Я у вольных, у небес попрошу свободу…
М. Борзыкин «Я у вольных, у небес»
Хрупкая женская фигурка стояла на крыше небоскрёба, когда-то из стекла и бетона, а теперь полностью поглощённого буйством зелени каких-то растений. Её длинные русые волосы разметал свежий ветерок. Серые глаза задумчиво следили за стаей птиц, плывшей от одного светила к другому.
Это было ровно пять лет назад, ещё до массовой эвакуации. В этом самом небоскребе. Тогда он сверкал разноцветными огнями, возвышаясь над центром многомиллионного города. В тот вечер, казалось, весь город стекался внутрь этого огромного здания.
Это был его бенефис. Его группа отмечала юбилей и выход очередного альбома. Зал ломился от людской массы.
Лейла стояла чуть в сторонке, подпирая стенку возле выхода, но ей хорошо была видна сцена. Конечно же, она смотрела только на него. Он был главной звездой действия. Высокий поджарый мужчина средних лет. На лице практически отсутствовали морщины, и это сильно контрастировало с длинными прямыми волосами, полностью заволоченными туманом седины.
Удивительно, как он умудрялся привлечь и высокомерных снобов, и бунтующих юнцов.
На сцене творилось настоящие шоу. Его группа никогда не отказывала в использовании эффектных представлений — от психоделического смешения танцев и кадров на огромных экранах мозг окончательно сдавался под воздействием музыки.
Выше располагались VIP-ложи, в одной из которых она заметила Вики, его новую девушку. В противоположность брюнетке Лейле, Вики — высокая стройная блондинка. Округлые формы, подчёркнутые коктейльным платьем. Приятный чарующий голос. Мечта любого мужчины.
Та бросала восторженные взгляды на сцену, не переставая при этом щебетать с друзьями, окружившими её полукругом. И что он в ней нашёл, кроме отсутствующего мозга и желания примазаться к его славе? «Наверняка сейчас трещит вон тому холёному прилизанному красавчику педерастического вида, что смогла завоевать любовь вот этой, скачущей по сцене, рок-звезды, и этим самым осчастливила его», — зло подумала о малолетней красотке Лейла.
В этот момент громоподобные звуки со сцены сошли на нет, и он остался один. Один за чёрным новомодным роялем, похожим на межзвёздный корабль. Уставший сутулый мужчина в плебейских майке и джинсах за аристократическим музыкальным инструментом.
— Спасибо вам, что были сегодня с нами, — его тихий и спокойный голос тут же потонул в восторженном рёве толпы. — Наша программа подошла к концу, — снова гул толпы, — но я хочу представить новую песню, которую посвятил своей любимой девушке.
Лейла непроизвольно бросила взгляд на VIP-ложу. Она, конечно же, не могла слышать, но вид Вики, прикрывшей обеими ладонями свой размалеванный рот, красноречиво говорил о визге радости.
А со сцены уже лились слова песни под аккомпанемент чёрно-белых клавиш:
День. Уходит снова день,
За ним закрыли дверь,
И повернули ключ.
Зря ты новых песен ждёшь,
С меня хватило той,
Что я спел уже.
Спеть эту песню так, чтобы спрятать боль,
Ты не знаешь, чего это стоило мне.
Жить и улыбкой скрыть выражение глаз.
Ты не знаешь, чего это стоило мне.
Ночь. Приходит снова ночь.
Спокойный звук шагов,
Звук ночных часов.
Зря ты новой жизни ждёшь,
С меня хватило…той,
Которой жил уже,
Спеть эту песню так, чтобы спрятать боль,
Ты не знаешь, чего это стоило мне.
Жить и улыбкой скрыть выражение глаз.
Ты не знаешь, чего это стоило мне. (1)
Песня наполнила сердце Лейлы невыносимой тоской, и она искренне не понимала, как до малолетней дурочки не доходит смысл этой исповеди. Та по-прежнему визжала от восторга, сидя за своим столиком, и улыбалась, выставляя на всеобщее обозрение идеально отбеленные зубы. «Как не почувствовать этой усталость и разочарования, просто рвущиеся наружу? Нет, милашка, не тебе эта песня предназначалась изначально, не тебе».
Она нашла его в парке, неподалеку от небоскрёба, где проходил концерт.
Он сидел на лавочке под сенью старого клёна. Луна играла серебром его волос. Он же, развалившись в фривольной позе, лениво пускал табачный дым и прикладывался к большой бутылке.
— Можно мне? — произнесла Лейла, тихо подойдя со спины.
