Троя ч.1 гл 1
Эрида вздрогнула от неожиданности, когда длинные, поросшие черными волосами руки Таната, обхватили ее сзади за плечи.
Ну, что у тебя за привычка, вечно подкрадываться сзади – не скрывая досады, Эрида подчеркнуто грубо освободилась из объятий Таната.
- Не сердись, сестра – Танат ухмыльнулся своей пугающей улыбкой. – Такую уж видно судьбу выпряли мне мойры. Никто не хочет распахнуть мне объятия при встрече, вот и приходится приближаться незаметно. А, что делать?
Забраться куда-нибудь подальше в царство Аида и носа своего оттуда не высовывать – огрызнулась Эрида. – Меня то, как нашел?
- Ну, мрак подземного царства мертвых, и без твоих пожеланий, мне гораздо привычнее, чем вершины Олимпа. Танат в очередной раз продемонстрировал свою зловещую улыбку. – А, что касается тебя, так это совсем не трудно. Где же еще искать всеми любимую богиню Эриду во время свадебного пира Пелея и Фетиды? Как не на склонах Пелиона в пещере мудрого кентавра Хирона. Ну, и естественно на самом почетном месте.
- Издеваешься? – зло прошипела Эрида. – Но и тебя среди приглашенных я тоже, что-то не вижу.
- Меня это нисколько не беспокоит – отозвался Танат. – А, вот ты, наверняка, замышляешь какую-нибудь пакость, сестра.
- Замышляю – согласилась Эрида. – Вот смотри.
Она протянула руку с раскрытой ладонью, на которой лежало яблоко. – Что на это скажешь, брат?
- Золотое яблоко из сада Гесперид. Невероятно. Как ты добыла его? – удивление отобразилось на безобразном лице Таната.
- Успокойся, я не сумасшедшая, чтобы отправиться за ним на край земли в царство титана Атласа – Эрида весело рассмеялась. – Это одно из трех яблок, которые принес Геракл Эврисфею. Гермес выкрал его для меня у царя Микен за то, что, впрочем, знать тебе об этом не обязательно.
Танат взял яблоко в свою волосатую ладонь. – Здесь что-то написано.
- Так прочитай – пожала плечами Эрида.
- Прекраснейшей – медленно прочитал Танат. – Так, что, выходит это ты теперь у нас самая прекрасная?
- Со временем твои плоские шутки не становятся острее – Эрида вернула яблоко себе. – Я думаю, когда гости Хирона, наконец, обнаружат это яблоко среди своих яств, то далеко не одна Афродита сочтет, что яблоко по праву должно принадлежать ей.
- И, что, в этом-то и заключается твоя месть? - Танат вздохнул. – Не смеши меня сестра. И без твоего яблока боги Олимпа только и делают, что спорят о том, кто из них красивее, умнее или сильнее. Поверь, твое яблоко мало чего добавит в их жизнь.
- Яблоко, вернее, вызванная им, ссора богинь на Олимпе, это всего лишь искра, которую я буду осторожно раздувать, не давая ей погаснуть. Мне удалось подсмотреть за могущественными мойрами, и я владею теперь тайной, которую кроме меня не знает никто. Я знаю, кто будет судьей в споре богинь Олимпа. Со временем Зевс сам объявит о нем, исполняя волю мойр. Но уже теперь, я безо всяких прорицателей могу предсказать великую войну между Элладой и Троей. И война эта будет моим детищем, моим любимым детищем.
- Вряд ли Троя способна вести хоть какую-то войну с племенами ахейцев, не говоря уже о великой войне – с сомнением покачал головой Танат. – Ты посмотри, сколько героев мучается от безделья по городам Пелопоннеса. Целыми днями валяется в тени своего Арго Ясон. Диоскуры, только и ищут, хоть какого-то приключения, А еще Тэсей с Пейрифоем, Тидей, Капаней. Я не говорю уж о непобедимом Геракле.
- Согласна с тобой – Эрида подтвердила свое согласие кивком головы. – Сейчас, все именно так и обстоит. Но когда греки поведут свои корабли на Трою, ни одного названного тобой героя, уже не будет в живых. Кроме того, эта война будет еще очень не скоро.
Эрида сделала паузу, которой позавидовал бы и очень искусный аэд. – Тот, кто должен рассудить богинь Олимпа еще не родился. И, потом, я видела нить, которую выпряла для него Клото. Тонкая, очень тонкая эта нить.
