НИЖЕ ПРИВОДЯТСЯ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО РУССКОГО ПРОЗАИКА АЛЕКСАНДРА ЗАМОРИНА, СКОНЧАВШЕГОСЯ В МАЕ 2013 ГОДА - НА ПАСХАЛЬНОЙ НЕДЕЛЕ, В СВЕТЛУЮ ПЯТНИЦУ,
ТЕКСТЫ ЭТИ ОТЛИЧАЮТСЯ ОБРАЗНЫМ ЯЗЫКОМ, ТОЧНОСТЬЮ ДЕТАЛЕЙ, НЕПЕРЕДАВАЕМЫМ ЮМОРОМ.
АЛЕКСАНДР БЫЛ МУЖЕСТВЕННЫМ И СВЕТЛЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. БУДУЧИ НЕИЗЛЕЧИМО БОЛЕН,ИСПЫТЫВАЯ ТЯЖЕЛЕЙШИЕ,НЕВЕРОЯТНЫЕ СТРАДАНИЯ, ОН ДО ПОСЛЕДНЕГО ДЫХАНИЯ СОХРАНЯЛ ГЛУБОКУЮ ВЕРУ, ЯСНОСТЬ РАЗУМА И БЛАГОДУШИЕ.
ЧТЕНИЕ ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЙ - ЭТО ОБЩЕНИЕ С ОЧЕНЬ УМНЫМ И ТОНКИМ СОБЕСЕДНИКОМ. ОБРАЗЫ ЕГО НАВСЕГДА ОСТАЮТСЯ В ПАМЯТИ, ПОМОГАЮТ ЖИТЬ И ЛЮБИТЬ ЖИЗНЬ.
А Л Е К С А Н Д Р З А М О Р И Н
ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ February 27th, 2013
На большой заржавленной трубе сидит пятилетний соседский мальчик Сережа и внимательно разглядывает пойманного майского жука. Его нарядная, красивая мама, Алина, мечется неподалеку и с кем-то горячо спорит по телефону. С балкона третьего этажа выглядывает ее свекровь и, заметив внука в неподобающем месте, кричит невестке:
- Алина! Он на сырой трубе сидит! Сейчас же забери его и веди сюда! Алина!
Судя по тому, что мама мальчугана ничего не слышит и не замечает вокруг себя, именно в этот момент, каким-то образом, решается ее судьба. Свекровь выходит из себя и начинает ругаться.
- Твой ребенок сейчас заболеет, дура! Алина!
Невестка, наконец, замечает суетящуюся, наверху, свекровь и злобно от нее отмахивается.
Я сижу неподалеку и зову мальчика к себе на лавку. Он оставляет грязную трубу и охотно бежит ко мне, аккуратно держа жука перед собой.
- Привет, Серега! – Говорю я, протягивая мальчику руку. - Где это ты жука нашел?
- На дороге. – Радостно отвечает он. – Его хотела машина раздавить!
- Это кто – он или она?
- Это майский жук! – Просто и бесхитростно отвечает Сережа. – Я его потом на травку отнесу.
- Слушай, братишка. – Перевожу я разговор в другую плоскость. – А где сейчас твоя тетя Лена?
- Мне мама сказала, что он под землю хочет закопаться. – Не сразу включается Сережа. – Какая тетя?
- Чудак! Лена, которая с вами живет, она – кто? – Старательно объясняю я. – Она – младшая сестра твоего папы? Правильно?
Мальчик соглашается. Он просит меня подержать жука, а сам достает из кармана цветное стеклышко от солнечных очков.
- Значит, она – твоя тетя. – Довожу я объяснение до логического конца. – Так вот, где она?
- Кто? Ленка? Она к жениху в гости пошла. – Мальчик забавно улыбается и просит меня наклониться, чтобы сказать что-то очень важное. – Она с ним целовалась!
Сияющий Сережа забирает у меня жука и начинает внимательно его разглядывать через стекло. Пока он наивно вторгается в биологию, я невыносимо страдаю от своего первого смертельного ранения. Мне – пятнадцать! И обещанный мне первый поцелуй, заслуженно или нет, достается другому. Я еще не подозреваю, что именно с этой минуты начинается моя истинная биография. Невидимый и пока безымянный враг безжалостно ранит меня. А мне, беспомощному, нечем ему ответить. О, как наивны были все мои детские надежды и фантазии. Теперь они, пропитанные ядом ревности, сжигают меня изнутри. Все, что я могу, - это бродить, изнуряя себя, по старым улицам нашего города. Я возвращаюсь домой очень поздно и уже другим человеком.
