино и приступаю к опилке растительности вокруг храма. Часа через два напряженного труда меня все чаще начинают мучать мысль, что тружусь я напрасно, эта работа никому не нужна. Так же донимает пыль от проносящихся по дороге грузовиков и любопытные взгляды прохожих.
Работа постепенно замедляется. Я уже собираюсь ее бросить, как со стороны леска появляется мотоцикл с коляской, доверху набитой опятами. Чтобы не развалится, он весь перемотан проволокой. Мотоциклом управляет дядя Саша Пряников, слегка сумасшедший дед, а позади него сидит деревенский дурачок Игорек, очень сильный мужчина неопределенного возраста.
Они останавливаются возле меня, и, переглянувшись, принимаются помогать – убирать в сторону ветки. Не то, чтобы от них есть толк, но на некоторое время их участие придает мне сил. Однако и они заканчиваются. Наша троица, которая до сих пор не перекинулась ни словом, усаживается на поваленные стволы. Игорек собирается свернуть «козью ножку», но у него не получается по причине усталости рук.
Мы просто сидим, когда к нам подходят две женщины: Валентина Николаевна и Надя, сотрудник сельсовета, молодая, но не симпатичная крестьянка с мозолистыми руками. Надя приносит нам трехлитровую банку молока и буханку деревенского хлеба. Мы от всей души говорим ей «спасибо».
Пока едим, Валентина Николаевна произносит несколько малозначительных фраз, а Надя рассказывает, что всю ночь провозилась с новорожденным теленком, и теперь нервничает, будет ли он жить.
Я внимательно выслушиваю незнакомого мне человека, хотя раньше никогда этого не делал. У Нади, ободренной моим вниманием, разглаживаются складки на лице. Неожиданно она обещает, что будет приносить нам молока и хлеба постоянно. Чтобы ее не расстроить, я молчу о том, что восстановление храма не планируется.
Земля начинает дрожать от мощного трактора, который, как и обещал, прислал Афанасий Юрьевич. Тракторист быстро сгребает срубленные нами деревья в близкий овраг, и движется по молодой поросли, убирая и ее. Я благодарю дядю Сашу и Игорька, они уезжают.
А трактор останавливается, проехав от храма всего тридцать метров. Тракторист, немолодой мужчина, местный житель, работающий у Афанасия Юрьевича по найму, покидает кабину и подходит ко мне. Лицо у него бледно.
– Отец мой тоже был трактористом, – принимается рассказывать мужчина, удивляя меня, поскольку я не могу понять, к чему это он,– он делал дорогу, на которой ты сейчас стоишь. Я мальчиком был здесь, смотрел, как он работает. Отец для выравнивания профиля снял пласт земли, а под ним человеческие кости, много костей. Он направил трактор в сторону, а там тоже кости. Кладбище ведь здесь, у храма. Отец вызвал прораба, тот позвонил в райком. Приехал уполномоченный, сказал, что если партия решила – дроге быть, значит, быть, и никакие суеверия не остановят пятилетку. Приказал работать, а то органы отцом заинтересуются, как саботажником. А когда мы спросили, что делать с костями, уполномоченный сказал, что это наша беда, нам и решать. Тогда мы придумали сбросить их в храмовый подвал. В него можно было попасть, спустившись в воронку, – тут собеседник считает нужным пояснить, – колокольню красноармейцы взорвали, когда вели арт дуэль, а воронка образовалась от немецкого снаряда. Да церковь вся посечена, глянь! – тракторист показывает руками, и я вижу, что теперь, когда стены освобождены от зарослей, стали заметны следы от снарядов, – ну, отец стал воронку расчищать, сверху доски какие-то ковшом снял, а под ними – черепа!
– Чьи черепа? – спрашиваю я, приглядываясь к трактористу, трезв ли он. Естественно, он пьян, как и все механизаторы в Настино, но не настолько, что бы нести откровенную чушь. А мужчина после моего вопроса, видимо, вспомнив зрительно, принимается плакать, и удивительно видеть слезы на его суровом, обветренном лице.
– Человеческие! – отвечает он, и украдкой крестится.
– Что, одни черепа? Без скелетов? – я пытаюсь выяснить подробности, чтобы понять, насколько достоверен его рассказ.
– Без. И у каждого в затылке отверстие от пули.
– И как эти черепа тут оказались? – моему изумлению нет предела.
– Не знаю. Во время войны село переходило из рук в руки. Может быть, наши немцев расстреляли, и при очередном отступлении головы захоронили отдельно, чтобы фашистам не доставить радость опознания. А может быть, наоборот, немцы наших. Не исключено, что это головы расстрелянных врагов народа. Не знаю.
– И что вы, в конце концов, сделали? – спрашиваю я.
– Забросили кости с кладбища к этим черепам, и снова закопали. Но я сейчас посмотрел, опять яма на входе образовалась. Видимо, грунт садится.
– Страшная история, но я не знаю, что мне с ней делать! – говорю я,– я же не какой-то официальный человек, который может что-то решить. Я всего-навсего готовлю место для молебна.
– Так и я о том же толкую: от нас мало что зависит! Но я больше не буду работать, иди, посмотри сам, что я откопал!
Я ступаю за ним туда, где трактор остановился, и вижу старую надгробную плиту, которая при зачистке сдвинулась с места.
– Эти странные земляные волны вокруг храма – заросшие могилы. Отец, когда умирал, просил у Бога прощения, что разворошил кладбище. Я не буду здесь тревожить землю, не буду, начальник, как хочешь! – говорит он, решительно садится в трактор, и, запустив двигатель, уезжает на полном ходу.
Я загружаю с инструмент в ГАЗель, и размышляю о сегодняшнем дне, когда ко мне подходит Вадик.
– Тебя подвезти?– спрашиваю я.
Он кивает головой и уточняет, что ему нужно не домой, а в поселок, где я живу. Мне все равно: с собеседником ехать веселее. Усевшись рядом со мной, Вадик светится желанием что-то рассказать. Разумеется, я спрашиваю, от чего он такой довольный. Ерзая на сидении от переполняющих его чувств, он сообщает, что купил ГАЗель, и завтра уже будет ездить на ней.
– Что, отец согласился? – спрашиваю я, искренне радуясь за Вадика.
– Нет. Но кто его будет спрашивать? Он из дома выйти не может, только орет на всех с кровати.
– А для чего тебе коммерческий автомобиль?
– Старое сельпо взял в аренду, продуктовый магазин открою. Мама с сестрой будут продавщицами. ГАЗель нужна, товар возить.
– Дело хорошее, народу летом здесь полно, а магазинов не хватает. Но в поселок тебе зачем? – спрашиваю я.
– В вашем доме культуры будет собрание предпринимателей, хочу поучаствовать. Ты чего сегодня вечером делаешь? Приходи!
– Да какой из меня предприниматель? – с ленцой говорю я, – обычный калымщик!
– Ты не понимаешь цель собрания, – настаивает Вадик,– люди знакомятся, узнают, кто каким бизнесом занимается. Возможно, найдешь себе богатых заказчиков. Или тебе деньги не нужны?
– Нужны! – я, хотя очень устал, решаю согласиться, – приду!.