Осень. Великая богиня Деметра надевает торжественный траур по своей, наполовину утраченной дочери Персефоне. Покрывается золотом и багрянцем листва деревьев. Прозрачнее становится небосвод. Не слепит уже Гелиос глаза, блеском своей золотой колесницы. С каждым днем все позже начинает освещать розовоперстая Эос край неба, возвещая рождение нового дня. И все раньше Нюкта-ночь на черных конях своих, укрывает землю непроглядной тьмой.
Парис любил осень. В это время исчезают надоедливые оводы и мелкие кровопийцы комары, так отравляющие радости единения с природой. Кроме того и лесные хищники, нагулявшие за лето жирок, становятся ленивыми и на редкость миролюбивыми. Как будто устанавливается на земле период всеобщего дружелюбия.
Парис, легко перепрыгивая выпирающие из земли корни, бежал вверх по тропе, зигзагообразно ведущий на самую вершину горы. Горы Иды, старые горы. Давно заросли мхом и низкорослыми травами их, некогда скалистые вершины. Иногда вырастал на них низкорослый кустарник или мелкие, искривленные ветрами деревца. Но, чаще довольствовались вершины Иды мелкой травяной порослью.
Поэтому и необъяснимым чудом представлялся Парису, выросший так высоко, могучий, многовековой дуб. Крепко ухватился он цепкими корнями за мягкую почву горы и застыл, подобно титану Атласу, гордо подпирая небесный свод.
Это было любимое место Париса. Часто, когда стада, утомленные полуденным зноем ложились в тени подножных деревьев, лениво пережевывая жвачку. И пастухи прятались от зноя в свои миниатюрные шалаши, и когда лишь огромные псы охраняли всеобщий воцарившийся покой, Парис бежал к дубу.
Он с разбегу заключал в объятия могучий ствол, и подолгу стоял, прижавшись к нему всем телом. Иногда они разговаривали. Парис легко различал в казалось бы непрерывном шуме ветвей те слова, которые листва дерева, хотела сказать ему. И дуб тоже понимал его.
Но чаще они молчали. Стояли, прижавшись, друг к другу в молчаливом единении. Сливались душами и устремлялись куда-то ввысь, совершенно не ощущая тяжести собственных тел.
- Счастливый ты человек – сказал уже пожилой пастух, Агелай, когда Парис рассказал ему о своем отношении к дубу. – Дриада, живущая в этом дереве, полюбила тебя. Очень редкий случай, когда дочери Геи, нимфы влюбляются в человека. Мне жаль ее.
- Но почему? - Почти выкрикнул недоуменно Парис.
- Потому, что ты погубишь ее – грустно покачал головой Агелай.
- Наверное, ты что-то путаешь друг – Парис никак не мог согласиться с услышанным. – Да зачем же, и как я могу погубить ни в чем не повинное создание, не сделавшее мне ничего дурного?
- Ты погубишь ее своей любовью Парис.
Несколько дней не приближался Парис к дубу, слова Агелая не выходили у него из головы. Ему казалось невозможным и даже невероятным, что можно погубить кого-то лишь своим добрым отношением к нему. Другие пастухи, видя как изменился их. обычно, веселый и жизнерадостный товарищ, занимали его вопросами, так и остававшимися безответными. Лишь. Агелай, оставаясь в стороне, грустно на своего молодого друга, понимая, что ничем, кроме сочувствия, помочь ему не может.
Этот памятный для Париса, и во многом значащий для него день, начался неожиданно тихими звуками свирели, долетающими откуда-то издалека.
Пан. Пан идет, мелькнуло в голове, и душа стала наполняться радостным ощущением праздника. А, вскоре появился и сам Пан в окружении весело прыгающих сатиров, уже слегка охмелевших. Звенели тимпаны, гремели бубны, чарующими звуками выделялась свирель. Из лесной чащи, сначала осторожно, а потом все смелее, стали выходить нимфы, после коротких сомнений, присоединяясь к шествию.
Пан, слегка пританцовывая своими козлиными ногами, и помахивая курчавой головой, увенчанной загнутыми рогами, важно возглавлял процессию.
