назад, Глава 35. Весенние облака: http://www.proza.ru/2017/09/09/411
Тогда мы с хохотом выскочили из кустов и, перебивая друг друга, стали
рассказывать, что сразу догадались, что это проделки Лассе. Но Лассе сказал,
что они тоже сразу догадались, что мы догадались, что это его проделки.
Конечно, он врал, но мы на всякий случай сказали, что мы догадались, что они
догадались, что мы догадались, что это проделки Лассе. И тогда
мальчишки сказали...
Астрид Линдгрен, «Мы все из Бюллербю»
Но он недолго пробыл в одиночестве. Вскоре, посматривая на него и шушукаясь, из пещеры выбрались и белки и стали на другом краю Уступа. Бобриан тут же отвернулся лицом к стене.
А между тем вдали, за Высокими горами, за Ничевойским водопадом и за бескрайней рекой Бобривер, уже забрезжил рассвет. Бобрисэй сидел в своём уголке, закрыв глаза, но уши его были направлены назад, где сейчас эти ужасные несчастные белки... Вдруг почти перед его носом, вернее, он заметил это краем глаза, промелькнуло что-то рыжее и исчезло за поворотом скалы.
Он нахмурился и ещё более внимательно стал вслушиваться в происходящее за его спиной, что выдавали чуть подрагивающие от любопытства уши.
Рыжее мелькнуло опять, только теперь в другую сторону.
Ну всё. Так дальше невозможно. Он решительно поднялся.
Но белок на другом краю уже не было. Их вообще на земле не было. Зато серо-голубой утренний воздух, курящийся около Уступа белёсым паром, то и дело прочерчивали рыжие мазки.
– Бобрисэй! – крикнул ему, пролетая мимо, Луцик. – Какой сегодня ветер! Ты только пощупай!
Постояв ещё несколько секунд и проследив взглядом за движением белок, Бобрисэй заметил, что они в качестве крайних точек своих причудливых кривых, эллипсов и прочих воздушных фигур избрали две довольно больших полянки на противоположных сторонах вогнутой боковины ущелья, в середине которой был и его Уступ. Одна полянка – там, по другую сторону от расщелины, из которой выходила ведущая к нему тропа, была ему уже знакома. Вторая была где-то за пределами видимости, дальше по скале за его Уступом.
– Влу-влу-влу-влу! – пролетая мимо, дразнительно поболтал языком ему Цкажчик. – А индюки летать умеют? – это уже неслось от его следа, как звуковой шлейф.
Бобрисэй надулся... ну, почти точь-в-точь. Дождавшись, когда Цкажчик полетел в обратную сторону – как раз к знакомой ему полянке, – Бобрисэй уже хотел было прыгнуть за ним, как вдруг кто-то удержал его, ухватив за хвост. Он как ошпаренный подпрыгнул на месте и, повернувшись, собрался уже высказать всё наболевшее, но Ничкиса с таким невозмутимым видом собирала на тающем льду какие-то невидимые ему (и, наверное, несуществующие) крошки, что у него опустились лапы.
Он снова отвернулся к ущелью. И невольно залюбовался, глядя, как летала в необычных и странных сегодня порывах и движениях ветра, ловко перескальзывая с одной воздушной горки на другую, королева белок. На лице его появилась лёгкая улыбка. Он не замечал, что стоит на самом краю, так что цыпочки его уже нависали над дымчатыми волнами утра. Соскользнуть вниз ничего не стоило: один только лёгкий толчок в спину – и вот он уже летит, болтая тормашками в разные стороны, растопырив всё, как репей, и во внезапном ужасе вопия:
– Нички-иса-а!!
– Ну, что? Вот я, – она летит рядом с ним, с замечательной реакцией уворачиваясь от пролетающих мимо неё лап, хвостов, зубов и всего остального.
Наконец, уловив момент, она на секунду ухватила его за шиворот, и невыносимый кубарь закончился. Он парил в восходящих потоках воздуха.
– Фу-у-ух... – вздохнул он, приходя в себя. И тихонько добавил: – Хорошо, что я не завтракал...
Однако он успел опуститься уже довольно глубоко в ущелье, так что нужно было приложить всё умение и опыт (которого не было), чтобы вернуться назад. Белки теперь парили где-то там, возле прозрачных, как шевелюра старого бобра, облаков. До них было так далеко...
