Наконец все закончилось. Было мило, но наспех, как то скомкано. Черт, как курить хочется! Лежим оба на спине, смотрим молча в потолок. Тусклый свет от ночника превращает комнату в огромный глухой склеп какого ни будь тщеславного средневекового феодала. По комнате разбросана наша с ней одежда. Изголодался я уже вот по такой страсти. Только пришли, а я чуть не рыча сдернул с нее платье, будто медведь навалился сверху. Она держится, не стонет, боится дочку в соседней комнате разбудить. Короткая вспышка, я снова на земле, тело тяжелеет, эйфория оставила вместо себя одышку и влажный презерватив.
Смотрю в потолок, от этого тусклого света он как будто поднимается вверх, становится все дальше – типовой двухкомнатный склеп на окраине города. Феодалу бы здесь понравилось: мягкий диван, центральное отопление и всего на 25 лет в ипотеку, правда с подселением - мамаша с багажом, но зато весьма милая и совсем молодая.
Сегодня, когда познакомились, она была ослепительно хороша! Приличное заведение, невозмутимая снежная королева в облегающем черном платье. К такой не подступиться - быстро обратит в лед одним лишь взглядом. Но мне повезло, я был в меру пьян, что бы решиться пригласить на танец, и в меру обаятелен, что бы закончить танец уже в ее спальне. В такси выяснилось, что она живет с мамой и дочерью, а муж подлец и не платит алименты. И папа подлец. Но она еще верит в судьбу и хочет быть любимой.
Вино так и не открыли. Чай, до сих пор стынет на кухне, откуда мы тихо, на цыпочках пробрались в комнату. А потолок еще двигается, в ушах звенит, ноги гудят и гул этот доходит до висков, в такт биению сердца…
-Тебе понравилось милый?
Плотная и мягкая вуаль сна понемногу сползла к затылку, мы до сих пор лежим в постели.
-Да все было супер! Милая, мне очень понравилось!
-Хочу еще. – голос немного наигранный, но рука по-житейски уверенно скользнула под одеяло.
- Нет, давай чуть позже. – останавливаю ее руку. Сон начинает снова обволакивать, смотрю на потолок испещренный маленькими лунными кратерами, чувствую плечом ее теплое тело, но уже от этого душного тепла становится противно. Вот бы сейчас не вставая и не одеваясь оказаться у себя дома, в своей прохладной кровати!
Сколько уже до меня здесь было? А может я первый, единственный избранный? Ну может действительно встретились два одиноких израненных сердца. Она в разводе, дочь есть. Я в разводе, тоже дочь. Слишком мы битые что бы всерьез к этому относиться, и слишком одинокие что бы на этом расстаться. Мысли о дочке стараюсь не касаться, лежа с другой женщиной чувствую себя предателем. Глубокий вдох. Стараюсь думать о чем то хорошем.
Большое море, стайки красивых маленьких рыбок раскрашенных во все цвета радуги, огромные поющие голубые киты. Теплое солнце, кораллы, медузы. А где-то на дне два лобстера, питающиеся падалью и илом, лежат на диване, глядят в потолок после случки.
Черт, снова засыпаю.
Какое море? Ах да, море, такое море, что там хочется плескаться весь день. А вода там сладкая, совсем не соленая, и прохладная, газированная. Хочешь пьешь ее с вишневым сиропом, хочешь нальют экстра-ситро. Мы с папой всегда останавливались, по дороге в гараж, попить в универмаге газировки. Там огромная тучная продавщица в смешном белом колпаке из стеклянных разноцветных конусов наливала сироп в стакан, и добавляла туда воду. А на улице лето, июнь, пыльно. Огромные желтые автобусы, на остановках какие то тумбы, с облупившейся краской, а поверх наклеены афиши. Даже воспоминания об этом у меня будто черно-белые.
И когда я в этого лобстера успел превратиться?
А по морю Кусто плывет на своем корабле. Ныряет, снимает морских гадов. Местным аборигенам помогает. Хороший он человек. Я, когда во вторую смену учился, всегда по телевизору его передачи смотрел. А он рассказывал как люди море отравляют, убивают синих морских гигантов. Я даже мечтал тогда, что как вырасту, что ни будь эдакое изобрету, что бы всех животных спасти. Жалко было. А Кусто переставали показывать ровно к началу урока, так что я всегда опаздывал. Зато я на море был. Странно так: идешь к школе, а перед глазами до сих стоят Кусто и его корабль. Он улыбается, в очках и красной шапочке, как папа, когда мы с ним целыми днями в гараже мотоцикл чинили.
Надо домой идти.
- Детка, я, пожалуй, пойду уже. Поздно, завтра мне рано вставать. – ну вот, сейчас обидится.
Хотя, пусть лучше с дочкой спать ложится. Она ведь мама, не дело маме с малознакомым мужиком валяться на диване.
Помню, в детстве, я в тот же год в саду нашел трёх воробьиных птенцов выпавших из гнезда. Огромные пищащие желтые рты, с матово синей пленкой вокруг слепых глаз. Я тогда из маминой шали и соломы им гнездо сделал – хотел выходить. Пытался накормить хлебным мякишем вымоченным в молоке. И помню, что у меня ничего не получалось, мне было жалко их, я злился на эту несправедливость и была еще какая то нервная дрожащая слабость, обреченность – умом то я понимал, что даже если и выживут, навряд ли у меня хватит упорства и умений научить их жить полноценно. День уже заканчивался, на улице стало холодать. Родители, заметив мои старания и страдания, мягко, но настойчиво заставили отнести птенцов на улицу. Нет! Я должен! Я так давно хотел кому нибудь помочь, о ком то заботиться! А один из птенцов уже дышать перестал, да и другие уже не пищали. Помню обиду, за то, что все от этих птенцов отвернулись, даже я сам. Утром их уже не было, ночью видимо кто то съел. Может после этого я и стал лобстером?
- Вызови мне такси. Я поеду.
Снежная Королева молча берет трубку, набирает номер. Коротко называет адрес. Со мной вообще не говорит. Ох, воинственная амазонка, гадок я. Паршивый я человек, с маленькой душонкой. Может это лучший подарок в твоей жизни, то, что я в ней не остался.
Ночь. Снова снег пошел. К горлу подкатила старая детская обида - не быть мне таким как Кусто. И тем более как папа, который со мной всегда возился.