- Веселитесь, друзья мои, веселитесь все, кто так славно потрудился в минувшее лето – выкрикивал Пан. – Ваши нивы сжаты, тучные стада ваши, всем видом своим веселят сердце. Виноградные лозы истекают соком гораздо сильнее, чем истекала молоком божественная коза Амалфея, вскормившая младенца Зевса, скрывающегося на Крите от обманутого отца его, Крона. Кончены ваши труды, о бесценные друзья мои, и пришло время насладиться плодами их.
Толпа, окружающая Пана, постепенно росла. Даже многие пастухи, постепенно смелея, присоединялись к ней. Постепенно создавалась атмосфера всеобщего веселья.
- А, где же, моя несравненная любимица, дриада Аэла. Почему она не встречает и не приветствует меня? – продолжал выкрикивать Пан, хитро поглядывая на Париса, странным образом, оказавшегося в самом центре его свиты.
- Уж, не предпочла ли, она мне этого светлокудрого пастуха? - Пан обнял Париса за плечи.- Как вы считаете, соратники моей радости, кто из нас прекраснее. Я или этот славный юноша?
- Ты. Ты, конечно – громкий взрыв хохота был ответом на шутку Пана.
- С самого моего рождения я был очаровательным ребенком – продолжал балагурить Пан. - Еще мать моя, нимфа Дриопа, впервые увидевши меня, в ужасе скрылась в лесной чаще. А, ведь с возрастом я становился лишь прекраснее, не так ли, свидетели моего очарования.
- Так, Пан. Именно так, как ты говоришь – ответствовал многоголосый хор.
- Ну, так веди же меня скорее к твоему любимому дубу, Парис – Пан коротко хохотнул. Я буквально сгораю от нетерпения.
К дубу подошли довольно быстро. Или незаметно, на фоне шуток и безудержного веселья.
Пан опять с хитринкой в глазах, взглянул на Париса. – Так, вот где ты прячешь свою дриаду. Покажи нам ее.
Парис с недоумением взглянул в бородатое лицо Пана, тот лишь ухмыльнулся и протянул руку в сторону дерева. Тот час же перед стволом дуба образовалась женская фигура в нежном светло-зеленом хитоне, окаймленном незамысловатым орнаментом темных оттенков зелени. Такого же цвета поясок стягивал хитон в талии, А тонкий ободок лишь слегка закрывающий лоб, служил основанием для веера искусно завитых волос ниспадающих на плечи.
Радостно закричали нимфы, по очереди обнимая появившуюся перед ними дриаду. Еще веселее запрыгали сатиры и жизнерадостнее забалагурил Пан. А Парис и Аэла, встретившись взглядами, молча, стояли и смотрели друг на друга, не отводя глаз.
- О, как ты прекрасна – говорил целеустремленный взгляд Париса.
- Это неправда, тебе лишь кажется это – отвечал взгляд Аэлы.
- Ты прекраснейшая из женщин – продолжал настаивать взгляд Париса.
-Ты просто необъективен – не соглашалась с ним Аэла.
- Ну, милые друзья мои – Вступил в этот необычный диалог Пан. – Вы до неприличия громко кричите о своих чувствах. Я прошу вас успокоиться и вспомнить о том, что вы находитесь на моем празднике, и поэтому обязаны веселиться вместе со всеми.
- А, ты Аэла, не очень-то доверяй услышанным словам – Пан устремил свой взгляд на дриаду. – Пройдет совсем немного времени, и этот ветреник, на этом же самом месте, скажет те же самые слова, совсем другой женщине.
- Нет. – Сразу два взгляда, преисполненные искреннего негодования, вперились в Пана.
- Ну, ну – заворчал Пан, шутливо прикрываясь руками. – Да успокойтесь же.
Праздник Пана продолжался. Звенели тимпаны, гремели бубны, чарующе пела свирель. Звучали радостные голоса. Было весело, потому, что праздник просто обязан быть веселым, иначе это и не праздник, вовсе.
К сожалению, совсем скоро мы расстанемся – грустно сказала Аэла, медленно пропуская сквозь пальцы, светлые кудри Париса. – Как только Персефона спустится в подземное царство, все нимфы, и мы лесные дриады в том числе, погрузятся в сон. Долгий, долгий сон. Который и не сон даже. Мы как бы умираем и вновь воскресаем, когда Персефона вернется к своей матери Деметре, и весна своим теплом и распустившимися цветами оживит землю. Так устроен наш мир, Парис. Нравится он нам или нет, но мы живем в нем.