– Ну что – помогай теперь! – сердито буркнул Ничкисе Бобрисэй, впрочем не решаясь её упрекнуть...
Они проделали уже половину пути, лавируя в воздушных струях, как к ним спустилась Верцка.
– Ну, малыш, как ты тут? – прозвенел в воздухе её весёлый и чистый и одновременно удивительно прохладный от кротости голос.
– Хорошо... – прошептал Бобрисэй.
Она, сделав лишь лёгкое движение плечами, оказалась рядом с ним.
– Держись...
Он ухватился своей дрожащей холодной и мокрой лапкой за её – тёплую и крепкую. Всё. Теперь всё было легко.
Они быстро миновали снующих в воздухе белок и были теперь среди облаков... Нет, даже чуть выше.
Ого, смотрите-ка, надо же – вот и добрались мы, оказывается, до облаков! А то уж совсем как-то было бы странно...
Поднявшись ещё немного, они оказались над белым колеблющимся, словно дышащим, облачным полем. И они парили здесь в лёгких и прочных воздушных потоках, и Бобрисэй всё так же держался за крепкую лапу Верцки, и совсем-совсем ничего не боялся. По крайней мере, с его лица не сходила блаженная улыбка.
– Мама... – прошептал он, видимо не решаясь произнести громче.
Над облачным полем восходило ликующее весеннее солнце. Бобрисэй вдохнул полной грудью напоённого мягкими лучами утреннего воздуха и закрыл глаза.
Верцка, отчего-то слегка нахмурившись, быстро сказала:
– Ну, нам пора возвращаться.
И, опять сделав лишь небольшое движение плечами и хвостом, нырнула вниз, через облака. Понятно, что Бобрисэй, неотступно держащийся за её лапу, поплыл вместе с ней. Но тут она, стряхнув его лапу, оставила его одного, сама, виртуозно опустившись на какой-то совершенно незаметный выступ скалы над его пещерой, с чего-то вдруг принялась приводить в порядок свою шубку. Бобрисэй в нерешительности парил в воздухе...
– Ой, ха-ха-ха! Кто там ещё! – заверещал он, вращаясь в воздушных потоках.
Разумеется, никто не отозвался. А Цкажчик тем временем с деловитым видом, как раз недалеко от Бобрисэевых пяток лёжа на воздухе, как на диване, словно совершал в уме какие-то сложные математические расчёты. Например, сколько будет единожды пять тысяч семьсот шестьдесят три. Или стожды ноль. Ну, что-то в этом роде.
– А-а! Всё ясно! – проницательно заметил Бобрисэй.
И ринулся в отместку.
Но не тут-то было!
Да... Мне трудно описать вам, что тут началось. Воздух просто кипел хвостами, лапами, ушами, носами, спинами и всем остальным, летающим друг за другом.
Но, как ни старался Бобрисэй, догнать Цкажчика не мог. Луцик и Марцка давно уже, как и Верцка, сидели на каких-то уступах, потому что находиться теперь в воздухе было бы довольно-таки легкомысленным шагом.
Цкажчик же, нарезая вокруг Бобрисэя самые разнообразные виражи, впрочем не касаясь его, налетал, издавая пронзительное жужжание-свист, что, конечно же, изображало звук истребителя. В один из особенно опасных моментов Бобриан тоже издал какой-то звук, повергший всех белок в смеховой шок. Ну а Цкажчик, разумеется, тут же приняв этот звук на вооружение, летал, то повторяя его, то изображая диктора военного радио: «Внимание-внимание! Будьте осторожны! В воздухе бомбардировщик Бобрисэй...» Всё это перемежалось воем падающих бомб.
Бобриан, опять весь красный, вырулив кое-как к берегу, шлёпнулся на какую-то полянку, на которой, впрочем, как оказалось, совершенно негде было спрятаться.
А погода на земле, скажу я вам, была тогда – сплошная грязь, ручьи и слякоть. Так что наш Бобрисэй через минуту пребывания на этом миленьком утёсике стал похож на весеннего тракториста, который год убеждающегося, что он, в отличие от древнего Израиля, не может передвигаться по полю, как посуху, или на шахтёра, по совместительству устроившегося трубочистом.
Понятно, что он даже не смотрел, как там теперь себя чувствуют белки.
