Хранители поднялись по лестнице, и хозяин подвел их к окну, смотрящему во двор.
- Вон, видите, здание стоит? Мне его первым выстроили. Сейчас оно как флигель, а тогда единственным на этом участке было. А знаете, кто его проектировал? Э-э-э, - указательный палец говорившего важно вскинулся к потолку, - Николай Михайлович Достоевский, младший брат писателя знаменитого.
- А он что, архитектор? – удивился Ушак.
- Да, - подтвердил Прокопий. – И талантливый. Только мало что сотворил, потому как змий зеленый одолел его быстро. Так что, почитай уникальность в своем роде на хозяйстве имею, вот. А этот дом Данини уже позже возвел. Сейчас, окромя детского сада, тут сплошная кино-телеучеба, но раньше жильцы разные были. Только что в правой части на двух этажах частная женская гимназия располагалась. Стоюниной Марьи Николаевны. После, конечно, ее национализировали, обучение совместным стало. И, знаете, кто у меня учился в то время? Шостакович Дмитрий, будущий композитор.
- Да ты что? – Ушак потрясенно ахнул. – Тот самый? С блокадной симфонией?
- Он. И сестра его Маруся тоже у меня. И Ирочка Троицкая, внучка Римского-Корсакова, училась здесь. Вот. Ну а во время войны дивизия народного ополчения формировалась. Доску на фасаде видели? Это в память о том. А еще – эвакопункт был, пока кольцо не замкнулось, после - детский дом. Как сейчас помню, управдомша моя не хотела пускать назначенную директоршу. Говорит, мол, не будет здесь никого детдома рядом с интеллигентными жильцами. А тут к ней, будто нарочно, мальчик подходит, и просит справку, что родители умерли. Представляете? Ну, директорша сразу управдомше и сказанула, твердо так. «Будет, - говорит, - для таких детей будет». Та и притихла.
- Напористая женщина, молодец, - одобрительно закивал Ушак. - Ведь сколько сироток тогда было. Как же им одним в такое время тяжкое? Нет, надо было спасать, и тут без твердости никак.
- Это точно, - согласился Прокопий. – Вот Саренок такая и была.
- Саренок?
- Ну, да, Ольга Александровна, директорша. Вы не представляете, какой после эвакопункта ужас остался – грязь, нечистоты, тряпье разное. И все смерзшееся, потому как не топлено, а окна выбиты, и на улице февраль той самой страшной зимы сорок второго года. А надо детишек принимать. Так она девушек привела, работниц будущих, и они все топорами повырубили, повыгребли, а потом за дровами отправились. На Расстанной улице из разрушенных домов балки выпиливали. После, правда, и ближе дрова нашлись, это когда в дом напротив бомба угодила. Пошли, покажу.
Хранители, вслед за Прокопием, поднялись к окну, выходящему на улицу. Хозяин указал на огромный затейливый дом с великолепной мозаикой.
- Красивый какой, - восхитился Ушак. – Неужели разрушен был?
- Да, - Прокопий вздохнул. – Не весь, конечно, но балками и паркетом отсюда тоже обогревали моих детишек. После, конечно, восстановили.
Ушак, которому резное оформление окон в русском стиле напомнило утраченную кокоревскую селитьбу в Ушаках, вздохнул.
- А что в нем? – поинтересовался он. – Ведь, верно, не жилой, да?
- Конечно. Сейчас там институт кино и телевидения. Колледж, что в моих стенах расположился, именно при нем. Но вообще-то, это по проекту Померанцева церковно-приходскую школу с церковью имени Александра Невского строили. Все-все на моих глазах происходило, так что помню хорошо.
- Я и смотрю, сплошная иконопись на стенах.
- Ага, недавно отмыли. Теперь, вот, снова на виду.
- Отмыли?
- Ну, да. Как передали здание в восемнадцатом году тогда еще фотоинституту, так краской все и замазали. Вернее, несколько раз пытались, да только проступал образ, ну, тогда еще и листами железными поверху заделали. А ведь в мозаичной мастерской Фролова, да по эскизам академика Новоскольцева, лепоту сотворяли. Хорошо, хоть не сбили богоборцы всякие. Сохранилась.
