Щедрая Родина платила нам за нелёгкую службу по шесть советских рублей в месяц. Это рядовому составу, а сержанты получали по целых двенадцать рублей. Сумма эта предполагала видимо только покупку сигарет для своих нужд, лезвий для бритвенного станка да конвертов и бумаги, чтобы пару раз в месяц чиркануть жизнерадостное, восхваляющее службу, письмецо домой родным. На посещение гарнизонного кафе с мерзко скрипящими на зубах подсохшими коржиками и жиденьким компотом из гнилых сухофруктов уже копеечек совершенно не оставалось.
Проблема дополнительного заработка существовала постоянно и стояла всегда остро. Просить перевод с червонцем - другим от родных считалось недопустимым. По неписанным армейским законам толкнуть что-нибудь своим же сослуживцам, не важно, еда это или сигареты, и заработать на этом хоть пару копеек считалось совершенно невозможным и презираемым. В чести было просто поделиться с товарищами, чем сегодня богат.
В карауле уже давно существовала и продуктивно работала подпольная альбомная типография. Альбомы во всех видах были запрещены в наших ракетных войсках категорически, при нахождении их офицерами следовало немедленное изъятие и жесточайший террор к изготовителю.
В роте заняться изготовлением альбомов было совершенно невозможно, для этой цели подходили только караул или КПП. И если для себя альбомы делались не спеша, с душой, то для стройбата, наводняющего площадку, клепались стремительно и без особых изысков. Занимались этим производством обычно пара самых предприимчивых и активных солдат с руками, растущими из плеч.
Я, будучи салагой, как-то присутствовал при этой творческой работе и заметил художнику, что у них хромает оформление, можно на кальке, которой прокладываются листы, нарисовать какие-то юмористические рисунки о службе.
Дед отвлёкся от оформления альбома, заинтересованно взглянул на меня и придвинул мне лист – а ну ка, покажи! Я быстро карандашом набросал сюжет, потом ещё парочку. Дед радостно захохотал и добродушно врезал мне кулаком по плечу – садись, рисуй!
Так потихоньку я освоил азы переплётного дела и к году службы знал не только способы окраски и приклеивания, но и устойчивые каналы поставки из города бумаги, фольги и клея. Ну и конечно после года службы приступил к производству альбомов вплотную.
Из простой серой папки скоросшивателя аккуратно извлекался металлический зажим, картон разглаживался раскалённым утюгом. Лист аккуратно покрывался слоем чёрной туши, по трафаретам, вырезанным из картона на поверхность листа зубными щётками по очереди тщательно разбрызгивалась цветная гуашь. Лист с перерывами на высыхание покрывался по очереди тремя слоями бесцветного нитро лака, по углам клеились уголки - чеканка из фольги.
На кальку наносились незамысловатые юморные рисунки. Обложка альбома сооружалась из старой солдатской шинели. Аккуратно вырезалась спина, материалом её обтягивались две фанерки от посылок с продуктами, присылаемых родителями. Вся конструкция склеивалась клеем ПВА, обложка из шинели расчёсывалась металлической щёткой, немного подкрашивалась кремом для обуви, дополнительно прошивалась суровыми нитками и результат недельной творческой работы быстро продавался счастливому стройбатовскому дембелю за тридцать полновесных советских рублей!
Мы с приятелем не спеша выпускали по одному альбому в неделю, ребята, желающие подзаработать, выполняли какую-то отдельную операцию и после реализации шедевра получали свою долю заработанного.
Обычно стройбатовцы подходили к караульной калитке, звонили и кричали – Альбом есть?
Их запускали в помещение, после недолгого эмоционального торга совершался обмен альбома на деньги. В тот раз зимой сержант-хохол, сменивший нас в карауле, поленился запускать строителя в помещение, вынес альбом, оставленный нами на продажу, на улицу и протянул ему через калитку.
Плечистый азиат внимательно пролистал альбом, потом уточнил цену, неожиданно через прутья калитки сунул кулаком в глаз нашему ленивому начальнику караула и с боевым трофеем в руках большими прыжками стремительно скрылся в лесу, окружающем помещение.