- Но может быть, еще не скоро? - с надеждой в голосе спросил Парис. – Смотри как тепло вокруг. Как ласково дышит прилетевший с запада Зефир.
- Не обольщайся Парис – грустно прорвала его Аэла. – Взгляни, как желтеет моя листва, и как обильно устилает она землю. Скоро, очень скоро нам придется расстаться.
Расставание произошло даже раньше, чем ожидалось. Ночью налетел неистовый Борей, промчался по склонам Иды, оставляя после себя обнаженные ветви деревьев, и непролазный бурелом в чаще.
Напрасно просидел Парис у дуба в ожидании своей возлюбленной. Нет, не пришла Аэла. Что-то пытался прошелестеть дуб голыми своими ветвями, но ничего не смог разобрать в его шуме Парис, кроме глубокой, безысходной печали. Тогда прижался он щекой к шершавому стволу дерева и долго стоял так, обхватив ствол руками.
- Спой нам что-нибудь, старик – Агелай на правах старшего усадил аэда поближе к огню. Ночь длинна, а спать не хочется, весьма, кстати, будет нам твоя песнь.
- О чем же мне спеть вам? - молодой еще певец осторожно тронул струны кифары, пробуя ее на звук, слегка подкрутил пару колков. – Я знаю много песен и правдивых историй о славных битвах и походах, совершенных славнейшими героями Эллады, я могу спеть вам про славного юношу Актеона, так печально завершившего свои дни. А еще я могу рассказать вам о самой величественной любви Орфея и Эвридики, самой печальной и трогательной любви.
- Спой нам, славный юноша – ласково ответил за всех Агелай. – Спой нам то, что захотел бы спеть самому себе, и мы постараемся вознаградить тебя за твое пение.
- Ну, хорошо – кивнул головой молодой певец. - Тогда я спою вам одну из песен, которую еще никому не пел. Это песнь о простом пастухе, таком же, как вы сами. Но, которого ждет очень необычное будущее. Слушайте же ее.
Нежно зазвенели струны кифары, вспыхнул костер, отправляя вверх целый сноп искр, зашумел полуголыми ветвями лес. Но, певец уже не чувствовал ничего, он радостно парил всем телом среди пышных изумрудных трав и крупных ярких цветов. Вокруг него роились дивно окрашенные бабочки и радостно звенящие стрекозы. Певец пел, и все подпевало уму. И луг наполненный стрекозами и цикадами, покрытый пышным ковром из трав и цветов. И шумные рощи с прелестными трелями птиц. И журчащие ручьи, таящиеся в высокой траве и ласково омывающих корни деревьев.
Пел певец не о грозных богах и богоподобных героях. Не о жестоких битвах и опасных походах. Он пел о простом человеческом счастье, тихом и безмятежном. А обступившие певца пастухи внимательно слушали и кивали в знак согласия головами. И каждому казалось, что эта песня о нем, ну и о других немножко.
- А, опять ты, Эрида – Гекуба недовольно нахмурилась. – Неужели ты думаешь, что мне трудно разглядеть тебя под личиной служанки. Говори, зачем явилась?
- Глазастая – похвалила Эрида. Других я вполне успешно обманываю своим внешним видом. Я пришла сказать тебе, что ты на днях принесешь приплод своему мужу.
- Ну, об этом-то догадаться совсем не трудно – Гекуба весело рассмеялась. - Достаточно, лишь поглядеть на это.
Она, продолжая улыбаться, погладила обтянутый туникой живот.
- У тебя родится сын – продолжала Эрида, не обращая внимания на показную беззаботность царицы.
- И, что? Ожидается какой-нибудь сюрприз? – насторожилась Гекуба. – Какой-нибудь уродец, или что-то в этом роде?
- Да, нет – Эрида торжествующе поглядела в испуганные глаза Гекубы. – Мальчик будет на редкость прелестным и вырастет в красивого юношу.
- Тогда, что же?
- Твой сын, которого ты родишь, принесет гибель Трое – не скрывая насмешливой улыбки, ответила Эрида.
- Это точное предсказание? – все существо Гекубы отказывалось верить в услышанное.
