Снова я проснулся с этими мыслями. Мыслями о том, что все не хорошо. Вроде бы, все не так уж и плохо, но все равно, все не хорошо. И это “не хорошо” будем со мной до конца моих дней, и все мои попытки исправить это ни к чему не приводят. Вот решишь одну проблему, сразу же появляется другая. Решишь вторую, появляется третья, и т.д. и т.п, и длится все это вот уже 7 месяцев. А убегать от этого не хочется, потому что оно все равно тебя догонит, или же сам к этому вернешься. Остается только тщетно бороться. Может, это и есть взрослая жизнь. Не такая она, какой я ее себе представлял в детстве. Ладно, хватит ныть, нужно вставать.
Из-за этих мыслей утренняя эрекция по утрам перестала меня беспокоить, и я свободно продвинулся к краю дивана. Принял сидячее положение, опусти на пол сразу две ноги, чтобы потом не говорили, что я встал не с той. Холодный пол не дал мне возможности просидеть в таком положении долго и снова загнаться. Пришлось встать и покинуть комнату. Первым делом я зашел в туалет. В самой маленькой комнате родительской квартиры лежал самый маленький родительский коврик, который благополучно помогал расслабиться, но в этом месте думать у меня никогда не получалось. Сделав свое маленькое дело, я отправился в ванную, на полу которой тоже лежал коврик, но чуть побольше. Из зеркала на меня смотрел какой-то урод. Помыв большую часть своей головы, я принялся за рот. Монотонно двигая зубной щеткой в разные стороны, попытался вспомнить позавчерашний вечер. Не получилось. Он как-то выпал из моей памяти. Попытался вспомнить, что было за день до позавчерашнего дня, но это мне тоже не удалось. Дни перестали быть оригинальными. Чтобы я не сделал за день, велика вероятность того, что я это уже делал. И чем старше становлюсь я, тем больше становиться эта вероятность. Легко вспомнить свой первый поцелуй, второй - уже сложнее, а, допустим, двадцать восьмой. Он стерт точно так же, как и другие часто повторяющиеся события, случившиеся в моей жизни.
Я так скоро себе всю эмаль с зубов сотру. Нужно заканчивать со ртом и идти дальше. А дальше в моем списке кухня, в которой, как ни странно, на полу лежит коврик, который еще больше предыдущих. Пока вода заполняет пустое пространство чайника, я зажигаю газ. Специально сильнее прижимаю спичку к коробку и делаю резкое движение в противоположную от меня сторону для пущего эффекта. Искры освобождаются от своего заточения и устремляются во все стороны, дым пытается скрыть их побег, запах гари вынуждает меня отвернуться. Их план сработал идеально. Повернувшись обратно, я сосредотачиваю свой взгляд на край спички, объятый пламенем. В этот момент я забываю обо всем. Мне все равно, что огонь уничтожает дерево, оставляя за собой лишь черный уголь, и приближается ко мне с той же целью. Мне пофиг на шум воды, наполняющий чайник. Я не слышу движения стрелок часов. Время вообще теряет свой смысл в этот момент. Я не понимаю, сколько нахожусь в таком состоянии – то ли тысячу лет, то ли несколько секунд. Я не понимаю, существую ли я. Придя в себя, осознаю по сгоревшей лишь до половины спичке, что прошло лишь несколько секунд. Открываю поток газа, подношу к нему спичку. Еще один маленький взрыв, но уже без эмоций. Потухшая спичка, выполнив свое предназначение, полетела в мусорку. А в чем же мое предназначение? Нет, сейчас не время для этих мыслей. В чайник набралось ровно столько воды, сколько мне и было нужно. Выключил воду, закрыл чайник крышкой, поставил его на огонь, ушел в другую комнату.