Начальник караула после подлого удара покупателя поднялся с земли и заорал:
– Караул, в ружьё! Нападение на караул!
Караульные суматошно натянули сапоги, похватали автоматы и, на ходу одевая шинели, рванули в погоню за обидчиком. Преследование было недолгим, ясно видные на снегу следы потерялись, когда стройбатовец выбежал на прикатанную машинами дорогу. Куда он мог свернуть в огромном скопище бытовок и вагончиков с материалами, можно было только предполагать.
Преследователи суматошно пометались по площадке, обошли всю территорию, но азиат успел где-то затаиться. Пришлось не солоно хлебавши возвращаться обратно.
При нашем заступлении в караул на следующий день видим живописный фингал под глазом угрюмого сержанта и со смехом интересуемся, кто ему так удачно приложил и за что. Хохол хмурится и отвечает, что ему не до смеха, да и нам должно быть тоже, напали на него прямо в карауле и альбом отобрали.
Я уточняю, а где, собственно, посмели напасть, в караульном помещении что ли?
Хохол, путаясь и сбиваясь, начинает лепетать, что он вчера решил не пускать строителя в помещение, а вынес альбом на улицу. Я отметаю его сопливые причитания и подвожу итог. Сам нарушил порядок продажи, тебя сколько раз предупреждали, чтобы обмен происходил в помещении, теперь ты должен нам тридцать рубликов.
А о нападавшем мы прямо сейчас позаботимся, нас очень редко цеплял стройбат, но, если это случалось, порядок мы восстанавливали всегда стремительно и жёстко.
Меняем часовых на постах и отправляемся к армянам, руководящим работами на площадке. Радостные улыбки на лицах наших армянских друзей сползают, когда я не отвечаю на их приглашение попить чайку, а кратко и жёстко требую найти их товарища, напавшего вчера на караульного и похитившего альбом. Срок три дня. Если через три дня вы не приведёте его мне, я объявляю террор. Покоя тогда не будет никому.
На следующем нашем дежурстве к караульному помещению явилась делегация из трёх армянских сержантов. Они с восточной хитростью посыпали свои головы пеплом и клялись, что этот киргиз приходил вчера к знакомому в гости и тем же вечером ушёл обратно, сейчас никто не знает, где он и как его найти. В дополнение к искреннему раскаянию мне предложили деньги, как компенсацию за беспокойство.
Деньги я не взял, сказал, что вопрос поимки это киргиза принципиальный и с сегодняшнего вечера я выхожу на охоту. Покоя на площадке не будет никому из стройбата. Теперь все будут проходить строго через КПП по военным билетам и спискам, а не козьими тропами через тайгу, как они привыкли.
В полночь мы втроём с друзьями вооружаемся автоматами и отправляемся в устрашающий рейд по площадке в гости к стройбату. В строящихся помещениях, куда мы заходим, почти везде спят вповалку люди в грязных бушлатах, скрутившись в комок от холода и глубоко натянув шапки на головы. На каких-то топчанах, грязных матрасах, досках и просто на бетонном полу. В помещениях холодно, гуляет сквозняк. В ужасе от увиденного мы замираем в нерешительности, будить их не поднимается рука.
Целый день они вкалывали на стройке, в основном на улице, на морозе и ветрах и сейчас спят как звери, в совершенно нечеловеческих условиях. После работы они должны отмахать пешком десяток километров по морозу и снегу и утром вернуться обратно. Но ради лишней пары часов сна они готовы спать прямо здесь, на настывшем бетонном полу.
Стройбат должен каждый день проходить через КПП утром и вечером, но это нужно делать от казармы до места работ лишний крюк километров пять, поэтому они просачиваются на площадку тропами, самая проторенная из которых проходит через железнодорожные ворота в углу площадки.
Офицеры конечно же знают об этом и уверенные попытки навести порядок периодически случаются, но обычно ничем хорошим не заканчиваются. В один момент караулом уверенно перекрываются наглухо все тропы и в своём подавляющем большинстве азиатский стройбат огромной дикой толпой отправляется на КПП.