Но надо было как-то отсюда выбираться – это полянка была прилично ниже его Уступа, а над ним простиралась совершенно лысая скала. Подниматься снова в воздух ему, судя по всему, больше не хотелось. Ну, по крайней мере, не сегодня.
Что же оставалось делать? Он стал выгрызать себе ступеньки. Долгое бы ему, конечно, пришлось провести в этом занятии время, если бы не одно обстоятельство. Выбирая пятую, кажется, по счёту ступеньку, он вдруг обнаружил, что резцы его ушли в глубь скалы как-то уж слишком легко. Он отстранился и осторожно просунул в щель лапу. Там была пустота.
И каково же было его удивление, когда он обнаружил, что наткнулся на свои собственные подземелья! А уж радость-то какова...
А в пещере его ждали улыбающиеся и немного смущённые белки. Цкажчик, переминаясь с лапы на лапу, конфузливо хмурил брови.
– Ты не очень обижаешься, а? – наконец спросил он недоуменно обводящего их взглядом Бобрисэя.
– Совсем не обижаюсь, – конечно же, ответил Бобриан.
Он таки ведь взрослый уже!
Все как-то сразу повеселели.
– Ну что ж, – заявила тогда Ничкиса, – давайте пить чай! У меня есть сухарики, а ещё...
Но её уже никто не слушал. Ну, разве что Верцка – всё-таки королева, не тракторист. Ничкиса только улыбнулась и тоже принялась за завтрак.
– ...А всё-таки грустно, – вздохнув, сказал Бобриан, когда они с Ничкисой проводили белок.
– Всё-таки? – хитро усмехнулась Ничкиса, толкая его крылом в бок.
Бобриан, в который раз за сегодняшнее утро покраснев, пробурчал что-то вроде «чего вы к словам придираетесь» и поплёлся к себе на одр. После такого-то утра неплохо было бы и отдохнуть.
Проснулся он оттого, что пятки его отчаянно щекотались.
– Цкаж, ну всё, я тебе задам! – свирепо хрюкнул Бобрисэй, вскакивая с постели в твёрдом намерении исполнить обещанное.
– Это так-то ты встречаешь гостей? – мягкий, тягучий голос остановил его порыв, приведя брови в положение «на макушку становись, раз-два».
Рядом с его одром, играя упругим хвостом, царственно возлежала летучая кошка.
– Круам Оакш! – выдохнул он, обнимая её могучую шею.
– Что ж, спасибо, что рад мне, – она поднялась, мягко отстранив его. – Вот, решила навестить тебя... Мы с Ничкисой уже третий раз чай пьём, и я подумала, что, может быть, ты тоже хотел бы...
– Да! – у Бобрисэя загорелись глаза. – Я... хотел бы... конечно!.. если... я...
– Пойдём, – просто сказала Круам Оакш, а Ничкиса уже налила ему чашку ароматного напитка.
– И что бы я делал без вас! – воскликнул Бобриан с набитым ртом.
Ничкиса с Круам Оакш только переглянулись, делясь друг с другом улыбкой. Но Бобриан, конечно, уже этого не видел. Ведь перед ним были великолепные овсяные крендельки, а ещё вкуснейшие размоченные сухофрукты, а ещё свежие сладкие корни и тростник из весенних долин, а ещё...
– Вивава вевев вивево ввуввее... – блаженно вздохнул Бобриан, набирая воздуха для нового пассажа.
Что ж. Вы, должно быть, уже заметили, что это был истинный ценитель.
...Был уже глубокий вечер, почти ночь, когда они втроем решили немного пройтись. Закат уже отзвучал, и теперь лишь высокие небеса и хрустальный западный горизонт хранили его лёгкое эхо. Сизые сумерки были легки и прозрачны – весна, драгоценная, как друг, весна...
Они пошли к раздвоенному дереву. Отстранённый, но наполнявший всё свет делал их путь ясным.
– Ты пришла оттуда? – спросил Бобрисэй, показывая лапой на тропку, извилисто текущую вниз, туда, где в сокровенностях диких каменно-кустарных дебрей был сокрыт дом Кабассы.
– Не обязательно, – с тонкой улыбкой ответила Круам Оакш, а Ничкиса с некоторым удивлением посмотрела на Бобриана. – Я могу избирать и другие пути... Но об этом завтра.