- Пойми, наконец! – Старательно просвещает меня вскоре аспирант Леня из дома напротив. - Жизнь – это экспансия, агрессия! Тебе просто не хватило смелости, чтобы быть первым. Ты должен научиться заявлять о своих правах. Никто не собирается ждать тебя вечно.
СИЛА ВОЛИ.February 27th, 2013
- Ну, что? – Начал профессор Коршунов. – Снимки выглядят весьма обнадеживающе. Более того! Судя по этим очертаниям, у вас должна быть просто выдающаяся перцепция! Впервые вижу такую кривую. Пожалуй, меня смущает только одно. Видите, голубчик, этот выступ?
- Ну, да…. - Не слишком уверенно пробормотал Сеня.
- Вам не кажется, что он излишне высоковат? Ne quid nimis, как говорится. Ничего - сверх меры! Ха-ха-ха!
- А, нельзя его, профессор, как-нибудь, того, - укоротить! – Поинтересовался Сеня, смущенно сморкаясь в скомканный платочек.
- Напротив! Clavus clavo pellitur, милейший! – Возмутился ученый. – Клин клином вышибают! Именно на него мы попробуем оказать основное воздействие. Нанесем, так сказать, разящий удар на главном направлении!
- Так-так…. – Поддакивал ничего не понимавший Сеня, которому, тем не менее, очень льстило то, что знаменитый на весь мир профессор ведет себя с ним совершенно запросто. Однако последние слова его слегка озадачили. Он неуверенно покосился на свою амбулаторную карту.– Я извиняюсь, но про удар здесь, вроде бы, ничего не сказано.
- О чем – вы, милейший? – Удивился Коршунов, отрываясь от снимков.
- Я – насчет удара. Видите ли, профессор, я сам лечиться не собирался. Жена настояла! Целыми днями гудит: иди, да иди! Вот, я и согласился. Оно – правда, курю я много, но, ведь, работа такая, - будь она неладна! Но, насчет удара мы с ней не договаривались!
- Постойте! Постойте, голубчик, это вы – про какой удар?
- Ну, про тот, что – на главном направлении. – Неуверенно выговорил Сеня.
- Ах-ха-ха! Да, вы – шутник, милейший! – Развеселился Коршунов. – Можете быть совершенно спокойны. Наша методика предполагает совсем другой вид воздействия.
- Точно? – Отлегло от сердца у Сени. – А как же вы будете на меня воздействовать?
- Ну, ладно! – Согласился профессор. – Ad notam! Вкратце, так сказать! Обычно мы погружаем пациента в состояние, открывающее доступ к его Alter ego, второму я. Когда это становится возможным, мы заключаем с ним новый договор, который станет подавлять прежние пристрастия. В этом – смысл гипноза. Вы понимаете?
- Простите, профессор, – в какое состояние вы собираетесь меня погружать? – Снова заволновался Сеня.
- Да, не волнуйтесь вы так, голубчик! Это - сон! Вы будете элементарно спать. – Терпеливо объяснял Коршунов.
- Прямо не знаю, профессор. – Не унимался Сеня. - Вряд ли я усну. Я после смены, как пришел, так сразу и завалился, часов на девять. Здорово выспался!
- О! Это очень хорошо! – Одобрительно закивал Коршунов. – Нам не придется прилагать лишних усилий. Вы отдохнули и спокойны. А это значит, что мы можем начать statim atque instanter – что значит - тотчас и немедленно!
Профессор Коршунов поднял телефонную трубку и пригласил в кабинет двух своих ассистентов. Пока первый из них – строгий и молчаливый молодой человек – помогал пациенту устроится на удобном диване, появившаяся вместе с ним миловидная девушка готовила аппаратуру. Сам профессор неторопясь встал из-за стола и принялся медленно расхаживать по кабинету.
- Прежде всего, помните, что вам не о чем волноваться, голубчик. Вы находитесь среди друзей. Все желают вам добра. Вам, вполне, удобно?
- Да, профессор! – Выдавил Сеня, сглотнув слюну и подумав при этом: «Будь, что будет!»
- Напомните мне, пожалуйста, ваше имя, и - кем вы работаете?
- Заикин Арсений. Арсений Петрович! Работаю бульдозеристом в СМУ №7. – Выпалил Сеня.
