Увертюра.
Выползая из колодца дворов, у края сцены появляется пьянчужка. Он смотрит сентябрем на извилины улиц, возводит руки к небу и начинает дирижировать бегом машин. Их механизированное чрево, как по скачущим черным бобам на нотоносце, разрешается фантасмагорией звуков: рык выхлопных газов, перестук двигателя, скрежет колес… Пьянчужка бьется в конвульсиях, наращивает темп. С его лба брызжет пот, с губ срывается неразборчивый речитатив. Крещендо, экспрессия, форте-фортиссимо, всполохи бури…и вот он извергает хмельное семя из сколотого горлышка.
Антракт. Толпа стиляг с опухшими лицами пошатнулась и перебралась в Клондайк, благотворительную столовую.
Акт первый. Финал.
От щебетания пыльного ветра на деревьях колышутся скукоженные тела повешенных, а под подошвой трещат кости их пожелтевших собратьев. Под занавес багровые плоды боярышника совершают сочный суицид, отрываясь от древесной пуповины и разбиваясь о жухлый асфальт.
Осень, ты осквернительно прекрасна!