- Это не предсказание, царица – ледяной тон Эриды пугал и сковывал. – Многих ли ты знаешь , кто ближе меня подбирается к мойрам? Так, вот знай, что Лахесис уже вынула этот жребий для твоего сына, а Антропос занесла его в свой длинный список. Надеюсь, ты не сомневаешься, в том, что все, что занесено в свиток судьбы, неизбежно.
- Что мне теперь делать? – Гекуба с беспомощным отчаянием заглянула в глаза Эриды.
- Прощай Гекуба. Желаю, счастья тебе и всему твоему многочисленному потомству – вместо ответа насмешливо пожелала Эрида, медленно растворяясь в воздухе.
Когда Эрида столь необычным образом покинула стены дворца, Гекуба долго в отчаянии сидела, обхватив голову руками. В таком состоянии и застал ее Приам. При первом же взгляде на жену, радостная улыбка мигом исчезла с его лица. И чем дальше, слушал он сбивчивый рассказ Гекубы, тем мрачнее становился его взгляд.
- Человек не должен пренебрегать ничьим предупреждением, тем более предупреждением богов – глухим, опустошенным голосом произнес Приам. – Мы не можем после этого оставить младенца в Трое, но и что делать с ним не знаю.
- Может быть, подкинуть его кому-нибудь - робко предложила Гекуба.
- Не думаю, что это хоть сколь-то улучшит ситуацию – покачал головой Приам. - Ладно, пусть родится сначала, а там видно будет. После чего вышел с самым мрачным видом, а ничего не подозревающий о предназначенной ему судьбе, младенец в утробе, настойчиво стучался ножками, заявляя о своем твердом намерении появиться на свет.
-Почти два месяца спустя, темной ночью от стен города отделилась небольшая двухколесная повозка, и не спеша покатилась в сторону пастбищ, расположенных на нижних склонах Иды. В повозке сладко посапывал двухмесячный бутуз, видя свои ничем не омраченные сны, а рядом управлял лошадьми молодой воин Агелай, которому Приам вручил судьбу младенца.
В Трое же, очень быстро забыли о каком-то таинственном ребенке, который к тому же и исчез куда-то. Впрочем, редкие досужие разговоры могли оказаться обычными сплетнями. Как это чаще всего и случается. Да и вообще, был ли мальчик?
День для этого времени года был неожиданно солнечным и теплым, что зародило в душе Париса надежду на то, Аэла сможет, хоть на короткое время прервать свой долгий, полугодовой сон. Но дуб никак не отреагировал на приход Париса. Даже редкие листья, еще не покинувшие своих ветвей, не затрепетали радостно, как прежде при встрече.
Спит Аэла, и не надо тревожить ее сон, подумал Парис и молча опустился на землю, прижавшись спиной к мощному стволу дерева.
День выдался на редкость безоблачным, и потому Гелиос, совершая свой обычный объезд нал Землей, держал подальше от земли свою огненную колесницу, чтобы не опалить ее несвойственным для этого времени года зноем.
Впрочем, кажется одно облачко все таки есть, отметил про себя Парис, напрягая взгляд.
Да, далеко отсюда хорошо виднелся крохотный кусочек белоснежной ваты. И, более того, если только не мерещилось в глазах, кусочек этот рос и даже приближался.
Заинтересованный Парис, встал на ноги и еще пристальнее стал рассматривать необычное явление. А. облако росло и приближалось все быстрее, постепенно превращаясь в тройку ослепительно белых коней, без видимых усилий влекущих колесницу и стоящих на ней трех женщин в коротких туниках нежных тонов.
Управляющий тройкой колесничий, видимо привычный к скачкам по небосводу, без видимых усилий управлял конями. Хотя Парис хорошо знал, как трудно делать это даже на земле.
У самого дуба тройка встала как вкопанная, и с нее соскочил безмятежно бросив вожжи, смуглый. курчавый юноша.
- Я Гермес – снисходительно улыбаясь, представился он. - По повелению Великого Зевса я привез суда трех прекраснейших богинь, когда либо, ступавших на землю Олимпа, и уж тем более, Пелиона Оссы, Тмола, ну и само собой Иды.
- Эй, эй юноша – насторожившийся Гермес потрепал за плечо Париса. Юноша, если ты не потерял еще дара речи, скажи что-нибудь.
- Я никогда не теряю дара речи – сердито буркнул Парис. Скорее от смущения, чем от недовольства.