- Слушайте меня, Арсений. Вы дышите свободно и расслаблено. – Голос профессора, потерял прежнюю бодрую и мягкую окраску и сделался настойчивым и властным. – Вы лежите на мягкой траве, на лужайке огромного прекрасного парка. На голубом небе нет ни облачка. Ярко светит ласковое солнце. Вас со всех сторон окружают высокие деревья с пышными кронами. Поют бесчисленные птицы. Легко журчит бегущий неподалеку ручей.
- Он - готов, профессор. – Подтвердил внимательно следивший за процессом ассистент.
- Ну, и прекрасно! Начнем, пожалуй. А вы, Ниночка, внимательно следите за показаниями. Вы поняли меня.
- Да, Дмитрий Афанасьевич. – Ответила девушка.
Коршунов вплотную приблизился к неподвижно лежащему Сене и, произнося слова еще медленнее, чем до этого, и прибавив еще более настойчивости и властности, начал основную часть гипнотического сеанса.
- Вы Арсений Петрович Заикин. Вам тридцать лет. У вас замечательное здоровье и огромная сила воли.
- Нет. – Едва слышно прошептал, остававшийся неподвижным пациент.
Оба ассистента удивленно повернулись к профессору, тот поспешил их успокоить, предупредительно подняв руку и своим обычным голосом тихо добавил.
- Пациент очень восприимчив и легко возбудим. У таких часто наблюдается некое подобие сопротивления. Они легко впадают в зависимость, но труднее от нее освобождаются. Коршунов снова изменил голос и обратился к неподвижно лежащему Арсению.
- Вас не может затронуть ни одна пагубная привычка. Ваша сила воли всегда легко побеждает их. – Профессор специально выдержал долгую паузу, с иронической полуулыбкой глядя на мужчину-ассистента. Прошло около десяти секунд, после чего он продолжил еще настойчивее. – Вас больше не интересует курение. Оно не имеет над вами никакой власти. Ваша сила…
- Нет! – Снова вырвалось из уст пациента, но теперь уже настойчивей.
Оба ассистента вновь повернулись к профессору, успев обнаружить легкую тень, только на какое-то мгновение мелькнувшую на его лице. Как всегда, профессор оказался на высоте и, поманив за собой своих молодых коллег, направился к столу.
- Прошу обратить ваше внимание на эти снимки, коллеги. – Начал Коршунов. – Надеюсь, что вам так же хорошо, как и мне, виден этот редко встречающийся пик активности. В данном случае мы не можем ничего утверждать наверняка, но есть мнение, что подобные аномалии провоцируют глубинные отделы мозга, которые не отвечают за наше повседневное восприятие и мышление. Так что, очень возможно, что мы должны радоваться некоторой неуступчивости нашего пациента. Предлагаю учинить нашему Арсению Петровичу маленький допрос. Cessante causa, cessat effectus - с прекращением причины прекращается и действие.
Через несколько мгновений в палате снова зазвучал повелевающий голос профессора Коршунова.
- Вы никогда больше не прикоснетесь к сигаретам. Ваша сила воли…
- Нет! – Тихо, но уверенно произнес лежащий на диване пациент.
- Как ваше имя? – Спросил профессор и поднял вверх указательный палец, давая коллегам понять, что все идет по плану.
- Арсений. – Ответил лежащий.
- Чем вы занимаетесь, Арсений?
- Я – зерно, которое спит глубоко в земле и ожидает своей весны.
Все трое переглянулись. Коршунов пришел в себя первый, повертел пальцем у своего виска и продолжал.
- Вы - Заикин Арсений Петрович. Вы никогда больше не прикоснетесь к сигаретам, потому что с вами всегда ваша сила…
- Нет! – Перебил профессора не приходящий в себя Арсений. – Сила дается только тому, кто живет с силой!
Профессор Коршунов снова подозвал своих молодых сотрудников к столу. Он снял тяжелые очки, помассировал пальцами переносицу и произнес, наконец, свой диагноз.
- Пациент, очевидно, находится, кроме всего прочего, под воздействием какого-то сильного впечатления.
- Может быть, компьютерные игры? – Удачно вставила девушка.
- Может быть. – Развел руками профессор. – Очень может быть. Назначьте ему антидепрессанты курсом две недели и-и-и что-нибудь еще подберите, поливитамины, что ли! Придется нашему неуступчивому Арсению Петровичу пройти еще один сеанс.
Во время их разговора пациент неподвижно лежал на диване, но губы его едва заметно шевелились, шепча почти неразличимые слова:
- Я – зерно, ожидающее своей весны! Я слаб и немощен, ибо не познал еще, что такое - жить с силой. Я попираем всеми, и лежу в пыли среди камней. Но пока я свободен, мое сердце не забудет сладость рая и возвестит мне о приходе весны.