- Да, очень красиво, - повторил Ушак, отходя от окна.
- Ничего так, - подал голос, помалкивавший до этого, Сильвио. – А у нас в Пушкине, у Александрина Милосердного, в доме, Данини строенном, тоже церковь есть. Так там внутри все расписано. Между прочим, по рисункам известного художника Васнецова. Во как! Такая красотища, я вам доложу, это что-то.
Ушак и Прокопий переглянулись, несколько озадаченные таким экскурсом гостя, но промолчали, и компания вернулась в подвал.
- Так вот, - продолжил хозяин, едва они заняли свои места, - когда дрова были заготовлены, Ольга Александровна моя откуда-то привела стекольщика, потом печника и водопроводчика. Материал для работы им достала, представляете? И двадцать третьего февраля детдом принял первых сироток.
- Героическая женщина.
В голосе Ушака, помнившего, чего стоили в блокаду такие усилия, сквозило искреннее восхищение.
- А вообще, - продолжил Прокопий, бросив благодарный взгляд на биолога, - в жизни иногда такие интересные пересечения происходят. Вот представьте, почти через двадцать лет после войны поселился у меня на четвертом этаже актер, приехавший из Киева. Олег Борисов. Так оказалось, что он перед этим снимался в фильме, где любимая девушка его героя малышей-сироток искала для таких детдомов. Кажется, «Балтийское небо» кино называлось.
- А как ты-то узнал? – изумился Сильвио.
- Так от него же. Он историей дома шибко интересовался, да и вообще жилец уважительный был. Как въехал с семьей, так все ахал – какая красота! Потолки с лепниной, высокие оконища с медными затворами, и ручки на дверях медные, а паркет из трех пород дерева. Они потом его сами, вручную циклевали.
Сильвио гордо посмотрел на Ушака.
- Вот, видишь какой наш Данини? В красоте толк очень даже понимал. И у нас, в Пушкине, люди любуются, и здесь.
- Так и не спорю. Красиво, - ответил биолог, пожав плечами. – Вон, и перила симпатичные с веточками.
- Это, да, - хозяин приосанился, - а вы знаете, как про мою лестницу Борисов отзывался? О-о-о! На этом мраморе, говорил, благородной породы и шаг становится аристократичным. Во как! Даром, что творческая личность. И жалел очень, что потолок в детской сохранить не смогли, а ведь реставрировать собирался. Представьте, мореный дуб и мордочки забавные по углам. М-да, и это богатство сбили, на помойку отнесли.
Сильвио и Ушак в ужасе уставились на хозяина, сопроводившего последние слова тяжелым вздохом.
- Но почему? – воскликнули они одновременно.
Прокопий беспомощно развел руками.
- Клопы. Миллионы этих паразитов. Борисов горько шутил, что, видать, со времен камердинера графа Юсупова размножались. И, точно, жил у меня такой когда-то, все кадриль тренировал. Это в те времена самый модный танец был. Представляете, до того увлекался им, что все мелодии на своем белом рояле исполнял в этом темпе. Даже похоронный марш. Смех, да и только. Но сам не скажу, не знаю, с какого времени они дуб облюбовали, только специалисты приглашенные приговор вынесли - потолок не спасти.
Ушак пригорюнился.
- Жаль, я б на мордочки полюбовался, да и дуб гладить так приятно. Он гладкий, теплый, живой.
- Так миллионы клопов же, - напомнил Сильвио, но, взглянув на печально опущенную голову своего провожатого, усмехнулся. – Впрочем, ты у нас живность любишь.
Ушак сразу вскинулся.
- Животинок, а не паразитов, - чуть ли не прокричал он, закипая.
Царскосельский гость тут же замахал руками.
- Ну, полно, полно, шутканул я. Успокойся.
Биолог посмотрел на него с подозрением, но дальше шуметь не стал, лишь попросил:
– Ты, это, так больше не говори, ладно?
- Договорились, - торопливо ответил Сильвио.
Продолжение http://www.proza.ru/2017/09/06/286