Снова зал, в котором я проснулся, в котором все началось. Первым делом я оделся, ведь завтракать в трусах как-то не очень удобно, да и в квартире прохладно. За этим последовал процесс уборки спальных принадлежностей в диван и сложения его для придания комнате эстетичного вида. Хотя какая может быть эстетика в квартире, в которой уже несколько лет подряд идет ремонт. Засовывая выдвижную часть дивана обратно в неподвижную, я наступил на что-то мягкое и теплое. На доли секунды меня охватила паника от неизвестного и неожиданного, пока я не посмотрел вниз. Да, это был еще один коврик, про который я совсем забыл. Он был самым большим в этой квартире. Теперь, когда неизвестное оказалось до боли знакомым, наступило спокойствие, и я с усмешкой выдохнул. В этой комнате осталось еще одно дело – включение компьютера. Все прошло без эксцессов и нервных срывов. Пора возвращаться на кухню.
Вода в чайнике уже закипела и беззвучно наполняла комнату своим горячим паром. Легким движением руки я избавился от этого хаоса. Затем засыпал заварки в кружку, залил кипятком, накрыл это блюдцем и оставил завариваться, а сам уселся на диванчик и залип в окно, вспоминая вчерашний день, ведь если я не вспомню его сегодня, к завтрашнему дню он уже забудется. Хотя, один вчерашний момент я забуду не скоро. Начало было непримечательным: трое парней решили попить пива вечером у себя на районе. Но один из этих парней, имя которому Паша, пил куда больше, чем обычно. И вот, к концу вечера, дойдя до нужной ему кондиции, начинает плакаться нам о проблемах со своей девушкой. И ведь действительно плакал. Я никогда не видел его таким. Паша всегда был доброжелательным, веселым, общительным, приветливым, гостеприимным, вечно улыбающимся. А сейчас он сидит и плачет. Второй участник нашей компании пытается его никчемно утешить стандартными фразами, типа “да забей ты”, “она просто сука”, “ты все правильно сделал”, “найдешь себе новую” и т.д. Я же, наблюдая за ними, презираю себя за то, что я такой же человек, как и они, что нас связывает что-то общее. Но потом вспоминаю, что я тоже часто веду себя глупо и я такой же слабак. От этого мне становиться еще хуже. Лучше бы я этого не вспоминал. Ладно, сейчас немного подеградирую за компьютером, пока буду пить чай, и забуду об этом. Чай как раз уже должен завариться.
Про лимон вспоминаю лишь тогда, когда уже удобно устроился за монитором. Не пойду, лень, и так сойдет. Из колонок доносится тихая музыка, чтобы не разбудить родителей, указательным пальцем правой руки нежно ласкаю колесико мышки, пролистывая ленту новостей, левая рука помогает пить чай. Из монитора на меня смотрят забавные картинки, фотографии знакомых, новости моей страны, аннотации книг, музыкальные клипы, реклама и прочее. Так проходит 20 минут. Пора собираться в институт. Но в чашке осталось еще немного чая, а песня проиграла лишь до середины. Нельзя же это так оставлять. Еще пару минуточек и точно пойду собираться. Последняя запись, на которую я натыкаюсь, про пчел и их предназначение в природе. А в чем мое предназначение? Не сейчас, нужно идти.
В моем календаре, как и в календарях всего мира, было отмечено, что сейчас май, но выглянув в окно, я увидел сентябрь. Термометр показывал 11 градусов тепла, или около того. Было сложно разобрать из-за капель дождя, облепивших окно и сам прибор. Все небо было затянуто и на нем можно было найти все 256 оттенков серого. Отсутствие ветра разрушало надежду на какие-либо изменения в погоде. Солнце сегодня сдохло. В такую погоду хочется забить на все, закутаться в одеяло и погрузиться в нежный сон. Вот бы мне сейчас позвонил староста и сказал, что пар сегодня не будет. С этой надеждой я помыл чашку, собрал рюкзак, выключил компьютер. С этой надеждой я тепло оделся, вышел из дома, дошел до остановки. Без этой надежды я сел в троллейбус, ехавший прямо до института.