ЗОЛОТЫЕ РУКИ February 26th, 2013
Не беда, что приходится долго до центра добираться. Нам, ученым людям, первым делом, нужен покой, тишина. Бывает так, что птица за окном запоет, а ты ее уже осуждаешь – люди, мол, тут серьезным делом занимаются, а она на ветке попусту стрекочет. По этой самой причине приходится окна запертыми держать. Дело того требует! Шутка ли - диссертацию пишу! Если уж быть до конца откровенным, пишу сразу три! Начальнику – докторскую – самому ему некогда, он на островах каких-то здоровье поправляет. Ну, и две – кандидатские! Жене и сыну. Сама-то у меня дома сидит, вяжет. До слез, порой, обижается. Подружки, мол, мои давно в люди выбились: Люська – в Сбербанке, Лидка – заведующая детсадом, А я на тебя идола понадеялась, да в дурах и осталась! Вот уж год она мне проходу не дает. Мне, по моей работе, покой нужен, а жена – хуже той птицы – целыми днями, целыми днями! Вот, пишу ей теперь диссертацию по гидравлике. И вы знаете, спокойней как-то в доме стало! Понятное дело, научная деятельность, она, дисциплинирует, облагораживает! Дуня моя это понимает, чувствует. С соседскими бабами реже стала на лавочке сидеть, семечки бросила «лузгать».
Я ее спрашиваю:
- Ты – чего это, Дуняша?
А она:
- Да, ну их! Мне теперь больше жевательная резинка нравится! Удивительные дела творит наука! Вот, боюсь только, как бы - не закурила! Мне при моем сидячем образе, это – просто смерть! А во всем остальном - полный порядок! Дома – покой, тишина - сиди и пиши. И птица, что интересно, реже стала петь. Прыгает на своей ветке и на меня через стекло смотрит. А мне, признаться, только этого и надо! Работа закипела! И двух дней не прошло, как я уже к расчету цилиндров приступил. Так хорошо, что, кажется горы, попадись они под руку, мог бы свернуть! А на днях жена ко мне заявляется и, снова, вся в слезах!
- Про Владю-то нашего мы забыли? - говорит.
А он у нас от призыва в "неизвестном" месте скрывается, через полгода должен снова объявиться.
- Ты разве не знаешь, что у Влади – слабое здоровье? – Волнуется жена. – Учти! Я не позволю, чтобы моего сына заставили, вместе с другими, «ишачить»!
Кричит, моих доводов слушать не желает. Посопротивлялся я, для виду, минут двадцать и согласился с нею. Авось, и третью осилю! Вначале двигалось со скрипом, но потом - пошло, поехало – за милую душу! С утра пишу докторскую – «Применении сложных компостов для массового выращивания шампиньонов», ближе к обеду начинаю кандидатскую для Влади – «Значение пиковых нагрузок при наращивании трицепсов», а после ужина – «гидравлика» - это уже для жены и для души. Не поверите! Бывало, пишу, а сердце в груди поет! Одним словом, наука! Но блаженство наше с Дуней продолжалось недолго! Помню, в пятницу это случилось, тринадцатого числа! Сижу, как обычно, пишу. Вдруг, слышу - страшный стук входной двери и кошачий визг. Входит в комнату жена моя, Дуняша.
- Ты бы, Дуня, - говорю, - поосторожней с дверью. Того гляди, портрет Ломоносова свалится.
А он у нас там, и правда, на малюсеньком гвоздике держится. Все руки не доходят – гвоздь побольше вбить.
А жена мне отвечает:
- Не знаю, кто он такой, твой этот Ломоносов! Может, он – родственник тебе? Только я плевать на вас двоих хотела! Я на тебя, идола, лучшие годы потратила, и дура – осталась!
- Да, что – говорю – случилось, Дуняша? Милая!
Она – в истерику! Я ее, как могу, успокаиваю. И что же выясняется! Пока я тут писал, соседка наша, Катька, с отставным подполковником – как выразилась моя Дуня – «снюхалась». И именно сегодня у них – свадьба!
- Ну, так что? – Старался успокоить я жену. – Как говорится, совет да любовь. Нам-то с тобой, что - до них? Мы – люди занятые, ученые! Нам нужна тишина, покой.
- Ах, покой тебе нужен? – Взорвалась, окончательно, Дуня. – А ты знаешь, что он к ней переезжает и обещал Катьке своими руками евроремонт сделать?! Она теперь по всему дому похваляется, что у подполковника – «руки золотые».