- Действительно? – лицо Гермеса расплылось в широкой улыбке. – А со мной, знаешь, бывает такое, молчу, и слова не могу сказать.
- Вот держи – Гермес протянул Парису золотое яблоко, ярко сверкнувшее в лучах Гелиоса. - По воле Зевса ты должен вручить его одной из трех богинь, которые стоят сейчас пред тобой в колеснице. На яблоке, ты сможешь прочитать подсказку, если конечно ты умеешь читать. Если же нет, то знай, что там написано “Прекраснейшей”.
- Я умею читать – опять недовольно ответил Парис.
- Тогда прошу – Гермес сделал приглашающий жест рукой. – постарайся быть объективным и справедливым судьей.
Парис взглянул на богинь, взирающих на него надменно, но с явным любопытством. Так смотрят дети на новую, доселе не виданную игрушку.
- Ну, так что, Парис, делай свой выбор. – подсказал сзади Гермес.
А, как его сделаешь? Все три богини были одинаковы, в смысле одинаково прекрасны. Парис растерянно взглянул на стоящего сзади Гермеса, тот лишь сочувственно улыбнулся и развел руками.
Еле слышно заскрипел дуб. Что-то тревожное и жалостливое было в его звуках, но Парис не слышал их, он лишь переводил взгляд с одной богини на другую и молчал.
Первой нарушила молчание Гера.
– Бедный мальчик - ласково и проникновенно произнесла она, ты так растерян, что теряешься даже при столь очевидном выборе. – Я жена и сестра всемогущего Зевса и в моей власти определять, кем будет тот или иной человек. Рабом ли, как Геракл или всесильным властелином, как правитель Микен, Эврисфей. Держи это на всякий случай в уме, когда будешь оглашать свой выбор.
- Протестую – прекрасное лицо Афины покраснело от гнева. – Это уже настоящий подкуп.
-Протест отклоняется - ровным тоном возразил Гермес, - Поскольку Гера ничего не обещала Парису. Она лишь огласила некоторые из своих возможностей. Это не возбраняется.
- Ах, так, – лицо Афины побагровело еще больше. – Я с тобой еще побеседую, крючкотвор, но позже, а сейчас я тоже оглашу некоторые из своих возможностей.
- Из самого последнего труса я могу сделать непобедимого героя – богиня воительница смерила Париса уничижаемым взглядом. Если при каждой битве я буду находиться рядом с ним. Если я буду своим щитом отражать посланные в него копья и стрелы. И вместо него буду поражать врагов своим копьем и мечом. Держи и это в уме, когда решишься назвать имя победительницы.
- Что ж используй и ты свою возможность, Афродита – повернулся Парис к третьей богине.
-Боюсь, что у меня нет ничего, что могло бы конкурировать с возможностями Геры и Афины – Афродита улыбнулась печальной и одновременно очаровательной улыбкой. - Я не могу пообещать власть над многочисленными мужами Азии и Пелопоннеса. Потому, что сама могу обрести власть лишь над единственным мужчиной, который полюбит меня.
- Я не могу сделать из него героя, поскольку сама страшусь шума битв – продолжила она. – Но, в Спарте у царя Тиндарея растет, превращаясь в прекрасную девушку, дочь по имени Елена. С каждым днем хорошеет она, становясь все прекраснее, и вскоре станет самой красивой женщиной на земле. Даже бессмертные боги не смогут с ней сравниться.
Я могла бы выбрать, мужа для этого спартанского чуда, и устроить их семейное счастье, но не знаю, сможет ли любовь даже самой прекрасной женщины перевесить возможности власти и воинской славы.
- Может – воскликнул Парис. – Даже если Елена только наполовину прекрасна, как ты, богиня, прими это яблоко.
Гермес сочувственно покачал головой, вскочил в колесницу, и та вскоре растаяла вдали белым облачком.
Тревожно зашумел скудными остатками листвы дуб, но Парис не слышал его, он был весь в радостном предвкушении от предстоящей встречи с прекрасной Еленой.
Когда Парис радостно убежал по тропе с горы, к дубу медленно подошел Пан. Загребая козлиными ногами опавшую листву.
- Да, вот видишь, все так и произошло, как я предсказал – грустно сказал он, нежно поглаживая ствол дерева.
Внимательно вслушался в неясный шум ветвей и с грустью покивал головой. – Да, я тоже до последнего надеялся, что этого не произойдет.