Внутри транспорта было много разных людей, но их лица выражали одинаковые эмоции: неудовлетворенность, тоску, апатию. По мере движения троллейбуса люди менялись, но эмоции оставались прежними. Я был таким же, и ничего не могло это изменить. Усевшись на боковое сиденье около окна, я засунул в уши наушники, включил музыку и снова погрузился в свои мысли. Я задумался обо всех тех людях, которые сильно повлияли на меня, изменили мое понимание этого мира, что-то уничтожили во мне, а что-то создали. И все эти люди были девушками. Их было не много, да и пробыл я с ними не так уж и долго, но этого было достаточно. Парням я никогда не открывал свой внутренний мир, не видел в этом надобности, поэтому и изменить его они не могли.
Я отличался от большинства своих знакомых тем, что им было крайне необходимо рассказать окружающим о своих проблемах. От этого, по их словам, им становиться легче, спокойнее. Я никогда этого не понимал. Как может стать легче, когда о твоих проблемах знают другие, когда о твоих слабостях и грехах знают другие, когда они могут этим воспользоваться? Я открывался только девушкам и делал это не потому, что это было нужно мне, а потому, что это было нужно им, чтобы они чувствовали, что я им доверяю. И я открывался ровно на столько, на сколько им было нужно для убеждения в этом. И все эти девушки причинили мне боль. Боль, которую я никогда не смогу забыть, которую я не хочу забывать. И один вопрос мне не дает покоя: прощу ли я за эту боль ту, которая решит ко мне вернуться? Несмотря на эту боль, с ними мне было лучше, чем без них, чем сейчас. Я понимаю, что искать ответ на этот вопрос сейчас бессмысленно, ведь не факт, что кто-то решит ко мне вернуться, но он все равно лезет ко мне в голову. Есть же большая вероятность того, что пока я еду в 8 утра в свой никчемный университет, в паршивую погоду, в разваливающимся на ходу троллейбусе, кто-то из них нежиться в теплой кровати с очередным парнем, который во всем лучше меня. И мысли обо мне это последнее, что может возникнуть в их головах. Вместе с отчаянной ухмылкой, на секунду появившейся на моем лице, мне вспомнились слова одной песни, утверждающие, что когда кому-то больно, кому-то заебись. Прямо в точку. Да и вообще, вся моя жизнь – это кучка вырванных строчек из непопулярных песен.
Совсем раскис и разнылся. Видимо, плохая погода и грустные песни навели на меня эти мысли. Скоро моя остановка. Нужно привести себя в порядок, пока не дошел до университета. Мне сейчас не нужны лишние расспросы от знакомых студентов. Включил веселую песню, нацепил радостную маску, вышел из троллейбуса и бодрым шагом направился на учебу.
В сегодняшнем расписании стояло четыре бессмысленных пары, две из которых лекции, на которых мы бездумно переписываем то, что диктует профессор, а две - лабораторные работы, на которых мы так же бездумно переписываем материал из методических указаний себе в конспект. Но наше присутствие на этих парах обязательно. Не важно, чем ты будешь заниматься: слушать музыку, рисовать голых женщин, писать конспект или играть в телефон. Главное, что ты сидишь за партой в определенное время в определенной аудитории и не мешаешь лектору. И вроде бы это все не правильно и так не должно быть, но мне нравится, когда меня никто не трогает и не заставляет насильно учиться, когда я сам могу решать, писать мне конспект или почитать книгу.
На первой паре я решил совместить это занятие. За четыре года учебы здесь я научился быстро переключать мозг с одного занятие на другое, выделяя самое главное. Второй парой была лабораторная, и почитать не получилось. Зато получилось послушать музыку. Чтобы тупо переписать текст с одного бумажного носителя на другой особого концентрирования не нужно. После этого наступил перерыв, длившийся 40 минут. Очередь в столовую была слишком большой, да и присесть там было негде, поэтому я выбрал своей жертвой соседнее кафе, где можно было насладиться горячим чаем и вкусными блинчиками. Сделав заказ, я уселся за столик рядом с окном, выходящим на пешеходную улицу, и залип. Дождь все так же продолжал лить, но капли не попадали на окно, прикрытое сверху брезентом, и я мог отчетливо видеть все, что происходило снаружи. Такая погода мне нравился только тогда, когда я мог наблюдать за ней из теплого помещения, как сейчас. Официантка принесла мой заказ, и я принялся за свою скромную трапезу.