При этих ее словах у меня ноги подкосились. Крышка теперь всем нашим диссертациям! Особенно, начальника жалко! Ведь, этот подполковник нам теперь ни днем, ни ночью не даст покоя! Писать в этот день я, естественно, уже не мог! Весь вечер лежал на диване и прислушивался к тому, что творится у соседей, за стенкой. Свадьба разошлась далеко за полночь. Я, совершенно измученный нескончаемыми народными песнями, военными маршами и громким неугомонным топотом танцующих ног, с наслаждением прикрыл глаза. Теперь бы только ночь продержаться! Здесь я, признаться, очень рассчитывал на безудержную храбрость и азарт всех, вообще, подполковников, оказывающихся за праздничным столом. До кровати соседка как-нибудь его дотащит, там уж он до обеда благополучно пролежит. Штука испытанная! Теперь его и военная тревога не разбудит. Ну, оно и лучше! И соседка до утра спокойно проспит. А потом будем молиться о чуде. Почему бы им, к примеру, медовый месяц себе не устроить? Круиз! А там, многое может случиться! Убаюканный своими мыслями и долгожданной тишиной, я стал погружаться в сон. Это блаженное состояние, так хорошо знакомое всем лодырям и лоботрясам, подобное медленному таянию в пламени ласкового огня - беспечная, ни с чем несравнимая сладость. Нам, скорбным труженикам, она почти незнакома. Наш удел – провалиться в бездонную пропасть небытия, спасаясь от преследующих нас бесчисленных мыслей и страхов, в надежде скорее проснуться. Жалкое подобие ночного отдыха! Впрочем, каждому – свое! Но на этот раз я засыпал так, словно был самым отъявленным шалопаем на свете! Дивное состояние! Но, и минуты не прошло, как меня разбудили странные, резкие и завывающие звуки. В страшном испуге я подскочил на своей кровати!
- Что это? – Обращаясь к жене, которая тоже не спала, сдавленным шепотом прошептал я. – Откуда это?
В ответ мне Дуня быстро и зловеще зашипела:
- Я же тебе говорила! Это ее подполковник!
- Но, что он делает? У него же – брачная ночь!
- Он по ночам любит выпиливать электролобзиком. Катя говорит, что это его успокаивает.
- И что, он никогда не спит?! - В полнейшем ужасе воскликнул я.
- Этого я не знаю. Но, должно быть, очень редко! Соседка хвалилась, что он у нее - очень активный!
Ситуация была безвыходной. Промучившись еще около часа, мы с женой отправились погулять. Выйдя из дома, мы обнаружили, что если бы не злобная активность подполковника, то можно было бы сказать, что весь мир погрузился в глубокий сон. Было так тихо, что слышался самый нежный ветерок, заставлявший едва трепетать листочки на верхушках деревьев, стоявших сплошной стеной вдоль узкой тропинки. Мы двинулись по ней, все дальше уходя от дома, пока, наконец, миновав длинную и темную аллею, не вышли на самую окраину. Подлунный мир был пронзительно загадочен и удивительно чист! Ночь скрывала все пошлое и низменное под своим непроницаемым покровом и делала возможным изливаться вокруг только чистой и незапятнанной красоте, которая готова была принадлежать каждому, отважившемуся выйти из дома. Я обнял жену, поеживавшуюся от ночной прохлады, и понял, что снова завидую тем «бездельникам», которых ничто не держит за столом или в постели. Впрочем, поблизости «таких» не было.
ПОБЕДА.February 26th, 2013
Промучился до самого рассвета. Накануне получил аванс. Клятвенно пообещал редактору выдать «на-гора» что-нибудь в высшей степени оптимистическое. Тема - «постмодернизм и его исторические перспективы» - меня не пугала. О чем же еще писать нашему брату? Мы пишем, они читают. Мы получаем, они платят. Ведь, собственно говоря, это и есть постмодернизм. Только, вот, сразу заявлять об этом нельзя! Это было бы очень похоже на самоубийство. И, главное, - редактор расстроится. А у него всегда такое выражение лица, будто он уже - на пределе. Хотел бы я посмотреть на тех «мерзавцев», которые его до этого довели! Хотя, возможно, своей несчастной физиономией он был награжден прямо в утробе матери? Из раза в раз, этот «комок нервов» проделывает со своими авторами одну и ту же штуку. Перевертов может, просто, часами морочить нам головы. Страшно не любит платить! Происходит это примерно – так.