Они прошлись к реке, чтобы вполне насладиться наступающей здесь весной. Влажный воздух был исполнен ароматами прошлогодних трав, бегущей воды, оттаявших камней, вздыхающей земли... Стало уже совсем темно, и они вернулись назад. Впрочем, ведь с ними была Ничкиса, не говоря уже о том, что путь в темноте для Круам Оакш иногда был даже более удобным и уж во всяком случае не затруднительным.
Сидя на Уступе, они выпили ещё чаю, чтобы согреться после прогулки. Всё-таки это были горы, и весна ещё только начиналась...
Ранним весенним утром, когда ещё только начинали цвести подснежники, Бобрисэй проснулся в таком необыкновенном настроении, что даже сам удивился и, сев на одре, минут десять вслушивался в происходящее. Но ничего, собственно, особенного не происходило. За чуть приоткрытой дверью пещеры были слышны поющие ручьи, откуда-то в этих горах даже доносилось легкомысленное щебетание птицы, и воздух уже был совсем другим, но всё это, однако, не было таким уже необычным.
И, тем не менее, что-то изменилось. Он поднялся, всё ещё недоумевая (всё было написано на лице), и пошёл на Уступ почистить зубы. Круам Оакш там делала зарядку.
– Ага! – многозначительно заметила она, взглянув на него, но дальше распространяться не стала.
А Бобрисэй, улыбнувшись в ответ краешком губ, принялся за нудную, когда за неё берёшься, и приятную, когда её заканчиваешь, процедуру. И хорошо, что Шишемыша положила столько мятного зубного порошка! Ничкиса любила сиреневый и поэтому брала этот не очень помногу, так что ему хватило его до самой весны.
– Фу-ух, – вздохнул он, усаживаясь на брёвнышко.
Вместо ледяных пеньков под ним уже несколько дней красовались каменные.
– И всё-таки... – сказал он ещё будто просто в пространство, беседуя сам с собой, да и глядя в неопределённую его точку, но краем глаза следя за Круам Оакш. – Что же такое случилось?
– Ещё не случилось, – понимающе кивнув головой, ответила она и принялась за водные процедуры.
Она минут пятнадцать фыркала, растираясь исчезающим снегом и обливаясь заранее приготовленной водой, но Бобрисэй терпеливо сидел рядом, ожидая, не скажет ли она ещё что-нибудь. И точно. Она сказала:
– Но случится.
И на этот раз это было всё. Она вернулась в пещеру, где вставшая раньше всех Ничкиса заканчивала приготовление завтрака. Бобрисэй ел, не замечая, что ест. А между тем, это был любимый его рацион. Только отпив уже половину кружки, он заметил, что пьёт:
– Странный какой-то сегодня кофе...
– Это не кофе, – улыбнулась Ничкиса. – Это цикорий. Я нашла здесь неподалёку несколько корешков...
Бобрисэй тоже улыбнулся, как бывает с человеком, над которым смеются, а он не понимает, что смеются именно над ним. Да. Положительно, какое-то необыкновенное было сегодня утро.
– Ну что, пойдём пройдёмся после завтрака? – предложила Круам Оакш, сладко потягиваясь всеми лапами. – Спасибо, Ничкиса, очень вкусно всё было.
– Ага, – рассеянно ответил Бобрисэй, крутя пальцем веточку, выбивавшуюся из плетения стола. – А что, здесь в горах весна всегда такая?
– Какая – «такая»? – искусственно делая недовольный вид, спросила Круам Оакш
Но Бобрисэй и этого не заметил. Его мысли явно были не здесь. Круам Оакш с Ничкисой стали собираться, а он всё сидел и думал, а по лицу его блуждала всё та же тихая улыбка... Знал бы он, во что превратится эта послезавтраковая прогулка! Хотя, наверное, и хорошо, что не знал.
– А что, фонарь мы с собой возьмём? – спросила вдруг Ничкиса, и этот её вопрос как-то выделился из общего фона еле различимых бормотаний, обычных для дорожных сборов.
Но Бобрисэй опять никак не отреагировал, впрочем, и вопрос был обращён не к нему, а к Круам Оакш. Та посмотрела на Ничкису. В их глазах совершалось какое-то движение, словно бы некая немая речь. Наконец она кивнула головой и снова погрузилась в сборы.
И тут Бобриан вдруг словно проснулся:
– Эй, а куда это вы потащили мою ПН... и сумку, и фонарь!.. Ну, а книга-то вообще нам зачем? Мы – что...