Тщательно прожевывая блинчика и запивая их горячим чаем, я наблюдал, как мимо меня пробегают мокрые от дождя студенты, пряча чертежи и конспекты под куртками, и все они стремились куда-нибудь спрятаться. Кто-то прятался под козырьками зданий напротив, кто-то под брезентом около моего окна, кто-то под небольшим деревом, стоящим посреди этого. Дерево. Это дерево привлекло мое внимание своей безмятежностью. Все вокруг шумело, двигалось, дождь, студенты, официанты, снова дождь. Все перемешалось, и только дерево стояло на месте и не участвовало во всем этом хаосе. Дерево. Четыре года я учусь в своем институте, четыре года я хожу в это кафе, четыре года я обедаю за этим столиком, и только сейчас я заметил его. Оно было таким невзрачным, таким обычным, каких я видел миллионы за свою жизнь. Но именно сейчас, в данный момент, это дерево стало самым важным в моей жизни. Оно поглотило меня. Я не мог оторвать от него взгляд, я стал одним целым с ним, я чувствовал, как его корни касаются моих ног. Дерево. Люди вспоминают о деревьях лишь тогда, когда им что-то от них нужно: спрятаться от дождя или палящего солнца, срубить его, чтобы построить свой дом или обогреть его, собрать щедрые плоды. Взамен же дерево ничего не требует. Оно просто стоит на одном месте, шевелясь лишь от дыхания свежего ветра, и растет только вверх, тянется к солнцу. Дереву не нужны другие люди для своего существования, лишь только земля. Его не беспокоят курсы валют, сессии, девушки, политика. Ему не испортит настроение результаты анализов, плохая погода, фрустрация, чужое мнение. Дерево. Я хочу стать этим деревом. Даже не обязательно этим. Любым другим деревом. Лишь бы не чувствовать все это. И если видеть, то не обращать внимания.
К реальности вернул меня мой одногруппник, похлопав меня по плечу и сказав, что через пять минут начнется третья пара. Все это время он сидел за соседним столиком со своей девушкой. Она была красива: кучерявые темные волосы, черные глаза, узкие губы, веснушки, стильно одета. Впервые увидев ее на первом курсе, я все время оттягивал момент знакомства с ней, тем самым упустив свой шанс. Мой одногруппник воспользовался им, и теперь он просыпается с ней по утрам, а не я. Я не хотел идти с ними обратно в институт, хоть путь был и близкий, поэтому придумал тупую отмазку, что мне нужно в туалет. Они поверили мне, и ушли одни. Она даже не посмотрела на меня. Ну и пошла ты. Мне и одному хорошо. А в туалет я все равно решил зайти. Позлившись там немного на нее, потом на себя, я вышел из туалета, затем из кафе и направился на пары. А дерево все так же стояло на своем месте, и все так же ничего не чувствовало. Дерево
Я опоздал на третью пару. Извинившись перед лектором, я уселся на последнюю парту, где никого не было. Пока шел на свое место, словил ехидную улыбку того самого одногруппника, сидевшего на противоположном ряду. Вот же сука. Присев, сразу же достал книгу и начал читать, пытаясь подавить злобу. Но у меня это плохо получилось. Теперь к злобе прибавилась еще и ревность. Я представлял их обоих, трахающихся в какой-то подворотне; представил их, занимающихся анальным сексом; представил, как она ему сосет; представил, как они после всего этого смеются надо мной. Вот же суки. Я злобно посмотрел в его сторону, но ему было не до меня. Он мило улыбался, глядя в свой телефон. Наверное, она ему пишет, наверное, и сейчас смеются надо мной. Мрази! Хотя.… Да кого я обманываю, им же похер на меня. Эта мысль меня немного огорчила, но успокоила. У них свое предназначение, у меня свое. Какое оно у меня? Сейчас я слишком расстроен, чтобы думать об этом, и все эти мысли не приведут меня ни к чему хорошему. Я спокойно погрузился в книгу до самого конца пары.