- Зачем вам деньги? – Вопрошает он меня с отчаянным укором. – Ну вот, скажите честно, Кукушкин: на что вы их тратите? Ведь, я прекрасно знаю, что после аванса вас по три дня не бывает дома. А, после окончательного расчета, – так, целую неделю! Мне постоянно приходится выслушивать истерики вашей жены, тещи – и это - после каждого гонорара! Вы понимаете, что деньги, для вас – зло?
- Но, Антон Антонович, вы меня с кем-то путаете! – Возмущенный, возражаю я ему. – Я не женат. Если хотите знать, у меня даже тёщи нет!
Казалось бы, железные аргументы. Но и их наш бережливый главный редактор умудряется использовать в борьбе за экономию.
- Ну, вот! Сами видите, до чего довели вас, голубчик, легкие деньги. - Он смотрит на меня по-отечески, будто, говорит: «Сейчас, я тебя, брат, не высеку, но, впредь, гляди, мне!» Крепко ухватив меня за лацкан пиджака, редактор продолжает. – Если, хотите знать, я полностью, на стороне вашей несчастной жены. Да, пожалуй, и тещи. Вы сделали жизнь двух этих, преданных вам существ, невыносимой!
Мне, наконец, удается освободиться от его цепких рук. Я обескуражен, зол, взволнован и, снова тщетно, пытаюсь объясниться с ним.
- Дорогой Антон Антонович! Все, что вы только что сказали мне, - полный абсурд! Ваши обидные инсинуации следовало бы адресовать тому, кто в них нуждается, а именно - критику Семипалову. Насколько я знаю, это у него - жена-истеричка, а так же, имеется и теща-пенсионерка, которая разводит сибирских котов, назло своему зятю. Я слышал, что он завтра собирается к вам наведаться. Что же, касается меня, то можете быть уверены, что я – чист! Совершеннейшим образом – чист!
По-моему, любому здравомыслящему человеку – достаточно! Но Перевертов, который, как известно, сильно побаивается Семипалова за его острый язык, продолжает упрямо сопротивляться.
- Не надо морочить мне голову! – Кричит он, по-видимому, совершенно выйдя из себя. – У Семипалова жена – брюнетка! А, ваша – блондинка! Вот здесь, за этим столом она больше часа рыдала и рассказывала мне о ваших похождениях. Последний раз она привела сюда свою мать, и та, сквозь стенания, не могла вымолвить ни слова. Несчастная женщина! Я, как мог, утешил ее, угостил чаем, а она, так расчувствовалась, что обещала подарить мне породистого котенка.
- Вот, видите? – Ликуя, вскрикиваю я. – Сами говорите – обещала сибирского котенка. Это - теща Семипалова!
Я был в восторге! Но редактор снова бросается в контратаку.
- Сиамского, милейший Константин Федорович. Сиамского! – С наслаждением выговаривая каждую букву, Перевертов выливает на мою разгоряченную голову целый ушат ледяной воды. - Эх, молодой человек! Будьте благоразумны! Идите сейчас домой – к жене, к теще. Помните, что семейные узы – святы!
Ситуация – безумная, безвыходная, одним словом, - постмодернизм! У меня, буквально, опустились руки. Каков – мерзавец! Удавиться готов за каждую копейку. В полном смысле, - прижал меня к стенке, мне, и крыть – нечем! Я вижу порозовевшую физиономию довольного своей победой Перевертова, и меня охватывает настоящая ярость!
- Чубиков. – Кричу я из последних сил. - Чубиков - наш корректор! Это, у него жена - брюнетка, - поет и пляшет в казачьем хоре. А у критика Семипалова – блондинка! Да, он на них просто помешан, ни одной не пропустит на улице. Его, его жена! А теща - врет! Нет у них сиамских кошек. Сибирские. Честное – благородное!
На моих глазах, лицо главного редактора из одухотворенно-розового, снова делается неестественно бледным и несчастным. Это – минута моего торжества! Я пожинаю плоды своей интеллектуальной победы, не проявляя при этом ни крупицы великодушия, и получаю, вместо обычных сорока, пятьдесят процентов! Новенькие купюры основательно оттягивают один из моих карманов, вызывая прилив жизненных сил и творческого вдохновения. В моей голове громоздятся бесчисленные планы, и витают обрывки исчезающих образов. Сиамские и сибирские коты, жены – блондинки и брюнетки, плачущие на плечах редакторов и пляшущие в казачьем хоре, тещи всех племен и народов, автомобили, аэропланы, критики, политики, бизнесмены, свежее охлажденное пиво и шипящие в горячем жире шпикачки. – щедрая, сладкая и тревожная эпоха постмодернизма!