— О, привет! — ответил Джим, не оборачиваясь и протягивая бутылку. — Ты когда вернулась?
— Неделю назад, — ответила после хорошего глотка виски из тёплого горлышка бутылки. — А ты совсем не изменился. Всё также пьёшь жуткое пойло, волочишься за молоденькими дурочками… И всё такой же романтик, как бы ты этого не скрывал.
— Ну… Во-первых, могла бы и известить о своём прибытии. Все-таки не чужие друг другу, я надеюсь, — произнёс, помотав недовольно головой, — и я без тебя скучал, подруга. А, во-вторых, с чего мне меняться? Сама же знаешь, что у мужчины самый сложный период жизни — это первые сорок лет детства. Следовательно, я только-только шагнул в следующий этап детства.
— Знаю, знаю. Но всё-таки найти такой редкий экземпляр… — она села рядом, прижавшись к его боку. — Что, получше никого нет?
— А я знаю? Правда, есть одна, кто получше, но она мой друг и особо не собирается менять этот статус, — Джим обнял её за плечо и крепко-крепко прижал к себе. — А остальные… А кто их разберет?
— Ты так и не научился разбираться в женщинах, дорогой, — и взъерошила его волосы.
— По крайней мере, меня хоть кто-то ждёт дома…
— А что же ты тогда здесь один глушишь виски, а не со своей ненаглядной?
— Я не глушу, а культурно выпивая на природе, — наигранно обиделся мужчина, — а она вроде бы собиралась с друзьями рвануть на острова.
— Ну, понятно… Только что же ты соврал на концерте про посвящение песни ей? Ведь прекрасно же понимал, что её смысл не понятен для неё.
— Хотел сделать приятное.
— А, может, сыграть на публику?
— И это тоже. Вот вечно ты под кожу залезешь!
— Так за то меня и любишь ведь.
— Стерва ты, мисс Лейла, — и впервые он искренне улыбнулся.
— Я стерва?! Я только учусь! — и чмокнула его в щеку и тут же поморщилась: — Когда уже бриться будешь, колючка? Не идет тебе борода!
— Никогда! Мне нравится, а поклонницы так с ума по ней сходят. Только ты недовольна.
— Ты же знаешь, что я тебя ценю и люблю сильно-сильно, но как брата. Как родного брата.
— Знаю, только не понимаю, за что. А сколько мы с тобой вот так не сидели вдвоем и не болтали? Год, два, сто лет?
— Вечность, — проговорила Лейла.
Чудилось, что, действительно, прошла целая вечность с того момента, как он признался ей в своих чувствах. А она тогда хотела сохранить их дружбу, их привязанность. И оттолкнула. Может, зря?
Джим пристально смотрел, как она задумчиво вертит локон в своих пальцах, как чуть прикусывает нижнюю губу. Может, зря он мотался от своих чувств по планете так долго?
Они просидели молча ещё минут пять. Каждый молчал о чём-то своём, но Лейле казалось, что эта тишина ночного парка связывала их сильней любых слов.
— Так к чему твоя новая песня? Даже для тебя она слишком угрюмая, Джим. Тебя что-то тревожит? — она испуганно заглянула в его глаза, прерывая молчание. — Что же?
— Ничего. Успокойся. Я просто устал.
— Это я и так поняла. Но даже это не повод погружаться в уныние!
— Может быть… а, может, и повод. Сама посуди. Я всё время хотел сделать мир лучше, натыкав этих придурков лицом в их собственные прегрешения, преступления против себя, человечества, природы. А они скачут под мою музыку и, довольные, расползаются по своим норам, принимая это как должное. Кто поумнее, ещё, может, и накалякает в газетке свою рецензию, где упомянет всё это, но на этом всё и заглохнет.
— Эх ты, пророк мой непонятый, на карусели, — усмехнулась грустно Лейла и вновь взъерошила его шевелюру, — ты всё такой же ребенок.
— Знаю. И мне самому-то нравится оставаться по-детски наивным, не закомплексованным уродом, а живым и настоящим, — несколько резковато отреагировал Джим.
— А иначе и не ты был бы. Не принимай так всё близко к сердцу. Может, о Вики расскажешь?
— А что рассказывать? В постели — огонь.
— И всё?
— И всё.
— А чем интересуется, кем работает? Ты даже не удосужился узнать? — и она ткнула его кулачком в ребро.
— Мы почти не разговариваем.
Конечно. Если постоянно не вылезать из постели, то и говорить, в принципе, не о чем. Но Лейла всё же продолжила допрос:
— А-а-а, понятно. Совсем не о чем?
