В детстве я любил лежать в больнице. С самого рождения. Родился, огляделся, смотрю, а я в больнице)
В больнице хорошо, там много таких же, как ты, медсестры о тебе заботятся, а родители, бабушка приносят всякие вкусные вещи. И в школу не надо ходить, лежи себе и читай.
И врачи мне нравились. За исключением стоматологов. Это сейчас мы с дочкой пошли к зубному врачу. И тут мне говорят, садитесь, папа, в кресло, скрестите ноги на ногах ребенка, а руки на груди. То есть лежит на мне Ангелина, а я её сзади крепко обнимаю. Такие вот новые технологии. А меня шестилетнего никто не держал, и немало было покусано врачебных пальцев. Род, захваченный кариесом, оказался недоступным. Тогда позвали ещё парочку врачей, молодых, крепких мужчин. Кончено, что-то им удалось сделать. Залечили одну дырку. А ещё штук семь осталось.
Мама, наверное, не знала что делать. Она стала со мной разговаривать. Каждый день. Я не помню её слов, её аргументов, но я помню, что я согласился потерпеть. Это, мне кажется, очень важный момент, когда ты понимаешь, что надо потерпеть сейчас, чтобы потом было хорошо, потому что «потом» представить очень-очень трудно. Но в какой-то момент ты делаешь этот шаг, воображая себя пионером-антифашистом, попавшим в гестапо. Но это уже другой стоматолог, и другой кабинет, почти у тебя дома, на первом этаже общежития, а ты живешь на пятом. Надо только спуститься на сто ступенек. Помните «Танцующую в темноте» с несравненной Бьорк, «107 Steps»?
Я помню фамилию врача – доктор Барсукова. Как же она ласково со мной говорила, как приятны были прикосновения её рук, какая была боль потом! Но я держался. Я дал маме слово – раз, мне было очень стыдно показать себя слабым перед таким красивым доктором – два. Я плевался кровью, иногда кричал, ревел в три глотки, но держал рот открытым. Обезболивание? Это СССР, детки! Ласковый голос доктора Барсуковой – вот мой лидокаин. И это было не единожды, за две недели я приходил туда раз семь, по числу больных зубов. Где-то посередине этого бесконечного лечения, я едва не сдался. Я сел в коридоре и отказался входить в кабинет. Я хотел, но не мог. Ноги не шли, как только я представлял себе новую порцию боли. Именно тогда я понял, что не смогу стать ни военным, ни разведчиком. Вдруг меня возьмут в плен. И тогда я не выдержу пыток, я выдам все тайны и всех товарищей. А этого нельзя допустить! И с тех пор у меня принцип: я не храню тайны, у меня их нет, я предупреждаю друзей: если мне будут сверлить зубы – я сдам всех. Может и не героическая позиция, но зато честная.
В девятом или одиннадцатом классе, мы изучали «Репортаж с петлей на шее» Юлиуса Фучика. Я еще ничего не знал о наших, советских репрессия, и поэтому книга меня потрясла.
Хотя еще до этого была одна детская книжка какого-то иностранного автора, никогда уже, наверное, не вспомню и не узнаю, кто это. Там про какой-то город, про его жителей, они ждали конца света (да, это была детская книжка с цветными картинками на полстраницы), должен был прилететь астероид, врезаться в Землю и наступить всеобщий конец. И вот все как-то к этому событию готовились, и мэрия проводила уборку, и какие-то праздничные мероприятия, приуроченные к падению астероида, жители добрели на глазах, все ходили друг другу в гости, всё друг друга прощали, почти идиллия воцарилась (вы всё еще думаете, что я выдумал эту книгу? И зря! Клянусь, книга была, я её читал).
Так вот, там был один персонаж, старичок, переживший войну. Он работал в подполье, даже, по-моему, его возглавлял. То есть у него в голове хранились все пароли и явки, он знал всех руководителей ячеек. Ну, и, конечно, его арестовали. Пытали (я вам ещё раз говорю, это детская книжка! Не верите – ваше дело). И вот этот зарубежный Мальчиш-Кибальчиш, боясь, что не выдержит и выдаст всех, нашел выход, он стал вместо настоящих имен и адресов придумывать вымышленные и заменять в своей памяти. Заменял, заменял и дошел до того, что забыл всё, что было в его жизни по-настоящему, всех людей, которых знал реально, а заменил всё это придуманными воспоминаниями. Как ему это удалось – меня не спрашивайте, лучше спросите у автора, которого я не помню. В результате врагам ничего не удалось от него узнать.
Потом командира подполья освободили, хорошие победили. Но, когда Мальчиш-Кибальчиш (будем его так звать) вышел из тюрьмы, он не знал, куда ему идти, он не узнавал ни улиц, ни старых знакомых. Остался человек совсем один. Помнил, что когда-то был подпольщиком, но как это доказать? Так что ни пенсии, ни наград, ни рассказов перед школьниками, ни заседаний в президиуме патриотических обществ Мальчишу-Всёзабывшу не светило.
Чем всё закончилось? Я вошел в кабинет, решительно сел в стоматологическое кресло и открыл рот. А , вы про историю из той детской книжки, автора которой я не помню? Ну, там тоже всё хорошо закончилось, астероид пролетел мимо. У меня смутные догадки, этот детский писатель был из скандинавской страны.
Сергей Решетнев ©