Звонок. Курить я бросил полгода назад, и эти 10 минут перемены мне нечем было заняться, кроме как стоять около двери аудитории, в которой сейчас будет пара. Вся остальная группа разбежалась по своим делам, кроме двух парней, которые стояли рядом. Они разговаривали про машины. В этом я ничего не понимал, поэтому засунул наушники в уши и включил грустную музыку, чтобы как можно дальше уйти от реальности, и закрыл глаза. Я обожал музыку во всех ее проявлениях: от грустной, мелодичной, тихо играющей в наушниках, как сейчас, до агрессивной, ревущей из колонок, бесящей соседей; от льющийся из скрипки уличного музыканта в центре моего города до массового рок-концерта в другой стране. Музыка помогала мне высвободить те эмоции, которые были спрятаны в глубине души. Тексты песен были откровениями моей жизни. Эта смесь была моим любимым проявлением искусства. Поэтому я всю жизнь боялся оглохнуть и потерять возможность наслаждаться этими звуками. Так же я боялся ослепнуть и быть прикованным к креслу. Это бы лишило меня всех возможностей стать свободным и ни в ком не нуждаться. Да я вообще постоянно чего-то боюсь: пьяных людей, болезней, своих мыслей, отчаяния…. Музыка играла достаточно тихо, что я услышал звонок на пару. Открыв глаза, я увидел всю свою группу, гуськом входящую в аудиторию. Сложив наушники в рюкзак, я последовал за ними.
Это было практическое занятие, на котором нужно было написать программу для станка с числовым программным управлением, что заняло у меня всю пару, последнюю пару на сегодня. Мозг кипел. Всей группой мы вышли на улицу немного поговорить, расслабиться, посмеяться, снять возникшее напряжение, кто-то курил. Дождь все еще скудно моросил, но он освежал нас после душного заточения в маленькой аудитории. Насытившись этим, мы стали под дерево. Почти половина моей группы уже ушло, и мы легко поместились под его кроной. Дерево. Изредка капли дождя все же добирались до нас, но помешать уже не могли. Через 10 минут я попрощался с последним своим одногруппником и побрел на остановку. Я устал за эти 4 пары. Мне не хотелось сейчас ни с кем общаться, не хотелось думать, слушать музыку, видеть знакомые лица. Самым приятным для меня было поскорее сесть в троллейбус, прислонить голову к холодному стеклу и отключиться. *** там. На остановке я встретил своего бывшего одноклассника, который любил садиться на уши и был очень занудным. И, кончено же, он ехал туда же, куда и я. Все 25 минут, которые мы ехали в общественном транспорте, он говорил не умолкая. Говорил о своих проблемах, о политике, о женщинах, снова о проблемах, о деньгах, о чем-то еще. Я в свою очередь тупо кивал головой и со всем соглашался. Мне хотелось, чтобы все это скорее закончилось. Когда же этот момент настал, я сильно пожалел, что бросил курить. Сейчас это было единственным, что могло меня успокоить.
Дождь прекратился. Небо было все так же затянуто серой пеленой. Голые стены с обсыпавшейся штукатуркой отражались в грязных лужах, заполнивших ямы в асфальте. Облезлые мокрые собаки рылись в перевернутом мусорном баке. Рядом ковырялся такого же вида бомж. Двое пьяных мужчин, подпирающих друг друга, чтобы не упасть, тщетно пытались открыть деревянную калитку, ведущую к полуразрушенному частному дому. Мимо них прошла модная молодая девушка, при этом окинув их презрительным взглядом. Таким был мой район. Вряд ли он чем-то отличается от других районов на окраинах других городов. Были отличны только имена, фамилии и прозвища. Хотя и прозвища часто совпадают. Вот только люди здесь одинаковые.
Я шел среди всего этого и наслаждался грязью и разрушением, людьми и животными, грань между которыми была так тонка, серым небом и серыми лицами, запахом смерти с желатинового завода запахом жизни от цветущих яблонь. Я был частью всего этого района, этого недоразумения, в котором я прожил всю свою жизнь, и оно стало зоной моего комфорта.