Дежурный по КПП с толстой пачкой стройбатовских списков в руках, раскрасневшийся и нервный, стоит в центре прохода, заслоняя своим телом вход на нашу площадку и громко с матерными вкраплениями орёт:
- Сапармугамедов! Ильхамкулиев! Файзисекмулин!
Обладатели прекраснейших фамилий, с неимоверным трудом произносимых брянским языком дежурного, как будто и не слышат его совсем, а вместо них через плотный строй пробиваются совершенно другие Сапарбердыевы и Исламкаримовы, щурящие и без того не самые широкие очи, гортанно лопочущие что-то на своём языке и бестолково сующие в руки «начальника» донельзя замусоленные военные билеты.
Десяток автобусов, привозящие гражданских специалистов на объекты, тем временем не может проехать на территорию из-за толпящейся на КПП тысячной стройбатовской толпы, орущей и переминающейся с ноги на ногу в облаках пара и сигаретного дыма. От автобусов к КПП направляются руководители и решительно требуют пропустить их к месту сборки ракет, их секретное производство не может ждать ни минуты из-за этого несусветного бардака.
Мгновенно прилетает на машине кто-то из руководства части, стройбат с громким матом оттесняется в сторону, пропускаются гражданские, а за ним уже совершенно безо всякой проверки проходит толпа стройбата. И всё остаётся по – прежнему: через КПП проходят и проезжают белые люди, а все чёрные уныло бредут через заснеженную тайгу по козьим тропам.
Мы с Серёгой решили перекрыть тропу на железной дороге, самую широкую. К семи часам утра, когда первые строители по нашим расчётам должны пересечь зону, охраняющую площадку, мы вдвоём с приятелем подошли к железнодорожной насыпи.
Магазины с боевыми патронами оставили в сейфе караульного помещения, с собой взяли по паре холостых патронов, сэкономленных при последних учениях. По одному патрону дослали в патронник на всякий случай, выстрел вверх всегда звучит убедительно, и никто не станет разбираться после него, холостыми ты стреляешь или боевыми.
Через некоторое время в морозном воздухе раздался вначале тихий, потом всё нарастающий скрип снега. И вот из-за поворота в облаке пара показалась огромная толпа в замызганных бушлатах, шапках и валенках. Они подошли к нашей насыпи вплотную и остановились, встревоженно смотря на нас. Мы с Серёгой молча переглянулись.
- Сколько же их там…сотни три…если все ломанутся на нас, хана, затопчут, - прошептал Серёга.
Мы стояли сверху рельсах, прямо перед нами в густом облаке пара молча стояла огромная толпа. Я сдёрнул автомат с плеча, снял с предохранителя и выстрелил вверх. Толпа с глухим вздохом одновременно отпрянула на шаг назад.
- Слушай меня внимательно. Кто дёрнется, следующий будет на поражение. Вы в курсе, что на караул пару дней назад напали. Нам нужен этот козёл. Пока не сдадите его, покоя не будет никому. Будете каждый день ходить через КПП и на площадке никого на ночь не останется!
Толпа разом загомонила, вперёд, уверенно растолкав окружающих, протиснулся коренастый парень и сказал:
- Мы в курсе. Но это не наш человек, его нет среди нас. И достать его с другой площадки мы не сможем. Давайте как-то решать по-хорошему!
Серёга покосился на меня и сказал:
- Давай пропустим их, они-то в чём виноваты. Им ещё пахать на морозе целый день…
Мы махнули рукой, отошли в сторону и пропустили этот печальный строй мимо себя. Они были похожи на военнопленных из фронтовой хроники, такие же грязные, оборванные, уставшие и с совершенно потухшими взглядами…
Вернувшись после этой утренней прогулки в караул, мы молча отмахнулись от расспросов друзей, позавтракали и залились спать. Перед глазами крутились картинки из только что пережитого, весь неприкрытый ужас службы в строительном батальоне.
Проснувшись, увидел смотрящего в потолок Серёгу. Он видимо думал о том же, что и я, повернулся ко мне и с тоской сказал:
- Как же они живут… На зоне, наверное, легче…
На этом мы тему похищения злополучного альбома закрыли и больше не тревожили никого.