И ТАК - КАЖДУЮ НОЧЬ...February 23rd, 2013
Популярный прозаик Костя Кукушкин сидел в своей съемной однокомнатной квартире и пытался творить. Перед ним стоял массивный письменный стол, украшенный простенькой настольной лампой и стопками нашпигованных закладками книг. Справа, на расстоянии вытянутой руки, возвышался распахнутый настежь шкаф, в котором висела пара отличных мужских костюмов, несколько тщательно выглаженных рубашек и целая куча вещей, сугубо дамских. Противоположную стену украшал большой старый ковер, запечатлевший томный и длящийся целую вечность поцелуй пастушка, вывернувшего неестественным манером руку, и благоволящей ему дородной пастушки. Ниже этой, забывшей о времени, парочки располагалась огромная двуспальная кровать аккуратно и безупречно чисто застланная. А на ней в бледно-розовой шелковой пижаме лежала та, которая считалась, по праву, главным украшением созданного трудами Кукушкина уютного мирка, - его теперешняя подружка, восхитительная Сонечка. Девушка коротала время, слушая музыку через наушники. В ответ на льющиеся из плеера ритмы Сонечка то кривила, то округляла розовые, красиво очерченные губы, то едва слышно щелкала языком и совершенно очаровательно, подобно Монро, издавала прославленное «Пп-у!». Руки, плечи, бедра и изящные босые ноги Сонечки также не знали покоя. Когда Кукушкин, слышавший за спиной лишь слабое поскрипывание кровати, - так легка и воздушна была его веселая возлюбленная – поворачивал к ней свое мучительно перекошенное творческим процессом лицо, девушка слегка тянулась ему навстречу и посылала очередной воздушный поцелуй. После чего находящийся на грани отчаяния писатель в очередной раз возвращался к своему не желавшему появляться на свет творению.
«Эта ночь, окутанная холодной, черной мглой, тянулась бесконечно!» - снова и снова читал на экране монитора Константин. Он чувствовал, что его голова сейчас взорвется. Пора расслабиться! До чего я себя довел, за целых полтора часа – одна фраза! Кукушкин выбрался из-за стола и, чувствуя раздражение и бессилие, принялся ходить по комнате. Сонечка мигом сняла наушники.
- Написал? – Заинтересованно спросила она. – Давай, скорее, прочти мне вслух! И ложись, обсудим!
- Да, где там! – Уныло отмахнулся Костя. – Застрял прямо на первом предложении. Ни туда, ни сюда - хоть плачь! Такое чувство, словно, вместо мозгов – вата!
- Бедненький! Хочешь, я сделаю тебе точечный массаж? – Предложила сердобольная Соня. – Говорят, что он очень бодрит. Возможно, это тебя творчески подтолкнет!
- Чтобы меня сегодня подтолкнуть, тебе, милая, придется, как следует разбежаться. – Горестно заметил Кукушкин.
- А я и разбегусь! – Загорелась Сонечка, демонстрируя руками готовность сделать это прямо сейчас. – А потом, так подтолкну, что ты у меня сразу роман напишешь!
- Роман не нужен. Требуется новелла. И понимаешь, детка? Пока мы сюда добирались, я, слушая тебя, кое-что уже наметил. Так славно, вроде бы, все получалось! А теперь вот ничего не могу вспомнить.
- Ну, так ты соберись! – Изображая крайнюю степень мобилизации, подскочила девушка на кровати.
- Это, с моей ватой-то в голове? Исключено! – Замотал головой Константин.
- Не смей раскисать, милый! – Решительно потребовала Сонечка. – Вспомни, кто ты!
- А кто я? – Удивленно спросил писатель.
- Кто?! – Возмутилась девушка. – Ты – Константин Кукушкин!
- И что?! – Язвительно хмыкнул Костя, ожидавший услышать и впрямь что-то необыкновенное.
- Неужели, не бодрит?! – Растерялась девушка. Но, тут же, веселые огоньки загорелись в ее глазах. Она безуспешно пыталась сдержаться, но смех, буквально разрывавший ее, взял верх, и Сонечка, рухнув навзничь, принялась истерически хохотать.
- Да, что с тобой? - Недоумевал писатель, остановившись возле прячущей от него свое лицо Сонечки. – Чего ты прячешься?
- Я боюсь на тебя смотреть, меня смех душит! – С трудом выдавила она, превозмогая истерические спазмы. – Отойди! У меня сейчас живот лопнет!