– Как ты думаешь, – перебила его Ничкиса, – что нам взять из провизии?
– Это что – пикник что ли какой-то планируется? – всё недоумевал Бобрисэй. – Ну... да что хочешь. Я так наелся, что ничего придумать не могу.
И он тоже включился в сборы – там, где дело касалось его «секретных вещичек», никак невозможно было допустить участия разных там девчонок.
– Ты молоток горный возьмёшь? – подняла на минутку голову от вороха самых разнообразных вещей и горы наполняемых сумок Круам Оакш.
Бобриан, не удивляясь, словно вообще часто люди отправляются пройтись после завтрака, захватив с собою полдома вещей, как-то медлительно произнёс:
– Идти же тяжело будет...
– Как хочешь, как хочешь... – прозрачно и тихо заметила летучая кошка.
Но он таки взял.
Ничкиса перед их уходом с какой-то особой тщательностью навела порядок, плотно закрыла за ними дверь. Бобриан смотрел на всё это с невыразимым удивлением, но так ничего больше и не спросил.
А это ведь было прощание с пустыней. Временное, конечно, но всё же...
Наконец они вышли в путь. О, это было зрелище! Три медленно бредущие по весенним лужам колобка, словно сплетённые из нескольких мотков разноцветных ниток – отовсюду торчали какие-то сумки, узлы, узелочки, баулы и баульчики, и даже один чемодан. Его несла Круам Оакш. Правда, неясно было, откуда она его здесь достала – может, принесла с собой?
Сумку Шишемыши, заново набитую разными разностями, нёс Бобрисэй. Конечно же, и ПН с фонарём и книгой тоже была у него. Ну и всё остальное. В том числе и горный молоток, подаренный в последний раз Кабассой.
Они миновали раздвоенное дерево, верховья реки и двинулись дальше, к острому и шипастому хребту, отходящему от их скалы, словно увешанный роговыми оружиями хребет дракона. Впрочем, что такое дракон, Бобриан не знал – это была мысль Круам Оакш. Вообще, она была довольно оживлённа, не в пример обычному своему поведению много говорила. Ну, если считать многим примерно одно слово в час.
Они поднялись на хребет... Он был уже свободен здесь ото льда и снега, разве что кое-где между большими валунами или отростками скал проглядывали его остатки. Круам Оакш, когда они только подходили к перевалу, повернула Бобрисэя к нему спиной:
– Теперь иди так!
Тот только пожал плечами:
– Ну что не сделаешь для верного друга...
Ещё несколько шагов...
– Вот, теперь поворачивайся! Только не очень быстро.
Бобрисэй, как и было приказано, медленно повернулся и, так же несколько замедленно меняясь в лице, ахнул. Это было необъяснимо.
Что мне сказать вам об этом? Да и разве разумно будет решаться описывать то, чего описание заведомо будет далеко от точности и потому окажется понижением... но всё-таки не скажу – оскорблением для подобного рода местностей – они недоступны для оскорблений... Конечно, это будет неразумно – но и всё это мероприятие с пересказом истории Бобрисэя сразу было делом... гм... как бы это сказать поделикатнее... переходящим пределы разумности. Вот так, наверное.
...Перед его глазами была весна.
Не её приход, явление, признаки и прочее, а она сама. Не знаю, видели ли вы такое. Я – нет. Но так, я слышал, бывает... Это как, например, если какой-нибудь человек, будучи подданным царя и живя в подвластном ему царстве, вдруг увидит его самого идущим ему навстречу по улице, словно обычный человек. И тогда никто не замечает, что по улице, среди всех и как все, идёт царь, и только этот увидевший его человек и ему подобные знают, кто это. Увидеть царя в пурпурной мантии, короне, со скипетром и державой и узнать его – это одно, и увидеть его в образе обычного прохожего – и тоже узнать (или даже: тем более узнать его) – это другое.
И мне кажется, здесь было что-то подобное.
...Они стали спускаться по причудливо изгибающемуся склону в небольшую котловину, за которой опять виделись восходящие вверх горы.
– Нам туда... – шёпотом сказала Круам Оакш.
И вдруг Бобрисэй понял.
Я это говорю не потому, что каким-то образом забрался в его мысли – это невозможно – просто его реакция и дальнейшее говорило за это.
– Это... это... – захлёбываясь внезапно расширившимся и скачущим в груди воздухом тоже шёпотом пытался сказать Бобрисэй.