Дождь уже прекратился, но лавочка была до сих пор мокрой. Я это понял, когда уже сел на нее. Мне не хотелось сейчас идти домой, мне хотелось еще немного насладиться улицей, побыть в одиночестве. Только поэтому я сейчас здесь. Эта мокрая лавочка стояла напротив пятиэтажки, в которой раньше жил мой друг. Он женился на толстой девочке и уехал в другой город. Теперь, как он говорит, он счастлив. А девочка очень толстая. Слева от этой пятиэтажки стояла другая, в которой жил я, а сзади меня – еще две, в которых жили другие знакомые. Все мое детство было сосредоточено среди этих четырех пятиэтажек. Здесь мы играли, здесь росли, здесь теряли и находили, здесь разбивали коленки, здесь я теперь остался один. Все уехали. Я только сейчас понял, что впервые в жизни сижу на этой лавочке один, и никто из моих друзей не придет. Больше некому приходить, больше некому махать мне рукой из окна, больше некого ждать около подъезда, больше некого обнимать на прощание. Старые друзья уехали, а новых я так и не нашел. Да и искать особо не из кого. На районе остались только алкоголики, гопники, наркоманы, старики и дети, а мне с такими людьми не о чем говорить. Можно, конечно, перекинуться парой фразой стоя в очереди в магазине или ожидая лифт, но не более.
А может это и к лучшему. То время, которое я проводил с друзьями, сейчас можно использовать более рационально, тратить его только на себя. Вот приду я сейчас домой, и займусь чем-нибудь важным: буду читать, писать, чертить, убираться, придумаю еще какое-нибудь дело. А раньше я бы просто бродил по району без всякой на то цели, или пил бы пиво в подъезде, или крал груши, катался на велосипеде, или еще что-нибудь. Это было весело, и это было единственным смыслом жизни. А сейчас нет ни смысла, ни веселья, ни самой жизни, только существование.
Да, в детстве я о таком не задумывался. Если бы кто-нибудь из моих друзей увидел меня тогда одного, сидящего на лавочке и размышляющим о жизни, то он бы принял меня за сумасшедшего и перестал бы со мной общаться. А потом еще и другим бы рассказал, и тогда бы весь район надо мной смеялся и кидал в лицо камни. Но сейчас меня некому упрекнуть. Сейчас можно спокойно сидеть на этой мокрой лавочке и думать о смысле жизни. Так в чем же он у меня?
Редки капли дождя, начавшие падать на мое отстраненное тело, вернули меня к реальности. Пока я дошел до подъезда, дождь усилился. Пару минут, чтобы подняться на третий этаж, зайти в квартиру, снять обувь, подойти к окну. Этого хватило, чтобы дождь превратился в ливень.
Дома было все как обычно: мать что-то готовила на кухне, смотря ментовские сериалы, отец валялся на кровати в спальне, так же наслаждаясь каким-то фильмом, только уже не про нашу доблестную милицию, а зал был полностью в моем распоряжении. Покушав, я перебрался в эту свободную комнату, и начал заниматься всем тем, что и запланировал. Так прошло время до вечера. На часах было уже половина двенадцатого. Все, что я хотел сделать, было сделано, а чего не хотел, но надо было, тоже готово. И вот диван расстелен, свет выключен, будильник заведен, а я под одеялом и не могу уснуть. Еще один день подошел к концу, а не сделал ничего значительного, просто просуществовал. Но почему я не чувствую никакого отчаяния? Ведь этот день больше не вернуть, как и предыдущий, как и все 24 года моей жизни. От них остались лишь воспоминания, и то, незначительная их часть. Когда будет заканчиваться моя жизнь, я что, тоже не буду чувствовать ее потраченной зря? Или все-таки буду? Возможно, сейчас я не чувствую отчаяния потому что знаю, что завтра наступит новый день, а насчет новой жизни я ничего не знаю. Никто не знает. Может, там будет только пустота. А может, и нет. Эта неизвестность меня и пугает. А что если я не успею к концу найти смысл жизни. Ведь за этот день я его так и не нашел. А может, его вообще нет.
После этого я уснул.