- Ну, вот этого я, знаешь ли, не люблю! – Возмутился, вконец, расстроенный Кукушкин. – Мне нужно срочно писать! Дело не клеится! А ты!!! Слушай, если ты сейчас же не прекратишь, я тебя…, вот, водой из чайника оболью!
- Ну, чем я виновата? – Пыталась справиться с собой Сонечка, зажимая свой хохочущий рот руками и стараясь не смотреть на приятеля. – Ты сам сказал!
- Да, что?! Что я такого сказал? Ответь! – Стукнув кулаком о стенку шкафа, закричал он.
- Ты сказал, - начала Сонечка медленно и очень осторожно, - что…. Нет! Прежде я сказала, что ты – Константин Кукушкин!
- Ну? – Вконец потеряв терпение, завопил писатель. – Это я и без тебя знаю!
- А ты сказал, что у тебя в голове вата! – Продолжала девушка, у которой просто кончились силы, так что она рискнула осторожно посмотреть на Костю. – Вот, я и подумала, что получилось бы, если бы в журнале узнали, что у них сотрудник не настоящий!
- Что это значит? – Насторожился он. – Почему – не настоящий? А какой же я?
- Плюшевый! – Снова не удержалась и прыснула Сонечка.
Изобразив на своем лице смешную гримаску, она прижала руки к груди и очень трогательно показала, как качают игрушечного мишку.
Константин театрально воздел руки к потолку и неумело изобразил гомерический хохот.
- Ха-ха-ха! Ну, матушка! Если хочешь знать, они там все плюшевые. Уж ты мне поверь, детка! – Горячился Кукушкин. И уже мягче заметил. - Но, однако, у тебя – воображение!
Не находя себе места, он, наконец, прилег на кровать, но старался держаться подальше от своей шутливо мурлыкающей подружки.
- Перестань, Софья! – Сердился Костя, отодвигаясь на самый край. – Пойми, у меня нет сейчас времени для твоих глупостей. Который теперь час?
- Половина первого. – Охотно ответила девушка, подбираясь к нему. – Не бойся, глупый! Ты отдохнешь, а я пока сделаю тебе точечный массаж. Ты устал. Тебе нужно поспать.
- Какое – поспать! – Сопротивлялся Кукушкин, который, пролежав всего пару минут, уже не находил в себе ни мужества, ни сил, чтобы подняться. – Завтра Перевертов меня просто убьет! Это такой…!
- Он неожиданно замолчал, потом как-то жалобно всхлипнул и, наконец, послышался негромкий, прерывистый храп.
Сонечка еще несколько мгновений внимательно смотрела на спящего Костю, потом грациозно вспорхнув с кровати, подлетела к столу и потушила лампу. Вернувшись, она тихо улеглась на спину рядом с затихшим писателем и очень скоро уснула.
Кукушкин проснулся, почувствовав доносившийся из кухни запах свеже заваренного кофе. Он замечательно хорошо выспался и, как ему казалось, был полон сил. Не теряя времени, он бросился к столу, на ходу разминая пальцы.
- Константин, ты уже проснулся? – Окликнула его из кухни Соня. – Налить тебе чашечку?
- Не мешай, детка! – Замотал он головой. – Кажется, я сейчас создам бестселлер!
После некоторой паузы раскрылась страница в редакторе. По лицу Кости блуждала коварная улыбка. В этот момент он был готов к борьбе, как никогда. Он снова, но теперь смакуя каждое слово, прочитал первую фразу.
«Эта ночь, окутанная холодной, черной мглой, тянулась бесконечно!- И тут же стал продолжать самозабвенно. - И явившийся, как ему казалось, во время, рассвет тщетно ожидал своего часа, словно униженный раб - у дверей Повелительницы Ночи. Все, что он мог себе позволить, это робко сверлить нежно-лимонным лучиком сырую, непроницаемую черноту, намекая, что он уже давно здесь. Улица уныло стекала вдоль своих домов снежно-серой кашей, пряча под нею старый, потрескавшийся асфальт, ступени парадных лестниц, коротко постриженные кусты на заброшенных газонах. Ранние прохожие пугливо жались к стенам домов, но и там их настигали потоки грязных брызг, летящих из-под колес стремительно мчавшихся по автостраде машин….»
Кукушкин был неподражаем и неудержим. Раскрасневшаяся после ночного отдыха и чашки кофе Сонечка, стоя возле зеркала, не спеша расчесывала свои густые волнистые волосы и изредка посматривала на своего кумира влажными, влюбленными глазами.