— Совсем. Ты же сразу же определила её интеллектуальный уровень. Да хватит уже обо мне! Сама то как?
— А что я? Всё так же мотаюсь по всей Вселенной. Где что случится — Лейла, фас.
— А дочь?
— Школу закончила уже, в академии учиться. Пророчат большое будущее все преподаватели. Вот приглашение на свадьбу прислала — какого-то аспиранта охмурила.
— Не промах. В науку хочет пойти?
— Да. Уже столько планов настроила. Во всех исследовательских работах на кафедре участие принимает.
— Молодец. А у самой как?
— А как может быть с моей-то работой? Сейчас здесь, через полчаса на другом конце галактики.
— Серьезно? Уже убегаешь?
— Успокойся, дурень великовозрастный! Это так, образно. И, в общем, никого у меня нет.
— А мог быть. Я бы тебя ждал или мотался бы за тобой.
— Мы уже давно закрыли эту тему. Мы — друзья.
Джим посмотрел в её глаза. Там плясали чёртики. Наверное, у него всё же есть шанс. Надо только правильно поставить вопрос. Ну, давай же! Хватит строить из себя юнца.
— Поужинаем вместе?
— Конечно, — обрадовалась Лейла. Она сама готова была запеть от счастья. В кои-то веки старые-добрые друзья поговорят спокойно, по душам.
— Так. Я попробую ещё раз, — Джим набрался храбрости и на одном дыхании выпалил. — Ты поужинаешь со мной?
— Я же согласилась уже! — недоумевала Лейла.
Осознание пришло позже. В ресторане, при свечах, когда Джим с бокалом красного вина рассказывал ей обо всем на свете. Хоть она и давно на свидания не ходила, но это именно оно. Свидание. То самое. Она думала об этом с его выступления, мечтая утереть нос Вики. Но это было потом. А тогда она наслаждалась собой и моментом.
А вечер был волшебным. Волшебным настолько, что ей хотелось петь.
— Может, попоём?
— И ты туда же!
— Фу, бука! Ккак тогда, просто для души.
— Ну не здесь же! А то завтра опять напишут о моём развратном поведении.
— Трус! Тогда поехали ко мне.
Лейла не понимала, зачем вдруг пригласила его к себе, а он так быстро согласился. Но делать нечего — слова уже прозвучали.
В квартире она показывала свою гостиную, заваленную книгами, маленькую удобную кухню оранжевого цвета. Дело дошло и до спальни — она застыла на пороге, когда нежный поцелуй коснулся её губ.
Они целовались долго, мучительно, вызывая друг у друга ответное желание. В одежде становилось тесно — оставили ворох тряпок на полу. Рухнули на кровать. И начали двигаться вместе, ловя стоны и вздохи. Воздуха не хватало. Мозг попрощался, оставив напоследок страсть.
Об остальном можно подумать утром. Сейчас главное — его тело, её тело и движение…
А утром она уже начала испытывать неловкость от своей вечерней слабости, прежде чем открыть глаза. Но оказалось, что мужчина исчез, как растворяется туман поутру. Только на журнальном столике лежал букет её любимых цветов. Тех самых, того самого цвета. Лиловые орхидеи. А с ними (с ними) и открытка. Неровный, корявый почерк вывел на ней:
Люблю тебя больше жизни!
Жду тебя сегодня в 21:00 в «Колизее» — пойдем новый фильм смотреть (о любви).
«Чёртов стеснительный романтик», — подумала она и улыбнулась, как довольная кошка.
Но их встреча не состоялась ни тогда, ни позже.
Ей пришлось опять лететь к чёрту на кулички. Лейла, конечно же, отправила ему сообщение. Он только попросил обязательно сообщить о возвращении.
А спустя месяц все таблоиды облетела новость о его смерти: «Сердце великого певца не выдержало пьянства и распутства», «Смерть забрала великого грешника», «Божественный артист и дьявольский грешник скончался в постели любовницы», «Алкоголь и наркотики погубили ещё одну звезду», — гласили заголовки.
А она знала, что он просто уснул дома в полном одиночестве и не проснулся. Он просто устал, очень сильно, и сердце остановилось.
Сотню раз она задавала себе вопрос: «Могла ли она его спасти?» И не могла найти правильный ответ.
Низко пролетевшая птица громко гаркнула над головой. Этот крик вывел женщину из задумчивости. Лейла бросила ещё один взгляд на небесные светила и поспешила спуститься в утробу старого небоскреба, туда, где её ждал четырехлетний Джим, так похожий на отца.
Примечания:
1 - Александр Пантыкин, "Чего это стоило мне"