Индюшонок

 

   Вечером    хозяйка    загоняла  птицу  в  сарай  на  ночлег.
Шли  строем. Впереди   пышные, словно  наполеоновские  маршалы,  важно  шествовали роскошные  индюки. За  ними  вразвалку  спешили  гуси,  привычно  гортанно перекликаясь друг с другом. Петухи  галантно  пропустили  вперед  суетливых, угодливо  гомонящих  кур, бестолково  столпившихся  у  входа. Затем, ревниво-заносчиво  оглядев  друг друга, и  не  найдя  что  сказать, оба  нырнули  в  сонную  глубь  сарая.
Часть  гарема  оказалась  забытой  на  улице. Но  лето  кончалось, дул  ветер, и петухам быстро  наскучило  изображать  из  себя  рыцарей.
Отяжелевшие  утки  лениво  и  безучастно шагали  в  направлении, заданном  хозяйкиным  веником.
Замыкал  шествие  маленький  индюшонок, который  почему-то  никак  не  мог  вырасти.
Ему нельзя  было  отставать  от  товарищей.  Ни  за  что  на  свете  он  не  хотел бы
обнаружить  свою  беспомощность. Дрожа  от  напряжения, индюшонок  изо  всех  сил старался показать, что и  он  тоже настоящий  индюк.
Весь  день  он взмахивал  крылышками, скакал на  одной  лапке  и  даже  кувыркался  в  пыли, пытаясь  привлечь  к  себе  внимание. Но  тщетно. Его  никто  не  замечал.
Теперь  он  торопливо  и  деловито  вышагивал  позади  всех, вызывая  снисходительную  усмешку  жирных  уток, веселое  недоумение  всего  птичника. Но  через  полминуты  о  нем  снова  забыли.  Птичья  компания  снова  стала  обсуждать мелкие дневные происшествия, обмениваться  впечатлениями и колкими фразами.
Появился  высокий  месяц. Он  никого не  грел, а  лишь  проливал свой  таинственный  металлический  свет на  клумбу с  поздними  цветами, на аккуратные  ряды  напиленных  дров.
Иногда  вдруг  какая-нибудь  курица,  ошалев от  обыденности, очертя  голову, бросалась в  сторону и билась  в  истерике. В порыве  самобичевания она больно хлестала  себя по бокам и  кликушески вскрикивала. Мерный  ход процессии ненадолго  прерывался. Однако под  воздействием  хозяйкиного  веника он  вскоре восстанавливался и экзальтированная курица-простушка под  осуждающий  гомон  соседок водворялась  на  место.
Уютно  вскрикивали  гуси.
Маленький  индюшонок  не  понимал  простушек. Зачем, сломя  голову, бежать в  холодную  ветреную  ночь из  теплого  сарая, где  так  сухо и пахнет  горьким  сеном, а  высокие стены  защищают  от  непогоды и пугающих  ночных  шорохов. Наоборот, он  бы  с радостью пристроился  под  чье-нибудь ласковое  крылышко. Но  все  вокруг  были так  холодны и рассеяны, так  заняты  собой, что  никому  не  было  до  него  никакого  дела.
Две  наглые  дворовые  кошки  жадно  приникли  к  сетчатому  забору. Глаза  их  горели ровным, жутким, желтым пламенем, похожим  на автомобильные  фары  дальнего  света.
Маленький  индюшонок  в  изнеможении  закрыл  глаза.
Наконец, последним  усилием, он  с трудом  перекатился  через  высокий  порог  сарая
и  замер. Сердечко  его  громко  стучало  от  пережитого  ужаса. Через  минуту  он  встал, отряхиваясь, и  осторожно  поковылял на  свое  обычное  место  в углу  сарая, ни
разу  не оглянувшись. А молодой  саблезубый  месяц хищно  оскалился ему вслед.