– Да, да... оттуда течёт Река... – ответила Круам Оакш и, деликатно улыбнувшись, двинулась вперёд.
Ничкиса, тоже с улыбкой, смотрела на них и на Бобрисэя, потом поднялась в воздух, облетела несколько раз вокруг, словно поя, но сокрывая звуки, и села ему на плечо, как когда-то, когда он был ещё совсем маленьким. Он благодарно потёрся виском о её золотисто-синее крыло.
Они шли в этой котловине – в которую и спустились, – но взгляды их были обращены вперёд, к возвышающимся горам, туда, где...
– Слушай, а здесь такие скалы... – вдруг заметил Бобрисэй. – Как же мы там пойдём?
Круам Оакш, остановившись, дожидалась, пока он её догонит, и только потом ответила:
– Вот это я и собираюсь сделать – как ты думаешь, зачем я задерживаюсь с тобой так долго? – придётся мне тебя научить... – и с независимым и важным видом двинулась дальше.
Бобрисэй с Ничкисой с улыбкой переглянулись, впрочем улыбаясь несколько нерешительно, потому что было непонятно, шутит Круам Оакш или говорит всерьёз.
Вскоре это выяснилось. Она говорила всерьёз. По крайней мере, в той части, где обещала научить Бобриана передвигаться по возвышающимся скалам.
– Ну что – готов? Идём дальше? – спросила она озирающегося по сторонам Бобрисэя.
– Я сейчас... – промямлил он, сбрасывая на землю поклажу. – Мне на пять минут... – и куда-то убежал.
– Готов, – сказала за него Ничкиса.
Но как ни крути, а пришлось за это приняться.
– Ну вот, смотри на меня, – сказала Круам Оакш и, как ящерица, помчалась вверх по почти отвесному боку возвышающейся прямо перед ними скалы.
– И что? – с понятной укоризной, оставаясь на месте, спросил Бобрисэй.
Круам Оакш вернулась.
– Что, ты не понял – как? – с неожиданной кротостью спросила она. – Показываю медленнее... Давай вперёд... Так... Ага, кое-что из Драконских уроков ты запомнил!.. Так... Нет, здесь надо по-другому – вот так, смотри...
Таким вот образом, успешно продвигаясь, к полудню они прошли метров десять. Бобрисэй раза три падал, но успевал схватиться за Круам Оакш, причём один раз – за хвост, за что получил такую оплеуху, что больше ни разу в жизни никого не хватал за хвост, даже случайно. После этого дело сразу пошло как-то легче, и к обеду они поднялись-таки на эту скалу.
– Ну, всё, – объявила Круам Оакш, – теперь привал.
Впрочем, это и так было ясно – у всех, даже у Ничкисы, уже буквально языки на плечах лежали.
Тут была небольшая поросшая горной травой и цветами полянка.
– А тут здорово, – заявил Бобриан, разваливаясь на ней во весь рост.
– Эге, хорошо устроился, – заметила Ничкиса, доставая примус. – Давай разводи огонь.
– Это вы что – и дрова что ли с собой взяли?! – возмутился тот, ощупывая свой рюкзак.
– А ты как думал? – буркнула Круам Оакш. – Ты что, на сухомяте можешь здесь пройти?
– Да, – со вздохом согласился Бобриан. – Боюсь, что даже на сыромяте я не очень-то...
– Ладно-ладно, нюни-то... – зыркнула на него летающая кошка, и Бобриан, почесав ещё гудящий от оплеухи затылок, быстренько принялся разводить огонь.
Обед получился очень хорошим. Разве что больше похожим на завтрак.
– А я ещё есть хочу, – обиженно заявил Бобриан, когда Ничкиса стала убирать в сумку оставшиеся продукты.
– Так ты тогда идти не сможешь, а будешь здесь спать до вечера... – Круам Оакш продолжала проявлять недюжинные административные способности.
Бобрисэй, покосившись на неё, особенно на её недюжинные лапы, быстро собрался идти дальше.
– Ну что ж, – когда все были готовы, с неожиданной грустью вздохнула Круам Оакш. – Тогда пойдёмте...
Бобрисэй внимательно посмотрел на неё, и та как-то неловко улыбнулась ему в ответ.
дальше, Глава 37. Весенние горы. Апрельский сон: http://www.proza.ru/2017/09/11/188