Продолжение.
Начало: главы: 1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,
11,12,13,14
Глава пятнадцатая
Почта, на удивление всем заработавшая вполне прилично, доставляла Мацкевичам письма не только из Покалева,
но и вести от детей, на первый взгляд, довольно бодрые и оптимистичные.
Возвратившись из Киева в Петроград, в боях с германцами под Нарвой отличился Женя,
был ранен, а после награжден именным мичманским кортиком.
Лиза писала, что теперь изредка видит Павлика, его мануфактурные склады перевезли на Печерскую пристань.
Повсюду полно немцев, но она принципиально говорит только на «мові», «співає пісні та вишиває сорочки»,
а Фима получил приход на Шулявке. Оказывается, каким-то невообразимым образом
он успел досрочно завершить свое образование в семинарии.
– Хай буде гречка, – на украинский лад комментировал ее послание Владимир Матвеевич, – лишь бы не на сцене ногами дрыгать. Замужняя дама, а все не угомонится. Хорошо хоть Фимка, петрушка эдакий, с прихода куски поминальные в дом таскает, не то бы детки давно по миру пошли.
– Ну что ты, Володечка, Лизонька умеет создать уют, шьет замечательно. Ну не любит она готовить, не нравится ей этот процесс, что ж тут поделать? На то прислуга есть, – вздыхала Паулина Лукьяновна.
– Любит, не любит… – ворчал суровый отец, так и не сумевший уразуметь до конца ни одного из своих строптивых чад.
Впрочем, главное было не в этом. Главное заключалось совсем в другом, и мысли его витали далеко.
Большевистские казни кончились. Об убийстве митрополита и расстрелах русских офицеров Лиза не написала ни слова. Да об том и так было всем известно. Очередным бутафорным правителем Малороссии, переименованной в самостийную Украину, стал бывший командир Кавалергардского Ее Величества полка, заполучивший гетманскую булаву фактически от немцев. Гетманского же правления как такового не было вовсе.
«Слава Богу, мальчики живы», – невольно подумал Владимир Матвеевич, просматривая газеты. «Мальчики» – Женя и Витя, что ни говори, оставались русскими офицерами, хотя и поддержавшими большевистскую власть. Но они вышли из сословия, враждебного этой власти, и отец с горечью прятал на дно души свои опасения.
Не в лучшем положении был и Павлуша. Находясь безотрывно на службе, он честно исполнял свой долг и никакая сила, казалось, не могла поколебать его верность присяге. Искренне гордясь сыном, Владимир Матвеевич не представлял, между тем, чем это для Павлика обернется.
Собственно, он много чего недопонимал сейчас, хотя и не подавал вида. Вокруг творился сплошной бедлам. Очевидным стало одно: «похабный» мир с кайзером Вильгельмом подписал приговор Советам по крайней мере здесь, в Малороссии. Необозримая Россия со своим, еще недавно помпезным и развращенным, кипящим революционными страстями Петроградом и взбудораженной разбойной Москвой отодвинулась куда-то совсем далеко.
Как всякий русский интеллигент, Владимир Матвеевич, чувствовал себя глубоко оскорбленным и униженным, преданным в руки оккупантов, насильственно и против собственной воли отделенным от русского отечества изменниками и политическим интриганами, сыгравшими свою подлую смертельную игру. К неповоротливой, прогнившей и устаревшей махине царизма у него был свой счет, однако к Отечеству это не имело никакого отношения.
Он, как и все его предки, был истинным патриотом России. Даже сейчас, сражаясь на Балтике за власть каких-то новоиспеченных Советов, его старший сын защищал свое Отечество. Перешел на сторону красных и Виктор Мацкевич, уведя за собой с фронта целую роту дезертиров из царской армии генерала Брусилова. Что бы ни было, но эти красные или как их там, крушили и обновляли державу на своей земле. А где же, в какой стране, теперь оказался он сам, потомственный русский дворянин Мацкевич?
Вокруг кишели австрийцы и германцы, в Киеве – отце городов русских! – топтались кайзеровские солдафоны и снова объявилась Центральная рада со Скоропадским, чья фамилия явно намекала на краткость и этого карикатурного правления.
– Жалкий оппортунист! – Владимир Матвеевич с возмущением тыкал пальцем в газетное фото, изображавшее вытянувшегося по стойке «смирно» Павла Скоропадского перед германским императором Вильгельмом. – Взгляните-ка, господа, на этого опереточного потентата! Честолюбивый клоун, что он тут болтает об освобождении России? Нет, ты только послушай, Поленька: он собирается к малороссийскому гетманству присоединить Российский престол!
– Володечка, Российского престола больше нет.
– Не смей так говорить! – вскричал оскорбленный муж. – Государь жив! В нем одном спасение и надежда. На коленах молить еще будем о его возвращении. Вокруг предатели, лжецы, развратники… Он – мученик! Все они мученики… Ох, воздастся же по заслугам, всем воздастся!
– Ну, будет, будет, Володечка. Как-никак, а стрельба поутихла. В пекарне у Бердыша снова пекут белые булки.
– Слава Богу, не совсем уж анархия, – бормотал, отвернувшись к окну, Владимир Матвеевич, успокаивая сам себя. – Ты права, Поленька, кое-какая работенка есть,
значит, с голоду не помрем.
Временно его призвали на службу наладить развороченный местный архив. С одной стороны, было отрадно получить хоть такую работу, а с другой, он вдобавок мог провожать Маню в училище и встречать у больницы по вечерам: вместе пересекать неосвещенный, запущенный бульвар казалось безопаснее.
*******************
Продолжение следует